Текст книги "Трубный глас"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Айзек Азимов
Трубный глас

Архангел Гавриил относился ко всему этому делу очень безразлично. Он лениво погладил кончиком крыла планету Марс, которая не реагировала на его прикосновение.

– Вопрос решен, Этериель, – сказал он. – Сейчас уже ничего нельзя сделать. День светопреставления назначен.

Этериель, совсем молоденький серафим, созданный всего за тысячу лет до нашей эры, при этих словах задрожал, и в космосе ясно обозначились светлые расходящиеся круги. Как только он появился на свет, ему поручили ведать делами Земли и ее окрестностей. Эта должность была синекурой, тепленьким местечком, она не открывала никаких перспектив продвижения по службе. Но многовековая привычка заставляла его, вопреки всему, гордиться своим миром.

– Значит, вы хотите уничтожить мой мир без предупреждения?

– Вовсе нет. На этот счет есть некоторые указания в книге Даниила и в откровении святого Иоанна. Они достаточно ясны.

– Ясны? После того как их столько раз переписывали? Не знаю, остались ли там неизмененными хоть два слова подряд.

– Есть намеки в Ригведе и в книге Конфуция…

– Но они достояние избранных…

– Об этом прямо говорится в «Поэме о Гильгамеше».

– Большая часть «Поэмы о Гильгамеше» была уничтожена вместе с библиотекой Ашшурбанипала.

– Некоторые указания можно найти в очертаниях пирамиды Хеопса и рисунке мозаики Тадж-Махала…

– Они такие туманные, что ни один человек не мог как следует истолковать их.

Гавриил услало сказал:

– Если вы собираетесь против всего возражать, то нет смысла говорить на эту тему. Во всяком случае, уж вам-то следовало об этом знать. Все нужные документы есть в досье Небесного Совета. Вы могли ознакомиться с ними в любое время.

– Я был занят здесь по горло. Вы не представляете, как успешно орудует дьявол на этой планете. Я прилагал все силы, чтобы одолеть его, и все-таки…

– Как же, знаю, – Гавриил погладил крылом пролетавшую мимо комету. – Что говорить, он добился там кое-каких побед. Мне однажды пришлось познакомиться с устройством этой планетки. Это как будто одна из систем, основанных на взаимосвязи массы и энергии.

– Да, верно.

– И они с этим шутят?

– Боюсь, что так.

– Тогда, пожалуй, сейчас самое время покончить с этой затеей.

– Я сумею это уладить, поверьте мне. Они не уничтожат себя своими ядерными бомбами.

– Как сказать… Ну а теперь, Этериель, позвольте мне взяться за дело. Назначенное время приближается.

– Сначала покажите мне документы, – продолжал упорствовать серафим.

– Пожалуйста, если вы настаиваете.

На черном небесном своде безвоздушного пространства яркими буквами вспыхнул текст акта Небесного Совета.

Этериель прочел вслух:

«По приказу Небесного Совета настоящим предписывается архангелу Гавриилу порядковый номер и т. д. и т. п. (ладно, положим, это вы) приблизиться к планете класса А номер Г 743990, которая в дальнейшем будет именоваться Землей, и 1 января 1967 года в 12 часов дня по местному времени…».

Этериель помрачнел и дочитал текст про себя.

– Довольны?

– Нет, но ничего не поделаешь.

Гавриил улыбнулся. В небе появилась сверкающая золотая труба, по форме похожая на обычную, и простерлась от Земли до Солнца. Гавриил поднес ее к своим губам.

– Подождите! – в отчаянии воскликнул Этериель. – Я попробую обратиться в Совет.

– А что это даст? Под актом стоит подпись Владыки, а всякое постановление, подписанное им, не подлежит отмене. Извините, до назначенного срока остались считанные секунды.

Гавриил дунул в трубу, и чистый звук чудесного тона наполнил Вселенную до самой далекой звезды. На ничтожное мгновение, такое же неуловимое, как черта, отделяющая прошлое от будущего, все замерло, а потом вся система миров рухнула и материя обратилась в состояние первобытного хаоса. Исчезли звезды и туманности, исчезли космическая пыль. Солнце, планеты, Луна – все, все за исключением самой Земли, которая вращалась, как и раньше, в совершенно пустой Вселенной.

Трубный глас прозвучал.

Р. Е. Манн (которого все знакомые называли просто Р. Е.) незаметно вошел в контору фабрики Билликен Битси и мрачно уставился на склонившегося над грудой бумаг, изможденного высокого человека, которому аккуратные седые усики придавали какую-то старомодную элегантность.

Р. Е. взглянул на свои наручные часы, которые по-прежнему показывали 7.01. В этот момент они остановились. Это было, разумеется, восточное поясное время – 12.01 по гринвичскому.

Сидевший за столом поднял голову и несколько мгновений тупо смотрел на Р. Е.

– Что вам угодно? – удивленно спросил он.

– Горас Билликен, если не ошибаюсь? Владелец этой фабрики?

– Да.

– А я Р. Е. Манн. Не мог пройти мимо, увидев человека за работой. Вы разве не знаете, что за день сегодня?

– Сегодня?

– Да. День воскресения из мертвых.

– Ах, вы об этом. Знаю. Я слышал, как прозвучала труба. Вот уж действительно мертвого разбудит… Ничего себе, правда?

С минуту он радостно посмеивался, потом продолжал:

– Труба подняла меня в семь утра. Я толкнул жену Она спала, конечно. Я всегда говорил, что она проспит второе пришествие. «Это трубный глас, дорогая», – говорю ей. А Ортенс – это моя жена – сказала только «хорошо» и опять заснула. Я принял ванну, побрился, оделся и пришел сюда заняться делами.

– Но зачем?

– А почему бы нет?

– Никто из ваших рабочих не пришел.

– Да, бедняжки. Им бы только не работать. Я так и ждал. А впрочем, не каждый день наступает конец света. Откровенно говоря, я даже доволен. Смогу без всяких помех привести в порядок свою корреспонденцию. Телефон ни разу не звонил. Он встал и подошел к окну.

– Все стало гораздо лучше. Нет слепящего солнца, снег сошел. Приятный свет и приятная температура. Очень хорошо задумано… Но, извините, у меня столько дел… Если не возражаете…

– Минуточку, Горас, – прервал его чей-то громкий хриплый голос.

Некий джентльмен, удивительно похожий на Билликена, только покряжистее, перешагнул порог конторы, выставив вперед массивный нос и остановился перед столом в позе оскорбленного достоинства. Он выглядел очень внушительно, даже несмотря на то, что был совершенно голый.

– Будь любезен сказать – почему ты закрыл фабрику?

Билликен побледнел.

– Боже мой, это отец. Откуда ты?

– Из могилы, – зарычал Билликен-старший. – Откуда же еще? Сейчас из-под земли выходят десятками. И все голые. Женщины тоже!

Билликен откашлялся.

– Я достану тебе кое-какую одежду, отец. Схожу принесу из дома.

– Не стоит возиться с этим. Займемся делами. Да, делами!

Оторопевший oт неожиданности Р. Е. пришел в себя и решил тоже вступить в разговор.

– Из могил выходят все сразу, сэр? – спросил он.

Задавая этот вопрос, он с любопытством разглядывал Билликена-старшего. Тот казался крепышом. У него были изборожденные морщинами, но пышущие здоровьем щеки. Ему столько же лет, решил Р. Е., сколько было в момент смерти, но у него идеальный для этого возраста организм.

Билликен-старший ответил:

– Нет, сэр, не сразу. Сначала выходят из тех могил, что посвежее. Поттсби умер на пять лет раньше меня, а вышел из могилы на пять минут позже. Увидев его, я решил уйти от него подальше. Хватит с меня… Да, вот что! – воскликнул он, ударив кулаком по столу. – Я не нашел ни такси, ни автобусов. Телефон не работает. Пришлось идти пешком. Я прошел двадцать миль.

Билликен-старший бросил довольный взгляд на свое обнаженное тело.

– А что же такого? – продолжал он – Сейчас тепло. Почти все ходят голые… Но послушай, сынок. Я пришел сюда не для пустой болтовни. Почему фабрика закрыта?

– Она не закрыта. Сегодня необычный день.

– Необычный день, скажи пожалуйста! Сходи-ка в профсоюз и передай им, что день второго пришествия не предусмотрен в коллективном договоре. С каждого рабочего мы сделаем вычет за каждую пропущенную минуту!

Билликен пристально посмотрел на отца.

– Я не пойду, – упрямо сказал он. – Не забывай, ты здесь больше не распоряжаешься. Я хозяин.

– Ах, ты? По какому праву?

– По твоему завещанию.

– Хорошо. Так я его аннулирую.

– Ты не можешь, отец. Ты умер. Пусть ты кажешься живым, но у меня есть свидетели. Есть заключение врача. Есть расписки похоронного бюро. Я могу привлечь для показаний могильщиков.

Билликен-старший молча смотрел на сына. Потом, не торопясь, сел на стул и скрестил ноги.

– Если уж на то пошло, мы все теперь мертвые, – сказал он. – Наступил конец света. Разве не так?

– Но ты юридически признан умершим, а я нет.

– О, мы это изменим, сынок. Теперь нас будет больше, чем вас, а голоса чего-то стоят!

Билликен-младший вспыхнул и резко хлопнул ладонью по столу.

– Отец, я не хотел касаться этого вопроса, но ты меня заставляешь. Я уверен, что мать уже сейчас сидит дома и ждет тебя. Вероятно, ей тоже пришлось идти по улицам… гм… голой. И, наверно, у нее не очень хорошее настроение.

– Боже мой! – воскликнул, бледнея, Билликен-старший.

– И ты, наверно, помнишь – она всегда хотела, чтобы ты ушел от дел.

Билликен-старший быстро принял решение.

– Нет, я не пойду домой. Это кошмар! Неужели для всей этой затеи с воскресением из мертвых нет никаких границ? Это же просто анархия! Они хватили через край! Я не пойду домой.

Тут в контору внезапно вошел довольно полный джентльмен с гладкими разовыми щеками и пушистыми бачками.

– Добрый день, – сказал он холодно.

– Отец! – воскликнул Билликен-старший.

– Дедушка! – воскликнул Билликен-младший.

Вновь пришедший джентльмен хмуро посмотрел на Билликена-младшего.

– Если ты мой внук, то сильно постарел. Никак не скажешь, что ты переменился к лучшему.

Билликен-младший кисло улыбнулся и промолчал. Впрочем, дед и не ждал ответа. Он сказал:

– А теперь расскажите мне о положении дел. Я возьму в свои руки управление фабрикой.

При этих словах деда в комнате поднялся гвалт. Сын и внук кричали в один голос, дед побагровел и что-то рявкал им в ответ, властно ударяя по полу воображаемой палкой.

– Джентльмены, – укоризненно сказал Р. Е.

– Джентльмены, – сказал он, повысив голос.

– Джентльмены! – закричал он во всю глотку.

Перепалка резко оборвалась, и все повернулись к нему.

– Не понимаю вашего спора, – сказал Р. Е. – Какой товар вы производите?

– Битси. – ответил Билликен-младший.

– Это, кажется, расфасованные завтраки?

– Насыщенные энергией из золотистых хрустящих хлопьев, – сказал Билликен-младший.

– Обсыпанные сладким, как мед, чистым сахаром. Не еда, а лакомство! воскликнул Билликен-старший.

– Возбуждают даже самый скверный аппетит! – зарычал Билликен-дед.

– Вот в том-то и дело, – сказал Р. Е. – Чей аппетит?

Все тупо уставились на него.

– О чем это вы? – спросил Билликен-младший.

– Разве кто из вас голоден? Я нет, – сказал Р. Е.

– Что плетет этот дурак? – сердито спросил Билликен-дед. Он ткнул в живот Р. Е. своей невидимой палкой.

– Поймите, теперь уже никто не захочет есть, – сказал Р. Е., – после светопреставления еда не нужна.

Выражение лиц Билликенов говорило само за себя. Каждый из них, очевидно, проверил свой аппетит и убедился, что он отсутствует.

Билликен-младший стал бледнее мертвеца.

– Мы разорены, – пролепетал он. Билликен-дед изо всех сил ударил по полу воображаемой палкой.

– Незаконная конфискация собственности! – закричал он. – Я подам в суд! В суд!

– Грубое нарушение конституции! – поддержал его Билликен-старший.

– Если вы найдете, кому подать жалобу, – любезно сказал Р. Е., – позвольте пожелать вам удачи. А теперь, если разрешите, я пойду на кладбище.

Он надел шляпу и вышел.

Трепетавший от волнения Этериель стоял перед окруженным сиянием шестикрылым херувимом.

– Насколько понимаю, ваша Вселенная демонтирована, – сказал херувим.

– Да, именно так.

– Вы, конечно, не ждете от меня, чтобы я снова собрал ее?

– Я хочу только одного: устройте мне встречу с Владыкой.

При этих словах херувим немедленно выказал знаки глубочайшего почтения. Концы двух крыльев он приложил к ногам, двумя крыльями прикрыл глаза и двумя рот. Потом, приняв обычное положение, он сказал:

– Владыка сильно занят. Ему приходится решать мириады всяких вопросов.

– Кто с этим спорит? Я только хочу сказать, что при нынешнем положении дел наш противник добьется окончательной победы.

– Сатана?

– Это древнееврейское название дьявола, – нетерпеливо ответил Этериель – Я мог бы сказать ахриман, это – персидское слово. Во всяком случае, я имею в виду именно дьявола.

– Но что вам даст встреча с Владыкой? Разрешение на трубный глас подписано, его нельзя отменить. Владыка никогда не согласится ослабить свой высокий авторитет, изменив хотя бы слово в своем официальном документе.

– Это окончательно? Вы не устроите мне эту встречу?

– Нет, не могу.

– Тогда попробую попасть к Владыке без разрешения. Я прорвусь к нему. Пусть погибну…

– Святотатство, – пролепетал в ужасе херувим.

Раздался слабый громовой удар, Этериель устремился вверх и исчез.

Р. Е. шел по улицам, переполненным народом. Постепенно он привык к необычному облику толпившихся кругом людей – растерянных, недоверчивых, апатичных, одетых как попало, а чаще всего ходивших совсем без одежды.

Когда он вышел из города по дороге на кладбище, толпа заметно поредела. Все, кто ему встречался, шли к городу, и все они были голыми.

Какой-то мужчина остановил его. Это был бодрый, розовощекий старик, совсем седой, со следами пенсне не переносице. Но самого пенсне на нем не было.

– Добрый день, друг мой, – сказал старик. – Вас первого вижу одетым. Наверно, были живы, когда прозвучал трубный глас?

– Как же, жив.

– Взгляните, какая кругом благодать! Какое великолепие! Возрадуемся, брат мой!

– Так вам это нравится?

– Нравится? Мало сказать нравится – радость, чистая и светлая радость наполняет меня. Смотрите, какое кругом сияние! Это сияние первого дня творения. Мягкое, спокойное, какое было на земле до создания Солнца, Луны и звезд. Вы помните, конечно, Книгу Бытия, там об этом сказано. А какая сейчас приятная теплота! Это, должно быть, одно из высших благ рая. Нет изнуряющей жары, но и не холодно. Мужчины и женщины ходят без одежды, не чувствуя стыда.

– В самом деле! – воскликнул Р. Е. – Я сейчас не обращал никакого внимания на женщин.

– Понятно, нет. Похоти и греховных мыслей, о которых мы знаем по нашей земной жизни, теперь не осталось. Но позвольте мне представиться. В земной жизни меня звали Уинтроп Хестер. Я родился в 1812 году и умер в 1884-ом, по нашему тогдашнему летосчислению. Последние сорок лет жизни я ревностно трудился, пытаясь привести свою паству в царство божие, а сейчас иду подсчитать тех, кого поставил на правильный путь.

Р. Е. мрачно посмотрел на бывшего священника.

– Но Страшного суда, конечно, еще не было?

– Как же так не было? Господь видит, что скрыто в каждом человеке. В то самое мгновение, когда все на земле перестало существовать, над всеми людьми свершился суд, и мы с вами – спасшиеся.

– Видимо, спасшихся довольно много.

– Напротив, сын мой, спасшихся лишь толика.

– Изрядная толика. Похоже, что каждый возвращается к жизни. Я видел некоторых довольно гнусных типов, вернувшихся в город. Они живы, как и вы.

– Раскаялись в последнюю минуту…

– А вот я никогда не раскаивался.

– В чем, сын мой?

– В том, что ни разу не ходил в церковь.

Уинтроп Хестер отпрянул.

– А вы крещеный?

– Нет как будто.

Хестер вздрогнул.

– Но вы, конечно, верили в бога?

– Ну, знаете, я верил о боге многому такому, что вас, наверно, удивит.

Ошеломленный Хестер повернулся и быстро зашагал дальше.

На пути к кладбищу больше никто не останавливал Р. Е. Его часы стояли, и он не мог бы узнать, сколько времени шел туда, да ему и не приходило в голову поинтересоваться этим. Кладбище оказалось почти пустым, на нем не осталось ни деревьев, ни травы. Только тут до сознания Р. Е. дошло, что вообще нигде он не видел никакой зелени. Всюду была твердая, ровная почва, без единого бугорка, монотонно серого цвета. Небо было белое, светящееся.

Могильные плиты на кладбище все еще лежали на своих местах. На одной из них сидел тощий морщинистый человек с длинными черными волосами и мохнатой грудью.

– Эй, братишка! – окликнул он Р. Е. густым хриплым голосом.

– Здорово! – ответил тот и присел на соседнюю могильную плиту.

– Что-то чудно ты одет, – сказал черноволосый. – Какой же нынче год?

– 1967-й.

– Я умер в 1807-м. Вот ведь как получилось! Мне бы теперь надо корчиться в аду. Я так и ждал, что дьявол изжарит меня с потрохами.

– Хочешь, пойдем вместе в город?

– Подожди маленько… Меня зовут Зеб. То есть Зебюлон по-настоящему, но можешь звать просто Зеб. Ну, а каков сейчас город? Небось, маленько изменился?

– В нем почти сто тысяч.

Зеб разинул рот.

– Да ну! Значит, чуть ли не больше Филадельфии… Ты шутишь!

– В Филадельфии теперь…

Р. Е. осекся. Лучше не называть цифру, подумал он, чего доброго примет за враля.

– Ясное дело, город вырос за полтораста лет, – просто заметил он

– А страна тоже?

– Протянулась до самого Тихого океана.

– Вот те раз! – Зеб радостно хлопнул себя по бедру и тут же поморщился от неожиданной боли: удар пришелся крепко, не будучи смягчен толстыми домоткаными брюками.

– Если здесь не понадоблюсь, так пойду на Запад, – сказал Зеб.

Он помрачнел и злобно сжал тонкие губы. – Да, сэр! – воскликнул он. – Я всегда буду там, где нужен!

– Зачем нужен?

Ответ был кратким и решительным:

– Индейцы!

– Какие индейцы?

– Их будет несметное множество. Сначала повылезают из земли племена, с которыми мы дрались и которых мы переколотили. А потом другие, они никогда и не видели белого человека. Все они вернутся к жизни. Вот где понадобятся мои ребята! Вы, городские парни, для этого не годитесь… Ты видел когда-нибудь индейца?

– Нет. Их здесь теперь не найдешь.

Зеб презрительно взглянул на Р. Е. и хотел сплюнуть, но у него не оказалось слюны.

– Тогда возвращайся поживее в город. Тут скоро будет опасно. Ух, вот бы пригодился мой мушкет!

Р. Е. встал и после минутного раздумья, пожав плечами, собрался идти обратно. Как только он поднялся, могильный камень, на котором он сидел, сразу развалился и превратился в серый порошок, слившийся с такой же серой, ровной землей. Р. Е. посмотрел кругом. Большинство могильных плит рассыпалось, остальные потрескались и с минуты на минуту должны были развалиться. Крепкой оставалась только та, на которой расположился Зеб.

Р. Е. пошел к дороге, ведущей в город. Зеб даже не обернулся. Он сидел и ждал индейцев.

Подойдя к городу, Р. Е. остановился. Здания рушились. На месте деревянных домов лежали груды мусора. Р. Е. подобрал в ближайшей куче несколько щепок. Они были сухие, крошились.

Дальше в городе Р. Е. увидел, что каменные дома еще держатся, но края кирпичей осыпались, зловеще округлились.

– Долго не простоят, – послышался чей-то глухой голос. – Есть одно утешение, пусть слабое: когда дома рухнут, они никого не убьют.

Р. Е. удивленно оглянулся и увидел высокого тощего человека с мертвенно-бледным лицом, похожего на Дон-Кихота. У него были впалые щеки, унылые глаза, жесткие прямые волосы. Одежда на нем болталась, она была вся в прорехах, сквозь которые проглядывала кожа.

– Меня зовут Ричард Левайн, – сказал незнакомец. – Перед тем как это случилось, я был профессором истории.

– Я вижу, вы одеты, – сказал Р. Е. – Наверно, вы не из тех, что воскресли?

– Нет. Но только этот отличительный признак сейчас уж исчезает. Одежда расползается.

Р. Е. посмотрел на людей, медленно и бесцельно двигавшихся по улице, точно пылинки в солнечном луче. Мало на ком осталась одежда. Взглянув на свои ноги, он заметил, что брюки разошлись по швам. Он пощупал материю пиджака: шерсть расползалась под пальцами, ткань рвалась.

– Как будто вы правы, – сказал он.

– Обратите внимание на Меллонов холм, – продолжал Левайн. – Скоро он сравняется с землей.

Р. Е. повернулся на север, где на склонах Меллонова холма стояли особняки местной аристократии. Там, где раньше возвышался холм, поверхность земли стала почти плоской.

– Скоро ничего другого не останется, как только плоское, безликое, сказал Левайн. – Только запустение… и мы.

– И еще индейцы, – ответил Р. Е. – Там, у кладбища, сидит человек и ждет индейцев. Жалеет, что у него нет мушкета.

– Думаю, с индейцами не будет хлопот. Какой им смысл воевать с врагом, которого нельзя ни убить, ни ранить? Да и страсть к борьбе пропадет, как и все другие страсти.

– Вы уверены?

– Вполне. Может быть, вы не подумаете, глядя на меня, но, признаюсь вам, пока все это не случилось, я получал большое, пусть невинное, удовольствие, глядя на красивую женскую фигуру. А теперь меня совсем не интересует женщина. Просто злость берет. Да нет, какая там злость? Меня даже не раздражает это равнодушие.

Р. Е. бросил беглый взгляд на прохожих.

– Я вас понимаю.

– Появление индейцев это сущие пустяки, – продолжал Левайн. – Вообразите, что творится сейчас в Старом свете! Возвращаются кайзеры и цари. В Вердене и на Сомме солдаты приходят на старые поля сражений. Наполеон со своими маршалами мечется по всей Европе. И Магомет, должно быть, вернулся посмотреть, чего достиг за прошлые века ислам, а святые и апостолы прослеживают путь, пройденный христианством. Монголы с их ханами, начиная с Темучина, наверно, беспомощно блуждают в степях, тоскуя по своим лошадям.

– Вам, профессору истории, давно бы нужно быть там и наблюдать, – сказал Р. Е.

– А как бы я туда добрался? Ни один человек на земле не попадет сейчас никуда дальше, чем может пройти пешком. Никаких машин нет, да и лошадей, как я только что говорил, тоже нет. И что я увидел бы в Европе? Только апатию. То же, что и здесь.

Р. Е. услышал, что у него за спиной что-то мягко осело с едва уловимым гулом. Он обернулся. Крыло соседнего кирпичного здания рассыпалось. Всюду валялись куски кирпичей. Некоторые из них, очевидно, проскочили сквозь него, но он этого не почувствовал. Он осмотрелся кругом. Груды обломков теперь попадались реже. Те, что остались, заметно уменьшились, постепенно сглаживаясь.

– Я встретил сегодня одного человека, – сказал Р. Е. – Он думает, что над всеми нами уже свершился суд. Сейчас мы в раю.

– Суд? – встрепенулся Левайн, безучастно сидевший рядом. – Ну да, наверно, был. Теперь перед нами вечность. У нас не осталось Вселенной, никакого внешнего мира, ни чувств, ни страстей. Ничего, кроме нас самих и наших мыслей. Мы будем жить вечно погруженные в себя. А помните, как мы ломали голову – что с собой делать в дождливое воскресенье?

– Наше нынешнее положение вас как будто беспокоит?

– Беспокоит – это мягко сказано. Вот что я думаю. Представление Данте об аде было наивным, недостойным божественного воображения. Муки в огне. Нет, есть куда более изощренная пытка. Это скука. Муки ума, не находящего никакого выхода, обреченного вечно гнить в своем же сочащемся умственном гное, – вот настоящая пытка. О да, друг мой, нас судили и мы осуждены. Это не рай. Это ад.

Левайн встал и, уныло понурившись, ушел.

Этериель поднялся так высоко и засиял так ярко, как только осмеливался перед лицом Владыки. Его нимб мерцал маленькой светлой точкой в космосе.

– Смиренно прошу вас, Владыка, – сказал он, склонившись, – выполнить ваше решение. Я не смею просить отказаться от него.

– Так что ж тебе надо, сын мой?

– Документ, одобренный Небесным Советом и подписанный вами, гласит, что воскресение из мертвых наступит в определенный день и час 1967 года по земному летосчислению.

– Верно, сын мой.

– В решении не сказано, какой 1967 год. Как надо понимать 1967 год? Для большинства людей на земле это 1967 год после рождества христова. Но с того дня, как вы вдохнули жизнь в нашу землю, прошло 7476 лет. Если же верить доказательствам, которые вы создали в этом мире, прошло четыре миллиарда лет. Какой же сейчас год – 1967, 7476 или 4 000 000 000?

Скажу вам еще, – продолжал Этериель – 1967 год после рождества христова это 5728 год по еврейскому календарю. Это 2720 год со времени основания Рима, если пользоваться римским календарем. Это 1387 год по магометанскому календарю.

Владыка ответил тихим голосом:

– Я это знал, сын мой.

– Пусть тогда исполнится ваша воля! – воскликнул засветившийся от радости Этериель. – Пусть день воскресения из мертвых наступит в 1967 году, но лишь когда все жители Земли придут к согласию, что 1967 нужно назвать такой-то год и никакой другой!

– Да будет так, – сказал Владыка, и по этому его слову Земля приняла прежний вид вместе с Солнцем, Луной и всеми небесными светилами.