Текст книги "Обезьяний палец"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Азимов Айзек
Обезьяний палец

Айзек АЗИМОВ

ОБЕЗЬЯНИЙ ПАЛЕЦ

– Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да, произнес Марми Таллин в шестнадцати различных тональностях и ударениях, при этом его кадык на длинной шее конвульсивно дергался. Марми писатель-фантаст.

– Нет, – ответил Лемюэль Хоскинс, непоколебимо глядя сквозь свои очки в стальной оправе. Хоскинс – издатель научной фантастики.

– Значит, вы не принимаете научный тест. Вы меня не слушаете. Я забаллотирован? – Марми приподнялся на цыпочках, опустился, несколько раз повторил этот процесс, тяжело дыша. Пальцами он вцепился себе в волосы.

– За один, против шестнадцать, – сказал Хоскинс.

– Послушайте, – снова начал Марми, – почему это вы всегда правы? Почему неправ всегда я?

– Марми, посмотрите этому в лицо. Мы судим по-разному. Если тираж журнала уменьшится, я буду разорен. Засяду по уши. Президент общества космических издателей начнет задавать вопросы. Он примется изучать цифры. Но тираж не падает. Напротив, он растет. Поэтому я хороший издатель. Что касается вас, то когда издатели принимает ваши рукописи, вы талант. Но когда не принимают, вы бездарь. В данный момент вы бездарь.

– Есть и другие издатели. Вы не один, – Марми вытянул руки, растопырив пальцы. – Считать умеете? Вот сколько фантастических журналов с радостью возьмут рассказы Таллина не глядя.

– Gesundheit [на здоровье, (нем.)], – сказал Хоскинс.

– Послушайте, – голос Марми стал сладким, – вы хотите, чтобы я внес два изменения, верно? Вам нужна вступительная сцена с битвой в космосе. Ладно, сделал. Она уже тут. – Он помахал рукописью под носом у Хоскинса, и тот отодвинулся, как от дурного запаха.

– Но вы хотите также, чтобы в самой середине действия произошла ретроспекция, сцена на корабле, – продолжал Марми, – и вот этого вы не можете получить. Внеся это изменение, я уничтожу концовку, в которой сейчас есть и пафос, и глубина, и чувство.

Издатель Хоскинс уселся в кресло и обратился к секретарше, которая все это время продолжала печатать. Она привыкла к таким сценам.

Хоскинс сказал:

– Вы слышали, мисс Кейн? _О_н_ говорит о пафосе, глубине и чувстве. Что писатель знает о таких вещах? Послушайте, введя вставку, вы усиливаете интерес, укрепляете рассказ, делаете его более ценным.

– Чем я его делаю ценнее? – с болью воскликнул Марми. – Вы хотите сказать, что если я посажу в корабль несколько парней и заставлю их говорить о политике и социологии в ожидании взрыва, рассказ станет ценнее? О, Боже!

– Но иначе нельзя. Если вы дождетесь кульминации и потом начнете обсуждать политику и социологию, читатель уснет над вашим рассказом.

– Я пытаюсь сказать вам, что вы ошибаетесь, и могу это доказать. Что смысла спорить, когда я организовал научный эксперимент...

– Научный эксперимент? – Хоскинс снова апеллировал к секретарше. Как вам это нравится, мисс Кейн? Он считает себя одним из своих героев.

– Я случайно знаком с одним ученым.

– Кто это?

– Доктор Арндт Торгессон, профессор психодинамики Колумбийского университета.

– Никогда о нем не слышал.

– Полагаю, это о многом говорит, – с презрением сказал Марми. – _В_ы о нем никогда не слышали. Вы и об Эйнштейне не слышали, пока ваши авторы не стали упоминать его в рассказах.

– Очень остроумно. Какая гадость! Так что с этим Торгессоном?

– Он разработал способ научной оценки качества рукописи. Это грандиозная работа. Это... это...

– И это тайна?

– Конечно, тайна. Он не профессор из фантастики. В фантастике когда человек разрабатывает теорию, он тут же оповещает об этом все газеты. В реальной жизни так не бывает. Ученый годы проводит в экспериментах, пока не опубликует что-нибудь. Публикация – это серьезное дело.

– Тогда откуда _в_ы_ об этом знаете? Простой вопрос.

– Так случилось, что профессор Торгессон мой поклонник. Ему нравятся мои рассказы. Он считает меня лучшим писателем в этом жанре.

– И он показал вам свою работу?

– Да. Я предвидел, что вы заупрямитесь насчет этого рассказа, и попросил его провести для нас эксперимент. Он согласился, если мы не будем об этом рассказывать. Он сказал, что эксперимент интересный. Он сказал...

– Но почему такая таинственность?

– Ну... – Марми колебался. – Послушайте, предположим, у вас есть обезьяна, которая печатает текст "Гамлета".

Хоскинс в тревоге смотрел на Марми.

– Вы что, розыгрыш тут устраиваете? – Он повернулся к мисс Кейн. Когда писатель десять лет проработает в фантастике, без клетки он опасен.

Мисс Кейн продолжала быстро печатать.

Марми сказал:

– Вы меня слышали: обычная обезьяна, выглядит даже забавнее среднего издателя. Я договорился на сегодня. Идете со мной?

– Конечно, нет. Вы думаете, я оставлю кипу рукописей вот такой высоты, – он резко провел ладонью по горлу, – ради вашей глупой шутки? Думаете, буду подыгрывать клоуну?

– Это не шутка, Хоскинс. Ставлю обед в любом ресторане по вашему выбору. Мисс Кейн свидетельница.

Хоскинс снова сел.

– Вы меня угостите обедом? Вы, Мармадьюк Таллин, самый известный в Нью-Йорке должник, собираетесь оплатить чек?

Марми содрогнулся, но не от упоминания о своей неспособности оплатить чек, а от своего имени во всей его ужасной трехсложности. Он сказал:

– Повторяю. Обед: что хотите и где хотите. Бифштексы, грибы, грудка рябчика, марсианский крокодил – что угодно.

Хоскинс встал и снял со шкафа шляпу.

– Не могу упустить возможность взглянуть, как вы достаете старую большую долларовую банкноту из левого фальшивого каблука, где она пролежала с девятьсот двадцать восьмого. Я иду с вами в Бостон...

Доктор Торгессон был польщен. Он тепло пожал руку Хоскинсу и сказал:

– Я читаю "Космические рассказы" с самого приезда в эту страну, мистер Хоскинс. Прекрасный журнал. Особенно мне нравятся рассказы мистера Таллина.

– Слышите? – спросил Марми.

– Слышу. Марми говорит, что у вас есть талантливая обезьяна, профессор.

– Да, – ответил Торгессон, – но, конечно, это конфиденциально. Я не готов еще к публикации, а преждевременная публикация может уничтожить мою профессиональную карьеру.

– Все сохранится под шляпой издателя, профессор.

– Хорошо, хорошо. Садитесь, джентльмены, садитесь. – Он начал расхаживать перед ними. – Что вы рассказывали мистеру Хоскинсу о моей работе, Марми?

– Ничего, профессор.

– Вот как. Ну, что ж, мистер Хоскинс, как издатель журнала научной фантастики, вы, я не сомневаюсь, знаете все о кибернетике.

Хоскинс позволил сосредоточенно интеллигентному взгляду просочиться за стальную оправу своих очков. Он сказал:

– А, да. Компьютеры... Массачузетский технологический... Норберт Винер... – И что-то еще.

– Да. Да. – Торгессон заходил быстрее. – Тогда вы знаете, что был на основе кибернетических принципов создан шахматный компьютер. Шахматные правила и цель игры встроены в его цепи. Если дать машине определенную позицию, она сможет рассчитать все вероятные ходы с их последствиями и выбрать тот ход, который с наибольшей вероятностью ведет к победе. Она может при этом учитывать даже темперамент противника.

– А, да, – сказал Хоскинс, глубокомысленно поглаживая подбородок.

Торгессон продолжал:

– Представьте себе аналогичную ситуацию, в которой машине дают фрагмент художественного произведения, к которому компьютер может добавлять слова из своей памяти, где сосредоточен весь словарь языка. Естественно, такую машину нужно снабдить чем-то вроде пишущей машинки. И конечно, такой компьютер будет гораздо, гораздо сложнее шахматного.

Хоскинс беспокойно заерзал.

– Обезьяна, профессор. Марми упоминал обезьяну.

– Но я как раз к этому и веду, – ответил Торгессон. – Естественно, никакая машина не может достичь такой сложности. Но человеческий мозг... Человеческий мозг сам по себе тоже компьютер. Конечно, я не мог использовать мозг человека. Закон, к сожалению, не позволяет. Но даже мозг обезьяны, соответственно подготовленный, может сделать больше, чем любая созданная человеком машина. Подождите! Сейчас я принесу маленького Ролло.

Он вышел из комнаты. Хоскинс немного подождал, потом осторожно взглянул на Марми. И сказал:

– Ну, Братец!

– В чем дело? – спросил Марми.

– В чем дело? Это фальшивка. Скажите, Марми, где вы взяли этого мошенника?

Марми рассердился.

– Мошенника? Это подлинный кабинет профессора в "Фэйервезер Холл", в Колумбийском университете. Университет вы узнали, надеюсь? Видели статую Альма Матер на 16 улице? Я вам показывал кабинет Эйзенхауэра.

– Конечно, но...

– А это кабинет доктора Торгессона. Посмотрите на пыль. – Он подул на книгу, подняв облака пыли. – Одна только пыль свидетельствует, что это подлинный кабинет. А посмотрите название книги. "Психодинамика человеческого поведения". Автор профессор Арндт Рольф Торгессон.

– Хорошо, Марми, хорошо. Торгессон существует, и это его кабинет. Откуда вы узнали, что подлинный профессор в отпуске, и как проникли в его кабинет, я не знаю. Но неужели вы пытаетесь меня убедить, что этот шут с компьютерами и обезьяной и есть подлинный профессор?

– У таких подозрительных людей, как вы, бывает очень несчастное детство.

– Это всего лишь результат общения с писателями, Марми. Я уже выбрал ресторан, и обойдется это вам недешево.

Марми фыркнул:

– Ничего из тех несчастных пенни, что вы мне платили. Тише, он возвращается.

За шею профессора цеплялась обезьянка капуцин очень меланхоличного вида.

– Это маленький Ролло, – сказал Торгессон. – Поздоровайся, Ролло.

Обезьянка потянула его за волосы.

Профессор сказал:

– Боюсь, он устал. У меня есть образец его работы.

Он опустил обезьянку, позволив ей держаться за его палец, а сам достал из кармана пиджака два листа бумаги и протянул их Хоскинсу.

Хоскинс прочел:

– Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ли души терпеть удары и щелчки обидчицы судьбы иль лучше встретить с оружьем войско бед и положить конец волненьям? Умереть. Забыться. И все. И знать, что этот сон – предел сердечных мук... [Пер. Б.Пастернака].

Он поднял голову.

– Это напечатал маленький Ролло?

– Вернее, это копия того, что он напечатал.

– Ага, копия. Ну, маленький Ролло плохо знает Шекспира. У Шекспира "встретить с оружьем море бед".

Торгессон кивнул.

– Вы совершенно правы, мистер Хоскинс. Шекспир действительно написал "море". Но видите ли, это смешанная метафора. Невозможно сражаться с морем при помощи оружия. С оружием сражаются против войска. Ролло выбрал подходящее по ритму слово "войско". Это одна из редких ошибок Шекспира.

Хоскинс сказал:

– Покажите, как он печатает.

– Конечно. – Профессор поставил на маленький столик машинку. От нее шел провод. Профессор объяснил: – Нужна электрическая машинка, иначе потребуется слишком большое физическое усилие. Необходимо также подсоединить Ролло к трансформеру.

Он сделал это с помощью двух электродов, на восьмую дюйма выступавших из черепа маленького животного.

– Ролло, – сказал он, – подвергся очень тонкой операции мозга, во время которой провода были подсоединены к разным участкам его мозга. Мы можем отключить его действия и использовать его мозг просто как компьютер. Боюсь, что подробности будут слишком...

– Пусть печатает, – сказал Хоскинс.

– А что вы бы хотели?

Хоскинс быстро соображал.

– Он знает "Лепанто" Честертона?

– Он ничего не знает. Он только рассчитывает. Просто прочтите небольшой отрывок, чтобы он мог оценить настроение и стиль и рассчитать продолжение по первым словам.

Хоскинс кивнул, расправил грудь и загремел:

– Белые фонтаны падают с солнечных дворов, и Солдан Византийский улыбается им. Смех, подобный фонтанам, застыл в лице того, кого боятся все люди. Он тревожит лесную тьму, тьму его бороды; он завивается вокруг кроваво-красного полумесяца, полумесяца его губ; моря всего мира потрясаются его кораблями...

– Достаточно, – сказал Торгессон.

Наступила тишина. Обезьянка серьезно рассматривала пишущую машинку.

Торгессон сказал:

– Процесс требует некоторого времени, конечно. Маленькому Ролло нужно принять во внимание романтизм этого произведения, слегка архаический стиль, ритм и так далее.

И тут маленький черный палец нажал клавишу. Это была буква "о".

– Он не использует большие буквы, – сказал ученый, – и знаки препинания тоже, и у него бывает много ошибок. Поэтому я обычно перепечатываю его работу.

Маленький Ролло коснулся клавиши "н", потом "и". Потом после долгого раздумья нажал на пробел.

– Они, – прочел Хоскинс.

Начали появляться слова:

– они об рушивались набе лые рес публики италии устрем ля лись вадриатику как львым оря папа вот чаянии взметнулр уки ипризвал всех христяьн скихры царей под зна мякреста.

– Боже мой! – сказал Хоскинс.

– Такое продолжение? – спросил Торгессон.

– Клянусь любовью святого Петра! – не мог прийти в себя Хоскинс.

– Если так, то Честертон очень хороший поэт.

– Святой дым! – воскликнул Хоскинс.

– Видите! – сказал Марми, массируя плечо Хоскинса. – Видите, видите, видите! Видите, – добавил он.

– Будь я проклят, – сказал Хоскинс.

– Послушайте, – сказал Марми, трепля свои волосы, пока они не стали напоминать хохолок попугая, – перейдем к делу. Давайте попробуем мой рассказ.

– Да, но...

– Это в пределах возможностей маленького Ролло, – заверил его Торгессон. – Я часто читаю Ролло отрывки из лучших фантастических рассказов, включая, конечно, рассказы Марми. Удивительно, как улучшаются некоторые.

– Дело не в этом, – сказал Хоскинс. Любая обезьяна может сочинять лучшую фантастику, чем большинство этих писак. Но в рассказе Таллина тринадцать тысяч слов. Обезьяна будет печатать его целую вечность.

– Вовсе нет, мистер Хоскинс, вовсе нет. Я прочту ему рассказ, а в нужном месте мы позволим ему продолжить.

Хоскинс сложил руки,

– Валяйте. Я готов.

– А я, – сказал Марми, – более чем готов. – И он тоже сложил руки.

Маленький Ролло сидел, пушистый крошечный клубок каталептического страдания, а негромкий голос доктора Торгессона поднимался и опускался в периодах описания космической битвы и последующих стремлений пленных землян вернуть себе свой захваченный корабль.

Один из героев выбрался из корабля, и доктор Торгессон с восторгом следил за развитием событий. Он прочел:

– Стенли замер в молчании вечных звезд. Больное колено рвало его подсознание; он ждал, чтобы чудовища услышали его стук и...

Марми отчаянно дернул доктора Торгессона за рукав. Торгессон поднял голову и отсоединил маленького Ролло.

– Все, – сказал Марми. – Видите ли, профессор, именно здесь Хоскинс запускает свои липкие пальцы в мой труд. Я продолжаю сцену за пределами корабля, пока Стенли не одерживает победу и не возвращает корабль землянам. Потом я начинаю объяснять. Хоскинс хочет, чтобы я прервал сцену снаружи, вернулся внутрь, остановил действие на две тысячи слов, потом снова вышел наружу. Слышали когда-нибудь подобный вздор?

– Пусть обезьяна решает, – сказал Хоскинс.

Доктор Торгессон включил маленького Ролло, и черный дрожащий палец нерешительно потянулся к клавиатуре. Хоскинс и Марми одновременно наклонились вперед, их головы легко столкнулись над маленьким телом Ролло. Обезьянка нажала клавишу "н".

– Н, – подбодрил Марми и кивнул.

– Н, – согласился Хоскинс.

Машинка напечатала "а", потом все быстрее продолжала:

– нача лидействовать стенли в бессиль номужасе ждалпо ка откроютсялю ки ипока жутся одетые в скафандрыбез жа лостные лары...

– Слово в слово! – в восторге сказал Марми.

– Он хорошо усвоил ваш сентиментальный стиль.

– Мой стиль нравится читателям.

– Не понравился бы, если бы их средний коэффициент интеллекта не был... – Хоскинс смолк.

– Давайте, – сказал Марми, – говорите. Говорите. Скажите, что их коэффициент как у двенадцатилетнего ребенка, и я процитирую вас во всех фантастических журналах страны.

– Джентльмены, – сказал Торгессон, – джентльмены. Вы пугаете маленького Ролло.

Они повернулись к машинке, которая продолжала уверенно выводить:

– звездыдви ига лись по своим орби тама чувства стенли наста ивалич то корабль не подвижен.

Каретка отъехала, начиная новую строку. Марми затаил дыхание. Вот здесь...

Маленький палец протянулся и напечатал *.

Хоскинс закричал:

– Звездочка!

Марми пробормотал:

– Звездочка.

Торгессон спросил:

– Звездочка?

Вслед за первой появилась целая цепочка звездочек.

– Ну, вот и все, братец, – сказал Хоскинс. Он быстро объяснил ситуацию Торгессону: – Марми привык линией звездочек обозначать решительную перемену действия. А это именно то, что мне нужно.

Машинка начала абзац:

– внутри корабля...

– Выключите, профессор, – сказал Марми.

Хоскинс потер руки.

– Когда я получу переработанный текст, Марми?

Марми холодно спросил:

– Какой переработанный текст?

– Вы сами сказали: версию обезьяны.

– Сказал. я привел вас сюда, чтобы показать. Этот маленький Ролло машина; холодная логичная машина.

– Ну и что?

– Но дело в том, что хороший писатель не машина. Он пишет не умом, а сердцем. Своим сердцем. – Марми постучал себя по груди.

Хоскинс застонал.

– Что вы со мной делаете, Марми? Если начнете эту тягомотину о душе и сердце писателя, меня вырвет прямо перед вами. Давайте останемся на прежней обычной основе: вы пишете, я вам плачу.

Марми сказал: "Послушайте минутку. Маленький Ролло поправил Шекспира. Вы сами на это указали. Маленький Ролло хочет, чтобы Шекспир говорил "войско бед", и с машинной точки зрения он совершенно прав. "Море бед" в данной ситуации – это смешанная метафора. Но неужели вы думаете, что Шекспир не знал этого? Просто Шекспир знал, как нарушать правила, вот и все. Маленький Ролло – машина и не может нарушить правила, а хороший писатель не просто может, а _о_б_я_з_а_н_. "Море бед" производит гораздо большее впечатление; в этой метафоре красота и мощь. И к дьяволу то, что метафора смешанная.

– Когда вы велите мне сменить сцену действия, вы следуете механическим правилам привлечения внимания, и, конечно, маленький Ролло соглашается с вами. Но я знаю, что должен нарушить правила, чтобы конец произвел на читателя глубокое эмоциональное воздействие. Иначе у меня получится механический продукт, который может создать и компьютер.

Хоскинс сказал:

– Но...

– Давайте, – сказал Марми, – голосуйте за механический подход. В таком случае Ролло лучший из редакторов.

Хоскинс с дрожью в голосе сказал:

– Хорошо, Марми, я беру ваш рассказ в прежнем виде. Нет, не давайте его мне: отправьте почтой. Я сейчас поищу поблизости бар.

Он надел шляпу и повернулся, собираясь уходить. Торгессон сказал ему вслед:

– Пожалуйста, никому не говорите о маленьком Ролло.

Прощальная реплика донеслась перед тем, как хлопнула дверь:

– Вы думаете, я спятил?..

Марми, убедившись, что Хоскинс ушел, потер руки.

– Неплохо поработал, – сказал он, указывая пальцем на свой висок. Вот эта продажа мне понравилась. Никогда с такой радостью не продавал рассказ, профессор. – И он весело свалился на ближайший стул.

Торгессон посадил Ролло себе на плечо. Он спросил:

– Но, Мармадьюк, что бы вы стали делать, если бы маленький Ролло напечатал ваш вариант?

На лице Марми появилось печальное выражение.

– Черт побери, – сказал он, – я ведь и думал, что он это сделает.