Текст книги "Щепка"

Автор книги: Айра Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Айра Левин
Щепка

Часть первая
Глава первая

Начать следует с того, что утро понедельника оказалось вполне ничего – Гофманы, как всегда, выясняли отношения; д-р Пальм висел на телефоне, увещевая своего экс-пациента, что жизнь дается всего (один раз и тому подобное; прислуга Коулсов истязала один из хозяйских вибраторов; Лесли общалась в домовой прачечной с Филом, – а чуть позже... вообще грех жаловаться. В вестибюль вошла Макивой, с ней женщина – вылитая Теа Маршалл. Тот же овал лица, такая же темноволосая. Вероятно, на предмет квартиры Б на двадцатом этаже. Косметический ремонт там закончили неделю назад.

Он продолжил наблюдение. Они поднимались в лифте номер два. Второй монитор, стало быть... А она отлично сложена. Высокая... Грудь в порядке... Темный элегантный костюм... Нет, пожалуй светлый. Через плечо на ремешке сумочка, положила на нее руку, сама вся внимание – Макивой распространяется насчет встроенной системы кондиционирования в кухне, оборудованной "Поггенполем"... Посмотрела на него. Лет тридцать пять – тридцать шесть... Поразительное сходство.

Он вывел на спаренные экраны гостиную и спальню в 20Б. Она уже в прихожей. Идет в гостиную... каблуки по паркету – цок-цок! цок-цок!.. Со спины тоже неплохо смотрится. Подошла к окну. Мэдисон-авеню... На противоположной стороне низкие дома.

– В самом деле, вид прелестный, – сказала она. Голос мелодично-гортанный. Как у Теа Маршалл.

Обручального кольца не видно. Подумал, что вполне может быть замужем, наверняка кто-то есть. Так-так!.. Уже готов оправдывать ее – правда, неизвестно в чем, – сообразив, что ей нужна квартира и, возможно, снимет эту. Постучал по дереву...

Она повернулась спиной к окну, окинула взглядом комнату, улыбнулась. Вскинув голову, пошла... Смотрит в упор! Теа Маршалл... прямо на него. Перехватило дыхание.

– Какая забавная люстра! – сказала она. Над головой стеклянная тарелка с плавными изгибами – стиль "Арт деко". В хромированной по центру части – ее уменьшенное изображение, лицом вниз. Вся какая-то малиновая, смотрит с потолка сама на себя.

– В общем, да! – подала голос миссис Макивой, подходя к ней. – Такие люстры во всем доме. Дорогое удовольствие, конечно. Первоначально планировалось продать квартиры в частную собственность, позже было решено сдавать внаем, включив затраты в арендную плату. В конце концов, для съемщика все равно выгодно.

Плата за квартиру, безусловно, высокая, подумала она, но не запредельная. Направилась в прихожую, обернувшись, еще раз оглядела комнату. Белая... метров двадцать, может, двадцать два. Окно – большое, широкое. Паркетный пол. В стене, смежной с кухней, – окошечко-проем... Если в квартире все остальное на таком же уровне, придется принимать решение, как говорится, не сходя с места, тем самым осуществив рывок в комфортную жизнь. Вот только так ли уж необходимо расставаться с Бэнк-стрит? А хлопоты, суета, связанные с переездом?

Пошла в прихожую.

Кухня оказалась просто красавицей – пластик под орех, нержавейка, под навесными шкафами флюоресцентная подсветка, масса всяких удобных приспособлений. Квадратная... с огромным прилавком для готовки.

За кухней – ванна. Вообще сплошное сверкание, нечто сногсшибательное. Стены из черного стекла, всякие полочки, вешалки, крючочки тоже черного цвета, хромированная арматура. Сама ванна – огромная. Отдельно – душевая кабина. Над утопленным в стену шкафом – лампы дневного света. На черном стеклянном потолке такой же, как в гостиной, светильник. Тот же самый "Арт деко", только чуть поменьше.

В дальнем конце прихожей – дверь в спальню. Большая комната, не меньше гостиной, и тоже сверкает белизной. По левой стене сплошь стенные шкафы с дверями типа "аккордеон". Из огромного окна в глубине – еще один совершенно потрясающий вид. Кусочек желтеющего парка, край озера и крыша готического здания, что на Пятой улице. Рядом с окном, по правой стене, письменный стол встанет вполне. Кровать, конечно, за ним. Ничего, что напротив окна – лежи себе и смотри... Она вздохнула, переводя взгляд с собственного отражения в светильнике на миссис Макивой, застывшую в углу, рядом с дверью.

– Так получилось, что это первая квартира, которую я смотрю, – сказала она.

Миссис Макивой улыбнулась:

– Прелестная квартирка! Я бы такую не упустила. Они вернулись в прихожую. Миссис Макивой распахнула шкаф для белья.

Она еще раз обвела взглядом помещение. На Бэнк-стрит такое милое жилище, подумалось. Высокие потолки, действующий камин... Правда, с тараканами, с Джеффом – это два года – и с Алексом – это целых шесть...

– Я согласна, – сказала она. Миссис Макивой улыбнулась:

– В таком случае, прошу вас, вернемся в офис. Заполните необходимые бумаги, и сразу же начнем оформление.

* * *

Он извелся, ожидая звонка от Эдгара. Тот позвонил в среду, часов около шести вечера.

– Привет, Эдгар, – сказал он, выключая экраны. – Как ты?

– Терпимо. А ты?

– Нормально.

– Сентябрьская заявка в работе. Естественно, все зависит от того, как поведет себя рынок. В отношении дома вот что: попросил Миллза потолковать с Дмитрием еще разок по поводу вестибюля.

– Скажи, чтобы попробовал по-русски, – заметил он. – Мрамор пока еще здесь. Имею в виду те две плиты.

– Новые уже на подходе. Проконтролирую. Как только, так сразу. А у миссис Макивой появился вариант на 20Б. Я тебе говорил, что она свободна?

– Да, – ответил он. – Говорил.

– Значит так: Кэй Норрис, тридцать девять, разведена, старший редактор издательства "Диадема". Похоже, мила и тихоня. Репутация, отзывы – все по первому классу. Миссис Макивой говорит, хороша собой. Не расстается с кошкой.

– Кэй – это имя или инициал?

– Имя.

– Стало быть, Кэй Норрис...

– Совершенно верно. Записав на листке, сказал:

– Идеальный вариант. Скажи Миллзу, чтобы оказал ей максимум внимания.

– Скажу. Других новостей нет.

– Тогда пока, не буду тебя задерживать, – сказал он и нажал на рычаг.

Кэй Норрис... Подчеркнул жирной чертой.

– Старше, чем думал. Тридцать девять...

Теа Маршалл было сорок, когда она умерла. Он тяжело вздохнул.

Включил спаренные экраны. Ее гостиную вывел на "1", спальню на "2", как в понедельник утром. Спальня... Штор нет, солнце бьет – убавил яркость. В гостиной наоборот... Сделал поконтрастней.

Положив руки на консоль, прошелся взглядом по двум пустым комнатам. Рядом с ним, справа и слева, сверху вниз – мониторы. На голубовато-белых экранах мерцание – что-то там мелькает, кто-то там мельтешит.

* * *

Она позвонила Алексу в четверг вечером. Попросила забрать свои книги.

– Ах ты, Господи! Понимаешь, Кэй, начало семестра, запарка. Не потерпишь месячишко, другой?

– Извини, не могу, – ответила она. – Перебираюсь на новую квартиру. Так что, или забери их, или здесь оставлю. Между прочим, потеряла всякий интерес к архитектуре. Бог знает, почему.

Алекс ничего не знал о ее разрыве с Джеффом. Постарался проявить сочувствие:

– Хорошо, что переезжаешь. Замечательная в общем-то идея – начать все с белого листа. И куда?

Она объяснила:

– Буду жить на последнем этаже, прямо под крышей. Ист-ривер из гостиной – как на ладони, а из спальни – кусочек Сентрал-парка. Квартира такая светлая. И соседство славное – старинные низенькие домики, как на картинке. Музей Купера-Хьюитта совсем рядом, через дом.

– Тринадцать... два нуля... Мэдисон... – протянул он тоном, каким обычно сбивал ее с толку. – Это тот дом, что наособицу? Места занимает мало и торчит, как лучина, скорее даже, как щепка?

Она вздохнула и сказала:

– Да, он самый.

– Кэй, это же дом, где прошлой зимой в машинном отделении лифта у мужика оторвало голову. Вспомнила? Он там еще был завхозом, что ли? По-моему, в этой щепке еще трое или четверо откинули копыта – ни с того, ни с сего, а дом-то совсем новый, можно сказать, с колес. Я тогда почему адрес запомнил? Тринадцать с нулями – несчастливое число. Вот и не будь после этого суеверным... В программе новостей по ящику прямо так и сказали: "Тринадцать с двумя нулями на Мэдисон – роковое число". Еще что-то там говорили, но это я запомнил точно. Конечно, ты...

– Алекс, – сказала она, – знаю я все это. Камешки в мой огород? Намекаешь, что я с предрассудками?

– С чего ты взяла? Я только хотел сказать... в общем, и в мыслях не держу, что ты с предрассудками. Просто решил, чтобы ты об этом знала, если вдруг не в курсе.

– Книги, Алекс. Давай по теме.

Они договорились, что он заедет в воскресенье после обеда, упакует их, в течение недели перевезет. Попрощались. Она положила трубку.

Кассандра в брюках... Сплошной негатив, никаких положительных эмоций!..

Этот хозяйственник... Конечно, ужас! Но квартира все равно отличная. Алекс и ведущий на ТВ со своим блокнотом триллеров из жизни города ее решения не изменят. Три смерти, пусть даже четыре – это не много за три года. Двадцать этажей... По две квартиры на каждом – сорок семей. Конечно, не все семейные, но все-таки всякие там чады-домочадцы. Одни съехали, другие въехали... Обслуга... Арифметика какая-то!

Фелис потерлась о щиколотку. Она взяла ее на руки. Кисуля!.. Разлеглась на плече, мурлыкая.

– Ну, Фелис, тебе там понравится, – сказала она, зарываясь в пушистый мех. – Неизведанный мир, а тараканов нет и в помине. И поиграть тебе будет не с кем, моя глупыша! Это я так считаю, а вообще, кто знает...

Глава вторая

Мужчина в светло-голубом свитере обогнал ее, толкнул дверь из толстого стекла, придержал и, пропуская ее в подъезд, изогнулся дугой. Она несла две плоские коробки – одна на другой – с милыми сердцу хрупкими безделушками. Швейцар в это время усаживал кого-то с чемоданами в такси, из которого она только что вышла. Когда проходила мимо мужчины, задела его вытянутую руку. Улыбнувшись, поблагодарила. Он – голубоглазый, в общем-то красивый – показался ей совсем юношей.

На мраморном полу, у входа в швейцарскую, елозил на коленях рабочий, Тук-тук! Тук-тук? – не то выбивал плиту, не то, наоборот, уже прилаживал. Над дверями лифтов, на индикаторах красным высвечивалось – Б и 15.

Молодой человек подошел следом за ней к лифту и встал справа от нее. Она скользнула по нему боковым зрением. Стоит, подняв голову, и смотрит то на один индикатор, то на другой... В руках пластиковая сумка из серии "Благодарим за покупку" со всякой всячиной из супермаркета, Кроссовки "Рябок", джинсы, бледно-голубой пуловер, Хорошая стрижка, подтянут, ее роста, с рыжеватым отливом темно-русые волосы, Лет двадцать пять – двадцать шесть... Он повернулся к ней и сказал:

– Позвольте ваши коробки.

– Они не тяжелые, – ответила она. – Спасибо.

Он улыбнулся. Улыбка обворожительная... Во весь рот. На щеках ямочки, глаза сверкают.

Она улыбнулась в ответ, взглянула на индикаторы. Б и 15...

– Что там еще? – спросил этот очень молодой мужчина и направился к контрольным мониторам, мерцающим на стене вестибюля, выложенной мраморными плитками. За кадками с зелеными растениями...

Вошел швейцар, здоровяк, по имени Терри, в серой униформе, удивительно краснощекий. Когда была здесь последний раз, прощаясь, дала ему десять долларов. Он, взглянув на нее смущенно, сказал:

– Простите меня, что дверь вам не открыл.

– Ничего страшного, – ответила она.

– На пятнадцатом опять лифт держат, – сказал молодой человек.

Терри кивнул в сторону мониторов:

– Гофманы эти... – Наклонился, прищурился и ткнул в кнопку. Не отнимая пальца, давил и давил. Обернулся к ней: – Дмитрий только что подогнал вторую машину. Опять загружает.

– Не скоро, наверное, спустятся, – сказала она. – Надумали, должно быть, перекусить.

Молодой человек направился к двери на черную лестницу:

– Выясню, что там.

– Копуши... – откликнулась она, глянув на него поверх коробок.

По улице неслась полицейская машина с сиреной, мигая красно-белыми вспышками. Терри – уже наготове! – распахнул дверь настежь: в вестибюль вбегал любитель бега трусцой в хлопчатобумажном костюме с капюшоном.

– Спускаются, – сказал молодой человек, вернувшись. – Вы переезжаете в наш дом?

– Да, – ответила она. – В двадцатую Б.

– Я из тринадцатой А, – сказал он. – Пит Хендерсон.

– Очень приятно, – ответила она, улыбаясь ему из-за коробок. – Кэй Норрис.

В стороне бегун продолжал бег на месте, время от времени поглядывая на нее. Она перехватила его взгляд.

Он стал смотреть на рабочего. Тот по-прежнему что-то там выравнивал, постукивая. Бегуну лет сорок, подумала она. Запавшие щеки, выпирающие скулы, песочного цвета усы...

– Вы откуда к нам сюда?

– Бэнк-стрит, – ответила она. – Это в Гринвич-Виллидж.

Створки лифта разъехались в стороны. Из кабины выскочил ризеншнауцер на поводке и заскользил лапами по мрамору – женщина в голубом брючном костюме из хлопчатобумажной ткани в рубчик удерживала пса. Была она в темных очках с зеркальными стеклами и белой косынке. Мужчина, возникший следом за ней, был в таких же точно очках, в куртке военного образца, слаксах и бейсбольной шапочке. Догнал женщину. Они сплели пальцы рук и потащились за шнауцером на выход.

Она вошла в кабину лифта, обитую коричневой кожей, повернулась. Пит Хендерсон нажал кнопки 13 и 20, взглянув на нее. Она улыбнулась. Кивнул бегуну. Тот, нажав кнопку 9, тоже кивнул и повернулся к ним спиной. Вдоль позвоночника на серой ткани тренировочного костюма проступали темные пятна. Над дверью, в рамочке, мелькали цифры этажей. Перевела взгляд на видеокамеру в углу кабины. Нахмурилась... Конечно, эта аппаратура, возможно, вещь необходимая – кто застрял? почему? – но, с другой стороны, вызывает беспокойство – тебя видят, за тобой следят...

Кабина остановилась. Створки разошлись. Холл на девятом ничем не отличается от того, что на двадцатом, и на другом тоже: видела мельком. Везде – стол от "Парсона", зеркало в позолоченной оправе на стене в черно-белую шашечку, коричневый ковер. Мужчина в капюшоне пошел направо, в квартиру А... Створки захлопнулись.

– Окрестности знаю прилично, – сказал Пит Хендерсон, – если потребуется информация, прошу...

– Супермаркет напротив ничего? – спросила она.

– Вполне, – ответил он, – есть еще один, рядом. Слоуновский на Лексингтон. Там дешевле.

Кабина остановилась. Возник холл на тринадцатом. Ковер – коричневый, шашечка – черно-белая.

– Рада нашему знакомству, – сказала она.

Он повернулся, вытянув руку, ухватился за край створки и улыбнулся свой обворожительной улыбкой.

– С приездом! – сказал он. – Надеюсь, житье-бытье в этом доме вам понравится.

Он продолжал улыбаться и не давал захлопнуться створкам.

Она сказала:

– Мои коробки тяжелеют с каждой минутой.

– Увлекся! Извините.

Убрал руку. Створки поехали навстречу друг другу.

– До свиданья, – сказал он.

– До свиданья, – ответила она. Створки захлопнулись.

Она улыбнулась.

Приятный... подумала она, этот Пит Хендерсон.

Двадцать семь. Перебор... Явный.

* * *

Когда ушли грузчики, и мусор улетел в мусоропровод, расположенный на лестничной клетке, она умылась, налила себе стакан диет-пепси и подвергла свое новое жилище критическому разбору. В мягком свете угасающего дня вся ее мебель – смесь современной и викторианской – смотрелась вполне сносно. Она ожидала худшего. Если кое-что заменить, купив что-нибудь этакое в стиле «Арт деко», чтобы люстры хотя бы не казались такими неуместными, выбросить коробки, расставить книги по полкам, развесить картины, повесить шторы – эта квартира будет, безусловно, лучше, чем старая. А какой потрясающий вид из окон! А кухня с ванной? Да здравствует «благословенный покой»! И никаких мемуарных сожалений – вот так! Жаль, конечно, что нет камина. Его будет не хватать. И ей, да и кисуле тоже. Фелис, бывало, только услышит звякание экрана – сразу тут как тут.

Позвонила своей подруге Рокси, спросила, не забрать ли киску вечером, но та работала и не захотела менять свои планы. Сказала, что сама завтра принесет Фелиску и поможет распаковать вещи. Могут вместе поужинать так как Флетчер в отъезде. Фелиска же в полном порядке.

Позвонила на работу, поговорила с Сарой. Звонил тот, заходил этот... Словом, дел не так уж и много. И вообще они могут подождать понедельника, решила она. Сводка погоды обещает дивный уик-энд "бабьего лета". А для пятницы день очень даже спокойный. Сказала Саре, чтобы та шла домой.

Не сходить ли за продуктами прежде, чем начнет разбирать коробки? Для начала распаковала автоответчик, подключила к телефонному аппарату на письменно столе. Проверила: работали. Нашла джемпер цвета спелой кукурузы, натянула поверх батника, поправила прическу. Вот помада, вот румяна... Чуть-чуть не помешает! Кошелек и ключи от квартиры положила в карман джинсов.

На семнадцатом в лифт вошел высокий лысоватый мужчина в двойке. Кивнули друг другу. Он хотел нажать "вестибюль", то есть "В", но, увидев, что кнопка светится, отдернул руку и попятился. На восьмом вошла женщина в темно-зеленом – коренастая, с тяжелой челюстью, волосы иссиня-черные, прямые, челка скобой. Оглядела Кэй с ног до головы. На ресницах у самой недельный запас туши, на веках – серебристо-голубые тени. Повернулась лицом к дверям. Туфли на высоком каблуке и сумка – из змеиной кожи, наряд – тоже дорогой. Духов, тяжелых и терпких, вылила на себя никак не меньше полфлакона.

В вестибюле увидела Дмитрия. Стоит поодаль, справа, – кулачищи на бедрах, – нагнув лохматую голову. Направилась к нему, буквально пробиваясь через густую завесу духов женщины в зеленом – та шла в швейцарскую за почтой.

Дмитрий поднял голову. Она поблагодарила его за помощь и за то, что переезд прошел как по маслу. Накануне, правда, отблагодарила, дав вдвое больше, чем швейцару.

– Рад за вас, – сказал он, улыбаясь и надувая щеки-яблоки. – Надеюсь, все – как вы хотели, мись Норрис?

– Все прекрасно, – заверила она. Посмотрела на новые мраморные плитки на полу. – Хорошо получилось.

Он покачал головой:

– Не совсем... Управляющий скажет, что отличаются по тону. Вставка-то светлее. Скажет, что нехорошо, – вздохнул он.

– Не думаю, – возразила она. – Почти невозможно отличить.

– Так считаете? – взглянул на нее потемневшими глазами.

– Уверена, – сказала она. – Еще раз спасибо за все.

– Рад за вас, мись Норрис. Если что, не стесняйтесь. Всегда к вашим услугам.

Она подошла к двери, толкнула ее. Высокий мужчина, с которым спускалась вместе в лифте, стоял под навесом, а швейцар – раньше она его не видела – свистел в свисток, жестом обозначая, куда следует подъехать такси. Она, придержав дверь, не отпускала ее, пока седовласый мужчина в хлопчатобумажной блузе а-ля Бетховен, подойдя, не ухватился за край, глянув на нее. Улыбнулась ему и направилась на угол Девяносто второй улицы и Мэдисон-авеню.

"Стойте" поменялось на "Идите" именно тогда, когда подошла к толпе людей на перекрестке. Перешла на противоположную сторону Мэдисон и двинулась по тротуару в обратном направлении. Ресторан "Сарабетс"... Отель "Уэльс"... Еще один ресторан "Остров" – двери настежь по случаю хорошей погоды. "Патрик Мэрфи"... Супермаркет. Вошла внутрь.

В узких проходах между полками, забитыми до самого потолка всякой всячиной, отыскала все, что собиралась купить, – кошачьи консервы и подстилки, йогурт и соки, чистящие и моющие средства. Цены выше, чем в Гринвич-Вилидже, но она это предвидела. Ее сороковые, решила, станут десятилетием потворства своим желаниям. Покатила коляску к прилавку с мороженым, ваяла упаковку шоколадного.

Толкая коляску с покупками, направилась к той из двух работающих касс, где очередь короче. Мужчина в бетховенской блузе – в руках корзина – поравнялся с ней у самой кассы. Лет около шестидесяти, решила она. Седые волосы в художественном беспорядке, серую блузу можно с натяжкой тоже назвать седой – на полинявшей от времени, когда-то лиловой, ткани белесые полосы. Лицо... Тоже седое, в смысле – цвет лица серый. В корзине – кусок туалетного мыла и несколько банок сардин.

– Прошу, – бросил он, пропуская ее впереди себя, будто ему торопиться некуда. Весь его облик, однако, говорил о том, что в потенции предпочел бы везде быть первым.

– После вас, – сказала она. – Вы подошли раньше. – Спасибо, – ответил он, становясь перед ней, в то время как она откатила коляску чуть назад. Он слегка повернулся, посмотрел на нее. Она отметила, как оживились его глаза, словно бы даже вспыхнули, и еще то, что она выше его ростом.

– С сегодняшнего дня вы в нашем доме, я прав? – обратился он к ней. Голос сиплый, с хрипотцой.

Она кивнула.

– Сэм Эйл, – сказал он. – Как говорится, добро пожаловать... В наш тринадцатый с двумя нулями. Дивный год выдался, просто убийственный...

Она улыбнулась.

– Кэй Норрис, – сказала, размышляя о том, где могла слышать его имя и фамилию, возможно, где-то читала о нем.

– На днях вы выходили из такси с картиной, – сказал он, двигаясь вдоль прилавка перед кассой. – Случайно не Хоппер?

– К сожалению, нет, – ответила она, подталкивая коляску следом за ним. – Это Цвик. Но Хоппера боготворит.

– Хорошая картина, – заметил он. – Во всяком случае, из окна третьего этажа. Я обитаю в третьей Б.

– Вы художник?

– К сожалению, нет, – ответил он, отворачиваясь и подталкивая корзину по прилавку в сторону контролера. Она подкатила коляску к концу прилавка и достала покупки, а Сэм Эйл – где же она о нем слышала? – уже расплачивался за свое мыло и сардины.

Он ждал ее у выхода с пластиковой – "Благодарим за покупку" – сумкой в руках, пока контролер укладывал ее покупки. Получилось целых две сумки.

Они вышли на улицу. Небо стало фиолетовым. Уже горели фонари. Вовсю безумствовал трафик. Пешеходы штурмовали тротуары.

Он сказал:

– Думаю, женщина, терпеливо ожидавшая со своими коробками у лифта, когда соизволят спуститься вниз "копуши", в состоянии донести сама свои сумки до дома, я прав?

Она улыбнулась и ответила:

– В данный момент правы.

– Ну и слава Богу!

Дошли до угла. Она бросила взгляд на свою – отныне! – башню под номером 1300. Фиолетовое небо отражалось в двух шеренгах окон, карабкающихся вверх по узкому фасаду. Быстро нашла свое окно. Под самой крышей, в правой шеренге... Ее окно, собственное.

– Чертовщина какая-то, а не дом. Будто соринка в глаз попала, прав я? – проскрежетал Сэм Эйл.

– Соседи, должно быть, не в восторге, – заметила она.

– Воевали... несколько лет.

Профиль Сэма Эйла... Носу досталось изрядно! Вероятно, еще в молодые годы. Щека со шрамом, который не скрывает и щетина. Они стояли на перекрестке, ожидая "разрешающей" команды. Она сказала:

– Не могу вспомнить, но мне знакомы ваше имя и фамилия.

– Известный ракалия... – прохрипел он, кинув взгляд на светящееся табло. – Могли и слышать. Когда-то, давным-давно, работал на телевидении. "Золотой век телевидения"... Оно еще черно-белое, а я – в то время режиссер – делал передачи из Нью-Йорка живьем. – Он взглянул на нее. – Полагаю, слышали обо мне, когда играли погремушками в своем манеже.

– Представьте, мне не разрешали смотреть телевизор до шестнадцати лет. Мои родители – учителя. Они словесники.

– Уверяю вас, не много потеряли, – заметил он. – "Кукла, Мишутка" – куда ни шло. Остальное – так себе, Впрочем, с нынешними шедеврами даже сравнивать не буду.

"Идите" вспыхнуло на табло. Все пошли, они тоже.

– Вспомнила, – сказал она, улыбнувшись. – Вы ставили пьесу, в которой главную роль играла Теа Маршалл.

Он запнулся, затормозил... Уставился на нее. Она тоже остановилась.

– Я видела пленку с записью в музее радио и телевидения, – сказала она. – В прошлом году. Между прочим, мне много раз говорили, что я на нее похожа. – Они стояли на проезжей части. Пешеходы обходили их, торопясь пересечь широченное авеню. – А мы рискуем расстаться с жизнью! – заметила она.

Зашагали...

А вы действительно очень похожи на нее, – сказал он. – Даже голос.

– Сама я так не считаю, – возразила она. – Ну только если чуточку, самую малость. – Они уже шли по тротуару как вдруг она остановилась и посмотрела на него. – Оказывается, вы поэтому шли за мной...

Он кивнул. Седая его грива взметнулась.

– Не переживайте. Я вам не собираюсь мозолить глаза, – заметил. – Просто хотел рассмотреть вас получше. Наверно, думаете любовь... Единственная и неповторимая. Нет. Просто она... мы работали вместе... несколько фильмов.

Подошли к дому. Не доходя до подъезда, она спросила:

– Почему она умерла?

– Перелом шейных позвонков... Упала с лестницы.

Она вздохнула, покачала головой.

Швейцар заторопился. Распахнул двери. Был он высокий, костлявый, средних лет, в очках.

– Давай, Уолт! – сказал Сэм Эйл.

Уолт взял у нее сумки. Она представилась.

– Кое-что у Фельдмана надо купить, – сказал Сэм Эйл. – Тогда в музее какую пленку видели?

– Что-то там в бунгало, на пляже... – ответила она. – С Полом Ньюменом, – добавила: – Ему там, кажется, лет двадцать.

– "Плененный Наутилус"...

– Совершенно верно.

Он кивнул.

– Это по пьесе Теда Мозеля "Стальной час". Она там неплохо сыграла.

– Великолепно! Вообще все хорошо играют. Фильм растрогал меня до слез. Режиссерская работа тоже прекрасная.

– Спасибо, – сказал он. Улыбнулся ей. – До свиданья. – Повернулся и зашагал прочь.

– До свиданья, – сказала она вслед, провожая его взглядом.

Энергичная походка... Выцветшая блуза, джинсы, черные теннисные туфли. Видимо, понадобилось что-то для дома, для хозяйства. Магазинчик "Тысяча мелочей" – через дом от их "щепки"…

Ну что ж!.. А ей – в свою новую квартиру. Уолт в серой униформе стоял, навалившись на дверь, широко распахнутую. Смотрел на нее. Обе ее сумки в одной руке.

– Извините меня, – сказала она. Прошла мимо него в вестибюль и сразу к левому лифту – кабина внизу, створки распахнуты. На ходу достала кошелек.

Он занес сумки в лифт, поставил на пол рядом с дверями.

– Спасибо вам, – сказала она, улыбнулась и протянула руку.

Он – длинный, лицо в глубоких морщинах, в стеклах очков отражаются огоньки – взял ее руку.

– Благодарю вас, мисс Норрис.

Вот это баритон! И не подумаешь, глядя на его в общем-то хилую конструкцию...

– Приятно, что вы теперь в нашем доме. – Отпустил ее руку, отступив назад.

– Спасибо, Уолт. Я тоже рада, – сказала она и нажала кнопку 20.

Створки сомкнулись.

Подняв голову, смотрела на мелькающие цифры-этажи.

Сэм Эйл... Интересный человек. Занятный... Шестьдесят пять. Не меньше.

Позвонила предкам. Поговорила с Бобом и Кассом. Сообщила, что уже перебралась в новую квартиру и что все в лучшем виде. Постояла у окна. Смотрела на россыпь мерцающих окон небоскребов у реки и ела клубничный йогурт. Внизу – поток машин. Машинки малюсенькие, словно игрушечные. Сдвинула к центру створки окна – несколько сантиметров справа, столько же слева. Гул трафика... Шум большого города. Не раздражает! Даже приятно. На старой квартире, между прочим, – вечное рычание, урчание, потому что третий этаж. Безусловно, никакого сравнения!..

Перемыла посуду. Вставила в портативный проигрыватель кассету – Джон Гилгуд читает "Домби и сын". Отчего это так не по себе? Нужно все-таки заняться делом! Пошла в спальню и стала распаковывать коробки.

Кэй Норрис с ее медно-карими глазами – думал, что зеленые, но такие даже приятнее – так вот, Кэй Норрис с ее кожей... какая же у нее кожа? – с ее кожей-сливками, с собольими волосами, даже она, Кэй Норрис, "грудки и ватничек, попочка и джинсики", развешивающая на Распялках платьица, складывающая аккуратно свои вещи по ящичкам, наскучила до чертиков. Джон Гилгуд шпарит "Домби и сына"... Ну, это вообще!

"2" оставляем, звук на "1" убираем...

Отпивая по глотку джин с тоником, он прошелся взглядом по мониторам, покачиваясь вправо-влево на вращающемся кресле.

Грусть-тоска! Кого-то черт унес на целый вечер, кого-то "бабье лето" выгнало из дома на весь уик-энд. А эти домоседы?.. Кто на кухне, кто в ящик уткнулся, кто читает.

Грюны... Никак не могут договориться, подавать ли друг другу сигналы, когда сядут за бридж. Так-так! Картишки намечаются... Дейзи – против, Глен – за. Остановка за малым... Ждут Фрэнка и его невесту.

Руби возится с "Поляроидом" – делает Джинджер, кадр за кадром.

Марк явился с цветочками. Трогательно!.. Но до ночи еще далеко.

Тип из Йошивары накрывает журнальный столик на двоих. Кэй?.. На корточках... Расставляет свои туфельки в стенном шкафу. Оба копошатся. Каждый в своем культурном слое. Дивно!..

Послушал разговор Стефана с кочегаром из Цинцинатти. Ответил на объявление. Молодец!.. Лиз несет свою мать на все корки...

Ого! Кажется, удача. В вестибюле появился д-р Пальм. Отвесил поклон Джону. Идет к лифтам... А это как понимать? А как же развлечения в пятницу вечером, или "вылазки на природу" по случаю "бабьего лета"? Кому-то срочно понадобился. Нине, может? Интересно. Возможно, Мишель жаждет общения с ним? Похоже, этот врач – ходок, или вообще вариант позабористей.

А Кэй все никак с обувью не расстанется... Вывел офис Пальма на "1", усилил звук, поднялся с кресла. Потянулся. Спина, черт возьми, затекла! Пошел на кухню. Поставил пустой стакан на прилавок – и в ванну.

Постоял, подумал... Яркая женщина!

Спокойно! Главное – спокойствие. Спустил воду в унитазе.

Вернулся на кухню. Взбодриться, конечно, не мешает. Только на этот раз джина поменьше, тоника побольше. Д-р Пальм начал функционировать... Заскрипело кресло. Клацнула крышка в кассетнике... хрясь! хрясь!.. распечатал новую кассету... вложил в пазы... захлопнул крышку. Джин с тоником – отличная штука! Размешал черенком вилки, выглянул в окошечко – она на "2", стоит у туалетного столика, телефонная трубка прижата к уху. Ах ты, черт! Швырнув вилку в раковину с немытой посудой – бегом назад. Врубил звук на "2", подключился к телефонному разговору, опустился в кресло.

– ...в задницу, к чертовой матери! – Мужик, похоже, выходит на финишную прямую. Убавил звук. – ...что, нельзя поговорить где-нибудь в тиши и в уюте? Невмоготу и это, что ли?..

На часах было 9.53, когда она положила трубку. Легла на кровать, на спину, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, моргнула, еще раз... Еще, еще... Положив руку на лоб, смотрела на саму себя в миниатюре и парящую вместе со светильником над краем кровати, там где ноги.

...Бог с тобой, малыш.

Что было, то было... и нет ничего. Наконец-то!

Так она еще долго лежала. Потом дотянулась до туалетного столика, собрала влажные бумажные салфетки. Встала, побрела в ванну. Бросила салфетки в унитаз. Подошла к раковине, открыла кран с холодной водой. Ополоснула лицо, глаза. Взяла кусок туалетного мыла, намылила лицо, умылась.

Посмотрела на свое отражение в зеркале, вытерлась полотенцем.

...Ну и что? Пора бы успокоиться.

...И вообще хватит сегодня трудиться.

Она позвонила Рокси и пообщалась с автоответчиком.

– Ничего особенного, – сказала в трубку. – Завтра звякну, все расскажу. Обживаюсь понемногу. Пока!