Текст книги "Кэл"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Айзек Азимов

Кэл

Я – робот. Меня зовут Кэл. У меня есть регистрационный номер. Мой номер КЛ-123Х, но хозяин зовет меня просто Кэл.

Буква «Х» в регистрационном номере означает, что я особый для своего хозяина робот. Он меня сам заказал и помог построить. У него много денег. Он писатель.

Я не очень сложный робот. Хозяину сложный не нужен. Ему надо, чтобы кто-нибудь за ним прибирал, следил за принтером, сортировал диски и тому подобное.

Он говорит, чтобы я не отвечал и делал то, что велят. Он говорит, что так надо.

Иногда другие люди приходят ему помочь. Они ему отвечают. Бывает, они делают не то, что им велят. Он сердится, лицо его краснеет.

Тогда хозяин объясняет мне, что надо сделать. Я выполняю, и он говорит: слава богу, ты делаешь то, что велят.

Естественно, я делаю то, что велят. А как же иначе? Я хочу, чтобы моему хозяину было хорошо. Я всегда знаю, когда ему хорошо. Рот его растягивается, он называет это улыбкой. Он хлопает меня по плечу и говорит: хорошо, Кэл, хорошо.

Я люблю, когда он говорит: хорошо, Кэл, хорошо. Я говорю хозяину: спасибо, вы тоже сделали мне хорошо.

Тогда он смеется. Я люблю, когда он смеется, это значит – он доволен, хотя при этом издает очень странные звуки. Я не понимаю, как хозяин их издает и зачем. На мой вопрос он ответил, что смеется, когда что-нибудь кажется ему смешным.

Я спрашиваю: смешно ли то, что я говорю?

Он говорит: да, смешно.

Ему кажется смешным, что мне хорошо. Он утверждает, что роботам на самом деле не может быть хорошо. Он говорит, что у роботов позитронные мозговые каналы, которые работают быстрее, если роботы в точности следуют всем указаниям.

Я не знаю, что такое позитронные мозговые каналы. Хозяин считает, что они находятся внутри меня.

Я спрашиваю: становится ли мне легче, когда позитронные каналы работают быстрее? Становится ли мне хорошо?

Потом я спрашиваю: когда хозяину хорошо, означает ли это, что внутри его что-то работает лучше?

Хозяин кивает и говорит: Кэл, ты умнее, чем выглядишь.

Что это значит, я тоже не понимаю, но хозяин, кажется, мной доволен. Мои позитронные мозговые каналы начинают работать быстрее, и мне становится хорошо. Легче просто сказать, что мне хорошо. Я спрашиваю: могу ли я так говорить?

Он отвечает: ты можешь говорить все, что захочешь, Кэл.

Чего я хочу, так это стать писателем, как мой хозяин. Не знаю, почему мне этого хочется, но мой хозяин – писатель, и он помог меня создать. Может быть, поэтому я хочу стать писателем. Я не понимаю, откуда взялось это чувство, потому что не знаю, что такое писатель. Я спрашиваю у хозяина: что значит писатель?

Он опять улыбается.

– Зачем тебе это, Кэл? – спрашивает он.

– Не знаю, – говорю я. – Просто вы писатель, и я хочу знать, что это такое. Вы выглядите довольным, когда пишете; может, и я стану таким довольным, когда что-нибудь напишу. Мне кажется…

Я не могу подобрать нужные слова. Я думаю, а хозяин ждет. Он по-прежнему улыбается.

Я говорю: я хочу знать, потому что, когда узнаю, мне будет лучше. Мне… мне…

– Тебе любопытно, Кэл, – говорит хозяин.

– Я не знаю, что означает это слово.

– Это значит, что ты хочешь знать только потому, что хочешь знать, – объясняет хозяин.

– Я хочу знать только потому, что хочу знать, – говорю я.

– Писать – значит сочинять истории, – говорит хозяин. – Я рассказываю о людях, которые делают разные вещи и с которыми случаются разные вещи.

– Как вы узнаете, что они делают и что с ними случается? – спрашиваю я.

– Я их выдумываю, Кэл, – говорит хозяин. – Это не настоящие люди. И события не настоящие. Я представляю их здесь.

Он показывает на голову.

Я не понимаю и спрашиваю, как же он их представляет, но хозяин смеется и говорит, что тоже этого не знает, придумывает, и все.

– Я пишу о преступлениях, – говорит хозяин. – Детективные истории. Рассказываю о людях, которые поступают неправильно, причиняют зло другим.

Мне очень плохо, когда я слышу такое. Я говорю: как вы можете писать о причиняемом людям зле? Такого не должно быть.

Он говорит: люди не подчиняются Трем законам роботехники. Люди-хозяева могут причинять зло другим людям-хозяевам, если им того захочется.

– Это неправильно, – говорю я.

– Неправильно, – соглашается он. – В моих рассказах люди, которые творят зло, несут наказание. Их помещают в тюрьму, где они не могут более вредить другим людям.

– Нравится ли им в тюрьме? – спрашиваю я.

– Конечно нет. Там не может нравиться. Но страх перед тюрьмой удерживает их от свершения еще большего зла.

Я говорю: но тюрьма – это тоже плохо, если люди там страдают.

– Вот, – говорит мой хозяин, – поэтому ты и не можешь писать детективные рассказы.

Над этим я думаю. Должен существовать способ писать рассказы, в которых людям не причинялось бы зло. Я бы этим занялся. Я хочу стать писателем. Я очень хочу стать писателем.

У хозяина есть три разных Писателя для создания рассказов. Это устройства, при помощи которых он пишет. Одно очень старое, называется «машинка», но хозяин хранит его из сентиментальных соображений.

Я не знаю, что такое сентиментальные соображения. Я не люблю спрашивать. Хозяин им не пользуется. Наверное, сентиментальные соображения означают, что им нельзя пользоваться.

Он не запрещает мне подходить и трогать машинку. Я его не спрашиваю, могу ли я на ней работать. Если я не спрашиваю, а он не запрещает, значит, я не нарушу приказа, когда ею воспользуюсь.

Ночью он спит, а другие хозяева, которые иногда бывают здесь, уходят. У хозяина есть еще два робота, они для него важнее меня и выполняют более серьезную работу. Когда им не дают никаких заданий, они ждут всю ночь в своих нишах.

Хозяин не сказал: оставайся в своей нише, Кэл.

Я совсем не важный робот, и он часто не велит мне оставаться в нише. Тогда я могу болтаться всю ночь. Я могу смотреть на Писателя. Нажимаешь на клавиши – и машинка делает слова, которые потом переходят на бумагу. Я наблюдаю за хозяином и знаю, как нажимать на клавиши. Слова сами попадают на бумагу. Мне не надо этого делать.

Я нажимаю на клавиши, но я не понимаю слов. Спустя некоторое время мне становится плохо. Хозяину может не понравиться, даже если он и не запрещал мне это делать.

Слова напечатаны на бумаге, утром я показываю ее хозяину.

Я говорю: простите, но я пользовался Писателем.

Он смотрит на бумагу. Потом смотрит на меня.

Хозяин хмурится.

Он говорит: это ты сделал?

Да, хозяин.

Когда?

Прошлой ночью.

Зачем?

Мне очень хочется писать. Это рассказ?

Он смотрит на бумагу и улыбается.

Он говорит: здесь напечатаны произвольно выбранные буквы, Кэл. Это абракадабра.

Кажется, он не сердится. Я чувствую себя лучше. Я не знаю, что такое абракадабра.

Я спрашиваю: это рассказ?

Он говорит: нет, не рассказ. Хорошо, что Писателя нельзя испортить неправильным обращением. Если ты в самом деле так хочешь печатать, я скажу, что надо сделать. Я отдам тебя в доработку, тебя перепрограммируют, и ты научишься пользоваться Писателем.

Спустя два дня приходит техник. Это хозяин, который знает, как научить роботов выполнять более сложную работу. Хозяин говорит мне, что именно этот техник собрал меня, а он ему помогал. Я этого не помню.

Техник внимательно слушает моего хозяина.

Он говорит: зачем вам это надо, мистер Нортроп?

Другие хозяева называют моего хозяина мистер Нортроп.

Хозяин отвечает: если помните, я участвовал в разработке Кэла. Очевидно, я вложил в него стремление стать писателем. Я этого не хотел, но, раз уж так случилось, почему бы не пойти ему навстречу. Я его должник.

Техник говорит: но это же глупо. Даже если мы случайно вложили в него желание писать, это не занятие для робота.

– Как бы то ни было, я хочу, чтобы вы это сделали, – говорит хозяин.

Техник отвечает: это будет дорого стоить, мистер Нортроп.

Хозяин хмурится. Кажется, он сердится.

Он говорит: Кэл мой робот. Я волен поступать с ним, как мне заблагорассудится. Я плачу деньги и настаиваю, чтобы его перепрограммировали.

Техник тоже сердится. Он говорит: как хотите, мне все равно. Клиент всегда прав. Только это будет стоить гораздо дороже, чем вам представляется, потому что мы не можем вложить умение пользоваться Писателем без существенного расширения словарного запаса.

– Отлично, – говорит хозяин. – Расширяйте словарный запас.

На следующий день техник приходит с множеством инструментов. Он вскрывает мою грудь.

Странное ощущение. Мне оно не нравится.

Он лезет внутрь. Кажется, он отключает блок питания, а может, и вообще вытаскивает его из груди. Не помню. Я ничего не вижу, ни о чем не думаю и ничего не знаю.

Потом я снова могу думать и понимать. Я догадываюсь, что прошло какое-то время, хотя не могу сообразить сколько.

Я думаю. Странно, но я уже знаю, как пользоваться Писателем, и, похоже, теперь я понимаю больше слов. Во всяком случае я знаю, что такое «абракадабра», и мне неловко из-за того, что я показывал абракадабру хозяину, думая, что это рассказ.

Больше такое не повторится. На сей раз у меня нет предчувствия – кстати, теперь я знаю, что такое «предчувствие» – что он запретит мне пользоваться старым Писателем. Было бы глупо перепрограммировать меня, а потом запретить печатать.

Так я ему и сказал:

– Скажите, хозяин, могу ли я теперь пользоваться Писателем?

– В любое время, когда ты не занят другими делами, Кэл. Только ты должен показывать мне все, что напишешь.

– Разумеется, хозяин.

Он явно удивился моей готовности, поскольку ничего, кроме абракадабры, от меня не ждал. (Какое все-таки гадкое слово!) Больше он ее не увидит.

Я не стал тут же писать рассказ. Надо было вначале подумать. Полагаю, именно это имел в виду хозяин, когда говорил, что рассказ надо сочинить.

Оказалось, что вначале действительно надо думать, а уже потом записывать то, что пришло в голову. Дело оказалось сложнее, чем я поначалу предполагал.

Хозяин заметил мою озабоченность. Он спросил:

– Что ты делаешь, Кэл?

– Стараюсь придумать рассказ, – ответил я. – Трудная работа.

– Ты это понял, Кэл? Хорошо. Оказывается, перепрограммирование не только расширило твой словарный запас, но и интенсифицировало интеллект.

– Не уверен, что понял слово «интенсифицировало», – сказал я.

– Оно означает, что ты поумнел. Стал больше знать.

– Вы огорчены, хозяин?

– Вовсе нет. Я рад. Теперь у тебя больше шансов что-нибудь сочинить, а когда ты устанешь пытаться, от тебя все равно будет больше пользы.

Я обрадовался тому, что стану полезнее хозяину, хотя я не понял, что он имел в виду, когда говорил, что я устану пытаться.

Наконец в сознании у меня сложился рассказ, и я спросил у хозяина, когда лучше всего его написать.

– Подожди до ночи, – посоветовал он. – Тогда ты не будешь мне мешать. В углу, где стоит старый Писатель, есть свет, там ты и напишешь свой рассказ. Сколько, по-твоему, тебе потребуется времени?

– Совсем немного, – удивленно ответил я. – Я могу работать на Писателе очень быстро.

– Кэл, работать на Писателе далеко не… – Хозяин вдруг замолчал, подумал и произнес: – Ну давай, пиши. Научишься. Не буду давать тебе советы.

Он оказался прав. Печатать на Писателе оказалось далеко не самым важным. Я почти всю ночь сочинял рассказ. Очень трудно сообразить, какое слово за каким следует. Пришлось несколько раз стирать написанное и начинать заново.

Наконец рассказ был написан, я привожу его полностью. Я сохранил его потому, что это первый написанный мною рассказ. Это не абракадабра.

Автор Кэл

ВТОРЖИТЕЛЬ

Однажды жыл детектиф по имени Кэл, который был очень хорошый детектиф и очень смелый. Ничево его не пугало. Представте его удевление однажды ночью когда он услышал вторжителя в доме своево хозяина.

Он варвался в кабенет. Там был вторжитель. Он залес черес окно. Стекло было расбито. Имена это и услышал Кэл, смелый детектиф своим хорошим слухом.

Он сказал:

– Стой, вторжитель!

Вторжитель самер и очень изпугался. Кэл почуствовал плохо потому что вторжитель изпугался.

Кэл сказал:

– Посматрите что вы зделали. Вы расбили окно.

– Да, – сказал вторжитель, выгледя очень стыдно. – Я ни хотел расбить окно.

Кэл был очень умный и заметил ашипку в словах вторжителя. Он сказал:

– Как же вы соберались зайти, если не хотели расбить окно?

– Я думал оно открыто, – сказал он. – Я пытался его открыть и оно расбилось.

– Что все-таки вы зделали? – спросил Кэл. – Зачем вы хотели в эту комнату, если это не ваша комната? Вы – вторжитель.

– Я не хотел делать вред, – сказал он.

– Это не так. Если бы вы не хотели вреда, вас бы здесь не было, – сказал Кэл. – Вас надо накасать.

– Пожалуйста не накасывай меня, – сказал вторжитель.

– Я не буду вас накасывать, – сказал Кэл. – Я не хочу пречинять вам несчастье или боль. Я позову хозяина.

Он позвал:

– Хозяин! Хозяин!

Пробежал хозяин.

– Что тут случилось?

– Вторжитель, – сказал я. – Я его исловил и он ждет ваше накасание.

Мой хозяин посмотрел на вторжителя и спросил:

– Ты жалееш что зделал?

– Жалею, – сказал вторжитель. Он плакал и вода текла ис его глаз как бывает с хозяевами когда им грусно.

– Будеш еще так делать? – спросил мой хозяин.

– Никокда. Я никокда не буду так делать, – сказал вторжитель.

– В этом случае, – сказал хозяин, – ты дастатачно накасан. Уходи и никокда так больше не делай.

Потом хозяин сказал:

– Ты хороший детектиф, Кэл. Я тобой горжусь.

Кэл очень радовался, что хозяин доволен.

Конец

Рассказ мне очень понравился, и я показал его хозяину. Я был уверен, что он тоже останется доволен.

Хозяин был больше чем доволен, потому что, когда он читал рассказ, он улыбался. Потом он посмотрел на меня и спросил:

– Это ты написал?

– Да, хозяин.

– Я имею в виду, ты сам? Ниоткуда не списывал?

– Я придумал его в своей голове, хозяин. Вам понравилось?

Он снова громко засмеялся:

– Интересно получилось.

Я немного разволновался.

– Смешно? – спросил я. – Я не умею писать, чтобы было смешно.

– Я знаю, Кэл. Оно само получилось смешно.

Я некоторое время обдумывал эту фразу. Потом спросил:

– Как может что-то получиться смешным?

– Это тяжело объяснить, но ты не волнуйся. Начнем с того, что ты пишешь с ошибками. Удивительно. Ты хорошо говоришь, из чего я предположил, что ты и пишешь правильно, но оказалось, что это не так. Ты никогда не станешь писателем, пока не научишься правильно писать слова и не допускать грамматических ошибок.

– Как я научусь писать правильно?

– Не волнуйся, Кэл, – сказал хозяин. – Мы вложим в тебя орфографический словарь. Лучше скажи, Кэл в рассказе – это ведь ты, да?

– Да. – Мне было приятно, что хозяин это отметил.

– Плохо. Нельзя писать, какой ты замечательный. Это неприятно читателю.

– Почему, хозяин?

– Потому что неприятно. Похоже, мне все же придется давать тебе советы, но я постараюсь быть предельно кратким. Расхваливать себя некрасиво. Кроме того, не надо утверждать, что ты великий, ты должен показать это своими поступками. И не пользуйся своим именем.

– Это правило?

– Хороший писатель может нарушить любое правило, но ты еще новичок. Следуй моим советам. Пока их всего несколько. Потом, если не бросишь писать, ты узнаешь, что существует огромное множество правил. К тому же, Кэл, у тебя будут проблемы с Тремя законами роботехники. Нельзя ожидать от злодеев, что они станут рыдать и раскаиваться. Люди совсем не такие. Иногда их действительно надо наказывать.

Я почувствовал, что позитронные мозговые проходы заработали с трудом.

– Мне трудно, – сказал я.

– Я знаю. Кроме того, в рассказе нет интриги. Можно и без нее, но с ней все-таки лучше. Что, если твой герой, которого ты назовешь как угодно, только не Кэлом, не знает, есть ли в доме посторонний? Как его вычислить? Вот тут ему и приходится думать головой. – При этих словах хозяин показал на свою голову.

Я чего-то недопонимал.

– Слушай, что я скажу, – произнес хозяин. – После того как тебя укомплектуют словарем и грамматикой, я дам тебе почитать свои рассказы. Тогда ты поймешь, что я имею в виду.

В дом прибыл техник и заявил:

– С установкой орфографического словаря и грамматикой проблем не возникнет, хотя вам придется раскошелиться. Я знаю, что деньги вас не волнуют, но объясните: зачем вы хотите сделать писателя из этой груды стали и титана?

По-моему, было неправильно называть меня грудой стали и титана, хотя, конечно, люди-хозяева могут говорить все, что хотят. Они всегда говорят о нас, роботах, так, словно нас нет и мы ничего не понимаем. Я давно обратил на это внимание.

– Вы когда-нибудь слышали о роботе, который мечтает стать писателем? – спросил мой хозяин.

– Нет, – покачал головой техник. – Боюсь, что нет, мистер Нортроп.

– Вот и я нет! И никто, насколько мне известно, не слышал ничего подобного. Кэл уникален, и я намерен его изучать.

Техник широко улыбнулся… оскалился, вот нужное слово:

– Только не говорите, мистер Нортроп, будто вы надеетесь, что он сумеет когда-нибудь писать рассказы вместо вас.

Мой хозяин перестал улыбаться. Вскинул голову и посмотрел на техника очень сердито:

– Глупости! Делайте то, за что вам платят.

Мне показалось, что хозяин рассердился на техника, хотя я так и не понял почему. Если хозяин попросит меня писать вместо него рассказы, я буду делать это с удовольствием.

Техник пришел два дня спустя. Я снова не помню, сколько времени он надо мной работал. Ничего не помню.

Вдруг ко мне обратился мой хозяин:

– Как себя чувствуешь, Кэл?

– Очень хорошо, – ответил я. – Спасибо, сэр.

– Как насчет слов? Можешь писать правильно?

– Я знаю буквенные комбинации, сэр.

– Отлично. Можешь прочесть вот это? – Он вручил мне книгу. На обложке было написано: «Лучшие детективные истории Дж. Ф. Нортропа».

– Это ваши рассказы, сэр? – спросил я.

– Да, здесь только мои. Если хочешь, почитай.

Раньше я не умел читать, но теперь, глядя на слова, я без труда слышал их в своей голове.

– Благодарю вас, сэр, – произнес я. – Я прочту. Уверен, это поможет мне в работе.

– Отлично. Показывай мне все, что напишешь.

Рассказы хозяина оказались весьма интересными. Про детектива, который всегда раскрывал преступления, запутанные и непонятные для других. Иногда мне не удавалось разобраться, как же он докапывался до истины. Пришлось некоторые рассказы читать очень медленно и по несколько раз.

Бывало, что и после медленного прочтения я ничего не понимал. А бывало, что понимал. Тогда мне казалось, что и я смогу написать такой рассказ.

На обдумывание второго рассказа у меня ушло гораздо больше времени. Достаточно хорошо все разработав, я написал следующее:

Эфросинья Дурандо

СИЯЮЩАЯ МОНЕТА

Кэлумет Смитсон откинулся в кресле. Орлиный взгляд детектива обострился, а ноздри носа с горбинкой раздувались, словно уловив аромат нового преступления.

Он произнес:

– Хорошо, мистер Вассел, расскажите вашу историю с самого начала. Постарайтесь ничего не упустить, ибо малейшая деталь может оказаться принципиально важной.

Вассел имел в городе крупную фирму, на которой работало много роботов и людей. Детали казались ему несущественными, и он сразу же подвел итог:

– Суть дела в том, мистер Смитсон, что я теряю деньги. Кто-то из сотрудников регулярно присваивает мелкие суммы. Каждая потеря в отдельности не представляет особой важности, но все вместе напоминает утечку масла в машине, кап-кап из протекающего ведра, медленное кровотечение из незаживающей раны. Со временем это может стать опасным.

– Вы в самом деле боитесь за свой бизнес, мистер Вассел?

– Пока нет. Но я не хочу терять деньги. А вы?

– Разумеется, нет. Сколько роботов трудятся на вашем предприятии?

– Двадцать семь, сэр.

– Надеюсь, на всех можно положиться?

– Несомненно. Они не могли ничего украсть. Кроме того, я опросил их всех, и каждый сказал, что не брал никаких денег. Роботы, как известно, лгать не способны.

– Вы совершенно правы, – произнес Смитсон. – Не стоит волноваться из-за роботов. Они предельно честны в любых мелочах. Как насчет работающих у вас людей? Сколько их?

– У меня семнадцать сотрудников, но только четверо из них могли совершить кражу.

– Почему?

– Остальные не находятся в помещении фирмы. Так вот, четыре моих сотрудника время от времени имеют доступ к небольшим суммам, и по крайней мере одному из них удалось найти способ перебрасывать средства фирмы на свой счет.

– Понятно. К сожалению, приходится признать, что люди способны совершить кражу. Говорили ли вы с подозреваемыми?

– Да. Они отрицают преступление, но, разумеется, люди способны и на ложь.

– Способны. Выглядел ли кто-нибудь из них встревоженным во время разговора?

– Все. Они поняли, что под горячую руку я могу выгнать всю компанию, не разбираясь, кто прав, кто виноват. После такого увольнения не просто найти новую работу.

– Подобное недопустимо. Нельзя наказывать невиновных.

– Вы совершенно правы, – сказал мистер Вассел. – Я не мог поступить таким образом. Но как мне найти виновного?

– Есть ли среди ваших сотрудников люди с сомнительной репутацией? Уволенные с предыдущей работы по непонятным причинам?

– Я провел расследование, мистер Смитсон, и ничего подозрительного не нашел.

– Есть ли среди них люди, особо нуждающиеся в деньгах?

– Я плачу своим сотрудникам приличные оклады.

– Не сомневаюсь. Но может быть, кто-то имеет особые пристрастия, из-за чего ему не хватает законного заработка?

– Мне об этом ничего не известно. Если человеку нужны деньги на порочные цели, он не станет это афишировать. Никто не хочет, чтобы о нем плохо думали.

– Вы правы, – произнес великий детектив. – В таком случае я должен побеседовать с четырьмя вашими сотрудниками. Я их допрошу. – Глаза его сверкнули. – Мы доберемся до разгадки этой тайны, не беспокойтесь. Давайте назначим встречу на вечер. Посидим в холле, перекусим и немного выпьем. Надо, чтобы люди чувствовали себя раскованно. Лучше сделать это сегодня.

– Я все устрою, – с готовностью пообещал мистер Вассел.

Кэлумет Смитсон сидел за накрытым столом и пристально наблюдал за четверыми мужчинами. Двое были совсем молоды и темноволосы. Один носил усы. Никто не был внешне привлекателен. Одного звали мистер Фостер, а другого – мистер Лионел. Третий был толстый с маленькими глазками. Его звали мистер Манн. Четвертый, высокий худой человек, нервно хрустел пальцами. Его звали мистер Острак.

Казалось, Смитсон и сам волновался, когда поочередно допрашивал всех четверых. Сузив орлиные глаза, он разглядывал подозреваемых и при этом вертел пальцами правой руки сверкающую монету в двадцать пять центов.

– Полагаю, все вы понимаете, как ужасно красть у своего работодателя.

Присутствующие поспешно согласились.

Смитсон задумчиво постучал монетой по столу.

– Уверен, что один из вас не выдержит гнета вины и признается в содеянном еще до конца вечера. Сейчас, однако, мне надо сделать важный звонок. Я отлучусь на несколько минут. Попрошу вас сидеть здесь и ждать, пока я не вернусь. Не разговаривайте и не смотрите друг на друга.

Он последний раз стукнул монеткой, после чего вышел из комнаты. Минут через десять он вернулся.

Оглядев всех, мистер Смитсон спросил:

– Надеюсь, вы не разговаривали и не смотрели друг на друга?

Все дружно замотали головами, словно все еще боялись раскрыть рот.

– Мистер Вассел, – сказал детектив, – вы подтверждаете, что никто не разговаривал?

– Ни единого слова. Мы сидели очень тихо и ждали, пока вы вернетесь. Мы даже не смотрели друг на друга.

– Хорошо. Теперь я попрошу всех продемонстрировать содержимое карманов. Пожалуйста, выложите на стол все, что есть в ваших карманах.

Смитсон говорил так убедительно, острые глаза его сверкали, и никому не пришло в голову перечить.

– Из рубашек тоже. Из внутренних карманов пиджаков. Из всех карманов.

На столе росли кучки кредитных карточек, ключей, очков, ручек, мелочи. Смитсон хладнокровно разглядывал лежащие на столе предметы, его разум впитывал все детали.

Затем он произнес:

– Для того чтобы мы все оказались в одинаковых условиях, я выложу содержимое моих карманов и попрошу мистера Вассела сделать то же самое.

Теперь на столе лежало шесть кучек. Смитсон протянул руку к вещам мистера Вассела и поинтересовался:

– Скажите, мистер Вассел, эта блестящая монета принадлежит вам?

– Да, – растерянно ответил мистер Вассел.

– Не может быть. Я сделал на ней специальную отметку. Она оставалась лежать на столе, когда я вышел из комнаты. Вы ее взяли.

Вассел молчал. Четверо мужчин уставились на него.

– Я понял, что, если среди присутствующих есть вор, – сказал мистер Смитсон, – он не удержится перед кражей блестящей монеты. Мистер Вассел, вы сами воровали у собственной компании, а потом, испугавшись разоблачения, попытались свалить вину на других. Это трусливый и подлый поступок.

Вассел низко опустил голову.

– Вы правы, мистер Смитсон. Я подумал, что вы обязательно обвините кого-нибудь из моих людей, после чего я, возможно, перестану брать деньги для своих личных нужд.

– Вы плохо понимаете, как работает детектив, – сказал Кэлумет Смитсон. – Я передам вас властям. Они и решат, как с вами поступить. Но если вы искренне раскаиваетесь и обещаете никогда так больше не делать, я постараюсь оградить вас от сурового наказания.

Конец

Я показал рассказ мистеру Нортропу, и он молча его прочитал. Он почти не улыбался. Может, раз или два.

Затем он положил рассказ на стол и посмотрел на меня:

– Откуда ты взял имя Эфросинья Дурандо?

– Вы сказали, что я не должен пользоваться своим именем, поэтому я выбрал самое на него непохожее, сэр.

– Да, но откуда ты его взял?

– Из вашего рассказа, сэр. Это второстепенный персонаж…

– Ну конечно! А я думаю, где я его слышал?.. Ты знаешь, что это женское имя?

– Поскольку я не являюсь ни мужчиной ни женщиной…

– Да, ты прав. А вот в имени детектива Кэлумета Смитсона присутствует сочетание «Кэл», не так ли?

– Я хотел сохранить некоторое сходство, сэр.

– А ты самолюбив, Кэл.

Я задумался.

– Что это означает, сэр?

– Ничего. Не обращай внимания.

Он отодвинул рукопись, и я встревожился.

– Что вы думаете о детективном рассказе, сэр?

– Уже лучше, но до настоящего детектива еще далеко. Ты сам это чувствуешь?

– Чем он вас разочаровал, сэр?

– Ну, для начала, ты не разбираешься в современном бизнесе и финансах. Дальше. Никто не станет брать со стола двадцать пять центов в присутствии четырех человек, даже если они и не следят друг за другом. Это сразу же будет заметно. Потом… допустим, все произошло именно так. Это еще не доказывает, что мистер Вассел – вор. Любой человек может, задумавшись, бросить монету в карман. Это любопытное наблюдение, но отнюдь не доказательство. Кроме того, исход рассказа можно предугадать по его названию.

– Согласен.

– Ну и в дополнение ко всему, тебе по-прежнему мешают Три закона роботехники. Тебя беспокоит наказание.

– Так и должно быть, сэр.

– Я знаю, что должно. Поэтому я считаю, тебе не стоит браться за криминальные сюжеты.

– Что я еще могу написать, сэр?

– Надо подумать.

Мистер Нортроп опять пригласил техника. На этот раз ему, по-моему, не хотелось, чтобы я слышал их разговор. Как бы то ни было, со своего места я разобрал почти все слова. Иногда люди забывают, что у роботов очень чувствительные органы восприятия.

К тому же я был чрезвычайно расстроен. Я хотел стать писателем, и мне не нравилось, когда мистер Нортроп говорил, о чем мне писать, а о чем нет. Конечно, он – человек, и я обязан ему подчиняться, но мне это не нравилось.

– Что на сей раз, мистер Нортроп? – ехидно поинтересовался техник. – Похоже, ваш робот создал очередной шедевр?

– Он написал детективный рассказ, – ответил мистер Нортроп подчеркнуто равнодушным тоном. – Я не хочу, чтобы он писал о преступлениях.

– Боитесь конкуренции, мистер Нортроп?

– Нет. Не паясничайте. Просто глупо, когда двое в одном доме пишут детективы. Кроме того, ему мешают Три закона роботехники. Думаю, вы прекрасно понимаете, о чем идет речь.

– И что же вы от меня хотите?

– Еще не знаю. Пусть пишет сатирические произведения. Я юмора не касаюсь, так что конкуренции у нас не возникнет. Да и Три закона роботехники не будут ему мешать. Я хочу, чтобы вы привили этому роботу чувство смешного.

– Чувство чего? – опешил техник. – Это еще как? Послушайте, мистер Нортроп, – добавил он сердито, – будьте в конце концов благоразумны! Я могу вложить в него инструкцию по пользованию пишущей машинкой. Могу внести в память словарь и грамматику. Но как, по-вашему, я должен привить ему чувство смешного?

– Подумайте. Вы же знаете, по какой схеме работает мозг робота. Неужели его так сложно подстроить, чтобы он мог видеть забавные, глупые или смехотворные ситуации, в которые попадают люди?

– Попробовать, конечно, можно, но это небезопасно.

– Почему небезопасно?

– Потому, мистер Нортроп, что вы начали доводить до ума дешевую модель. Случай, безусловно, уникальный. Никто не слышал о роботе, мечтающем о писательской карьере. Так что теперь у нас очень дорогой робот. Редчайшая модель, которую есть смысл передать Институту роботехники. Если я буду продолжать в нем копаться, я могу все испортить. Вы меня понимаете?

– Я хочу рискнуть. Испортите так испортите, хотя почему это должно случиться? Я же вас не тороплю. Спокойно все проанализируйте. У меня много времени и денег, и я хочу, чтобы мой робот писал сатирические произведения.

– Почему именно сатирические?

– Не будет так сильно сказываться недостаток практических познаний и не возникнет проблем с Тремя законами роботехники. Не исключено, что со временем он напишет что-нибудь значительное, хотя в этом я, конечно, сомневаюсь.

– И он не будет рыться в вашем огороде.

– Хорошо, хорошо! Он не будет рыться в моем огороде. Вы удовлетворены?

Я недостаточно хорошо знал язык и не понял, что значит «рыться в моем огороде», но догадался, что мистера Нортропа раздражают мои детективные рассказы. Я не знал почему.

Естественно, я не мог повлиять на ситуацию. Техник возился со мной каждый день, изучал, анализировал и наконец заявил:

– Хорошо, мистер Нортроп. Я готов рискнуть. Но я попрошу вас подписать бумагу, снимающую с меня и с компании ответственность в случае каких-либо неполадок.

– Подготовьте бумагу, – сказал мистер Нортроп. – Я подпишу.

Фраза о возможных неполадках меня отнюдь не развеселила, но такова жизнь. Робот обязан соглашаться со всем, что придумают люди.

На этот раз, после того как я снова начал воспринимать окружающий мир, я долгое время ощущал сильную слабость. Я с трудом стоял, и речь моя была запутанной и невнятной.

Мне показалось, что мистер Нортроп смотрит на меня с тревогой. Возможно, он испытывал чувство вины за то, как он со мной обращался… Или просто боялся потерять кучу денег.

Когда ко мне вернулось чувство равновесия и я смог говорить, произошло престранное событие. Я вдруг осознал, какие глупые создания эти люди. Не существовало законов, регулирующих человеческие поступки. Поэтому людям пришлось самим придумывать нужные правила, но даже после этого они не могли заставить себя им следовать.