Текст книги "Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление"
Автор книги: Айн Рэнд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
– Да, конечно, – промямлил он. – Я не прав. Я ошибся.
– Тогда что же это было?
– Мелодия, которую я где-то слышал.
– Какая мелодия?
– Не знаю.
– Где ты подхватил ее?
– Не помню.
Она беспомощно смолкла; а юноша уже отворачивался от нее, не проявляя более интереса.
– Тема напомнила мне Халлея, – сказала она. – Но я знаю все ноты, которые он когда-либо написал, и такого мотива у него нет.
Без какого-либо выражения на лице, всего лишь с легкой заинтересованностью, юноша повернулся к ней и спросил:
– А вам нравится музыка Ричарда Халлея?
– Да, – проговорила она. – Очень нравится.
Внимательно посмотрев на нее словно бы в нерешительности, он отвернулся и продолжил работу. Она отметила слаженность его движений. Работал он молча.
Она не спала две ночи, потому что не могла позволить себе уснуть; слишком много проблем следовало обдумать за короткое время: поезд прибывал в Нью-Йорк завтра рано утром. Ей нужно было время, и одновременно она хотела, чтобы поезд шел быстрее; но это была «Комета Таггерта», самый быстрый поезд во всей стране.
Она попыталась задуматься; однако музыка оставалась на грани ее разума, и все слышалась ей полными аккордами, подобными неумолимому шествию того, что остановить нельзя… Гневно качнув головой, она сорвала с себя шляпку и раскурила сигарету.
Она подумала, что не заснет; вполне можно продержаться до завтрашней ночи. Колеса поезда выбивали акцентированный ритм. Она настолько привыкла к нему, что более уже не замечала его, но сам звук превратился в душе ее в ощущение мира… Погасив окурок, она поняла, что должна закурить новую сигарету, однако решила дать себе передышку, минуту, может быть, несколько, прежде чем сделать это…
Она уснула и, пробудившись рывком, поняла, что произошло нечто неладное, прежде чем заметила, в чем именно дело: колеса остановились. Освещенный синими ночниками вагон застыл на месте. Она посмотрела на часы: причин для остановки не было. Она поглядела в окно: поезд стоял посреди чистого поля.
Кто-то шевельнулся на сидении по ту сторону прохода, и она спросила:
– Давно стоим?
Ответил полный безразличия мужской голос:
– Около часа.
Мужчина проводил ее взглядом, полным сонного удивления, когда она вскочила с места и рванулась к двери. Снаружи задувал прохладный ветер, пустынное поле раскинулось под столь же пустынным небом. Из тьмы доносился шелест травы. Далеко впереди она заметила людей, стоявших возле паровоза – а над ними в небе повис красный глазок семафора.
Она торопливо направилась к ним вдоль вереницы неподвижных колес. На нее не обратили никакого внимания. Поездная бригада вместе с несколькими пассажирами стояла под красным огоньком. Разговора не было, все застыли в безмолвном ожидании.
– В чем дело? – спросила она.
Машинист удивленно повернулся к ней. Слетевший с ее уст вопрос звучал, скорее, как приказ, а не как подобающее пассажиру любопытство. Она стояла, руки в карманах, подняв воротник пальто, ветер трепал у лица пряди волос.
– Красный свет, леди, – указал он пальцем на семафор.
– И давно он горит?
– Уже час.
– Потом, мы не на главной колее, так ведь?
– Правильно.
– Почему?
– Не знаю.
Заговорил проводник:
– Не думаю, чтобы нас специально перевели на боковой путь, просто стрелка забарахлила, как и эта штуковина. – Он указал головой на красный глазок. – Едва ли сигнал переменится. Я думаю, он просто сломался.
– Тогда что вы тут делаете?
– Ждем, пока свет переключится.
Пока ее раздражение переходило в гнев, кочегар усмехнулся:
– На прошлой неделе экстренный «Южно-атлантический» простоял на боковом пути два часа по чьей-то ошибке.
– Это «Комета Таггерта», – проговорила она. – «Комета» еще никогда не опаздывала.
– Только одна во всей стране, – отозвался машинист.
– Во всем всегда бывает первый раз, – прокомментировал кочегар.
– Не знаете вы железных дорог, леди, – сказал один из пассажиров. – На всей железной дороге в этих сельских краях не найдется ни одного стоящего диспетчера.
Словно и не замечая его, она обратилась к машинисту.
– Если семафор сломан, что вы намерены предпринять?
Ему не понравился ее властный тон; он не понимал, отчего эта нотка звучит в голосе простой пассажирки столь естественно. Она выглядела как юная девушка; лишь рот и глаза свидетельствовали о том, что этой женщине уже за тридцать. Прямой взгляд темно-серых глаз смущал, он словно бы прорезал предметы до самой сути, отбрасывая в сторону незначительные подробности. Лицо ее показалось механику странно знакомым, хотя он не мог припомнить, где именно видел эту особу.
– Леди, я не намереваюсь высовываться, – проговорил он.
– Он хочет сказать, – сказал кочегар, – что наше дело – ждать приказа.
– Ваше дело – вести этот поезд.
– Не на красный свет. Если семафор говорит нам стоять, мы стоим.
– Красный свет указывает на опасность, леди, – сказал пассажир.
– Мы не вправе рисковать, – поддакнул машинист. – Кто бы ни был сейчас виноват, если мы сдвинемся с места, то станем виноватыми сами. Поэтому мы останемся на месте до получения соответствующего распоряжения.
– А если такового не поступит?
– Рано или поздно кто-нибудь да появится.
– И как долго вы намерены ждать?
Машинист пожал плечами. – А кто такой Джон Голт?
– Он хочет сказать, – пояснил кочегар, – что не надо задавать бесполезных вопросов.
Она посмотрела на красный свет, на рельсы, терявшиеся в черной, нетронутой дали. – Поезжайте осторожно до следующего семафора. Если он в порядке, возвращайтесь на главный путь. А там остановитесь на первой же станции.
– Да ну? И кто же мне это говорит?
– Я.
– Кто это, вы?
Последовала кратчайшая из пауз, мгновенное удивление вопросу, которого она не ожидала, но машинист повнимательнее присмотрелся к ее лицу и только охнул. – Великий Боже!
Она ответила без обиды, просто как человек, которому нечасто приходится слышать такой вопрос. – Дагни Таггерт.
– Ну, ей Богу, – проворчал кочегар, и все сразу смолкли. Она продолжила столь же непреклонно властным тоном. – Возвращайтесь на основной путь и остановите поезд на первой же открытой станции.
– Да, мисс Таггерт.
– Вам придется нагнать опоздание. У вас для этого есть весь остаток ночи. «Комета» должна прийти по расписанию.
– Да, мисс Таггерт.
Она повернулась, чтобы уйти, когда машинист осторожно спросил:
– В случае любых неприятностей вы берете ответственность на себя, мисс Таггерт?
– Беру.
Проводник проводил ее до вагона. Он волновался и говорил:
– Но… простое место в сидячем вагоне, мисс Таггерт? Как же так вышло? Почему вы не дали нам знать?
Она непринужденно улыбнулась:
– У меня не было время на формальности. Мой персональный вагон был присоединен к чикагскому поезду номер 22, но я сошла в Кливленде, и двадцать второй возвращался слишком поздно, поэтому я не стала его ждать. Первой пришла «Комета», и я воспользовалась ею, а в спальных вагонах не было мест.
Проводник покачал головой:
– Ваш брат так не поступил бы.
Она рассмеялась:
– Да, вы правы.
Стоявшие у паровоза люди проводили ее глазами. Среди них был и юный смазчик, указавший ей вслед:
– Кто это?
– Хозяйка «Таггерт Трансконтинентал», – ответил машинист полным неподдельного уважения голосом. – Вице-президент, руководитель Производственного отдела.
Когда поезд с толчком сошел с места, и звук паровозного свистка прокатился над полями и смолк, она сидела возле окна, раскуривая новую сигарету, и думала: «Все разваливается на части, по всей стране, неприятностей можно ожидать повсюду и в любой момент». Однако она не чувствовала гнева или тревоги; у нее не было времени для этого.
Это всего только один вопрос, который следует разрешить вместе со всеми остальными. Она знала, что управляющий отделением фирмы в Огайо никуда не годится, а просто приятель Джеймса Таггерта. Она еще не настояла на том, чтобы управляющего выставили с работы только потому, что ей некем было его заменить. Хороших работников странным образом трудно найти. Однако, подумала она, теперь придется отделаться от него, и место это она отдаст Оуэну Келлогу, молодому инженеру, блестяще проявившему себя в качестве одного из помощников управляющего вокзалом «Таггерт» в Нью-Йорке; по сути дела он и управлял вокзалом. Некоторое время она следила за его работой; она всегда искала проблески таланта, подобно изыскателю, разыскивающему алмазы на ничем не примечательной пустоши. Келлог был еще слишком молод для поста руководителя отделом; она хотела предоставить ему еще год, но времени на размышления уже не оставалось. Ей придется переговорить с ним сразу после возвращения.
Едва угадывавшаяся за окном полоска земли теперь бежала быстрее, превращаясь в серый ручей. За сухими вычислениями, занимавшими ее ум, она отметила, что времени на чувства просто не осталось: пришел жесткий, бескомпромиссный этап ее жизни – время действовать.
* * *
«Комета» со свистом нырнула в тоннель вокзала «Таггерт» под Нью-Йорком, и Дагни Таггерт выпрямилась в кресле. Когда поезд уходил под землю, она всегда ощущала это чувство решимости, надежды и скрытого волнения. Казалось, что обыденное существование было расплывчатой, грубо раскрашенной фотографией, превращавшейся здесь в набросок, сделанный несколькими резкими движениями кисти, превращавшими изображение в нечто чистое, важное, стоящее.
За окном бежали стены тоннеля: голый бетон, покрытый переплетением проводов и кабелей, сетка рельсов уходила в черные отверстия, из которых цветными каплями посвечивали далекие красные и зеленые огни семафоров. Здесь не было ничего больше, ничто не разбавляло реальность, так что оставалось только восхищаться нагой целесообразностью и изобретательностью, потраченной на ее достижение. На мгновение Дагни представилось высящееся сейчас над ее головой, рвущееся к небу здание компании «Таггерт». И она подумала: это – корни здания, полые, вьющиеся под землей корни, питающие весь город.
Когда поезд остановился и она сошла, ощутив под ногами бетон перрона, в сердце ее вселились легкость, подъем, стремление действовать.
Она прибавила шагу, словно бы скорость могла придать форму тому, что она ощущала. И лишь через несколько мгновений ощутила, что насвистывает мелодию, и что это тема Пятого концерта Халлея. Ощутив на себе чужой взгляд, она обернулась. Молодой смазчик пристально смотрел ей вслед.
Она сидела на ручке просторного кресла, повернутого к столу Джеймса Таггерта, в расстегнутом пальто поверх мятого дорожного костюма. Эдди Уиллерс расположился в другом конце комнаты и время от времени делал какие-то заметки. Он состоял в чине Специального помощника вице-президента, и основной обязанностью его было оберегать Дагни от пустой траты времени. Она всегда просила его присутствовать при разговорах подобного рода, поскольку в этом случае ей ничего не нужно было впоследствии ему объяснять. Джеймс Таггерт сидел на столе, втянув голову в плечи.
– Линия Рио-Норте – сплошная груда мусора, от начала до конца, – проговорила она. – Положение много хуже, чем я предполагала. Однако нам придется спасти ее.
– Конечно, – согласился Джеймс Таггерт.
– Часть рельсов можно сохранить. Но немного и ненадолго. Мы начнем укладывать новую колею в горных районах, начиная с Колорадо. Новые рельсы мы получим через два месяца.
– Но Оррен Бойль сказал, что он…
– Я заказала рельсы у «Риарден Стил».
Легкий полузадушенный вздох, долетевший со стороны Эдди Уиллерса, свидетельствовал о чуть было не сорвавшемся с его губ вопле радости.
Джеймс Таггерт ответил не сразу.
– Дагни, почему бы тебе не сесть, как положено, в кресло? – наконец, проговорил он воинственным тоном. – Никто не проводит деловые совещания таким вот образом.
– Я провожу.
Она ждала. И Таггерт спросил, стараясь не смотреть ей в глаза.
– Ты, кажется, говорила, что заказала рельсы у Риардена?
– Вчера вечером. Я позвонила ему из Кливленда.
– Но правление не давало на это согласия. И я тоже. Ты даже не посоветовалась со мной.
Протянув руку, она подняла трубку со стоявшего на столе брата телефонного аппарата и подала ему.
– Позвони Риардену и отмени заказ.
Джеймс Таггерт откинулся назад в своем кресле.
– Этого я не говорил, – сердито ответил он. – Вовсе я этого не говорил.
– Значит, ты согласен?
– Этого я тоже не говорил.
Она повернулась.
– Эдди, распорядись, пусть составят контракт с «Риарден Стил». Джим подпишет.
Дагни извлекла из кармана мятый листок бумаги и перебросила его Эдди:
– Тут цифры и условия.
Таггерт проговорил:
– Но правление не…
– Правление не имеет к этому делу ни малейшего отношения. Ты получил от него разрешение купить рельсы тринадцать месяцев назад. А где покупать, зависит от тебя.
– На мой взгляд, едва ли стоит принимать такое решение, не предоставив правлению шанса выразить собственное мнение. И я не вижу, почему нужно заставлять меня принимать всю ответственность на себя.
– Ответственность я беру на себя.
– А как насчет расходов, которые…
– Риарден просит меньше, чем «Ассошиэйтед Стил» Оррена Бойля.
– Да, но что делать с Орреном Бойлем?
– Я разорвала контракт. Мы имели право на это еще шесть месяцев назад.
– Когда ты сделала это?
– Вчера.
– Однако он не звонил мне, чтобы я подтвердил…
– И не позвонит.
Таггерт сидел, уставившись в стол. Дагни попыталась понять, почему брату так не хочется иметь дело с Риарденом, и почему нежелание это принимает вид столь странный и нерешительный. Компания «Риарден Стил» была главным поставщиком «Таггерт Трансконтинентал» в течение десяти лет, с того дня, как Риарден зажег свою первую печь, когда их отец еще был председателем Правления железной дороги. Десять лет большую часть рельсов Таггертам поставляла «Риарден Стил». В стране начитывалось совсем немного фирм, исполнявших заказы строго в срок и в соответствии со всеми требованиями. Компания «Риарден Стил» принадлежала к их числу.
Будь я не в своем уме, подумала Дагни, то пришла бы к выводу, что брат терпеть не может вести дела с Риарденом, поскольку тот слишком скрупулезно исполнял свои обязанности; однако она отбросила эту мысль, поскольку, на ее взгляд, такое отношение попросту выходило за рамки здравого смысла.
– Это нечестно, – объявил Джеймс Таггерт.
– Что нечестно?
– Что мы всегда отдаем свои заказы Риардену. По-моему, мы могли бы предоставить шанс и кому-то другому. Риарден не нуждается в нас; он и так крупная шишка. Нам следовало бы помочь развиваться мелким фирмам. А так мы попросту содействуем монополии.
– Джим, не надо нести чушь.
– Почему мы все и всегда заказываем у Риардена?
– Потому что так уж повелось.
– Генри Риарден мне не нравится.
– А мне нравится. Однако какая разница, нравится он нам или нет? Нам нужны рельсы, и только он может поставить их.
– Важно учитывать и человеческий фактор. А ты совсем не считаешься с ним.
– Джим, мы говорим о том, как спасти железную дорогу.
– Да-да, конечно-конечно, но ты абсолютно не учитываешь человеческий фактор.
– Нет. Не учитываю.
– Если мы дадим Риардену такой крупный заказ на стальные рельсы…
– Это будет не сталь, а риарден-металл.
Дагни всегда старалась строго контролировать свои эмоции, однако на этот раз ей это не удалось. Увидев выражение лица Таггерта, она расхохоталась.
Риарден-металлом назывался новый сплав, выпущенный Риарденом после десяти лет экспериментов. Он лишь недавно появился на рынке, однако не находил покупателей. Заказов на него не было.
Таггерт даже опешил от резкого перехода: смех вдруг сменился прежней интонацией в голосе Дагни – холодной и резкой:
– Не надо слов, Джим. Я знаю все, что ты хочешь сказать. Никто еще не использовал этот сплав. На риарден-металл нет положительных отзывов. Им никто не интересуется. Он никому не нужен. Тем не менее наши рельсы будут изготовлены из риарден-металла.
– Но… – проговорил Таггерт, – но… никто еще не использовал его!
Он отметил – с удовлетворением – что гнев лишил ее дара речи. Ему вообще нравилось замечать проявления чужих эмоций; они, подобно красным фонарикам, освещали темное и неизведанное поле чужой личности, отмечая ранимые места. Однако как можно испытывать такие чувства по отношению к, извините за выражение, металлическому сплаву, было для него непостижимо; да, он сделал своего рода открытие, но воспользоваться им все равно не мог.
– Лучшие специалисты в области металлургии, – произнес он, – единодушно проявляют крайний скептицизм в отношении риарден-металла…
– Оставь это, Джим.
– Ну, так на чье же мнение ты полагаешься?
– Чужие мнения меня не интересуют.
– И чем же ты руководствуешься?
– Суждением.
– И к чьему же суждению ты прислушиваешься?
– К своему собственному.
– Но с кем ты консультировалась по этому поводу?
– Ни с кем.
– Тогда скажи на милость, что вообще известно тебе о риарден-металле?
– То, что это величайшая находка нашего рынка.
– Почему?
– Потому что сплав этот прочней и дешевле стали; кроме того, рельсы из него переживут век любого известного нам металла.
– Но кто может утверждать это?
– Джим, в колледже я изучала инженерное дело. И если я что-то вижу, то знаю, почему.
– И что же ты увидела?
– Состав сплава и результаты экспериментов, которые показал мне Риарден.
– Ну, если бы этот сплав на что-то годился, его уже использовали бы, а это не так. – Заметив нарастающую вспышку гнева, он нервным тоном поправился. – Откуда тебе может быть известно, что это хорошо? Откуда такая уверенность? Как ты можешь принять такое решение?
– Кому-то приходится брать на себя ответственность, Джим. Кому же, по-твоему?
– Ну, я не понимаю, почему мы должны оказаться здесь первыми. Я совершенно этого не понимаю.
– Так ты хочешь спасти ветку Рио-Норте или нет? – Таггерт не ответил. – Если бы дорога могла это позволить, я сняла бы вообще все рельсы и заменила их на риарден-металл. Все пути пора менять. Долго они не продержатся. Но это нам пока не по карману. Сперва нам необходимо выбраться из дыры. Ты хочешь этого или нет?
– Мы по-прежнему остаемся лучшей железной дорогой страны. Дела других компаний складываются много хуже.
– Значит, ты хочешь, чтобы мы оставались в дыре?
– Я не говорил этого! Почему ты всегда все упрощаешь? И если тебя так волнуют деньги, не понимаю, почему ты так рвешься потратить их на линию Рио-Норте, когда компания «Феникс-Дуранго» нагло отобрала у нас все перевозки по ней. Зачем тратить деньги там, где у нас нет защиты от конкурента, способного воспользоваться нашими вложениями?
– Потому что «Феникс-Дуранго» – отличная компания, но я намереваюсь сделать линию Рио-Норте еще лучше, чем у них. Потому что я намереваюсь победить «Феникс-Дуранго», – но только если это станет необходимо, потому что в Колорадо хватит места не только двум, но и трем железнодорожным компаниям. Потому что я готова заложить всю дорогу, чтобы построить ветку, выходящую поближе к месторождению Эллиса Уайэтта.
– Меня тошнит от одного имени Эллиса Уайэтта.
Таггерту совсем не понравился взгляд Дагни.
– Я не вижу необходимости в немедленных действиях, – проговорил он обиженным тоном. – Например, почему ты считаешь настоящее положение «Таггерт Трансконтинентал» настолько уж тревожным?
– Из-за твоей политики, Джим.
– Какой политики?
– Во-первых, этого тринадцатимесячного эксперимента с «Ассошиэйтед Стил». И, во-вторых, твоей мексиканской катастрофы.
– Правление одобрило контракт с «Ассошиэйтед Стил», – торопливо проговорил он. – Правление проголосовало и за строительство линии Сан-Себастьян. К тому же, я не понимаю, почему ты называешь это решение катастрофой.
– Потому что мексиканское правительство готово в любой момент национализировать твою линию.
– Это ложь! – Он едва не кричал. – Это просто злобные сплетни! Опираясь на совершенно надежный внутренний источник, я готов…
– Не надо обнаруживать свой испуг, Джим, – презрительно бросила Дагни.
Он промолчал.
– Сейчас паниковать бесполезно, – сказала она. – Мы можем только попытаться смягчить удар. А он будет крепким. От потери сорока миллионов долларов легко не оправишься. Однако «Таггерт Трансконтинентал» пришлось выдержать в прошлом много ударов. И я позабочусь, чтобы наша компания выдержала и этот.
– Я отказываюсь, просто отказываюсь обсуждать саму возможность национализации линии Сан-Себастьян!
– Отлично. Значит, мы ее не обсуждаем.
Она молчала. И он заговорил, тщательно взвешивая каждое слово:
– Не понимаю, почему ты так стремишься предоставить шанс Эллису Уайэтту, однако считаешь ошибкой участие в развитии неимущей страны, которая никогда не получит такого шанса.
– Эллис Уайэтт никого не просил предоставить ему шанс. Потом, предоставлять шансы не мое дело. Я руковожу железной дорогой.
– На мой взгляд, это чрезвычайно узкая точка зрения. И мне непонятно, почему мы должны помогать одному человеку, а не целой стране.
– Помощь кому бы то ни было меня не интересует. Я хочу делать деньги.
– Это негодная позиция. Эгоистичная жажда личной выгоды отошла в прошлое. Сегодня все знают, что интересам общества в целом всегда следует отдавать предпочтение в любом деловом предприятии, которое…
– И как долго ты будешь еще уклоняться от принятия решения, Джим?
– Какого решения?
– Относительно заказа на риарден-металл.
Таггерт не отвечал. Он молча разглядывал сестру. Ее стройное тело, с трудом скрывающее усталость, поддерживала прямая, четкая линия плеч, а сами плечи удерживало усилие воли, рожденное сознанием собственной правоты. Лицо ее нравилось немногим: оно было слишком холодным, а глаза чересчур внимательными и строгими; ничто и никогда не могло смягчить их взгляд. Точеные ноги, спускавшиеся прямо перед Таггертом с ручки кресла, раздражали его, поскольку никак не вписывались в столь неженственный образ.
Она сохраняла молчание; и ему пришлось спросить:
– Ты сделала этот заказ, повинуясь минутному настроению, по телефону?
– Я приняла это решение полгода назад. И ждала, когда Хэнк Риарден запустит сплав в производство.
– Не зови Риардена Хэнком. Это вульгарно.
– Так все его называют. И не уклоняйся от темы.
– Почему тебе пришлось звонить ему по телефону вчера вечером?
– Нужно было поскорей договориться.
– Разве ты не могла подождать, пока не вернешься в Нью-Йорк, и тогда…
– Потому что я видела линию Рио-Норте.
– Ну, мне необходимо время, чтобы подумать, поставить вопрос перед правлением, обратиться к лучшим…
– Времени нет.
– Ты не даешь мне возможности сосредоточиться, составить собственное мнение о…
– Твое мнение меня не интересует. Я не намереваюсь спорить с тобой, твоим правлением или профессорами. Ты должен сделать выбор, и ты сделаешь его прямо сейчас. Просто скажешь «да» или «нет».
– Это совершенно нелепый, полный произвола и высокомерия способ ведения дел…
– Да или нет?
– Вечно с тобой одна и та же история. Тебе все хочется разделить на белое и черное. Но мир устроен совсем не так. В нем нет ничего абсолютного.
– Кроме металлических рельсов. Или мы покупаем их, или нет.
Она ждала. Таггерт безмолвствовал.
– Ну? – спросила она.
– Ты берешь ответственность на себя?
– Беру.
– Тогда действуй, – проговорил он и поспешно добавил, – только на собственный страх и риск. Я не стану отменять твое соглашение с Риарденом, но и не стану защищать его на заседании правления.
– Дело твое.
Дагни поднялась, чтобы уйти. Таггерт склонился над столом, явно не решаясь закончить встречу столь решительным образом.
– Ты, конечно, понимаешь, что для проведения решения потребуется более продолжительная процедура, – сказал он, чуть ли не с надеждой в голосе. – Одним разговором со мной ты не отделаешься.
– О, конечно, – проговорила она. – Я пришлю тебе подробный отчет, который подготовит Эдди, и который ты читать не будешь. Эдди поможет тебе провести его по инстанциям. Сегодня вечером я отправляюсь в Филадельфию на встречу с Риарденом. Нам с ним придется как следует потрудиться. – И добавила: – Все просто, Джим.
Она уже повернулась, чтобы уйти, когда он заговорил снова, и слова его казались совершенно не относящимися к делу. – Тебе все сходит с рук, потому что тебе везет. Другим это не удается.
– Что не удается?
– Другие люди устроены, как полагается людям. У них есть чувства. Они не могут посвятить всю свою жизнь металлам и двигателям. Тебе повезло – чувств у тебя нет никаких. И никогда не было.
Она поглядела на него, и удивление в серых ее глазах сменилось спокойствием, а потом странным выражением, скорее, напоминавшим усталость, если не считать того, что читалось в нем нечто большее, чем просто принятие истины настоящего момента.
– Да, Джим, – ответила она негромко, – действительно, чувств у меня нет, и никогда не было.
Эдди Уиллерс проводил Дагни в ее кабинет. Она вернулась, и он ощутил, что мир сделался ясным, простым и вполне приемлемым, и что можно забыть о смятении и неопределенности. Лишь он один находил вполне естественным то, что Дагни – женщина – занимает пост исполнительного вице-президента огромной железной дороги. Еще когда ему было десять лет, она заявила ему, что, когда вырастет, будет руководить дорогой сама. И теперь свершившийся факт удивлял его ничуть не больше обещания, данного некогда на лесной поляне.
Когда они оказались в ее кабинете, когда она села за стол и бросила взгляд на приготовленные им бумаги, Эдди почувствовал себя как в собственной машине: двигатель уже заработал, колеса готовы рвануться вперед.
Он уже собрался уйти, когда вспомнил, что не доложил об одном деле. – Оуэн Келлог из Вокзального отдела просил меня записать его к тебе на прием.
Она удивленно вскинула глаза.
– Забавно. А я как раз собиралась вызвать его. Пусть войдет. Он мне нужен…
– Эдди, – добавила она вдруг, – прежде чем я займусь делами, попроси, чтобы меня связали по телефону с Эйерсом из «Эйерс Мьюзик Паблишинг Компани».
– Музыкальным издательством? – с недоумением повторил он.
– Да. У меня есть к нему один вопрос.
Когда любезный голос мистера Эйерса осведомился о той услуге, которую может оказать ей, она спросила: – Скажите мне, не написал ли Ричард Халлей новый, пятый концерт для фортепьяно с оркестром?
– Пятый концерт, мисс Таггерт? Нет, конечно же, нет.
– Вы уверены в этом?
– Совершенно уверен, мисс Таггерт. Он не писал ничего уже восемь лет.
– Так значит, он жив?
– Ну да… то есть, я не могу гарантировать этого, он совершенно удалился от общества, но не сомневаюсь, о его смерти мы бы обязательно услышали.
– И если он что-нибудь написал, вы бы, конечно, узнали об этом?
– Конечно. Причем первыми. Мы публиковали все его произведения. Но он прекратил писать.
– Понимаю. Благодарю вас.
Когда Оуэн Келлог вошел в ее кабинет, Дагни посмотрела на него с удовлетворением. Ей было приятно, что она правильно запомнила его внешность – лицо его напоминало молодого проводника вчерашнего поезда, это было лицо человека, с которым она была готова иметь дело.
– Садитесь, мистер Келлог, – предложила она, однако он остался стоять перед ее столом.
– Когда-то вы спрашивали, не хочу ли я изменить свое служебное положение, мисс Таггерт, – проговорил он. – Поэтому я пришел к вам с просьбой уволить меня.
Она ожидала услышать что угодно, но только не это; после мгновенного замешательства она спросила:
– Почему?
– По личным причинам.
– Вы чем-то не удовлетворены?
– Нет.
– Вы получили лучшее предложение?
– Нет.
– На какую железную дорогу вы переходите?
– Я не собираюсь работать на железной дороге, мисс Таггерт.
– Тогда какую же работу вы подыскали себе?
– Я еще не принял решения.
Дагни с некоторой неловкостью рассматривала его. На лице его не было никакой вражды; он смотрел ей в глаза, отвечал просто и прямо; он говорил как человек, которому нечего скрывать или изображать; вежливое лицо было нейтральным.
– Тогда почему вы решили уволиться?
– Это мое личное дело.
– Вы заболели? У вас неприятности со здоровьем?
– Но вы не хотите работать на «Таггерт Трансконтинентал»?
– Не хочу.
– В таком случае здесь должно было случиться нечто, определившее ваше решение. Что именно?
– Ничего, мисс Таггерт.
– Я хочу, чтобы вы рассказали мне все. У меня есть причины знать.
– Поверите ли вы мне на слово, мисс Таггерт?
– Да.
– Никакое лицо, дело или событие, связанное с моей работой у вас, не оказало никакого влияния на мое решение.
– Итак, у вас нет никаких претензий к «Таггерт Трансконтинентал»?
– Никаких.
– Но, может быть, вы передумаете, когда услышите о том, что намереваюсь предложить вам я.
– Простите, мисс Таггерт. Я не могу этого сделать.
– Может быть, я все-таки сделаю вам свое предложение?
– Да, если вам угодно.
– Поверите ли вы мне на слово, если я скажу, что решила предложить вам некий пост еще до того, как вы попросили меня принять вас? Я хочу, чтобы вы знали это.
– Я всегда верю вам на слово, мисс Таггерт.
– Я хочу предложить вам место управляющего отделением Огайо нашей дороги. Если хотите, оно – ваше.
На лице Келлога не отразилось никакой реакции, слова эти, похоже, значили для него не больше, чем для дикаря, никогда не слыхавшего о железной дороге.
– Я не хочу этого места, мисс Таггерт, – просто ответил он.
Сделав паузу, она проговорила напряженным голосом: – Назовите свои условия, Келлог. Скажите, сколько вы хотите получать, вы нужны мне. Я могу дать вам больше, чем предложит любая другая железная дорога.
– Я не намереваюсь работать на железных дорогах.
– Мне казалось, вы любите свою работу.
За время этого разговора он впервые обнаружил какие-то признаки чувств: глаза его чуть расширились, и со странным тихим упорством в голосе он ответил:
– Люблю.
– Тогда скажите мне, чем я могу удержать вас? – Слова эти прозвучали столь непосредственно и откровенно, что явно проняли его.
– Наверно, я поступил неправильно, явившись к вам с просьбой об увольнении, мисс Таггерт. Я понимаю, что вы хотели услышать от меня причины моего решения, чтобы сделать мне контрпредложение. Поэтому мое появление здесь как бы говорит о том, что я готов для сделки. Но это не так. Я пришел к вам только потому что… потому что хотел сдержать свое слово.
Внезапная пауза, словно мгновение озарения, открыла Дагни, как много значили для Келлога ее интерес и просьба; и что решение далось ему не просто.
– Послушайте, Келлог, неужели мне нечего предложить вам? – спросила она.
– Нечего, мисс Таггерт. Увы, ничего.
Он повернулся, чтобы уйти. И впервые в жизни Дагни ощутила свое поражение и беспомощность.
– Но почему? – спросила она, обращаясь в пространство.
Молодой человек остановился, пожал плечами и улыбнулся… на мгновение он словно ожил, и более странной улыбки ей еще не приходилось видеть: в ней было и тайное веселье, и сердечный надлом, и бесконечная горечь. Он ответил вопросом:
– А кто такой Джон Голт?
