Текст книги "К повороту стоять!"

Автор книги: Б. Беломор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

VIII. Fleet in being[16]16
  «Имеющийся в наличии флот» (англ.) – принцип военно-морской стратегии, когда флот сковывает противника самим фактом своего существования.


[Закрыть]

Стылый ветер пронизывал до костей, проникая сквозь плед, принесенный на палубу лощёным, похожим на премьер-министра стюардом. Дождевое небо низко нависало над портсмутским рейдом, сливаясь по южному краю горизонта со свинцовой рябью Канала. Старая добрая Англия – туман, дождь, клетчатый твид и броненосцы.

Барон Греве запахнулся в шерстяную ткань, перекинул угол через плечо, на манер шотландских горцев. Палуба под ногами качнулась раз, другой – колесная королевская яхта «Виктория и Альберт», проходя мимо, развела волну. Её величество королева Виктория изволит осматривать Эскадру специальной службы!

С «Тандерера» волынки простуженно затянули «Черную стражу». Прославленному маршу Сорок второго полка вторили судовые гудки и тонкие свистки паровых катеров. На рейд будто накинули лоскутное одеяло: яхты, пароходики, портовые буксиры, катера, рыбачьи шхуны. На палубах черно от людей – в Портсмут съехались зеваки со всей Южной Англии. Рядовые клерки из Сити, владельцы пабов, мелкие торговцы колониальными товарами – все желали полюбоваться мощью Королевского флота, воочию убедиться, что их налоги не пропадают впустую и Британия по-прежнему правит морями.

Роскошная яхта «Каледония», на полуюте которой мерз сейчас мичман Греве, встала в стороне от водоплавающего плебса среди таких же элегантных красавиц. Здесь не место простой публике, только особо важные персоны: лорды, дипломаты, высокопоставленные чиновники, известные политики, парламентарии из Палаты общин… Приглашения отпечатаны на плотной бежевой бумаге с золотым обрезом; под силуэтом яхты в обрамлении геральдических символов – затейливая надпись:

«The Royal Harade of Particular Service squadron».

И ниже:

«The personal invitation of Vice-Admiral of the Royal Navy Sir Astley Cooper Key»[17]17
  Королевский смотр Эскадры специальной службы. Личный гость вице-адмирала Королевского флота сэра Эстли Купера Ки (англ.).


[Закрыть].

«Личный гость адмирала, ни больше ни меньше!»

Барон посмотрел карточку на просвет, любуясь водяными знаками. Королевские львы и единороги, цветы чертополоха и изысканно переплетённые буквицы…

Под факсимильным оттиском с собственноручной подписью адмирала вписано имя и титул приглашенного. Барон Карл Густав Греве, и пойди догадайся, что обладатель титула – обыкновенный мичман флота российского! Интересно, как военно-морской атташе сумел добыть это приглашение? Может, его нарочно прислали в русское посольство из Форинофис – идите, любуйтесь, а потом расскажите вашему царю, какую мощь Британия припасла для непокорных!

Королевская яхта поравнялась с флагманским кораблём сэра Купера Ки, казематным «Геркулесом», и тот с обоих бортов ударил салютом. Звук укатился к горизонту, распугивая чаек, зрители разразились приветственными воплями, вверх полетели кепи, шляпки, цилиндры. Иные сносило ветром за борт; их провожали смехом, шутками и свистом. Барон усмехнулся – где ты, хвалёная британская невозмутимость?

Отзалпировал «Тандерер», один из сильнейших броненосцев мира. Года не прошло, как он вступил в строй. Крепкий орешек.

Пушечные громы откатывались вслед за яхтой вдоль броненосной колонны. Палили мониторы «Циклоп», «Геката», «Горгона», «Гидра». На бумаге – мореходные боевые единицы, а на деле остойчивость такова, что сто раз надо подумать, прежде чем выводить их из гавани в свежую погоду. Не корабли, а готовые братские могилы на полторы сотни душ!

Последним салютовал «Принц Альберт», заслуженный ветеран, первый башенный броненосец, заказанный для Королевского флота. Память услужливо подсовывала барону размерения корпусов, водоизмещение, калибры орудий, типы судовых котлов и механизмов – зря, что ли, он два месяца изучал все, что мог собрать по корабельному составу Эскадры специальной службы?

Королевская яхта подрезала хвост ордера широкой полуциркуляцией и легла на обратный курс. Теперь залпы катились назад, к голове строя, вдоль второй линии, едва различимой в клубах порохового дыма.

Барон извлек из складок пледа громоздкий апризматический бинокль французской фирмы «Moreau Teigne», подкрутил колесико, настраивая резкость. Так… батарейный «Уорриор», первый броненосный фрегат с железным корпусом британской постройки, три однотипных броненосных корвета, «Вэлиант», «Резистанс», «Гектор», ухудшенные копии «Уорриора». За ними – казематный «Пенелоп». На этом корабле адмиралтейство решило сэкономить: маленький, слабо вооруженный, зато может ходить по мелководью, под неприятельским берегом. Батарейный «Лорд Уорден», тоже из старичков – деревянный корпус, обшитый четырехдюймовым котельным железом. Хлам, вчерашний день.

Королевская яхта поравнялась с «Геркулесом», и тот снова изрыгнул пламя. Небо над портсмутским рейдом раскололось: флагману разом ответили все до одного броненосцы. Зрители неистовствовали, посвежевший ветер рвал дымную пелену в клочья, унося их в сторону моря неопрятными медузами, истаивающими на лету. И опять полетели вверх шляпки, кепи, цилиндры…

А восторгаться-то, пожалуй, нечем, усмехнулся про себя барон. Две трети эскадры – сущий антиквариат, старье, малопригодное для совместных действий. Даже привести этот плавучий паноптикум из Портсмута на Балтику – задачка не из легких. Придется сводить вместе близкие по характеристикам суда и отправлять отряды к точке рандеву по отдельности. Скажем, к Готланду. И всё равно авантюра – с таким хламом надеяться на успех прорыва мимо фортов Кронштадта, под огнем, по минным банкам, сквозь линии ряжевых заграждений, может только неисправимый мечтатель. Осознают ли это блестящие офицеры, что выстроились при полном параде на палубах посудин ее величества?

Над мостиком «Геркулеса» взлетел флажной сигнал: «Командующий извещает об окончании смотра». И, словно в ответ, со шканцев «Каледонии» раздался медный звон – колокол приглашал пассажиров к чаю. Британские традиции: война войной, а файф-о-клок – это святое.

Спускаясь по роскошному (красное дерево, бронза, бархат!) трапу в буфетную, барон заново перебирал в памяти сведения о броненосцах сэра Эстли Купера. Он уже знал, что напишет в своем рапорте военно-морскому атташе: «В случае войны на Балтике англичане вынуждены будут значительно усилить Эскадру специальной службы броненосными судами новейшей постройки. В особенности им потребуются суда прибрежного действия и броненосные тараны типа “Руперт” и “Белляйль”. В нынешнем составе эскадра мало способна угрожать балтийским морским крепостям».

Греве отхлебнул из чашки, украшенной золотым силуэтом «Каледонии», обжигающе горячего чая. Говорят, в Америке предпочитают кофе… Ничего, скоро он сам это выяснит. Через три дня из Ливерпуля в Нью-Йорк отбывает пароход «Селтик» судоходной компании «Уайт Стар». Билет давно лежит у барона в портмоне, и, если не стрясется чего-нибудь непредвиденного, недели через две он будет в Филадельфии и поднимется на борт «Крейсера», который вот-вот должен покинуть сухой док. А уж там – как решит капризная фортуна мировой политики. Может статься, ему, мичману Греве, придется ещё командовать «Пли!» орудийному плутонгу, в прицелах орудий которого застынет корабль с «Юнион Джеком» под гафелем…

IX. Тяжело в учении

Слитный грохот девятидюймовок безжалостно встряхнул монитор. В подбашенном отделении звук получился слабее, чем на палубе или в башне, но и этого хватило, чтобы мичман Казанков на краткое время оглох.

– Что застыл, храпоидол? – заорал артиллерийский кондуктор. – Подавай, язви тя в корень!

Матрос сноровисто зацепил железными клещами чугунную болванку практического снаряда, в котором пороховой заряд был заменён песком. Двое других навалились на цепи; снаряд оторвался от тележки и поплыл вверх, в люк, прорезанный во вращающемся полике орудийной башни. Там его подхватили, уложили в кокор, накатили к казеннику и деревянной палкой с обитым кожей валиком дослали в камору правого орудия. Подали картузы дымного артиллерийского пороха; затвор масляно чавкнул, запирая канал ствола, а из погребов уже поднимали на лязгающем цепном подъемнике снаряд для второй девятидюймовки. Действие повторилось с точностью хорошо отлаженного часового механизма.

Наводчики уже крутили винты горизонтальной и вертикальной наводок, подправляя прицел, сбитый сотрясением выстрела. Мишень – сколоченный из досок и парусины щит на плотике – покачивалась на удалении пяти кабельтовых[18]18
  Единица измерения расстояния, используемая в мореплавании. 1/10 морской мили или 185,2 метра.


[Закрыть].

– Пли!

Снова сдвоенный гром, судорога прокатывается по железному набору корпуса, от баллера руля до форштевня. Подпалубные помещения на секунду затягивает легчайший туман – взвесь водяной пыли, поднятая страшным сотрясением залпа.

Переговорная труба, соединяющая подбашенный отсек с мостиком, ожила:

– Задробить стрельбу! Башню в походное положение!

Серёжа воткнул кожаную пробку в амбушюр и бросил взгляд на указатель положения башни.

– Шабаш, ребята, отстрелялись! Олябьев, ворочай лево пять!

В подбашенном отделении загрохотало, залязгало. Клиновый механизм пришел в действие, центральная колонна, поддерживающая башню, толкнула многотонное сооружение вверх, оторвала от вделанного в палубу железного кольца и приподняла – совсем чуть-чуть. Унтер-механик крутанул штурвал поворотного механизма, приводная цепь задвигалась, приводя в движение массивную медную шестерню, насаженную на опорную колонну. Ползунок указателя пополз по шкале, и мичман принялся вслух отсчитывать деления: «Один… Два… Три… Четыре… Шабаш!»

Снова лязгнуло – башня тяжко села на опорное кольцо. Железный свод над головой ощутимо дрогнул. Серёжа невольно вздрогнул: каждый раз, когда завершалась процедура поворота орудийной башни, он непроизвольно представлял, как та продавит палубу своими многими сотнями пудов, превращая людей в кровавые кляксы.

Знакомясь с устройством «Стрельца», он в деталях изучил механизмы, изобретенные шведом Эриксоном для американского «Монитора». После чего, следуя совету старшего артиллериста, осмотрел и орудийные башни «Смерча». Это судно было заказано после «американских» мониторов, и при его проектировании учли недостатки и слабые места прежней конструкции. В том числе и жалобы артиллеристов на загроможденность внутреннего пространства башен механизмами опоры и приводов, что создавало расчетам орудий немало неудобств.

Башни системы англичанина Кольза, стоящие на мониторах поздней постройки, двухбашенных «Смерче», «Русалке» и «Чародейке», а также на башенных броненосных фрегатах, не имели эриксоновского подъемного механизма с центральным штырем. Вместо этого башня Кольза опиралась на катки, а поворотные механизмы целиком были под палубой. Саму башню углубили в круговую нишу, что улучшало остойчивость судна и уменьшало размер цели, открытой снарядам неприятеля. Конструкция стала прочнее, поскольку у башен Эриксона наблюдались смещения механизма поворота при сотрясении от попаданий, а теперь самая уязвимая его часть, опорный контур, не подвергалась опасности при обстреле. Подача боеприпасов упростилась, да и в башне, не говоря уж о подбашенном отделении, стало не в пример просторнее.

Позавидовав артиллеристам «Смерча», Серёжа поинтересовался, почему старые башни не заменили при модернизации, когда меняли на мониторе пушки и орудийные станки? Оказалось, что переменить системы вращения башни с эриксоновской на кользовскую невозможно, проще построить новый монитор. Но и старички-«американцы» при всех своих недостатках ещё годились в дело, так что приходилось теперь маяться с их капризной и не слишком надежной механизацией.

Матросы, подгоняемые матерными руладами кондуктора, принялись приводить в порядок сложное хозяйство подбашенного отделения. Сделав, больше для порядка, пару замечаний и убедившись, что всё свершается в соответствии со строгими регламентами и наставлениями, мичман полез по железному трапу вверх.

Каким удовольствием было вдохнуть полной грудью свежий морской воздух после духоты низов, полных угольного смрада, чада горячего машинного масла и пороховой гари, с которыми не справлялись вентиляторы!

Легкий ветерок задувал с норда; октябрь в этом году выдался студеным, обещая раннюю зиму. Лужицы на мостовых Гельсингфорса к утру покрывались тонким, ломким ледком. Вице-адмирал Бутаков, завершая навигацию, вывел свой отряд, две броненосные батареи и шесть мониторов, из Свеарбога для практических стрельб. Результаты его вполне удовлетворили: корабли показывали уверенный процент накрытий; усталость людей и механизмов не привела к сколько-нибудь серьезным неполадкам. «Стрелец» имел лучшие результаты среди своих собратьев, заработав адмиральское «Флагман выражает свое удовольствие». Повалишин улыбался, будто кот, отведавший сметаны.

«Вот, батенька мой, – твердил он мичману, – противники башенной системы твердят, будто кораблики наши не пригодны к длительным плаваниям. А хоть бы и не пригодны, так и что с того? Наше дело не океанские походы, а твердая оборона берегов Отечества, и тут уж мы всех за пояс заткнем, никакая волна помехой не станет!»

И верно, несмотря на то что пенные барашки свободно гуляли по палубе, захлестывая амбразуры, комендоры стреляли исправно и быстро расколотили в щепки два щита-мишени. Повалишин на радостях посулил команде две призовые чарки сверх положенного.

«Стрелец» шел третьим в ордере, за «Единорогом» и броненосной батареей «Кремль», на которой держал флаг Бутаков. Волны, идущие со стороны Финского залива, били кораблям в левую раковину; белые, с косыми голубыми крестами андреевские полотнища трещали на кормовых флагштоках. Мониторы, будто усталые лошади, торопились в Свеаборг. Оттуда отряд должен был перейти в Гельсингфорс и встать на долгий зимний отдых на бочках в Южной гавани.

* * *

Призрак войны с Англией витал над кронштадтскими фортами и бастионами Свеаборга; о скорой войне говорили в кают-компаниях и в кубриках, на приемах в офицерском собрании и в кабаках, где завсегдатаями матросы кронштадтского экипажа. Увы, в руководстве Балтийского флота не было единства, необходимого в преддверии грозных событий. В каюткомпаниях поговаривали о ссоре вице-адмирала Бутакова с великим князем Константином Николаевичем. Великий князь, покровительствовавший кораблестроителю Попову, автору проекта круглых броненосцев береговой обороны для Черноморского флота, старался в свое время продавить строительство третьего такого судна. Бутаков заявил тогда, что согласится построить ещё одного уродца, ежели тот будет иметь ход одиннадцать узлов и сможет дойти до Константинополя. А когда великий князь принялся возражать, вице-адмирал не выдержал: «Пора, наконец, положить конец дурацким поповским экспериментам и строить настоящий боевой крейсерский флот. Чтобы чувствовать себя в безопасности, мы должны иметь на Балтике шестнадцать быстроходных броненосных крейсеров, а на Чёрном море хотя бы два. Что касается самого адмирала Попова, то он сегодня только тормозит наше кораблестроение, и чем скорее перестанет им заниматься, тем будет лучше для России!»

Совещание закончилось нешуточным скандалом: Попов вышел прочь, хлопнув дверью, а великий князь почувствовал себя оскорбленным.

Но этого оказалось мало: на совещании в Морском министерстве Бутаков жестоко раскритиковал состояние кронштадтских фортов, доказав с цифрами в руках, что при нынешнем положении дел британскому флоту не составит особого труда миновать их и прорваться к столице. Оборону Кронштадта было решено усилить, но отношения вице-адмирала с великим князем, в чьем ведении находилась морская оборона столицы, стали ещё более натянутыми.

Вице-адмирал как в воду глядел! Когда началась русско-турецкая война и возникло опасение британской экспедиции на Балтику, он решил всемерно ускорить боевую учёбу на эскадре броненосных кораблей. Но великий князь Константин, в отместку за неосторожно сказанные когда-то слова, объявил, что до конца войны будет самолично командовать Балтийским флотом. Бутакова понизили до командира самого слабого из отрядов его эскадры (две броненосные батареи, шесть мониторов и три деревянные канонерские лодки). В этот отряд вошел и монитор «Стрелец». Местом базирования им определили Свеаборг – беспокойного вице-адмирала стремились убрать подальше от столицы.

Оказавшись в своеобразной опале, Бутаков старался привести хотя бы вверенные ему корабли в наивысшую готовность. Офицеры повторяли его слова: «Мы, адмиралы, капитаны, офицеры, унтер-офицеры, матросы, – не для того, чтобы у нас были адмиралы, капитаны, офицеры, унтер-офицеры и матросы, а для того, чтобы было кому хорошо действовать пушками, машинами, рулями, чтобы было кому распорядиться батареями пушек, бойко управиться каждым кораблём, толком распорядиться всеми кораблями, и всё это для одной всегдашней цели – БОЯ».

В конце сентября отряд предпринял маневры совместно с экипажами минных катеров, приписанных к крепости. Отрабатывали защиту минных заграждений от траления неприятелем, отражение высадки десанта, ночные атаки шестовыми и буксируемыми минами. Балтийские моряки перенимали опыт черноморцев, на слуху было имя лейтенанта Степана Макарова, служившего когда-то на башенной броненосной лодке «Русалка», а теперь возглавлявшего лихие набеги минных катеров на турецкие броненосцы. Мичмана и лейтенанты до дыр зачитывали книгу Бутакова «Новые основания пароходной тактики», содержащие единые для всех классов кораблей правила маневрирования в бою.

* * *

Минуло уже полгода с начала Серёжиной службы на «Стрельце». После июльской поездки в Санкт-Петербург он ни разу не посетил столицу.

Впрочем, это относилось не только к нему одному. Не имея возможности бывать в столице, женатые офицеры снимали квартиры в Гельсингфорсе и перевозили туда семьи. Так поступил и командир «Стрельца». К удивлению Серёжи, Нина не осталась в Петербурге, а последовала за семейством Повалишиных. С Серёжей она вела себя так, будто и не было ужасной сцены в «Латинском квартале», будто не слышал молодой человек страстные речи, обращенные против того, что и он и ее дядя, капитан второго ранга Повалишин, готовы защищать, не щадя жизни. А может, и не стоило воспринимать ту выходку всерьез? Эмансипация эмансипацией, но ведь должен рано или поздно возобладать в ней здравый смысл? Нина представлялась Серёже барышней вполне разумной, и он искренне надеялся, что она разочаровалась в опасных идеях.

А пока мичман охотно бывал у Повалишиных. Хозяйка дома намеревалась устроить нечто вроде еженедельного музыкально-литературного салона. Серёжа взялся ей помогать, втайне рассчитывая, что Нина тоже примет участие в этом предприятии, и тогда он сможет видеться с ней чаще.

Изредка приходили письма от Греве и Остелецкого. Барон добрался до «Крейсера» и осваивался в должности вахтенного офицера.

Последнее письмо было отправлено с острова Тенерифе, куда клипер зашел после окончания ремонта в Филадельфии. Впереди у него было плавание вокруг Африки, через Индийский океан, во Владивосток. Барон писал, что из-за напряженных отношений с Англией они не будут заходить в Кейптаун, а пополнят угольные ямы на французском Мадагаскаре.

Венечка Остелецкий окончательно превратился в артиллериста. Сейчас его заботам поручены орудия береговой и осадной артиллерии, в том числе и трофейные, оставшиеся после захвата крепостей на Дунае. Предстояло снять многотонные орудия со станков, потом разобрать сами станки и подготовить всё это громоздкое хозяйство, включая боеприпасы и батарейное снабжение, к погрузке на суда. Предполагалось в случае необходимости перевезти эти орудия морем и использовать для обороны Проливов, если русские войска сумеют утвердиться на их берегах.

А пока армия осаждала Плевну. Османы защищались отчаянно, контратакуя, отбили один за другим три штурма. Неудивительно – падение Плевны открывало русской армии дорогу в глубину Балканского полуострова, на Константинополь. А это, в свою очередь, либо поставит точку в затянувшейся войне, либо даст толчок иным, куда более грозным событиям.

Отступление первое
Точка бифуркации

Точка бифуркации – момент в состоянии некоей системы (в нашем случае – системы военно-политической), когда она превращается из одной системной определенности в другую. Ее качественные характеристики после выхода на точку бифуркации обречены на принципиальное изменение, имеющее вид развилки.

Проще всего проиллюстрировать это понятие известной всем притчей о буридановом осле. Животное, оказавшись на равном расстоянии между двумя совершенно одинаковыми кучками корма, отнюдь не сдохнет от голода, будучи не в состоянии выбрать одну возможность из двух, а подойдет к одной и начнет жевать так, что за ушами будет трещать. Что именно предопределило выбор, почему ушастая скотина свернула в ту или иную сторону, не дано понять ни биологу, ни философу, оперирующему понятиями чистой логики. Возможно, причиной оказалось некое ничтожное обстоятельство, не замеченное внешним исследователем. Но, так или иначе, выбор был сделан.

Применительно к истории можно предположить, что, когда в некий момент вероятности того или иного развития событий оказываются неотличимо равны, находится соломинка, которая переламывает спину верблюду, и тогда колесо истории, скрипя и подскакивая на кочках, сворачивает в колею, которую историки позже назовут единственно возможной, предопределенной всем ходом истории.

Восьмого января (двадцатого по юлианскому летосчислению, принятому в Российской империи) 1878 года от Рождества Христова части генерала Скобелева, пройдя победным маршем через Балканский полуостров, почти без боя взяли город Элирне – византийский Адрианополь. Это был не первый раз, когда стоптанные на балканских дорогах сапоги русских солдат вставали на эту древнюю землю. В 1829 году город уже был занят войсками графа Дибича; в тот раз дело закончилось выгодным для России Адрианопольским миром.