Текст книги "Шах Пепе С."

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Айзек Азимов
Шах Пепе С.

 
Shah Guido G. (1951)
Перевод: И. Гурова
 

Быстро выяснилось, что жизнь в Бостоне не стала препятствием для моей литературной карьеры. (Фактически ничто после работы над докторской диссертацией в 1947 году не превращалось в такое препятствие.)

После двух месяцев, прожитых в наемной квартирке (трущобного качества) совсем рядом с факультетом, мы переехали в пригород – если это так можно назвать. Ни я, ни моя жена не умели водить машину, когда приехали в Бостон, поэтому нам пришлось подыскать жилье рядом с автобусным маршрутом. И мы нашли его в довольно жалком городишке Сомервиль – примитивную квартиру на чердаке, где летом было невероятно жарко.

Там я написал свой второй роман «Звезды, как пыль» (Doubleday, 1951), тогда же маленькое частное издательство «Гноум Пресс» издало в 1950 году сборник моих рассказов о позитронных роботах «Я, робот» и первую повесть из цикла «Академия» в 1951 году [1]1
  «Гноум Пресс» не очень-то разбогатела на этих книгах и на «Академии и империи» и «Второй Академии», опубликованных в 1951-м и 1952 году. Поэтому издательство «Даблдэй», сыграв роль Белого Рыцаря в мою пользу, заставило «Гноум Пресс» в 1962 году, к моему великому облегчению, продать права на эти книги. С тех пор их успешно публикует «Даблдэй», заработав (и продолжая зарабатывать) на этих книгах весьма значительные суммы для меня и для себя. (Здесь и далее примеч. авт.)


[Закрыть].

В 1950 году я научился водить машину, а в 1951 году, к нашему великому удивлению, у нас родился сын. После девяти лет брака мы пришли к выводу, что обречены остаться бездетными. Однако в конце 1950 года у моей жены начались довольно загадочные физиологические явления, единственным объяснением которым стало то, что она беременна. Помню, первой намекнула мне на это Ивлин Голд (она тогда была миссис Гораций Голд). Я рассмеялся и ответил ей: «Нет, нет», но все же оказалось, что это «да, да», и 20 августа 1951 года родился Дэвид.

Научившись быстро писать книги и сделав хороший старт в направлении автомобилей и потомства, я стал готов ко всему и начал принимать предложения любого рода.

Среди многих НФ-журналов, выходивших в начале 50-х годов, был один под названием «Марвел Сайенс Фикшн» – реинкарнация более раннего «Марвел», выпустившего девять номеров с 1938-го по 1941 год. Прежний журнал специализировался на рассказах, делавших акцент на секс, поданный в весьма неуклюжей и дурацкой манере [2]2
  Это обстоятельство весьма косвенным образом подтолкнуло меня написать рассказ «Playboy and the Slime God», опубликованный в мартовском номере «Эмейзинг Сториз» и дотом включенный а мой сборник «Приход ночи» под гораздо лучшим названием «Что это за штука – любовь?».


[Закрыть].

Когда в 1950 году «Марвел» вновь ожил (он и на сей раз продержался всего полдюжины номеров), меня попросили написать рассказ. Я мог, конечно, припомнить печальную историю этого журнала и отказаться, но как раз тогда мне в голову пришла идея рассказа, который я не мог не написать, потому что всем, кто меня знает, известно, что я неисправимый шутник.

Рассказ этот назывался «Шах Пепе С.», и был впервые опубликован в ноябрьском номере «Марвел» за 1951 год.

* * *

Фило Плэт ежегодно возвращался на место своего преступления. Своего рода эпитимья. В каждую годовщину он взбирался на голый гребень гряды и смотрел на мили и мили искореженного металла, бетона и костей.

Унылая пустыня. Обломки металла все еще не покрылись ржавчиной и торчали как клыки, оскаленные в бессильной ярости. Где-то в этом застывшем хаосе валялись скелеты тех, кто погиб – тысячи и тысячи – всех возрастов и обоего пола. И может быть – как знать? – пустые глазницы слепых черепов с проклятием обращены на него.

Смрад над пустыней давно развеялся, и ящерицы забирались в свои норы, никем не тревожимые. Ни один человек не приближался к огороженному кладбищу, где остовы валялись внутри кратера, созданного сокрушительным падением. Только Фило приходил. Год за годом он возвращался – и всегда, словно оберегаясь от дурного взгляда стольких незрячих глаз, брал с собой свою золотую медаль. Когда Фило стоял на гребне, она вызывающе поблескивала у него на груди. На ней было выбито просто: «Освободителю».

На этот раз с ним был Фултон. Когда-то Фултон принадлежал к визитам – в дни до падения, в дни, когда были высшие и низшие.

Фултон сказал:

– Меня поражает, что ты так упорно возвращаешься сюда.

– Я не могу иначе, – ответил Фило. – Знаешь, грохот удара был слышен на сотни и сотни миль вокруг, и сейсмографы повсюду в мире зарегистрировали толчок. Мой корабль находился почти прямо над этим местом, и его отшвырнуло на десятки миль точно взрывной волной. Но я помню, помню только один звук – всеобщий вопль, когда Атлантида начала падать.

– Это было необходимо сделать.

– Слова! – вздохнул Фило. – Там были младенцы, и много безвинных.

– Никто не безвинен.

– Как и я. Так следовало ли мне брать на себя роль карающей руки?

– Кто-то должен был это сделать, – заявил Фултон категорично. – Взгляни на мир теперь, двадцать пять лет спустя. Демократия восстановлена, образование вновь стало всеобщим, культура доступна массам, наука опять развивается. Две экспедиции уже высадились на Марсе.

– Знаю, знаю. Но ведь это тоже была культура. Атлантида – остров, который властвовал над миром, но только остров в небе, а не в море. Эго был город и одновременно целый мир, Фултон. Ты никогда не видел его хрустальной оболочки, его великолепных зданий. Драгоценный камень, созданный из камня и металла. Дивный сон.

– Концентрат счастья, извлеченного из скудного запаса, который распределялся среди миллиардов простых людей, живших на Поверхности.

– Ты прав. Да, иначе было нельзя. Но ведь все могло пойти по-иному, Фултон. Знаешь ли... – Фило сел на камень, сложил руки на коленях и уперся в них подбородком. – Иногда я думаю о том, как это было в старину, когда на Земле существовали нации и войны. Я думаю, каким чудом вначале, наверное, считали народы, что Организация Объединенных Наций стала настоящим всемирным правительством. И чем представлялась им Атлантида! Столица, управлявшая Землей, но не принадлежавшая Земле. Черный диск в небе, способный появиться где угодно над Поверхностью и на любой высоте, принадлежащий не одной какой-то стране, а всей планете; плод изобретательности не одной какой-то страны, но всего человечества... И во что она превратилась затем!

– Может, пойдем? – сказал Фултон. – Мы должны вернуться на корабль до темноты.

Но Плэт продолжал:

– Полагаю, это было неизбежно. Человечество еще не создало ни одного института, который не преобразовался бы затем в раковую опухоль. Вероятно, в доисторические времена шаман, появившийся как средоточие племенного опыта и мудрости, под конец стал последней преградой на пути развития племени. В древнем Риме армия из граждан...

Фултон терпеливо позволял ему говорить. Будто странный отголосок прошлого. Когда-то на него были устремлены другие глаза, терпеливо ожидающие, пока он говорил.

– ...армия из граждан, защищавшая римлян от всех врагов, начиная с Вей и кончая Карфагеном, преобразилась в профессиональную преторианскую гвардию, которая продавала императорский трон и взимала дань со всей империи. Турки создали янычар, как свой непобедимый авангард против Европы, а под конец султан стал рабом своих рабов – янычар. Бароны средневековой Европы защищали крепостных крестьян от набегов викингов и мадьяр, а затем шестьсот лет составляли паразитирующую аристократию, которая не давала обществу ничего.

Тут Плэт заметил устремленные на него терпеливые глаза.

– Вы не понимаете меня?

Один из техников посмелее пробормотал:

– С твоего разрешения, о высший, нам надо работать.

– Да, конечно.

Технику стало жаль его. Этот высший немножко не в себе, но человек неплохой. Хотя он нес всякую чепуху, он спрашивал о здоровье их детей, а им говорил, что они молодцы, что их труд ставит их выше высших.

– Видите ли, прибыл еще груз гранита и стали для нового театра, и нам необходимо перераспределить энергию. Но делать это становится все труднее. А высшие ничего не желают слушать.

– Об этом я и говорю. Вы должны заставить их слушать!

Но они только с недоумением уставились на него, и в этот

миг в подсознании Плэта тишком угнездилась некая идея.

Лео Спинни ждал его на хрустальном уровне. Он был ровесник Плэта, но выше и много красивей. Лицо у Плэта было худое, глаза – молочно-голубые, и он никогда не улыбался. Карие же глаза по сторонам прямого носа Спинни, казалось, никогда не переставали смеяться.

– Мы опоздаем на игру!

– Мне не хочется идти, Лео. Извини.

– Опять торчал с техниками? – усмехнулся Спинни. – И охота тебе тратить время?

– Они трудятся. Я уважаю их. Какое право мы имеем бездельничать?

– Должен ли я ставить под сомнение уклад жизни, когда он устраивает меня во всех отношениях?

– В таком случае в один прекрасный день кто-то поставит его под сомнение за тебя, – сказал Плэт.

– В весьма отдаленный день, не сегодня. И, говоря откровенно, тебе следует пойти. Генсер заметил, что ты не бываешь на играх, и ему это не нравится. Сдается мне, кое-кто сообщает ему о твоих разговорах с техниками и твоих посещениях Поверхности. Он того и гляди вообразит, что ты панибратствуешь с низшими!

Спинни весело захохотал, но Плэт промолчал. Им бы не помешало почаще общаться с низшими, узнать их мысли. У Атлантиды были пушки и батальоны валов. Но когда-нибудь она убедится, что этого не достаточно. Не достаточно, чтобы спасти Генсера.

Генсер! Плэт чуть не сплюнул. Полный его титул был Генеральный Секретарь Объединенных Наций. Два века тому назад должность была выборной, почетной. Теперь ее мог занять человек вроде Пепеле Сарштавастры, только потому что был признанным сыном своего столь же никчемного отца.

«Пепе С.» – так называли его низшие на Поверхности. И обычно – с горечью. «Шах Пепе С.». Потому что «шах» был титулом династии восточных деспотов. Низшие звали его таким, каким он был. Плэту хотелось рассказать про это Спинни, но время еще не настало.

Игры проводились в верхнем слое стратосферы в сотне миль над Атлантидой, а сам Небесный Остров находился в двадцати милях над уровнем моря.

Гигантский амфитеатр был полон, все глаза не отрывались от сияющей сферы в его центре. Каждый одноместный кораблик высоко вверху был представлен на ней собственным светящимся символом того цвета, который был присвоен его флоту. Эти искорки точно повторяли в миниатюре маневры кораблей.

Игра как раз началась, когда Плэт и Спинни заняли свои места. Пятнышки уже неслись друг к другу, атаковали, промахивались, лавировали.

Огромное табло сообщало о ходе сражения условными символами, которых Плэт не знал. То и дело раздавались возгласы одобрения по адресу того или иного флота, того или иного корабля.

В вышине под балдахином восседал Генсер, шах Пепе С., как его называли низшие. Плэт с трудом различал его фигуру, но прекрасно видел уменьшенную копию игровой сферы, предназначенную для его личного пользования.

Плэт впервые присутствовал на игре. Он не понимал ее тонкостей, и крики одобрения ставили его в тупик. Но он знал, что светящиеся пятнышки – это корабли, а часто вырывающиеся из них световые полоски символизируют энергетические лучи, которые в сотне миль над амфитеатром были настолько реальными, насколько их могли сделать взрывающиеся атомы. Каждый раз, чуть пятнышко выбрасывало лучик, зрители испускали крики, которые замирали в общем вздохе разочарования, когда цель проделывала петлю и оставалась невредима.

А затем зрители дружно взвыли и все – мужчины, женщины, сам Генсер – вскочили на ноги. Одно пятнышко попало под луч и теперь крутыми спиралями падало, падало... В сотне миль над ними настоящий корабль стремительно падал, входя в более плотные слои атмосферы, которые нагреют его оболочку из особого магниевого сплава и превратят ее в безобидную пыль задолго до того, как она достигнет земной поверхности.

Плэт отвернулся:

– Спинни, я ухожу.

Спинни делал пометки в своей табличке, говоря:

– На этой неделе Зеленые потеряли пять кораблей. Маловато! – Он вскочил на ноги с криком: – Даешь еще один!

Зрители подхватили его крик – снова и снова в размеренном ритме.

Плэт сказал:

– В этом корабле погиб человек.

– А как же! И к тому же ас Зеленых. Чего же лучше!

– Ты отдаешь себе отчет, что погиб человек!

– Так это всего лишь низшие. Какая муха тебя укусила?

Плэт медленно пробирался между рядами зрителей. Некоторые поглядывали на него и перешептывались. Но большинство пожирало глазами сферу. Вокруг веяло ароматами, а издалека в промежутке между криками доносилась чуть слышная чарующая музыка. Он вошел под главную арку, а за спиной у него вновь взвыл амфитеатр.

Плэт угрюмо боролся с подступающей к горлу тошнотой.

Он прошел мили две, а потом остановился. Стальные балки покачивались в хватке диамагнитных лучей, воздух звенел от распоряжений, отдаваемых с типичным выговором низших. На Атлантиде все время шло строительство. Двести лет назад, когда Атлантида была подлинным правительственным центром, ее отличали прямые линии и обширные пустые пространства. Теперь она стала иной – тем дворцом наслаждений в Ксанаду, о котором писал Колридж.

Хрустальный свод за последние два века много раз поднимали и расширяли. И всякий раз его утолщали, чтобы Атлантида могла с большей безопасностью подняться выше, чтобы еще надежнее уберечь ее от ударов метеоритов, не до конца сгоравших в сильно разреженном воздухе.

И по мере того как Атлантида становилась все бесполезнее, все привлекательнее, все больше высших оставляло свои поместья и заводы на управляющих и начальников смены и навсегда поселялось на Небесном Острове. И строили все обширнее, выше, замысловатее.

И вот возводится еще одно здание. По сторонам в тупой покорности долгу стояли валы. Название это было дано женщинам («Если их можно считать женщинами», – злобно подумал Плэт) и восходило к тем дням, когда Земля еще делилась на нации, хотя оно и претерпело изменения в написании, обозначая в прошлом волов, рабочую скотину. Впрочем, изменились и обязанности этих женщин: из вспомогательной силы они превратились в солдат, в боевых роботов.

Плэт понимал, что в этом был свой смысл. Женщины, пройдя соответствующую психологическую обработку, становились более целеустремленными, фанатичными, недоступными сомнениям или угрызениям совести, чем мужчины.

На любом строительстве всегда присутствовали валы, потому что строительство вели низшие, а на Атлантиде низших требовалось держать под строгим надзором. Как и запугивать их на Поверхности. Только за последние пятьдесят лет число атомных дальнобойных орудий, которыми щетинилась нижняя сторона Атлантиды, пришлось удвоить, а затем и утроить.

Плэт следил, как плавно опускается балка, слышал, как перекрикиваются двое мужчин, давая указания друг другу. Скоро на Атлантиде не останется места для новых построек.

Идея, которая чуть раньше проклюнулась у него в подсознании, тихо проникла в сознание. Ноздри Плэта раздувались. Нос задергался от запаха машинного масла и нагретого металла. В отличие от большинства высших, избалованных всяческими благоуханиями, Плэт привык к самым разным запахам. Он бывал на Поверхности и вдыхал ароматы ее зреющих нив и ядовитые пары ее городов.

Он сказал технику:

– Я серьезно подумываю о том, чтобы построить себе новый дом, и буду благодарен тебе, если ты порекомендуешь мне подходящее место.

Техник был изумлен и польщен.

– Благодарю вас, высший. Перераспределять имеющуюся энергию становится все сложнее.

– Поэтому я и обратился к тебе.

Разговаривали они долго. Плэт задавал множество вопросов, и, когда вернулся на хрустальный уровень, у него голова разламывалась от прикидок и расчетов. Два дня прошли в мучительных сомнениях. Затем ему вспомнилось, как падало, падало светящееся пятнышко, и юные недоумевающие глаза Спинни, его слова: «Так это всего лишь низшие».

Он наконец решился и попросил аудиенции у Генсера.

Генсер растягивал слова, подчеркивая скуку, которую и не думал скрывать.

– Плэты принадлежат к лучшим семьям, а ты развлекаешься с техниками. Мне докладывали, что ты разговариваешь с ними как с равными. От души надеюсь, что не возникнет необходимости напомнить тебе, что твои предприятия на Поверхности требуют твоего безотлучного присутствия.

– Техники требуют присмотра, государь, – сказал Плэт. – Они ведь из низших.

Генсер нахмурился:

– У главнокомандующей нашими валами есть свои обязанности. И такие вопросы входят в ее компетенцию.

– Она делает все, что может, государь, я не сомневаюсь. Но я вошел в доверие к техникам. Они ненадежны. С какой стати я стал бы пачкаться о них, если бы не думал о безопасности Атлантиды.

Генсер слушал – сначала с сомнением, а затем со страхом на своем одутловатом лице. Потом сказал:

– Я прикажу их арестовать.

– Осторожнее, государь, – произнес Плэт. – Пока мы не можем обойтись без них: ведь никто из нас не умеет обслуживать орудия и антигравы. Лучше просто закрыть для них самую возможность бунта. Через две недели будут устроены игры и празднества в честь открытия нового театра.

– И что они намерены предпринять тогда?

– Мне не удалось точно установить, государь. Но я уже знаю достаточно, чтобы рекомендовать прибытие на Атлантиду дивизии валов. Разумеется, втайне и в самую последнюю минуту, чтобы бунтовщики не успели изменить свои планы. Им придется вовсе от них отказаться, а упущенный удобный момент не повторится еще долго. А я тем временем узнаю побольше. Если понадобится, мы обучим новых техников. И, государь, вряд ли стоит заранее кого-нибудь посвящать в это дело. Если техники преждевременно проведают о наших контрмерах, неизвестно, как все обернется.

Генсер подпер подбородок унизанной кольцами рукой, призадумался – и поверил.

«Шах Пепе С., – сказал про себя Фило Плэт. – Ты войдешь в историю, как Шах Пепе С.».

Фило Плэт наблюдал за празднеством издали. Центральные площади Атлантиды были черны от толп. Отлично. Ему удалось выбраться лишь с трудом. И как раз вовремя, так как корабли дивизии валов уже повисли в небе.

Теперь они осторожно маневрировали, располагаясь в строгом порядке над аэродромом Атлантиды на поднятой платформе, которая вполне могла принять все корабли одновременно. Плэт торопливо взглянул на город. Толпы затихли, следя за незапланированным парадом, и ему показалось, что он никогда еще не видел столько высших, собравшихся вместе на Небесном Острове. Внезапно его оледенило опасение – еще можно предупредить, остановить...

И тут же он понял – поздно! Корабли опускались стремительно, надо было торопиться, если он хочет спастись на своем суденышке. С ужасом Плэт подумал, что друзья на Поверхности могли и не получить его вчерашнего предупреждения – или не поверить, получив. Если они не начнут действовать быстро, высшие сумеют оправиться от первого, пусть самого сокрушительного удара.

Он уже был в воздухе, когда валы приземлились – семь тысяч пятьсот каплеобразных кораблей накрыли аэродром точно сетью. Плэт гнал свой кораблик вверх, продолжая наблюдать.

И Атлантида вдруг погрузилась во тьму! Точно свечу накрыла могучая ладонь. Только сейчас она озаряла ночь ярким сиянием в радиусе пятидесяти миль, а теперь стала черным пятном на черном фоне.

В ушах Плэта тысячи воплей слились в единый панический крик невыразимого страха. Он продолжал полет, и волна от удара Атлантиды о поверхность Земли подхватила его кораблик и отшвырнула далеко-далеко.

Этот крик всегда звучал у него в ушах, не стихая.

Фултон уставился на Плэта:

– Ты это кому-нибудь рассказывал?

Плэт покачал головой. Мысли Фултона также перенеслись на четверть века назад.

– Конечно, мы получили твое сообщение. И ты прав: поверить ему было трудно. Многие опасались ловушки, даже когда пришло известие о Падении. Ну да это история. Высшие, те, кто был на Поверхности, впали в панику, и с ними было покончено, прежде чем они успели опомниться. Но объясни, – попросил он Плэта с внезапным беспощадным любопытством, – как ты это устроил? Мы всегда думали, что ты вывел из строя силовые установки.

– Знаю. Правда куда менее героична, Фултон. Мир предпочитает верить мифу. Пусть верит.

– Но я-то могу узнать правду?

– Если хочешь. Как я тебе уже говорил, высшие строили, строили и строили. Антигравитационные энергетические лучи должны были выдерживать вес зданий, атомных орудий и внешней оболочки – вес, который с годами удвоился, а затем утроился. Просьбы техников о более новых, более мощных установках отклонялись, поскольку высшие предпочитали располагать пространством и деньгами для своих дворцов, а энергии на данный момент всегда хватало. Техники, как я упомянул, уже дошли до точки, когда каждое новое строительство внушало им возрастающие опасения. Я расспрашивал их и установил точно, насколько малым стал запас надежности. Они ждали только завершения постройки нового театра, чтобы опять обратиться к властям с просьбой о новых установках. Но они понятия не имели, что по моему совету Атлантиде внезапно придется принять тяжесть всех кораблей дивизии валов. Семь тысяч пятьсот кораблей, полностью экипированных! И когда валы приземлились, силовые установки не выдержали дополнительной нагрузки почти в две тысячи тонн. Они вышли из строя, и Атлантида превратилась в огромную скалу на высоте десяти миль над земной поверхностью. Такой скале оставалось только одно – рухнуть вниз.

Плэт встал, и они вместе пошли к их кораблю. Фултон невесело засмеялся:

– А знаешь, в названиях есть роковая сила.

– О чем ты?

– О том, что второй раз в истории Атлантида погибла под валами, хоть и не морскими.

* * *

Теперь, прочтя рассказ, вы, конечно, заметили, что написан он исключительно ради заключительной скверной игры слов, не так ли? Честно говоря, один человек как-то подошел ко мне и сказал тоном глубокого омерзения:

– Ваш «Шах Пепе С.» просто чушь собачья.

– Совершенно верно, – ответил я.– И если вы повторите заголовок по складам, то получите «пса». Что доказывает, что я и сам так думаю.

Иными словами, заголовок тоже содержит своего рода игру слов.

В ожидании Дэвида мы, естественно, не могли оставаться в нестерпимых условиях сомервильской квартиры. И поскольку я теперь умел водить машину, нас больше не связывали автобусные маршруты, и мы могли поискать что-нибудь подальше. А потому весной 1951 года мы устроились в квартире в Уолтеме (штат Массачусетс). Она была несравненно лучше предыдущей, хотя летом тоже оказалась жарковатой.

В гостиной имелись два малюсеньких встроенных книжных шкафа, и я использовал их для хранения моих собственных книг в хронологическом порядке; пока мы жили там, их набралось девятнадцать. Когда в 1952 году вышел мой учебник по биохимии, я присоединил его к прочим по тому же принципу. Никаких поблажек ему оказано не было. На мой взгляд, учебник ничем не превосходит научно-фантастический роман, ничем не респектабельнее.

Если я и лелеял честолюбивые замыслы, то к респектабельности они никакого отношения не имели. Меня томило желание написать что-нибудь смешное. Однако юмор – смешная штука. Ладно-ладно, – своеобразная штука, если вы не терпите легкой игры словами. Невозможно быть почти остроумным, или слегка остроумным, или довольно-таки остроумным, или сносно остроумным. Либо вы остроумны, либо нет, среднего не дано. И обычно писатель считает себя остроумным, а читатель с ним не соглашается.

Следовательно, за юмор не следует браться с бухты-барахты, особенно в начале писательской карьеры, когда человек еще не научился владеть своими инструментами как следует. И тем не менее практически каждый начинающий писатель пробует свои силенки в юморе, блаженно веруя, что проще ничего и придумать нельзя.

Не был исключением и я. К тому времени когда я написал и предложил в редакции четыре рассказа, из которых ни один взят не был, у меня возникло ощущение, что пора написать смешной рассказ. И я его написал: «Кольцо вокруг Солнца», который мне удалось продать и который был включен в «Раннего Азимова».

Даже пока он писался, я его особенно смешным не считал. И несколько других смешных рассказов, рожденных мною, как-то: «Рождество на Ганимеде» (тоже имеется в «Раннем Азимове») и «Робот ЭЛ-76 попадает не туда» (включен в «Остальные истории о роботах», «Даблдэй», 1964), тоже по-настоящему смешными мне не кажутся.

Преуспел я (на мой взгляд исключительно, про ваш я ничего не скажу) только в 1952 году. Я написал два рассказа: «Ах, Баттен, Баттен!» и «Перст обезьяны» [3]3
  Рассказ «Перст обезьяны» напечатан в 12-м томе собрания А. Азимова. (Примеч. ред.)


[Закрыть], которые по моему твердому убеждению у меня получились. Я непрерывно хихикал, пока писал каждый, и сумел всучить оба в «Стартлинг сториз», в каковом журнале они и появились – «Ах, Баттен, Баттен!» в январском номере (1953), а «Перст обезьяны» в февральском за тот же год.

И, любезный читатель, если тебе они не кажутся смешными, постарайся не ставить об этом в известность меня. Позволь мне сохранить мои иллюзии.