Текст книги "Лисья нора"

Автор книги: Айвен Саутолл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава седьмая
Бык у ворот

Хью, Джоан и Фрэнси с трудом спускались с холма, таща с собой все, что может считаться веревкой: бечева, бельевой шпагат и трос, обрывки и длинные куски.

Джоан несла и отцовскую трубку, которую увидела на кресле рядом с орешками. Орешки она тоже прихватила. Зачем она зашла в дом, она понятия не имела.

Первым в овраг начал спускаться Хью. Джоан последовала за ним, а Фрэнси уселась на середине поляны и заревела. Джоан вернулась за ней, но Фрэнси вырвалась у нее из рук и снова уселась на землю.

– Нет! – орала и орала она.

Хью застал отца по пояс в ежевике. Дядя Боб покачивался, как человек, который стоит в стремнине. По обе стороны от него висела ежевика, поэтому казалось, будто он стоит в дверном проеме. На нем не было живого места: всюду торчали колючки, у него был вид дикаря, пронзённого стрелами в отместку за какое-то прегрешение. Он был уже на полпути к тому месту, где разверзлась земля, поглотившая Кена. Лицо у него было каким-то отчужденным. А когда Хью взглянул на маму, стоящую на краю кустарника – волосы падали ей на глаза, а руки были судорожно сцеплены, – ее лицо тоже было каким-то отчужденным.

– Кен вправду погиб? – спросила спустившаяся вниз Джоан.

Но взрослые, казалось, ее не услышали.

– Может, сбегать за помощью? – спросил Хью. – Подняться к Бэйрдам?

Но и вопрос Хью остался без ответа.

– Не знаешь, чего и ждать, – сказал дядя Боб. Он говорил с трудом, каким-то высоким, неестественным голосом.

– Продолжай искать, – отозвалась тетя Кэт, – Не бросай. Ты так никогда не поступал. Может, он лежит там раненый, – Она тоже говорила каким-то неестественным голосом.

– Он не отвечает. И не зовет.

– Может, он потерял сознание.

– Или умер, – задохнулся дядя Боб.

Может, позвонить в полицию? – спросил Хью, – Пригласить доктора? Позвать на помощь? Может, сходить к Бэйрдам?

– Продолжай искать, – повторила тетя Кэт. – Ты никогда не бросал начатое дело.

– Я принесла тебе трубку, папа, – сказала Джоан.

С поляны донеслись всхлипывания Фрэнси:

– Я не хочу, чтобы Кен умер, как цветок.

– Только действуй спокойней, – говорила тетя Кэт, – не то отрежешь себе ногу или еще кусок земли провалится. Ноги у тебя все время должны быть свободны, чтобы в случае опасности прыгнуть в сторону. Ради меня будь осторожен.

– Тебе нужна трубка, папа? Тебе сразу станет легче. По словам мамы, ты приходишь в себя только после того, как утром выкуришь трубку.

– Позвать мистера Бэйрда? – настаивал Хью. – Привести кого-нибудь на помощь?

– Нет. Твоя мать не одета.

– Какое это имеет сейчас значение, папа?

– Имеет. Тебе не понять. Вы все в пижамах.

– Не пойдем же мы переодеваться в такую минуту, – рассердилась тетя Кэт. – Ну и что с того, что мы в пижамах?

– Я не хочу, чтобы сюда набежали Бэйрды, – по-прежнему каким-то писклявым голосом возразил дядя Боб. – Они всегда нравы, а я всегда не прав. С этим делом мы должны справиться сами. Бэйрды мне не нужны. Не хочу их видеть. Элен убьет меня. Что я ей скажу?

– Папа, полиция…

– Нет! – завопил он и сразу сник. – Как мне выбраться из этой ежевики?

– Успокойся и как следует подумай, – посоветовала тетя Кэт, – а мы все постараемся тебе помочь. Дети здесь. Они тоже способны оказать помощь. Если ты будешь стоять неподвижно, мы попробуем отодвинуть от тебя кусты. И ты сумеешь начать все заново. Порой спешка только вредит. Ты должен быть осторожен, Боб. Теперь понятно, от кого Хью унаследовал свою манеру пороть горячку. Если быку вовремя не открыть ворота, он превращает их в щепки.

– Что я скажу Элен? Она убьет меня.

– Чем ты виноват перед Элен? Если уж говорить о том, кто виноват, то виновата я, разрешив им спать здесь. Но никак не ты.

– Это шурф китайцев. Теперь я не сомневаюсь.

– Не может быть. Управление горнорудных дел…

– Глубиной в шестьдесят футов. И вполне возможно, на пятьдесят футов там воды. Он, наверное, утонул. А на дне похоронены китайцы. На нашей земле. И мы все время живем бок о бок с этими мертвецами. Это – шурф, он на нашем участке и только и ждал возможности нам отомстить.

– Какая глупость! Я была вместе с тобой в управлении, где сказали…

– Вот почему нам удалось так дешево купить эту землю. Мы ведь приобрели ее за гроши, ты же знаешь. Но местные дети знали, в чем дело. Они говорили: эта земля вас проглотит. Если хочешь знать правду, всегда сначала расспроси детей. Дети были правы. Это место заколдовано. Будь честной, признайся, что это так. Мы никогда не чувствовали себя здесь как дома.

– Ребята называют это Лисьей норой. Про китайцев ничего нё говорили, – возразил Хью.

– Вытащи Кена, папочка, – простонала Джоан. – Не оставляй его там. Пожалуйста, вытащи Кена.

Он огляделся в поисках секача и с прежним упорством и яростью принялся атаковать стону из кустов ежевики.

Над долиной, должно быть, всходило солнце. Оно уже, наверное, поднялось над вершинами деревьев. Интересно, подумал Кен, что он бы увидел, если бы луч солнца проник в дыру. Нот, ему туда не проникнуть, ни за что. Тьма его не впустит.

В шурфе обитала тьма. Отсюда вылезала ночь. Вечером, как только садилось солнце, из шурфа вылезала тьма, она спешила, с гулом и грохотом мчалась во весь опор, заполняя собою весь мир. А затем, когда наступал день, тьма залезала обратно в шурф и захлопывала за собой дверь. Кен упал как раз на дверь и сломал ее. Может, поэтому тьма так разозлилась и стала так рычать.

Теперь рычало все вокруг. Его охватило странное чувство, будто, он вовсе не на дно колодца, что дно еще далеко внизу, что там, внизу, притаилось еще больше тьмы, где все черным-черно, что внизу тьма густая и кипит, как деготь в котле.

А далеко-далеко вверху было солнце и тишина. Тетя Кэт сказала, что это не западня, а оказалось, самая настоящая западня. Тетя Кэт сказала неправду. Тетя Кэт солгала. И Хью лгал. И Джоан лгала. Дядя Боб тоже лгал. Он умрет на дно шурфа в полном одиночестве.

Это была темница с одним зарешеченным окошком где-то наверху в потолке. Тысячи лет назад, когда людей бросали в темницы и оставляли там навсегда, они слышали, как приближаются крысы, а потом в страхе разбегаются, как, журча, бежит по стенкам вода. И только закрыв глаза, они могли видеть темницу будто при свете – глубиной в шестьдесят футов, полную тьмы, пауков и сороконожек, где все время что-то падает, – и они снова открывали глаза, потому что не могли вытерпеть того, что видели. Видеть тьму было менее страшно, чем видеть то, что было на самом деле.

– Кен! Ты там, Кен? Ты слышишь меня, Кен? Можешь мне ответить? Бедняга, наверное, погиб. Я ничего не вижу. Там кромешная тьма. И вода, по-моему. Я вижу воду.

Хью и Джоан притащили из буша полусгнившие бревна и положили их на кусты ежевики, чтобы вместе с матерью подобраться поближе к отцу. Тетя Кэт обезумела от страха: ей казалось, что он убьет себя.

– Осторожней, Боб, – молила она. – Ты подошел слишком близко. Ты упадешь в шурф.

– Папа уже около норы! – крикнул Хью. – Он добрался туда! Молодец папа! Видишь его?

Через поляну с криком бежала Фрэнси:

– Кен не умер, как цветок! Ура! Ура!

– Замолчи! – крикнул дядя Боб. – И вы все тоже замолчите. Заткните ребенку рот. Она как фабричный гудок…

– Дядя Боб, дядя Боб! Я здесь, дядя Боб! Я вас вижу, дядя Боб! Пожалуйста, вытащите меня отсюда, дядя Боб!

– Он там. Я его слышу. Он жив.

Дядя Боб с силой прижал кулаки к глазам. Тетя Кэт, должно быть, догадалась о его слезах, но дети так никогда и не узнали, что и взрослые мужчины иногда плачут. Они не слышали, как он давился от рыданий, потому что ликование их было слишком громким.

Глава восьмая
Еще четыре фута

В шурфе повис на шпагате фонарик Хью.

– Мы спускаем тебе фонарик, – донесся голос дяди Боба, – затем мы его снова подымем и измерим длину шпагата. Чтобы узнать, на какой глубине ты находишься.

Дядя Боб положил бревно на середину отверстия и начал спускать фонарик ровно в центре этого бревна, чтобы он не цеплялся за Корни, которые длинными костлявыми пальцами торчали из стенок колодца. Фонарик спускался, медленно вращаясь, и был похож на бледно-желтый глаз или бледно-золотой шарик, а то и на летающую тарелку или что-нибудь другое, что порой в сумерках движется по направлению к земле. Затем шпагат за что-то зацепился, и фонарик заметался взад-вперед, а вместе с ним метался, как мечутся волны на берегу, и луч света. Забавно было наблюдать за ним. Когда свет находился непосредственно над ним, Кен его чувствовал.

– Что случилось? – спросил дядя, Боб.

– Он дальше не спускается.

– Ты не можешь до него дотянуться?

– Я боюсь встать. Если я встану, я могу провалиться. Тут какая-то жижа.

– А ты смог бы до него дотянуться, если бы встал?

– Думаю, нет, дядя Боб. По-моему, он слишком высоко.

Дядя Боб попытался освободить зацепившийся было фонарик, и луч света снова заметался как безумный.

– Не получается, – сказал дядя Боб. – Ты поосторожней там внизу.

Он потянул сильнее, шпагат разорвался, луч света, как живой, нырнул вниз. Он ударил Кена по плечу и упал всего в нескольких дюймах от его рук. Удар был болезненным и напомнил ему о затаившейся в груди небольшой боли, про которую он все время пытался забыть, но сердце, пожалуй, стало биться ровнее, да и зубы перестали стучать как в лихорадке, и ему стало легче говорить. Фонарик в руках превратил его из испуганного зверька опять в мальчика.

– Фонарик у меня! – крикнул он.

– Молодец! Поводи им из стороны в сторону. Это поможет нам определить, как глубоко ты забрался. Оказывается, ты не так далеко, как мы думали.

Кен поводил фонариком, как ему было велено, и дядя Боб, словно удивившись, с казал:

– Отлично. Значит, не больше тридцати футов.

– Но должно ведь быть шестьдесят! – воскликнул Кен.

– Почему это?

– Шестьдесят, – стоял на своем Кен, – Должно быть шестьдесят.

– С чего ты взял?

– Ведь это шурф. Это – шурф китайцев.

– Господи боже, парень! Что ты говоришь? Конечно, нет.

– Нет, это – шурф китайцев. Я знаю.

Голова и плечи дяди Боба, которые Кен все время видел, вдруг куда-то исчезли. Голоса стихли. Кен больше их не слышал.

– Я уверен, что это – шурф, – пробормотал он про себя. – И им это тоже известно. Они опять лгут.

– Кен! – Снова дядя Боб, – Мы бросим тебе веревку. Ты умеешь вязать морской узел?

– А что такое морской узел?

– Ладно, не беспокойся. Я сам его завяжу. На конце веревки будет петля. Ты наденешь эту петлю себе на ноги, как надевают штаны, и подтянешь ее до подмышек. Она должна быть крепко затянута. Если получится не очень крепко, я сделаю петлю меньше. Понятно?

– Да, дядя Боб.

– Через минуту мы спустим веревку. А пока старайся поменьше двигаться.

– Почему, дядя Боб?

– Что почему?

– Почему мне нельзя двигаться?

Наступило молчание, которое Кену не понравилось. Он понял, что что-то не так. Затем дядя Боб сказал тем же монотонным голосом (звучащим глухо в колодце), которым некоторое время назад говорила и тетя Кэт:

– Если это шурф, Кен, а мы вовсе так не думаем, он должен быть глубиной в шестьдесят футов. Ты не на глубине в шестьдесят футов, ничего подобного. И то, что ты не переломал себе ноги или еще что-нибудь, дает основание предположить, что ты упал на что-то мягкое, по-видимому на пробку из перегноя, под которой находится грязь или вода. Я не уверен, парень, я могу только догадываться: на что-то мягкое, вроде сена. Ты должен всеми силами стараться не шевелиться, чтобы то, что находится внизу, тоже не пришло в движение. Ясно?

– Да, дядя Боб.

* * *

– Молодец… Ты не голоден? Может, хочешь что-нибудь пожевать?

– Хочу, дядя Боб. Спасибо.

– Мы привяжем к веревке пакетик с орешками, поэтому, когда веревка спустится, не забудь его снять.

– Спасибо, дядя Боб.

Голова и плечи снова исчезли из похожего на вырванную страницу отверстия, куда проникал дневной свет, пропали и голоса. Кен больше ничего не слышал. (Дядя Боб сказал: «Не нравится мне, что парень такой вежливый. Это меня беспокоит. Это неестественно».)

Кен обвел лучом фонарика свою темницу. Наверху она была прямоугольной формы и узкая. Еще совсем недавно он сам думал, что люди, вероятно, смотрели в нее, как в могилу. Такой она была узкой. Он видел могилы по телевидению. Правда, эта была, скорей, похожа на пещеру, не пещера, а похожа на пещеру. В одном месте она обвалилась. Часть земли много лет назад сорвалась со стены и рухнула в глубину, где тьма была такой густой, как деготь в котле.

Место это обмыло водой. Кен заметил, что иногда вода поднималась гораздо выше того уровня, на котором он сейчас сидел, робея, нервничая и напряженно прислушиваясь к каждому звуку и каждому хлюпанью. Будем рассуждать логично, приказал он себе. Стоит сухой сезон, сказала Джоан. Им повезло, что у них в запруде есть вода. Дядя Боб добавил, что их ручей на самом деле родник. Возможно, в дождливую пору, зимой например, родник превращается в ручей, вода разливается, просачивается в шурф и уходит на много футов вниз, под жижу. Если бы сейчас были дожди…

– Я бы утонул. Умер.

Кену стало страшно. Умер, как дедушка. Как тетя Пру. Как Питер Кэррол, который упал из автобуса.

– Кен, я спускаю веревку.

Кен осветил фонариком мрак, откуда когда-то рухнул кусок земли. Это место выглядело так, будто какое-то необычное, огромное, подземное существо, которое любило есть землю, откусило кусок шурфа. Кену казалось, что он видит следы зубов, слышит, как щелкнули челюсти, хрустели зубы, перетирая породу. Это существо отгрызло от стены шурфа кусок в четыре-пять футов, но потом у него, по-видимому, затупились зубы.

– Кен, можешь дотянуться до веревки?

Свет упал на породу, промытую водой за многие-многие годы. Она была какого-то серого или, скорей, песчаного цвета. Кен не мог оторвать от нее глаз.

– Кен, я уверен, что веревки достаточно. Она на дне. Не держи ее там, парень. Иначе твои орешки размокнут. Кен!

– Да, дядя Боб.

– Ты меня слышишь?

– Да, дядя Боб. Веревка здесь. Она достаточной длины.

– Тогда надевай ее. Продень петлю себе под мышки.

Кен был в растерянности. Он хотел еще что-то сказать, но позабыл, что именно.

– С мальчишкой что-то неладное. Он, наверное, ушибся… Что происходит там, внизу?

– Дядя Боб, – вдруг взорвался Кен, – вы стали богатым!

– Я… что?

– Богатым, богатым! Здесь, внизу, золото.

– Ради бога, парень, думай о веревке. Надевай петлю.

– Здесь золото. Я его вижу. Крупинки золота в породе. Тысячи крупинок, и все сияют. Честное слово, дядя Боб. Правда!

– Будь там даже королевские драгоценности, парень, мне плевать на них. Надевай веревку. Сейчас же!

– Послушайте, дядя Боб. Это шурф китайцев. Мне он снился. И во сне было сказано: еще четыре фута. Только получилось все немного по-другому. Золото не на дне шурфа, а в его стене. На глубине в четыре фута. Они пропустили его, когда копали вниз.

– Надевай веревку!

Приказ сменился криком тревоги. Дядя Боб, по-видимому, поскользнулся, но каким-то образом удержался на ногах, однако на шурф вдруг обрушился град камней, а от стен стали отскакивать кусочки грязи, которые, падая вниз, взметнули целое облако пыли, закрывшее прямоугольник света. Кен сжался, втянув голову в плечи, и на него посыпались осколки камней, кусочки грязи, заплесневелая листва, сучки и колючки. И снова крик:

– Кен! Кен! Как ты там?

Он был не в силах ответить, потому что его завалили тысячи комочков грязи, похожих на песчинки, пыль и беспрерывный шорох и стук, а тот мир, который был освещен солнцем, был так далеко, что он, не хотел иметь с ним ничего общего. Этот мир засыпал его грязью, а когда начинал разговаривать, то кричал, спорил и лгал. Он оставил без внимания его слова о чудесном открытии и ничего не ведал о противной боли у него в груди.

И тогда он заплакал.

Дядя Боб, дрожа, припал к земле, возле края шурфа, но все же на расстоянии фута-двух от него. Он уже было решил, что все кончено, что он тоже надает, но ему удалось схватиться за обрубок куста ежевики, из-за чего он колючками порезал себе правую руку. Если бы он упал, подумал он, он бы разбился. Мужчине ведь не подпрыгнуть так на подушке из перегноя-, как мальчику.

– Он все еще там, – тяжело дыша, произнес он, – Я слышу, как он плачет… Моя рука…

Тетя Кэт побледнела и вся дрожала.

– Что там такое? Какие королевские драгоценности? О чем ты говоришь?

– Ерунда, – вздохнул дядя Боб.

– Это неправда, милый.

– В чем дело, папа?

Затаив дыхание, он сделал еще два шага назад, потом потоптался, чтобы проверить, держит ли его земля, и опустил руку, пачкая рубашку алой кровью.

– Этот ребенок и святого из себя выведет! Если бы он только слушался меня, я бы моментально его оттуда вытащил.

– Что ты скрываешь от нас, милый?

Что-то странное мелькнуло у дяди Боба в глазах, но никто, в том числе и сам дядя Боб, этого не заметил, а если бы и заметил, все равно не обратил бы внимания.

– Он говорит, что нашел золото. Чепуха, конечно.

Они уставились на него во все глаза.

– Откуда там может быть золото? Даже русло ручья трижды перевернули кверх дном. Трижды! Нет там никакого золота. С нами ничего подобного случиться не может. Зачем обращать внимание на впавшего в истерику ребенка? Он и в жизни-то своей не видел золота.

Но выражение его лица менялось; в глазах разгорался огонь. Его жена молчала; молчали дети; даже Фрэнси не произнесла ни звука. Руки его были в непрерывном движении, что было так не похоже на него; он забыл про свои порезы. Потом задвигались ноги, он не мог устоять на месте.

– Но человек наделен инстинктом верно? – чуть заикаясь, спросил он. – Этот инстинкт живет в нем. Есть в человеке и чувство. Иногда мы знаем то, о чем нам никогда не говорили. Вот, например, золото. Даже при одном упоминании о нем кровь в жилах начинает бегать быстрее. Даже ребенок способен распознать золото, хотя никогда раньше его не видел. Мальчишка прав, знаешь? Прав инстинктивно. Я тоже это чувствую. Чувствует и он. – Язык его перестал поспевать за мыслями, слова стали неразборчивыми, он замолчал.

Непонятно почему, но Джоан вовсе не понравилась происходящая в отце перемена.

– Мамочка! – сказала она, схватив мать за руку, но когда мама посмотрела на нее, она заметила, что и у мамы какой-то странный вид.

– Мы теперь богатые, – возбужденно засмеялся дядя Боб. – Именно мы, а не кто другой. Золото там. Я чувствую его. Всем телом. Мальчишка нашел золото.

– Подожди, папа, – в полной растерянности остановил его Хью. (Он не понимал, что происходит.) – А как же Кен, папа? Ты должен вытащить Кена. Давай я схожу к Бэйрдам. Без чужой помощи нам его не вытащить.

– Кен внизу в норе! – закричала Фрэнси. – Мне не нравится, что Кен внизу в норе!

– Я иду за помощью, – объявил Хью, – Я не хочу, чтобы Кен сидел в Лисьей норе.

– Никуда не ходи! Если мне не нужны были Бэйрды раньше, то теперь я нуждаюсь в них еще меньше. Мы поднимем его, когда придет время. У него все в порядке. Ничего с ним не случится.

– Но, папа… Ты сам сказал, что дно может опуститься.

– Если оно до сих пор не опустилось, то и дальше не опустится. – Дядя Боб стоял подбоченившись, лоб нахмурен, с обеих сторон рта глубокие борозды.

– Мам!

– Да, Хью?

Когда она повернулась к нему, картина была та же самая: как-то непривычно выглядели ее рот, глаза и лоб. Человеку с такой маской на лице объяснять что-либо бесполезно. Протест замер у него на губах, не превратившись в слова. И мама не спешила с ответом. Она смотрела на него, но его не видела. Она даже не заметила, что Джоан отпустила ее руку и готова была вот-вот заплакать.

Детям стало страшно. То, что происходило, им явно было не по душе.

Мама и папа куда-то исчезли, забыв о детях. Они были все вместе в порубленных секачом зарослях ежевики, все поцарапанные, в разорванной одежде, но дети и взрослые стали друг другу чужими. Мужчина засмеялся, почти смущенно; женщина посмеивалась.

– Теперь я могу пойти и купить все, что моей душе угодно, – сказала она.

– Никакой борьбы за существование, – заявил он, – никаких глупых стишков на глупых рождественских открытках. Никаких больше усмешек на лице моей драгоценной сестрицы.

– Они вовсе не глупые, твои рождественские открытки, – возмутилась Джоан. – Они очень даже красивые.

Мужчина и женщина посмотрели друг на друга и обменялись странной-престранной улыбкой.

– Мы стали богатыми.

– Что значит «богатыми»? – заверещала Фрэнси.

До ушей Кена снова донесся голос сверху:

– Ты обвязался веревкой?

Он не ответил и только поигрывал лучом фонаря, наслаждаясь мерцанием вкраплений. Это было прекрасно.

– Послушай, молодой человек, твоя мама не очень-то обрадуется, когда я расскажу ей, как ты себя вел!

На мгновение Кена охватил страх.

– Я не виноват в том, что очутился здесь, – возразил он. – Виноваты вы.

– Не будем говорить о том, кто виноват. Ты что, хочешь остаться заживо погребенным в этой жиже? Счастье не вечно. Пойдешь на дно, как кирпич.

Голос был суровым, и Кен удивленно поднял глаза. Не похоже на дядю Боба, но силуэт в прямоугольнике света оставался прежним: та же голова, те же плечи. Однако что-то в его словах, в его тоне напомнило Кену его мать. Смотреть наверх было трудно.

– Я не могу надеть веревку, – мрачно заявил он.

– Говори громче. Я не слышу.

– Мне больно. Я не могу надеть веревку.

– Ты, должно быть, крупнее, чем мне казалось. Я сделаю петлю побольше.

– Мне больно.

– Что?

– Мне больно. Больно.

– Не может быть. Только не сейчас, пожалуйста.

– У меня болит грудь. Я посмотрел, она вся в синяках. Прямо черная. И болит все больше и больше.

Голова и плечи исчезли. Их не было долго. Полминуты, минуту, а то и целых две минуты.

Время тянулось, и Кена стало лихорадить. Нельзя сказать, что в шурфе было холодно, но зато как-то сыро и безмолвно. Стояла мертвая тишина: ни топота, ни шуршанья, ни хлюпанья.

Ему показалось, что все вдруг остановилось. С реальным, живым миром его связывала лишь составленная из длинных и коротких, из толстых и тонких концов веревка с петлей, которая падала с неба к его ногам, как свисает со столба оборванный телефонный кабель, когда все телефоны в округе перестают работать.

– Я пытаюсь втолковать вам, дети, – сурово наставлял их дядя Боб, – что мы ни к кому не можем обратиться за помощью. – Он стоял подбоченившись и смотрел на них свирепым взглядом, а лоб его, как и прежде, бороздили морщины, – Ни к кому, – повторил он, – в том числе и к нашим лучшим друзьям. Золото находится на территории речного заповедника. Частично это – наша земля, но целиком она нам не принадлежит. Земля вдоль ручья и на двадцать два ярда с каждой его стороны принадлежит государству. Разумеется, если строго следовать закону. Но если она принадлежит государству, значит, ею может пользоваться любой Том, Дик или Гарри при наличии у него разрешения вести раскопки, то есть явиться сюда, сделать заявку, а коли заявка сделана, значит, можно приступать к разработкам. Старатели могут застрять здесь на долгие годы, построить дороги и плотины, воздвигнуть дома. Они могут покупать землю акр за акром, и всего за несколько центов она будет принадлежать им почти двадцать лет. Таков закон, а спорить с законом нельзя. Вам это известно не хуже меня. Вы учили про старателей в школе. Вы знаете, на что они способны. Они способны почти на все.

– Но, папа… – заныл Хью.

– Никаких «но»! Как только люди учуют запах золота, они хлынут сюда сотнями. Делая заявки, они будут обносить наш ручей колышками на многие мили вверх и вниз по течению. А у меня есть разрешение на старательские работы? Нет. И сумею я его получить, в лучшем случае, в середине будущей недели. Сейчас праздник. Все государственные учреждения закрыты. А как только о нашей находке узнают, тут набежит столько народу, что самого себя не отыщешь. Наш дом, вполне возможно, перестанет быть нашим. Явись кто-нибудь с законным разрешением на старательские работы на нашем участке, мы потеряем всякие права на дом. Стоит Фрэнси увидеть чужого человека, она ему тотчас же все выболтает. Такой малышке рта не заткнешь. Ей не объяснишь, что болтать нельзя. Она просто не поймет. Мы не можем позвать Бэйрдов. Мы не можем обратиться в полицию. Не можем даже доктора пригласить. Мы должны стоять до конца. Как в осаде. Никто не имеет права покинуть это место, пока я не получу лицензии.

Он тяжело дышал. Руки у него дрожали.

– Там внизу целое состояние. Это – месторождение, которое ищут восемьдесят, а то и все сто лет, я сам не знаю сколько. Вот почему этот ручей неоднократно промывали. Вот почему они вернулись сюда в годы депрессии, в тридцатые годы, когда человек был готов стать рабом за кусок хлеба. В этом ручье часто находили золотоносный песок; можете сами отыскать его в один прекрасный день, потому что порой его, оказывается, вымывает из шурфа. Но не ради песка столько раз велись здесь старательские работы. Из него и за месяц не наберешь того, чего стоит один рабочий день. Нет, они искали месторождение, искали золотоносный пласт, а он оказался здесь. Пласт может расходиться в разных направлениях. Может быть длиной всего в несколько футов, а может и в полмили. Не знаю. И никто не знает. Мы сидим на вершине богатства, и я никому не собираюсь уступать этого места. Неужто вы не понимаете, что это значит? Это значит, что вы сможете иметь все, что пожелаете. Только назовите, и оно ваше! Дом, в котором будут лестницы. Велосипеды с фонариками. Кровати с резным изголовьем. Новый быстроходный «мерседес». Университетское образование. А вы ведете разговоры о том, чтобы позвать кого-нибудь на помощь! Вся помощь, что нам нужна, находится там, внизу, у нас под ногами.