Текст книги "Раса и Красота"

Автор книги: Айван Равн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Айван Равн

РАСА И КРАСОТА

Мы преклоняемся пред красотой где только можем, и ищем её повсюду, увековечивая в бессмертных произведениях искусства, позволяя ей определять наш выбор и нашу судьбу. Боги дали нам восхитительную возможность наблюдать красоту творения и самим пытаться выражать её, самим представая, хоть и не столь гениальными, творцами. Красота, в то же время, коварна в своём обмане, заставляя преклоняться пред носителем, а не созидателем. Как иначе, как не храмом, называть заведения, в которых мужчины с благоговейным исступлением наблюдают за движениями потных тел обнажённых танцовщиц, прожигая свои деньги на эстетическое удовлетворение, видя в нём –подсознательно хотя бы– некую почти что религиозную потребность в приобщении к красоте женского тела!

Красота превращается в товар, и ею торгуют с рекламных биллбордов, экранов телевизоров и страниц глянцевых журналов. В виду ряда естественных причин, проистекающих из самой природы красоты – для нас всегда столь загадочной и мрачной в могущественной энигме своей – красота становится средством для манипулирования. И как во всякой торговле, для красоты, как товара, создают искусственно некий эталон, долженствующий отвечать интересам монополистов, которыми в нашу эпоху глобализма и консюмеризма предстали именно западные капиталисты, распространившие свои влияние и культуру и на восточные страны, привнеся туда нормы, принципы и суждения, тем странам абсолютно чуждые, но привитые в результате насаживания на экономико-политическую иглу упомянутого глобализма, нацеленного на размытие национальных и расовых рамок из соображений создания единого всемирного рынка, где всё – идеи, цены, красота, чувства, вкус – повинуются одинаковым правилам и должны соответствовать установленным эталонам для того, чтобы служить одной цели – хорошим продажам. Но эталон становится идеей, а идея превращается в ложный идеал, и вот уже мы имеем общий «стандарт» красоты, неизменно западный, захватывающий ума и сердца, вытесняющий расовую красоту. Так, что мы часто и не задумываемся, почему то или иное признаём мы «красивым» или «правильным», что было бы, в действительности, верно, не находись мы в обществе, где на наши разум и волю постоянно оказывают влияние извне с целью манипулирования массовым сознанием, в результате чего многие идеи и чувства, которые мы имеем, не исходят напрямую из нашей души, а признаются за истину лишь в виду самообмана разума, на который толкают нас изо дня в день, из часу в час без нашего осознания этого.

Так, уже и видим мы, что кореянки спиливают себе скулы и подбородки в погоне за более «европейским лицом», удлиняют и заостряют носы, японские девушки красят волосы в светлый цвет и делают операции на ногах, чтобы они казались «прямее», а китаянки искусственно увеличивают размер глаз, удаляя монгольскую складку. Европейки вкалывают ботокс куда только можно и куда нельзя, чтобы их груди, бёдра и губы были до нелепого большими, носят линзы для того, чтобы изменить цвет зрачков с карего на голубой, и худеют до такой степени, что вместо «осиной талии», к которой они так стремятся, мы получаем уродливый спинной хребет, напоминающий высушенную гадюку, и впалый живот, наводящий на размышления о том, что внутри под ним совершенно пусто, а перед нами – не кто иной, как скелет, обтянутый кожей, что смотрится особенно нелепо с уже упомянутыми огромными грудями и бёрдами. В какой-то момент образ высокой, длинноногой, светловолосой европейки с голубыми глазами, большой грудью и стремящимся к нулю расстоянию между животом и позвонком получил всемирное обожание, и для этого нет других объективных причин помимо умелой пропаганды торговцев «красотой», наживающихся на индустрии «подгонки под эталон», результатом которой явилось то, что многие перестали обращать внимание на красоту расовую, пренебрегая теми аспектами красоты, которые составляют неизменное преимущество пред таковыми усреднённого «эталона», напоминающим теперь гипертрофированную карикатуру на то, что когда-то считалось красотой. К счастью, в последнее время наблюдаю я тенденции к снижению уровня обобщённости в отношении обозначенной мной категории, и часто вижу примеры того, как расовая красота вновь постепенно занимает своё место на заслуженном пьедестале. Тем не менее, я считаю своим долгом помочь ей утвердиться на пьедестале этом самом, с тем, чтобы и в других упрочить осознание значимости её, и, по мере возможности, сомневающихся – убедить, а убеждённых – усомнить. Вместе с тем, я в праве здесь критиковать те аспекты, которые мне с эстетической точки зрения представляются непонятными и бессмысленными, и значительную часть уделю я критике красоты европейской, поскольку слишком много слышу разговоров в пользу последней, и совсем мало – иной. Здесь же, выступая как художник, я нацелен подвергнуть стандарты обстоятельной критике, обосновав без ухищрений, что считаю я привлекательным, а что – безобразным, так что и читателю это поможет поразмыслить над предметом самостоятельно, не принимая что-либо как данность, а употребляя подробный анализ, который есть основа философии и всякой разумной деятельности вообще.

Я не имею здесь определённой политической или идеологической повестки дня. Не будем, поэтому, уподобляться плутам, которые, преследуя свои корыстные цели, столь часто в антропологических исследованиях прибегают к такому дешёвому пропагандистскому приёму, как противопоставление крайностей, когда сравнивают наиболее красивых представителей расы, которую хотят возвысить, с самыми неказистыми представителями расы, которую они хотят принизить. Если бы мы поставили задачу сравнить всех представителей каждой из рассматриваемых рас друг с другом, мы должны были бы сравнивать самых красивых – с самыми красивыми, самых безобразных – с самыми безобразными, и всех, кто посередине – соразмерно их положению на данном спектре. Я, однако, не изберу ни первый путь, ни второй, а пойду путём третьим, который мне кажется наиболее приемлемым в рамках данной работы. Я буду отдельно рассматривать разные аспекты красоты, уделяя внимание тому, как они проявляются в той или иной расе в большей или меньшей степени, одновременно рассматривая, каким образом эти аспекты переплетаются друг с другом и образуют то, что мы именно и называем «расовой красотой». Ну и, разумеется, необходимо мне заранее отметить и то, что рассматриваемая в данном труде красота – исключительно женская. Как отметил Штрац, «женщина представляет нам род в несравненно более чистой форме», что несомненно является правдой, хотя я слукавлю, если скажу, что моё желание описывать красоту именно женскую не было помимо прочего обусловлено тем, что гораздо чаще присматриваюсь я именно к красоте женской, нежели мужской; и именно размышления о ней побудили меня к написанию настоящего изложения.

Здесь же считаю я своим долгом отметить и то обстоятельство, что меньше всего мне хотелось бы, чтобы данная работа хотя бы даже в самой малой степени способствовала восхвалению женщины. Здесь я – и я подчеркну это так, чтобы отпала всякая возможность иносказаний – рассматриваю не женщину, а её облик. Я рассматриваю сосуд, а не его содержимое. Неглубокое и весьма посредственное нутро женщины представляет предмет другого труда. Самой большой ошибкой было бы проектировать красоту видимого образа на запятнанную порочностью душу, и пусть моё предостережение убережёт пытливых искателей истины от всякого ложного толкования.

Не ставя своей задачей подробные исследования расовых типов, каковые были предприняты уже неоднократно, я сконцентрируюсь на двух основных полюсах красоты – западной и восточной, или – на более узком плане – европейской и азиатской, хотя и другие некоторые регионы и расы будут тут упомянуты и не останутся обделёнными вниманием. Это я прошу иметь в виду во избежание нападок в том, что труд этот недостаточно подробен или пространен, ибо является он именно тем, чем я задумал его, и сказано в нём то именно, что я хотел сказать, не прибегая к чрезмерным отклонениям от заданной темы.

***

Прежде всего, скажу я о цвете волос. Чёрные волосы гораздо красивее смотрятся на светлой коже в виду того, что создают определённый контраст, тогда как светлые волосы, сливаясь по цвету с кожей, с эстетической точки зрения совершенно пресны. Это утверждение справедливо не только к белокурым волосам на белой коже, но и к русым волосам на коже смуглой. Рыжие и красные волосы могут красиво смотреться на светлой коже, но лишь если на той отсутствуют веснушки, ибо веснушки суть уродство, поскольку создают впечатление беспорядочности и цветового шума. Бывает так, что какие-то другие черты лица перевешивают эту черту в некоторой степени, так что общий образ не оставляет неприятного ощущения, но не оставляет сомнения, что без этой черты образ был бы гораздо привлекательней. Белая и светло-смуглая кожа определённо красива, поскольку бледность напоминает нам о смерти, а смерть, как известно, есть лучшее украшение женщины. И я готов защитить это утверждение не только лишь поэтически красивым предложением, но и указав на то обстоятельство, что жизнь неизменно ведёт к старости, а вместе с ней – и увяданию красоты молодости, тогда как за смертью же старение невозможно; смерть фиксирует образ, существующий до неё, не позволяя ему далее каким-либо образом чахнуть и терять свою красоту. Пускай даже и само тело подвержено разложению и гниению, это не в состоянии как бы то ни было повлиять на нетленность образа, запечатлённого, подобно фотоизображению, с моментом прихода смерти. Такой образ не знает старения, ведь образ стареет вместе с телом, а всему мёртвому – старение чуждо. В то же время, образ и не гниёт вместе с мёртвым телом, как можно было бы логически предположить, поскольку чем больше времени проходит с момента смерти, тем более отделяется образ от тела, к которому был привязан при жизни, в конечном итоге становясь абсолютно самостоятельным, не подверженным не только старению, но и всякого рода процессам, присущим телу post mortem. Но образ тесно привязан к трупу ещё тогда, когда признаки разложения не видны на лицо, а из явных видимых признаков смерти наиболее явственно выражается бледность кожи. В этой бледности мы наблюдаем красоту нетленной молодости, которую воспели в своих произведениях многие великие поэты, именно в смерти женщины и черпавшие вдохновение.

В то же время, даже слегка смуглая кожа на фоне чёрных волос кажется зачастую более светлой, чем таковой кажется белая кожа на фоне белокурых волос; кроме того, загорелая кожа на фоне светлых волос кажется совершенно неестественной, тогда как черноволосых девушек редко испортит умеренный загар. То, что абсолютно белая кожа редко бывает красивой, мы обосновываем её неестественностью, так как она встречается лишь у альбиносов, являющихся явлением весьма редким и совсем непривычным. Даже бледная кожа мёртвого тела имеет синеватый или фиолетовый оттенок. У темноволосых девушек, таким образом, в искусственном высветлении смуглой кожи отсутствует какая-либо нужда; смуглая кожа зачастую гораздо более привлекательна, чем белая – при условии, что она сочетается с чёрными волосами. Из вышеописанных же соображений, негритянки с излишне тёмной кожей, как правило, не так привлекательны, как их более светлокожие соратницы, не только в виду отсутствия контраста с чёрными волосами, но и банально по той причине, что их черты лица трудно различимы, поскольку игра света и тени на коже их менее выражена, чем на светлой. Среди негритянок, однако, встречаются и весьма красивые лицом, и они могут быть особенно привлекательными, если кожа их не очень темна, а в косметике они не используют ярких цветов. Затрагивая тему контрастности, замечу, всё же, что светлые крашеные волосы на фоне смуглой или тёмной кожи кажутся неестественными, и потому – ещё менее привлекательными, чем светлые волосы на белой коже, так что я не нахожу ничего красивого в том, когда смуглые кожей азиатки перекрашиваются в блондинок, отказываясь от великолепного чёрного цвета волос, который они должны ценить как важный дар. Чёрные волосы напоминают о вороньем оперении, и вместе с этим – о некой потаённой мудрости, которая присуща этой превосходной птице, воспеваемой в древних легендах всех великих народов – легенд о силе вечности такой же глубокой и таинственной, как завораживающий холодный блеск луны, отражающийся в мраке чёрных волос; белокурые же создают ощущение какой-то незаконченности, как если бы художник забыл добавить краску на почти завершённое произведение.

Когда наблюдаешь, как свет ложится на распущенные волосы азиатской девушки, в этих чёрных волнах хочется утонуть, без остатка погрузиться в них, как если бы они напоминали о первозданном мировом океане, который хранит в себе все тайны ещё неявленного, всю экзистенцию потенциального мироздания. Белокурые волосы, хотя и имеют золотистый оттенок, а не абсолютно белый, в виду светлости своей всё же напоминают нам о седине, приходящей со старостью, которая есть главный враг женской красоты. Кто скажет, что светлые волосы напоминают о солнце, тот пусть попробует выйти в полдень жаркого летнего дня, когда солнце находится в апогее своём, и посмотреть на это светило некоторое время; тут же он обнаружит, что солнечный свет неприятно режет глаза, а исходящий от него жар заставляет желать как можно скорее спрятаться в тень. Солнце в рассвете своём нисколько не красиво; оно восхищает лишь багровым закатом своим, ассоциирующимся с кровью. Потому и сравнение белокурых волос с солнцем не есть, даже в малой степени, аргумент в пользу красоты их; напротив, это ещё один аргумент в пользу их ущербности, отталкивающей и утомляющей – подсознательно мы бежим от неё, как от полуденного солнца, желаем спрятаться от неё в холодной ночи чёрных волн восточных волос, в контрасте с которыми кожа ещё и напоминает о снеге в безлюдном зимнем лесу, к которому хочется прильнуть всем своим естеством в бегстве от шумного мира человеческих забот и ненужного шума низменных социальных проблем, отвлекающих от единения с самим собой.

Кроме того, известно, что волосы становятся светлыми в результате выгорания на солнце, так что белокурость у нас ассоциируется с потерей, которая есть ущербность, если мы, конечно, не говорим о каком-либо гандикапе. Единственная причина, по которой белокурый цвет волос стал популярен – это пропаганда рекламщиков, которым гораздо выгодней убеждать наивных девушек перекрашивать волосы в светлый, нежели в тёмный цвет, так как темноволосых – большинство. Некоторые ещё могут возразить, что «белокурые волосы красивы, потому что редки», но как нераспространённость связана с красотой, решительно непонятно. Редко мы можем встретить женщин усатых, сиамских близнецов и людей, родившихся без рук и без ног. Но мы не восхищаемся этим основываясь на одном только факте, что это – какая-то редкость. Редкость сама по себе не указывает на ценность, так что это возражение мы пропустим как несостоятельное и абсолютно нелепое, к эстетике никакого отношения не имеющее. Кто концепт эстетический аргументирует через концепцию редкости, тот есть человек отчаявшийся, веских реальных аргументов абсолютно не имеющий.

Итак, тёмные волосы на светлой или слегка смуглой коже предпочтительнее, чем светлые волосы на любой коже вообще. Смуглая кожа предпочтительнее искусственно выбеленной или чрезмерно тёмной.

Тёмные, и в особенности чёрные глаза также представляются гораздо более привлекательными, чем голубые или зелёные. Отчасти, причина этого заключается в контрасте зрачка с белком глаза, но едва ли это определяющий фактор здесь, поскольку и зелёные зрачки контрастируют с бледной кожей и, естественно, глазным белком. Дело, вероятно, ещё и в том, что чёрный цвет глаз напоминает о столь любой мною ночи и тьме, в то время как голубой и зелёный – о ясном небе и летней зелени, которые неизменно нагоняют на меня хандру и тоску по прохладному дождю и мрачным осенним оттенкам. По этой же причине красивы карие, янтарные, серые и болотные глаза – они напоминают осеннюю листву, влажную от дождя землю и таинственный танец огня в ночном безлюдном лесу. Многие против карих глаз аргументируют тем, что цвет их является грязным и напоминает о нечистотах. В. Викернес приводит в своих «Речах» аргумент в пользу «грязности» карих глаз, указывая на то, что ген карих глаз превалирует над таковым голубых глаз, и «темнит» голубоглазость подобно грязи, мутнящей светлую воду. Но используя другую аналогию, точно так же можно сказать совершенно обратное – подобно золоту, алхимически облагораживающему другие металлы, ген тёмных глаз облагораживает светлоглазость. Как и аналогия Викернеса, это – полнейшая чушь, поскольку генетика гораздо сложнее и выше столь банальных аналогий. Если же, в прочем, кому-то не нравится карий цвет глаз и кажется «грязным», он ничего не способен возразить против того благородства и почти ритуальной чистоты, что наблюдаются в бездонно-чёрных глазах, встречающихся в основном среди представителей монголоидной расы. Мусульмане смогли прочувствовать мрачную энигму чёрных зрачков, что нашло свое выражение в концепции гурий – райских черноглазых дев, ублажающих в Раю праведников.

Тут уж я вынужден разочаровать горе-антропологов, работающих не столько на науку, сколько на дешёвую и абсолютно безвкусную пропаганду (против качественной я, в прочем, ничего не имею!), заявляющих об «исключительности» голубого цвета глаз как «истинно европейской» черте. На деле же, абсолютно ничего уникального и особенного в голубом цвете глаз нет – точно так же, как среди европейцев, он встречается у евреев-ашкеназов, и самых различных народов Ближнего Востока и Центральной Азии – таждиков, памирцев, ливанцев, сирийцев и др. Ганс Ф.К. Гюнтер, которого я с удовольствием цитирую в работе «Ариец как миф о сверхчеловеке», совершенно блистательно отмечает, что белокурость, наравне со светлоглазостью, не есть исключительно нордическая черта, и присуща также и восточным балтам. Что уж говорить – белокурые встречаются даже среди уйгуров, проживавших в западных провинциях Китая.

Продолжая тему глаз, также отмечу, что азиатский разрез глаз с их монгольской складкой (эпикантусом) гораздо более привлекателен выпученных глаз европеоидов. Отсутствие же у большинства европейцев эпикантуса, вообще, кажется мне необъяснимым недоразумением, учитывая, что у азиатов он выполняет, среди прочего, функцию защитного аппарата, долженствующего охранять глаза от ветров, солнечной радиации на больших заснеженных пространствах и других враждебных окружающих условий, которые точно так же распространены в Европе, как они распространены в Азии. У некоторых европейских народов, в прочем, эпикантус распространён, хотя и не так широко, как у азиатов, и выражен не так явно. Эпикантус встречается среди скандинавов (и в особенности – исландцев), ирландцев, поляков, и др. Конечно, сюда мы отнесём и все уральские народы, проживающие в Европе: венгры, финны, эстонцы, саамы; среди неевропейских народов также отметим, безусловно, и латиноамериканцев, среди представительниц которых наблюдаются часто очевидные азиатские черты. То, что благородные мадьяры и тюрки, попав на западные территории, в процессе частичного смешения с европеоидами, потеряли некоторые монголоидные черты лица – трагедия; но и при этом их восточное происхождение, всё же явно прослеживающее, ставит их заметно выше коренных европейских народов.

Отсутствие эпикантуса у европеек является причиной большого количества складок на веке, по крайней мере, таковые имеются в верхней и нижней его частях, что напоминает морщины. Азиатское веко – гладкое, как поверхность спокойного озера; веко же западное похоже на испещрённый бороздами земельный бугор. Европейское веко, потому, безусловно уродливо; оно не только дисгармонично, но и морщинами своими вызывает в нас образы старения, немощности. Выпуклость же глаз, столь часто представляемая как нечто эстетичное, на деле в высшей степени неэстетична – эти самые выпуклые глаза навевают мысли о человеке без кожи, подобно рисункам, наблюдаемым в книгах по анатомии, поскольку именно в изображениях абсолютно бескожных людей мы и обнаруживаем выпуклые глаза в виду отсутствия век. А в это самое время японские девушки толпами ломятся в клиники и делают на своих глазах операции, чтобы заполучить это мерзкое «двойное веко»! Очевидно, они не обладают никаким пониманием красоты; женщине концепция красоты и эстетики вообще чужда – всякое представление о красивом у женщины появляется лишь с подачи мужчины, тогда как внутреннего ориентира нравственной или эстетической ценности у неё нет a priori. Тем обиднее смотреть, как дурят им головы рекламщики и эти бездумные поклонники выдуманной ими же абсурдной «западной красоты», подпитывающейся лишь необъятными амбициями глобалистических толстосумов, в своём понимании красоты стоящими так же низко, как и любая женщина. Ведь все эти нелепые операции выполняются наивными девушками лишь для того, чтобы походить на какую-нибудь знаменитость из телепередачи или на фотомодель с рекламного плаката; а вовсе не с тем, чтобы соответствовать собственному внутреннему идеалу красоты.

Мне сложно представить, когда и как монгольская «узкоглазость», служащая крайне важной практической цели и выглядящая исключительно эстетично, стала вдруг восприниматься как нечто менее желанное бесполезной европейской «пучеглазости». Я читаю про азиатских девушек и молодых людей, делающих операции на глазах для придания им более «европейского» вида, и честно не в состоянии уразуметь, может ли решиться на нечто подобное здравый ум, не травмированный рекламой европейских идеалов¹, выгодных лишь хирургам и торговцам индустрии так называемой «красоты», с красотой как таковой не имеющей ничего общего. В прочем, большие глаза с чёрными зрачками, которые мы можем наблюдать, например, у арабских женщин, красивы также засчёт упомянутого выше контраста зрачка с бельмом, который особенно выделяется при широком разрезе глаз, хотя, поскольку контрастность как таковая не является столь значимым фактором при создании определённого эстетического впечатления глазом, как именно разрез, мы всё же отдадим предпочтение азиатским узким чёрным глазам; на втором месте пусть будут средневосточные и латиноамериканские, на третьем же – европейские.

Азиатские брови отличаются от западных утончённостью в самом прямом смысле – они тоньше и изящнее; в них меньше волос, и, в отличие от европеек, чьи брови порой напоминают густые заросли, азиатская женщина не нуждается в выщипывании бровей, чтобы её лицо выглядело эстетично – оно предельно эстетично и без этого. Повышенная растительность на лице вообще есть признак повышенного уровня мужских гормонов, а ни одну женщину не красит мужественность. То, что европейская женщина и в ряде других аспектов более мужественна, будет ещё раскрыто ниже.

Что касается формы носа, то и тут безо всяких раздумий следует отдать предпочтение восточноазиантскому носу. Европейский нос до беспорядоченности многообразен, и часто многообразие это – далеко не в лучшую сторону. Так, встречаем мы слишком длинные, слишком короткие, горбатые, вздёрнутые, крючковатые носы у европейцев, от чего кажется, что использовал их Господь для того, чтобы набить руку, дабы впоследствии сотворить совершенство. Одновременно с этим, у, например, негритянок, носы часто слишком широки и/или слишком коротки. Совершенство же есть, без сомнения, нос азиатский, вылепляемый Творцом, кажется, по паре-тройке эталонных образцов, затем лишь слегка видоизменяющийся Им, чтобы и при этой образцовости неизменно сохранялась природная индивидуальность, которая у европеек проявляется в вопиющей хаотичности, веющей отсутствием всяческого эстетического начала, а у азиаток – законченном совершенстве форм, восхищаться которым можно целую вечность, которой, кажется, и то не хватит для постижения всего гения, сотворившего нечто подобное. Определённо, у представительниц восточноазиатских народов, при этом, наблюдается меньшее разнообразие, и потому – большая эталонность, или, если хотите, аккуратность; у представительниц же южной и средней Азии можно встретить носы с горбинкой, а также носы более тонкие или длинные, чем таковые у, скажем, японок или кореянок, что не говорит о какой-либо небрежности в образе, поскольку и при этом почти всегда общий облик в удивительно высокой степени соответствует метафизическому идеалу безоговорочно утончённой женственности образа. Им мы противопоставляем длинные носы европейцев, с давних времён считающиеся в Азии уродством, и на японских гравюрах можно наблюдать, как гипертрофированно подчёркивали эту черту при изображении пришлых иностранцев.

Не только в форме носа, но и в других очертаниях лица азиатки демонстрируют большую утончённость и плавность, нежели европейки, которым свойственна некая угловатость и резкость в чертах лица, которые суть, как мы прекрасно знаем, мужские, а отнюдь не женские черты. Так, зачастую и по тому, сколько на черепе угловатостей и шероховатостей, можем мы определить, принадлежит он женщине или мужчине. Впалые скулы и прямоугольный подбородок безобразны сами по себе, но сопоставьте такое лицо с изяществом азиатского лица с закруглённым подбородком, плавными изгибами профиля и безупречным овалом, и вы осознаете всё превосходство последнего над первым. Особая ирония здесь состоит в том, что бледность кожи, которую я столь превозношу выше, часто выступает негативным фактором для чрезмерно истощённых европеек, у которых так часто демонстрируется недостаток в виде впалых щёк и глазниц. Бледность кожи подчёркивает эту впалость засчёт того, что тень на ней кажется более глубокой, делая и без того непривлекательную угловатость ещё более выдающейся, а лицо кажущимся ещё более мужественным. Таких смуглая кожа, однако, делает не столько более красивыми, сколько менее уродливыми. Совершенные линии восточного лица же одинаково прекрасны как при белоснежной, так и при смуглой коже.

Равно как и большие носы, большой рост также далеко не всегда – и даже практически никогда – является украшением для женщины. Ведь большой рост ассоциируется у нас со взрослостью, в то время как все мы знаем, что женщина более красива в молодости и юности. Небольшой рост ассоциируется у нас именно с юностью этой самой, и молодых девушек мы зачастую предпочитаем уже взрослым женщинам, хотя бы даже и в чертах их лиц, и в очертаниях их фигур находилось большое сходство, ибо самой природой заложено в нас влечение к молодости. В виду своего небольшого роста азиатки кажутся почти всегда моложе европеек одинакового с ними возраста, и это, бесспорно, делает их более привлекательными и желанными. Из этих же соображений, малая и средняя грудь обычно привлекательней груди очень большой; в то же время, отсутствие груди не является красивым, так как влечёт нас именно молодость, а не незрелость. Перезрелость тоже не является плюсом, а именно мысли о перезрелости навевают нам большие груди. Большие груди также ассоциируются с материнством, в то время как подсознательно мужчина ищет себе, прежде всего, любовницу, а только потом, если это вообще имеет место, – мать для своего будущего ребёнка, и потому естественно ощущает природную склонность к очарованию небольшими грудями, которые с аспектом любовницы именно и сопоставляются. В этом свете ещё нелепее видится повальное увлечение большими грудями европейками, прибегающими ко всему возможному, чтобы превратить свои чаши женственности в коровьи вымена. Азиатская же грудь почти всегда – в высшей степени изящна, аккуратна и молода.

Мне могут, конечно, возразить, что, поскольку грудь является вторичным половым признаком женщины, большая грудь должна была бы быть более привлекательна для мужчины. Но подобное возражение было бы в крайней степени необдуманно и даже нелепо. Ведь то обстоятельство, что нечто являет собой вторичный половой признак, ни в коей мере не свидетельствует о том, что его больший или меньший размер служит большему или меньшему половому притяжению. Рассматривая женскую грудь, мы должны иметь в виду, прежде всего, форму груди и соска, которые и свидетельствуют о степени развития груди. И именно большие груди по большей мере обнаруживают то, что представляет собою именно «перезрелость»; зрелость же в основном прослеживается именно в грудях меньшего размера. Справедливости ради должен отметить, что встречаются и действительно восхитительные примеры больших грудей, но это – груди, по форме своей схожие с формами малых, зрелых грудей – некоторая заострённость сосков и вздёрнутость груди в противовес обвисшей – материнской или состарившейся. Поскольку аккуратность и умеренность наблюдается в основном в груди молодой, зрелой, средних размеров, её мы и предпочтём малой – незрелой, или большой – перезрелой, признавая, всё же, наличие неоспоримых исключений.

Нельзя в нашем изложении и обойти стороной такую тенденцию, сейчас широко распространённую на Западе и приобретшую определённую, хотя и не столь сильную, популярность в Азии, как бритьё подмышек и паховой области. И может показаться странным, что вообще такая тема заслуживает отдельного рассмотрения, однако я не могу промолчать в этом отношении, наблюдая, как без видимых на то причин «безволосость» возводится в ранг обязательного эталона, а совершенно естественная небритость в упомянутых областях подвергается остракизму и насмешкам. В действительности, процедуры депиляции существовали ещё со времён древней истории, но никогда они не признавались обязательной «нормой», никогда они не превозносились как необходимый «идеал» до второй половины XX века, когда мода на «бритость» вместе с капиталистическими веяниями «эталонной красоты» распространилась прежде – на Западе, потом – на Востоке². Откровенно говоря, мне совершенно безразлично, бреет ли женщина свои подмышечные и паховую области, или же нет; я только считаю достойными презрения тех людей, которые осуждают женщин, отказывающихся делать депиляцию или бриться, только на основании того, что «принято по-другому». Поскольку совершенно естественным, определённым природой, является наличие растительности в вышеобозначенных областях. В отличие от растительности на лице или на ногах, наличие или отсутствие таковой на подмышках или пахе, ни в коей мере не указывает на большую или меньшую степень мужественности или женственности, и в равной степени такая растительность является развитой как у представителей мужского, так и у представительниц женского полов, и так сохранялось на протяжении всего существования человечества. Хотя в самом бритье или депиляции я, повторюсь, и не вижу ничего предосудительного, отдавая отчёт в том, что и оно имеет определённые гигиенические и даже эстетические соображения, оно, как и обрезание, не должно и в самой малой степени носить оттенок обязательности, чтобы те, кто не желает стеснять себя рамками западных стандартов, не чувствовали себя из-за одного только факта небритости кем-то ущербным; напротив же, я считаю заслуживающим уважения то обстоятельство, что многие азиатки противятся западным веяниям и не избавляются от волос на подмышках; женщин с небритыми паховыми областями в Азии тоже гораздо больше, чем таковых в Европе, и их количество перевешивает количество бреющихся женщин, что не может не радовать.