Текст книги "Тень при лунном свете (Тень Луны)"

Автор книги: Банана Ёсимото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Значит, сейчас ты отправляешься к Такахаси? – спросила я. Это был наш последний разговор с Хитоси, когда я еще была счастливой и более пухленькой, чем сейчас.

– Да, но вначале заскочу домой. Мы все уже давно не собирались вместе.

– Привет всем от меня. Хотя я знаю, о чем вы болтаете в своей мальчишеской компании!

– Тебе это не нравится? – рассмеялся он.

Мы провели целый день только развлекаясь и теперь были немного навеселе. Пронзительно холодная зимняя дорога лежала под восхитительным звездным небом, и я была в приподнятом настроении. Ветер ласкал мои щеки, а звезды мерцали. Наши руки, соединенные в кармане его плаща, были теплыми и мягкими.

– Но только не подумай, что я когда-нибудь говорил про тебя что-нибудь плохое! – как бы что-то вспомнив, выпалил Хитоси, и мне пришлось уткнуться носом в шарф, чтобы заглушить смех.

Тогда мне показалось странным услышать такое после четырех лет страстной любви. Сейчас мне кажется, что тогда я была на десять лет моложе. Послышалось слабое журчание реки, отчего наше прощание стало еще более печальным.

А потом – мост. Мост, на котором мы расстались, чтобы больше не встретиться. Источая холод, громко шумела река, и дующий с нее ветер обдувал лицо. И под этот шум реки под звездным небом мы обменялись коротким поцелуем и, улыбаясь, расстались, вспоминая о том, как приятно провели зимние каникулы. Звучание колокольчика исчезло в ночи. Нам с Хитоси нравился этот звук.

Между нами бывали яростные ссоры и иногда мелкие развлечения на стороне. Мы страдали от невозможности найти равновесие между желанием и любовью, еще будучи детьми. Мы многократно ранили друг друга. Поэтому мы далеко не всегда были счастливы, порой наше сосуществование было невыносимым. И все же это были незабываемые четыре года. И в этот прекрасный для нас обоих день все закончилось. От того дня, в таком чудесном, прозрачном зимнем воздухе у меня, когда я оглянулась, осталась в памяти только растворяющаяся в темноте черная куртка Хитоси.

Для меня эта сцена омыта слезами. Вернее, каждый раз, когда я представляю эту сцену, то начинаю плакать. Сколько раз мне снилось, как я бегу за ним через мост и кричу: «Не надо! Вернись!» И во сне Хитоси улыбается мне и говорит: «Раз ты меня остановила, то я не умру».

Иногда я вспоминаю об этом и днем, и тогда я стараюсь удержаться и не рыдать на людях. А сейчас, когда он так беспредельно далеко, мне кажется, что он все больше и больше отдаляется от меня.

Я рассталась с улыбающейся Урарой, исчезнувшей на улице, воспринимая обещание «увидеть что-то на реке» наполовину в шутку, а отчасти с надеждой.

Я решила, что, даже если это чистая чушь, будет неплохо пробежаться ранним утром, вдыхая полной грудью воздух, чтобы убедиться, что меня одурачили. Она показала моему сердцу радугу. Благодаря ей в него проник ветер, напомнивший, что можно волноваться в предчувствии чего-то неизведанного. Даже если ничего не произойдет, возможно, мы будем стоять рядом и наслаждаться утренними отблесками на холодном речном потоке. Все равно это будет здорово.

Так размышляла я, расставшись с ней и не забыв взять термос. По дороге к стоянке возле станции, где я оставила свой велосипед, я заметила Хиираги.

Это было средь бела дня, а весенние каникулы в университетах и школах еще не начались. Он был не в ученической форме, видимо, прогуливал занятия. Я усмехнулась.

Я могла бы помчаться с радостными криками, но, поскольку у меня была температура, сил у меня было мало, я направилась к нему размеренным шагом. И тут он повернулся и пошел в том направлении, куда шла я, поэтому я автоматически пошла за ним следом. Он шел быстро, я за ним не могла угнаться, поэтому скоро отстала.

Я наблюдала за Хиираги. В обычной одежде он был достаточно привлекателен, чтобы прохожие обращали на него внимание. Одетый в черный свитер, он шел легко, высокий, с длинными руками и ногами, расслабленный. Неудивительно, думала я, глядя на него сзади, что, когда после смерти Юмико он начал носить девическую матроску, девушки не обращали на него никакого внимания. Нелегко потерять одновременно старшего брата и возлюбленную. Это было пределом невероятного. Возможно, будь я бесхозной школьницей старших классов, то захотела бы вернуть его к жизни и полюбила бы его. Для девушек в этом возрасте нет ничего более привлекательного.

Стоило мне только окликнуть его по имени, как он обернулся бы с улыбкой. Я это знала. И при этом мне почему-то не хотелось окликать его, когда он так одиноко шел по улице. Мне казалось, что никто посторонний не может ему помочь. Возможно, причиной тому была моя страшная усталость. Ничто не проникало сразу в мою душу. Единственное, чего мне хотелось, – чтобы как можно быстрее наступил тот день, когда воспоминания будут просто воспоминаниями. Но чем больше я об этом думала, тем длиннее казалась дорога, а при мыслях о будущем мне становилось еще грустнее.

Вдруг Хиираги остановился, и я машинально остановилась тоже. «Теперь я уже и в самом деле слежу за ним», – подумала я и уже собиралась направиться к нему и окликнуть, как вдруг заметила, что рассматривает Хиираги, и приостановилась.

Он смотрел в витрину магазина теннисных принадлежностей. Я прекрасно понимала застывшее выражение на его лице, когда он смотрел на витрину. Казалось, что он ни о чем не думает, но на его лице отражалась глубина происходящего. «Это какое-то восприятие на уровне подсознания, – подумала я. – Так утенок, впервые увидев движущийся предмет, воспринимает его как свою мать. Хотя сам утенок этого не осознает, для постороннего наблюдателя такая сцена кажется очень трогательной».

Это меня поразило.

В этом весеннем свете он стоял, обтекаемый потоком людей, и тупо пялился в витрину. Вероятно, все эти теннисные аксессуары производили на него сильное впечатление. Такое же, как на меня общение с ним: я ощущала в нем присутствие тени Хитоси. Я подумала, до чего же это грустно.

Я сама видела, как Юмико выступала на соревнованиях по теннису. Когда я только познакомилась с ней, она показалась мне робкой, славной, но довольно обычной. Я не могла понять, что мог в ней найти Хиираги, чтобы так сильно полюбить. Рядом с Юмико Хиираги был как во сне. Внешне он оставался обычным Хиираги, но что-то в ней его подавляло. Они были равными по силе.

Однажды я спросила Хитоси, в чем причина.

– Все дело в теннисе, – с улыбкой ответил Хитоси.

– В теннисе?

– Ага. По словам Хиираги, в теннисе ей нет равных.

Было лето. Солнце безжалостно опаляло теннисный корт, а мы с Хитоси и Хиираги пришли посмотреть на игру Юмико в финале. На нас падала густая тень; в горле пересохло. Все казалось невыносимо ярким.

Она, несомненно, была великолепной. Она была совершенно другой. Совсем не той девочкой, которая со смехом бегала за мной с криками: «Сацуки, Сацуки!» Я была потрясена, увидев ее игру. Похоже, что Хитоси тоже был удивлен. Хиираги с довольным видом тогда сказал:

– Теперь видите, как это замечательно!

Она играла в теннис самоотверженно, демонстрируя напористость и способность сосредотачиваться. Я поняла, какая в ней сила. На лице у нее была написана решимость. С таким выражением лица можно легко убить человека. Но когда закончился последний сет, в котором она выиграла, она обернулась к Хиираги со своей прежней детской улыбкой. На меня она всегда производила сильное впечатление.

Нам нравилось развлекаться вчетвером. Юмико часто говорила мне: «Сацуки-сан, давайте всегда оставаться вчетвером, не оставляйте нас!» Со смехом я отвечала: «И ты тоже!»

А потом произошла эта трагедия. Не могу о ней даже вспоминать.

Не знаю, вспоминает ли Хиираги о ней сейчас так же часто, как я. Мужчины не склонны особенно переживать свои горести. И при этом все его тело, его глаза говорили только об одном. Разумеется, сам он ничего такого не сказал бы. Ему было бы невыносимо воплотить это в слова. Совершенно невыносимо. «Я хотел бы, чтобы она вернулась».

И это были не просто слова, это была молитва. Для меня невыносимая. Может быть, она была сродни тому, как я на рассвете смотрю на речную гладь?

Я поклялась не рассказывать Хиираги о том, что увидела сегодня, решив сделать это, когда буду в более радужном настроении.

Моя температура поднималась вместе с жарой на улице. Я решила, что в этом есть закономерность: так и должно быть с тем, кто, как я, чувствуя себя плохо, бегает по городу. Моя мать рассмеялась и спросила, не от того ли у меня температура, что режутся зубы мудрости? Я подумала, что, может быть, и в самом деле оттого. Возможно, мои нелепые мысли, подобно яду, распространились по всему телу.

Той ночью, как обычно, я проснулась потому, что мне приснился Хитоси. Мне приснилось, что, несмотря на температуру, я добежала до реки и там стоял Хитоси. Он спросил с улыбкой: «Зачем ты это делаешь, если простужена?» Мало того. Когда я проснулась, уже рассвело, и, как всегда, мне нужно было встать и переодеться. Было ужасно холодно, мои руки и ноги были ледяными. Мурашки бегали по коже, и все тело болело.

Дрожа, я открыла в полумраке глаза, ощущая, что со мной происходит что-то неладное. И только тогда меня глубоко изнутри пронзила мысль: «А не проиграла ли я?»

Мне было больно оттого, что я потеряла Хитоси. Страшно больно.

Когда мы с ним обнимались, я понимала нечто невыразимое словами. Это было удивительное ощущение близости с человеком, который не был мне родственником. Когда его не стало, я поняла, чего больше всего боятся люди, силу самого глубокого отчаяния. Я была одинока. Ужасно одинока. Сейчас было хуже всего. Если удастся через это пройти, то настанет утро, и будет веселое настроение, сопровождаемое громким смехом. Если только рассветет. Если настанет утро.

Когда меня одолевали подобные мысли, я сжимала зубы, но сейчас только страдала не имея сил добраться до реки. Время текло медленно, как струящийся песок. Я чувствовала, что если бы сейчас смогла дойти до реки, то Хитоси в самом деле стоял бы там, как во вчерашнем сне. Мне казалось, что я схожу с ума, что я распадаюсь.

Я с трудом поднялась и пошла на кухню выпить чаю. В горле страшно пересохло. Из-за температуры весь дом казался мне нереальным, искореженным. Дома все спали, кухня казалась холодной и темной. Пошатываясь, я заварила чай и направилась в свою комнату.

Выпив чаю, я почувствовала себя лучше. Прошла сухота в горле, и дышать стало легче. Я присела в постели и отдернула занавески на окне.

Из моей комнаты были прекрасно видны ворота и двор. Деревья и цветы во дворе шуршали и покачивались в голубом воздухе. Казалось, открывается широкая, красочная панорама. Было очень красиво. Недавно я поняла, что при свете голубого рассвета все представляется более чистым. Так, глядя в окно, я заметила тень человека, идущего по тротуару мимо моего дома.

Когда он подошел ближе, я решила, что это сон, и несколько раз моргнула. Это была Урара – вся в синем. С лучезарной улыбкой она посмотрела на меня и направилась к нашему дому. У ворот она остановилась и прокричала:

– Можно войти?

Я кивнула. Она прошла через двор и подошла к окну. С замиранием сердца я отворила окно.

– Здесь холодно, – сказала она.

Ледяной ветер врывался в окно, охлаждая мои горящие щеки. Свежий воздух был очень приятным.

– Что случилось? – спросила я и захихикала, как маленький ребенок.

– Я зашла по дороге домой. Кажется, твое состояние ухудшилось. Я принесла тебе леденцы с витамином С.

Она достала леденцы из кармана и, протягивая их мне, мило улыбнулась.

– Вы всегда так любезны, – хриплым голосом отозвалась я.

– Кажется, у тебя поднялась температура. Неприятно!

– Да, – сказала я, – сегодня утром даже не смогла бегать.

– С температурой? – сказала Урара, слегка опустив глаза. – Это особенно опасно. Возможно, хуже, чем умереть, потому что потом уже ничего нельзя исправить. Тебе будет страшно, когда снова подхватишь простуду, но если будешь держать себя в руках, все будет хорошо. Только так можно спастись. Если ты будешь продолжать считать это неотъемлемой частью своей жизни, то не станет ли она невыносимее? – сказала она, с улыбкой глядя на меня.

Я молчала. Неужели эту женщину на самом деле беспокоила только моя простуда? Что она хотела этим сказать?.. Ошеломленная голубизной рассвета и температурой, я растерялась, не совсем понимая границу между сном и реальностью. Только ее слова врезались в мое сердце, и я тупо смотрела, как покачивается под порывами ветра ее челка.

– Пока, до завтра! – сказала я с улыбкой, и Урара снаружи закрыла окно. Потом она легкой походкой вышла за ворота.

Как бы еще продолжая плавать во сне, я наблюдала, как она удаляется, и была готова разрыдаться от счастья. То, что она пришла ко мне в этой голубой дымке, казалось мне прекрасным сном. Меня преследовала мысль: «Когда я проснусь, то почувствую себя намного лучше». С этой мыслью я заснула.

Проснувшись, я почувствовала, что моя простуда начала понемногу проходить. Я спала так крепко, что проснулась только вечером. Я встала, приняла душ, переоделась и включила фен. Температура упала, и я чувствовала себя хорошо, если не считать некоторой ломоты в костях.

«Действительно ли Урара приходила?» – думала я под горячими струями воздуха из фена. «И она действительно говорила со мной о простуде?» Мне казалось, что это мне только приснилось. Ее слова доносились до меня словно из сна.

Например, на моем отражении в зеркале лежала темноватая тень, которая вызывала у меня предчувствие, что снова вернется та самая ужасная ночь. Я была настолько измучена, что не могла даже заставить себя выбросить из головы эти мысли. И в тот момент я начала дышать свободно, и у меня отлегло от сердца.

Я слабо улыбнулась. От мысли о том, как быстро у меня падает температура, я испытывала состояние опьянения.

И тогда вдруг раздался стук в дверь. Я подумала, что это, наверное, мать, но дверь отворилась, и вошел Хиираги, отчего я испугалась. Испугалась по-настоящему.

– Твоя мать несколько раз звала тебя, но ты не откликалась, – сказал Хиираги.

– Я не слышала из-за шума фена, – отозвалась я. Я растерялась, застигнутая в моей комнате, с только что вымытыми, непричесанными волосами, но Хиираги, глазом не моргнув, сказал с улыбкой:

– Когда я позвонил, твоя мама сказала, что у тебя ужасная простуда, поэтому я решил навестить тебя.

Тогда я сразу вспомнила, что он появлялся здесь с Хитоси после праздников или окончания бейсбольных матчей. Поэтому он обычным жестом взял подушку и уселся на нее. Только я обо всем забыла.

– Это тебе маленький подарок, – сказал Хиираги, с улыбкой протягивая большой бумажный пакет.

Это было сделано с такой искренностью, что я не решилась сказать, что уже почти поправилась, и даже попыталась кашлянуть.

– Я знаю, что ты любишь жареных цыплят по-кентуккийски и шербет. А еще тут кока-кола. Тут порция и для меня, так что можем поесть вместе.

Мне не хотелось так считать, но он обращался со мной как с ящиком, на котором написано: «Осторожно, не кантовать!» Я смущенно подумала, что, наверное, это моя мать что-то ему сказала. При этом я не могла с полным правом бодро заявить, что я абсолютно здорова.

Так мы и сидели на полу в моей маленькой комнате, согретой обогревателем, и молча ели принесенную им еду. Я почувствовала, как я была голодна, и поняла, как всегда мне было вкусно есть вместе с ним. «До чего же это здорово!» – подумала я.

– Сацуки!

– Что? – подняв глаза, ответила я, когда услышала свое имя.

– Ты всегда одна, поэтому так себя извела, что сильно исхудала, даже температура у тебя поднялась. Когда ты ничем не занята, звони мне. Сходим куда-нибудь поразвлечься. Каждый раз, когда я тебя вижу, то замечаю, что ты все более измождена, хотя на людях притворяешься, что у тебя все хорошо. Ты истощаешь свои силы. Поскольку вы были с Хитоси так близки, ты смертельно грустишь, что вполне естественно.

Ничего подобного он раньше не говорил. Я сильно удивилась: он впервые обращался ко мне с такой детской непосредственностью. Я считала его слишком холодным, а сейчас в его словах неожиданно прозвучала откровенная чистосердечность. И тут я поняла, что имел в виду Хитоси, когда с улыбкой вспоминал, что его брат снова становится ребенком, когда это касается семейных дел.

– Конечно, я еще слишком юн, и, когда на мне нет матроски, я чувствую себя таким одиноким, что могу разрыдаться. Но разве в минуты несчастья все люди не становятся родными? Я тебя настолько люблю, что готов спать с тобой под одним одеялом.

Он сказал это настолько искренне, что не могло быть даже подозрений, что в его словах присутствуют какие-то дурные намерения. «Как он изменился!» – подумала я и невольно улыбнулась.

– Я так и сделаю, непременно так и сделаю. Спасибо. Огромное спасибо! – расчувствовавшись, сказала я.

После ухода Хиираги я снова заснула. Возможно, под действием лекарства от простуды я долго и спокойно спала, не видя никаких снов. Такой блаженный сон бывал у меня только в детстве в ночь перед Рождеством, в предвкушении праздника. Я знала, что, проснувшись, должна буду отправиться к реке, где меня ждет Урара, и что-то там увидеть.

Еще не рассвело.

Я чувствовала себя еще не вполне здоровой, но все равно переоделась и побежала.

Это было морозное утро, когда луна казалась ярким пятном, наклеенным на небе. Звук моих шагов разносился в тихом голубом воздухе и исчезал, засасываясь пустотой улицы.

На мосту стояла Урара. Когда я приблизилась к ней, руки у нее были в карманах, а лицо наполовину закутано шарфом, но в ее искрящихся глазах читалась улыбка.

– Доброе утро! – сказала она.

Несколько последних звезд, как бы собираясь вот-вот исчезнуть, слабо мерцали в голубоватом фарфоровом небе. Река яростно шумела, воздух был прозрачным.

– Такая синева, что кажется, будто она растворяется в твоем теле, – сказала Урара, показывая на небо.

Слабо вырисовывались очертания деревьев, с шелестом покачивающихся под порывами ветра. Небо медленно менялось. Лунный свет разливался в полумраке.

– Самое время, – напряженным голосом сказала Урара. – Готова? Еще немного – и данное измерение, пространство и время придут в движение, станут меняться. И хотя мы с тобой стоим рядом, возможно, не сможем видеть друг друга, но мы увидим совершенно разное по ту сторону реки. Но только ни в коем случае не открывай рта и не переходи через мост! Поняла?

– Хорошо, – ответила я.

Мы пребывали в молчании. Был слышен только шум реки, а мы с Урарой стояли рядом, всматриваясь в противоположный берег. Мое сердце яростно билось, я поняла, что у меня даже ноги дрожат. Понемногу наползал рассвет. Голубизна неба стала более бледной, раздавались птичьи голоса.

Мне показалось, что откуда-то издалека доносится слабый звук. Я повернула голову и обнаружила, что Урары нет. Остались только река, я и небо, и тогда я услышала хорошо знакомый приятный звук, который примешивался к звукам ветра и реки.

Колокольчик. Не было ни малейших сомнений, что это звенит колокольчик Хитоси. Слабый звон доносился с того места, где никого не было. Я закрыла глаза, чтобы сквозь шум ветра отчетливее услышать этот звук. Когда я их открыла и снова посмотрела на другой берег, мне показалось, что я еще более чокнутая, чем была в последние два месяца. Я с трудом сдержалась, чтобы не закричать.

Там был Хитоси. Если это только был не сон и я еще не сошла с ума, то по ту сторону реки виднелась фигура Хитоси. Нас разделяла река. От волнения моя грудь высоко вздымалась, и я вглядывалась в эту фигуру, очертания которой прочно запечатлелись в моем сердце.

Он смотрел на меня сквозь голубоватую дымку. Он смотрел на меня с тем тревожным выражением глаз, какое бывало у него всякий раз, когда я совершала глупость. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на меня в упор. Годы, проведенные в его объятиях, показались мне близкими и далекими одновременно. Мы просто всматривались друг в друга. Только бледная луна созерцала разделяющий нас слишком бурный поток и слишком большую пропасть между нами. Мои волосы и воротник милой моему сердцу рубашки Хитоси, словно во сне, трепетали под порывами ветра с реки.

Ты хочешь поговорить со мной, Хитоси? Я хочу поговорить с тобой. Я хочу быть с тобой рядом, обнять тебя, испытать радость новой встречи. Но, но… У меня потекли слезы. Судьба распорядилась, чтобы нас с тобой отныне разделяла река, и я ничего не могу поделать. Я заливалась слезами, но могла только продолжать смотреть на него. Хитоси тоже печально смотрел на меня. «Хорошо бы, чтобы время остановилось», – подумалось мне, но с первыми лучами рассветного солнца все начало медленно бледнеть. Хитоси начал отдаляться. Я встревожилась, и тогда Хитоси с улыбкой помахал мне рукой. Он продолжал махать рукой, исчезая в синем мареве. Я тоже помахала ему. Мой любимый Хитоси! Мне хотелось навсегда запечатлеть в своей памяти все: его плечи, милые мне очертания рук. Мне ужасно хотелось сохранить в памяти все: эти исчезающие очертания его фигуры, тепло льющихся по моим щекам слез… Линия, прочерченная его рукой, оставалась подвешенным в пустоте образом. Его образ становился все бледнее и наконец полностью исчез. Я в слезах наблюдала за всем этим.

Когда я уже ничего не могла различить, все вернулось в прежнее состояние. Было обычное утро на берегу реки. Рядом стояла Урара. Она не поворачивала головы, но я видела душераздирающую скорбь в ее глазах.

– Увидела? – спросила она.

– Да, – ответила я, вытирая слезы.

– Ты этого и ждала? – спросила Урара, на этот раз повернувшись ко мне уже с улыбкой. На душе у меня становилось спокойней.

– Именно этого, – ответила я и улыбнулась.

Взошло солнце, наступило утро, а мы с ней еще некоторое время молча стояли рядом.

Когда мы сидели в одной из первых открывшихся пышечных и пили кофе, немного невыспавшаяся Урара сказала:

– Я тоже пришла сюда, потому что мой любимый преждевременно погиб. Я специально приехала в этот город в надежде попрощаться с ним.

– Удалось? – спросила я.

– Да, – ответила Урара и слабо улыбнулась. – Это на самом деле бывает раз в сто лет, причем только в том случае, если все обстоятельства складываются благоприятно. Время и место точно не определены. Знающие люди называют это «феноменом Ткачихи и Пастуха». Это бывает только на берегу большой реки. Некоторые люди вообще ничего не могут увидеть. Оставшиеся скорбные мысли умершего человека и печаль оставшегося в живых вступают в перекличку, и тогда появляется этот мираж. Я тоже видела такое впервые… Я убеждена, что сегодня ты была очень счастлива.

– Раз в сто лет… – выдавила я, пораженная мыслью о том, что мне выпал счастливый шанс увидеть такое.

– Когда я впервые пришла сюда, чтобы проверить, подходящее ли это место, ты стояла здесь. Каким-то животным инстинктом я поняла, что ты кого-то потеряла. Поэтому я и позвала тебя.

Утреннее солнце сияло на ее волосах. Говоря это, Урара улыбалась, но оставалась неподвижной, как статуя.

Кто она такая на самом деле? Откуда приехала, куда уедет? И кого увидела она на том берегу реки? Я не решилась ее об этом спрашивать.

– Расставание и смерть невыносимы. Но терзаться мыслью, что это твоя последняя любовь, разрушительно для женщины, – сказала Урара, прожевывая пышку, словно вела пустячный разговор. – Поэтому я рада, что сегодня мы смогли наконец по-настоящему попрощаться. – Тут в ее глазах появилась невыносимая печаль.

– Да… я тоже… – выдавила я, и вдруг Урара зажмурилась от слишком сильного солнечного света.

Машущий рукой Хитоси. Этот образ болью остался в моем сердце, словно его пронзил луч света. Я еще не могла до конца понять, хорошо ли это для меня. Пока что я ощущала только боль в груди от этого слишком яркого света. Я с трудом могла дышать.

И все же… все же, глядя на сидящую напротив меня улыбающуюся Урару, ощущая запах слабого кофе, я все сильнее чувствовала, что нахожусь совсем близко от этого «чего-то». Оконные стекла задрожали под порывами ветра. Подобно нашему расставанию с Хитоси, сколько бы я ни раскрывала свое сердце, сколько бы ни напрягала зрение, для меня это оставалось чем-то преходящим. Это «что-то», как солнце, проникало сквозь мрак, через который я проходила на большой скорости. И как молитву я мысленно твердила: «Помоги мне стать сильной!»

– Куда ты теперь направляешься? – спросила я, когда мы вышли из заведения.

Она улыбнулась и взяла меня за руку.

– Мы еще когда-нибудь снова встретимся. Я еще не забыла номер твоего телефона.

И она исчезла в утреннем потоке горожан. Я смотрела ей вслед и думала, что тоже никогда ее не забуду. Она так много подарила мне.

– Я недавно кое-что увидел, – сказал Хиираги.

Я отправилась на встречу с ним во время обеденного перерыва в школе, где сама когда-то училась, чтобы с некоторым опозданием передать подарок на день рождения. Я ждала его на скамейке, наблюдая за пробегавшими мимо школьниками, и была приятно удивлена, когда он подбежал не в девичьей матроске. Когда он присел рядом, я сразу спросила:

– Что ты увидел?

– Юмико, – ответил он.

Мое сердце тревожно забилось. Мимо нас проходили учащиеся в белых тренировочных костюмах, поднимая облака пыли.

– Это было позавчера утром, – продолжал он. – Возможно, это был только сон. Я еще не совсем проснулся, как вдруг отворилась дверь и вошла Юмико. Вошла как ни в чем не бывало. Я даже забыл, что она умерла, и воскликнул: «Юмико?» Она приложила палец к губам, призывая к молчанию, и улыбнулась. Все было как во сне. Она подошла к стенному шкафу, открыла его, достала оттуда матросскую форму и свернула ее. Потом она молча со мной попрощалась и, улыбаясь, помахала рукой. Не зная, что делать, я испытывал растерянность и снова заснул, решив, что мне все это только приснилось. Но матроска исчезла, как я ее ни искал. И тогда я невольно разрыдался.

– Хм, – пробурчала я и подумала: «Может, такое случается не только на берегу реки? Может быть, это бывает повсюду в определенный день, в определенное утро?» Поскольку Урары уже не было, я не могла это выяснить. Но он так спокойно об этом рассказывает. Возможно, он не совсем такой простой, каким кажется? Возможно, силой воображения он сумел воссоздать в своем сознании то, что незадолго до того случилось на берегу реки.

– Ты думаешь, я рехнулся? – спросил Хиираги.

В лучах слабого полуденного весеннего солнца со стороны здания школы доносился звон качающегося на ветру колокольчика, оповещая об окончании обеденного перерыва.

Я вынула принесенную ему в подарок пластинку и сказала с улыбкой:

– В таком состоянии очень помогает бег трусцой.

Хиираги тоже рассмеялся. Он громко хохотал, сидя в лучах солнечного света.

Я хочу, чтобы ты была счастлива. Вместо того чтобы продолжать непрестанно расчищать речное русло, пусть твое сердце привлекут золотые песчинки, которые ты держишь на ладони. Мне хочется, чтобы те, кого я люблю, стали еще счастливее.

Хитоси

Я больше никогда уже сюда не вернусь. С каждым мгновением я удаляюсь. Я не в силах сдержать поток времени. Ничего не могу поделать: я ухожу.

Один караванный путь закончен, начинается новый. Есть люди, которых мне еще предстоит встретить. Других мне уже встретить не суждено. Людей, ушедших в мгновение ока, или тех, кто проходят мимо. Даже когда мы обмениваемся приветствиями, они кажутся мне прозрачными. Я должна жить, всегда имея перед своим взором струящуюся реку.

Я искренне молюсь о том, чтобы мой девичий образ всегда оставался в твоей памяти.

Спасибо тебе за то, что ты помахал на прощанье рукой. Еще и еще раз спасибо тебе за это.

1988