Текст книги "Любовь земная и любовь небесная. Выбранные мысли, афоризмы, исторические анекдоты, пословицы и поговорки на заданную тему"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ И ЛЮБОВЬ НЕБЕСНАЯ

ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ

От составителя

Диоген Лаэртский: голоса древности

Рассказывает и шутит Себастьен-Рок-Никола Шамфор

А.С. Пушкин вспоминает и откровенничает

Рассуждает и шутит Георг Кристоф Лихтенберг

Жан де Лабрюйер о мужчинах и женщинах

Франсуа де Ларошфуко утверждает, что…

Из дневника Джорджа Гордона Байрона

Разное, но не менее интересное

Просто шутка

О любви и сексе языком науки

ЛЮБОВЬ НЕБЕСНАЯ

Душа и тело

Апостол Павел

Из Первого послания к Коринфянам

Глава 7

Глава 13

Из Послания к Ефесянам

Марсилио Фичина. Из «Комментария на «Пир» Платона»

Мишель Монтень. Из «Опытов»

В. Розанов. Из книги «Опавшие листья»

Блез Паскаль. Мысли

Где любовь, тут и Бог

Камни

МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА В НАРОДНОЙ МУДРОСТИ

Русские пословицы и поговорки

Крылатые слова (По толкованию С. Максимова)

Пословицы и поговорки народов мира

СЕКС В КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Апулей. Метаморфозы

А.С. Пушкин. Нет, я не дорожу…

И.А. Бунин. Визитные карточки

Э. Хемингуэй. Запах примятого вереска…

ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ И ЛЮБОВЬ НЕБЕСНАЯ

Выбранные мысли, афоризмы, исторические анекдоты, пословицы и поговорки на заданную тему

(Составитель Б.М. Романов)

ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ

С любовью и надеждой посвящаю моему сыну Саше

От составителя

Можно пережить распад экономики, можно смириться, хотя и очень трудно, с распадом государства, можно, наконец, перетерпеть даже расставание с самым дорогим – с Родиной, но с разложением нравственности, когда этот богомерзкий процесс затрагивает огромные массы людей, не может справиться и никогда не справлялся ни один народ на земле. Тем более не под силу это одному человеку. Тотчас вслед за распадом морали следует неотвратимое наказание. Исчезает на карте земли государство, пропадают в чёрной дыре истории целые народы, погибает человек-одиночка, нарушивший незыблемые заповеди нравственности, отражённые во всех вероисповеданиях, преступивший ясно очерченную Богом черту.

Громадная заслуга в том, что человек не озверел окончательно, несмотря на многие тяжелейшие испытания, которым его подвергала и продолжает подвергать его же история становления и развития, принадлежит в первую очередь религии и высокой культуре, ставшими надёжными проводниками между Богом и нами, погрязшими в грехах, и перед Ним, и перед собственной совестью, и перед ближними своими.

Долго и небезуспешно власть предержащие пытались создать какую-то новую, невиданную доселе мораль, запрещали и уничтожали, подвергали гонениям всё, что так или иначе расходилось с их кабинетными теориями и насквозь лживыми представлениями о нравственности, любви, платонической и земной, добре и зле, праведности и неправедности, о чём люди вообще, и человеческая культура в частности, давно выработали вполне приемлемые для жизни земной и духовной всех удовлетворяющую этику отношений.

В жизни, где бы она ни протекала, женщина – мать, жена, сестра, любовница, друг – занимает огромное место, вот почему вернее всего нравственность проверяется и испытывается во взаимоотношениях мужчины и женщины.

Безнравственный человек не способен любить, а то, что ему представляется любовью – чистейшее физиологическое отправление, бездумное, почти неосознанное механическое стремление к продолжению и сохранению рода – не более того.

В последнее время мутным потоком хлынула на книжный рынок (и не только на книжный) всякого рода «любовная» продукция, в которой эротика, порнография и грязное бесстыдство, перемешавшись, образовали чудовищный идеологический таран, развращающий души и мозг всех без разбора – от детей до стариков, живших до того в блаженном неведении.

Мы далеки от мысли исправлять пороки человеческие нравоучениями, занятие это столь же бесполезное, сколь и бессмысленное. Рано или поздно народ сумеет отделить зёрна от плевел, но если хоть одной душе эта книжка поможет понять прелесть и полноту истинно нравственного отношения к женщине, составитель будет считать свою миссию выполненной.

Диоген Лаэртский: голоса древности

Клеобул говорил, что дочерей надобно выдавать замуж по возрасту девицами, по разуму женщинами… С женой при чужих не ласкайся и не ссорься, – советовал он. Первое – знак глупости, второе – бешенства. Жену бери ровню, а возьмёшь выше себя – родня её будет над тобой хозяйничать.

Однажды Ксантиппа сперва разругала Сократа, а потом окатила водой. «Так я и говорил, – промолвил он, – у Ксантиппы сперва гром, а потом дождь». Алкивиад твердил ему, что ругань Ксантиппы непереносима; Сократ ответил: «А я к ней привык, как к вечному скрипу колеса. Переносишь ведь ты гнусный гогот?» «Но от гусей я получаю яйца и птенцов к столу», – сказал Алкивиад. «А Ксантиппа рожает мне детей», – отвечал Сократ. Однажды среди рынка она стала рвать на нём плащ; друзья советовали ему защищаться кулаками, но он ответил: «Зачем? чтобы мы лупили друг друга, а вы покрикивали: „Так её, Сократ, так его, Ксантиппа!?“» Он говорил, что сварливая жена для него – то же, что норовистые кони для наездников: «Как они, одолев норовистых, легко справляются с остальными, так и я на Ксантиппе учусь обхождению с другими людьми».

Кто-то осуждал Аристиппа за то, что он живёт с гетерой. «Но разве не всё равно, – сказал он, – занять ли такой дом, в котором жили многие, или такой, в котором никто не жил?» – «Всё равно», – отвечал тот. «И не всё ли равно, плыть ли на корабле, где уже плавали тысячи людей, или где ещё никто не плавал?» – «Конечно, всё равно». – «Вот так же, – сказал Аристипп, – всё равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто не трогал».

Он был любовником гетеры Лайды и тем, кто осуждал его, говорил: «Ведь я владею Лайдой, а не она мною; а лучшая доля не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им».

Конечными целями Феодор полагал радость и горе: первая – от разумения, второе – от неразумения… Кража, блуд, святотатство – всё это при случае допустимо, ибо по природе своей в этом ничего мерзкого нет, нужно только не считаться с обычным мнением об этих поступках, которое установлено только ради обуздания неразумных. И любить мальчиков мудрец будет открыто и без всякой оглядки.

Об этом предмете рассуждал он так. «Разве грамотная женщина не полезна постольку, поскольку она грамотна?» – «Конечно». – «А грамотный мальчик или юноша полезен, поскольку он грамотен?» – «Так». – «Тогда и красивая женщина полезна, поскольку она красива, и мальчик или юноша полезен, поскольку он красив?» – «Так». – «Но красивый мальчик или юноша полезен для того самого, для чего он красив?» – «Так». – «Значит, он полезен для любви». И когда с этим соглашались, он делал вывод: «Стало быть, кто пользуется любовью, поскольку она полезна, тот поступает правильно и, кто пользуется красотою, поскольку она полезна, тот поступает правильно».

Антисфен часто говорил: «Я предпочёл бы безумие наслаждению», а также: «Сходиться нужно с теми женщинами, которые сами за это будут благодарны»… На вопрос, какую женщину лучше брать в жёны, он ответил: «Красивая будет общим достоянием, некрасивая – твоим наказанием».

Диоген, увидев однажды женщину, непристойным образом распростёршуюся перед статуями богов, и желая избавить её от суеверия, подошёл и сказал: «А ты не боишься, женщина, что, быть может, бог находится позади тебя, ибо всё полно его присутствием, и ты ведёшь себя непристойно по отношению к нему?»

…Рукоблудствуя на глазах у всех, он приговаривал: «Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!»

На вопрос, в каком возрасте следует жениться, Диоген ответил: «Молодым ещё рано, старым уже поздно».

Увидев однажды женственного юношу, он спросил: «И тебе не стыдно вести себя хуже, чем это задумано природой? Ведь она тебя сделала мужчиной, а ты заставляешь себя быть женщиной».

Само презрение к наслаждению благодаря привычке становится высшим наслаждением, – говорил он. И как люди, привыкшие к жизни, полной наслаждений, страдают в иной доле, так и люди, приучившие себя к иной доле, с наслаждением презирают само наслаждение.

О влюблённых он говорил, что они мыкают горе себе на радость.

У Кратета от Гиппархии был сын по имени Пасикл, и когда он стал юношей, то Кратет отвёл его к блуднице и сказал: «Так и отец твой женился».

Кто блудит, как в трагедиях, говорил он, тому награда – изгнание и смерть; а кто блудит, как в комедиях, с гетерами, тот от пьянства и распутства выживает из ума.

Известны такие его стихи:

Чем излечиться от любви? Лишь голодом

И временем, а если нет – удавкою.

Гиппархия полюбила Кратета и его образ жизни, так что не обращала внимания ни на красоту, ни на богатство, ни на знатность своих женихов: Кратет был для неё всё. Она даже грозила родителям наложить на себя руки, если её за него не выдадут. Родители позвали самого Кратета, чтобы он отговорил их дочь, – он сделал всё, что мог, но не убедил её. Тогда он встал перед нею, сбросил с себя, что было на нём, и сказал: «Вот твой жених, вот его добро, решайся на это: не быть тебе со мною, если не станешь тем же, что и я». Она сделала свой выбор: оделась так же, как он, и стала сопровождать мужа повсюду, ложиться с ним у всех на глазах и побираться по чужим застольям.

Любовь – это стремление к сближению, вызванное видимостью красоты, и направлена она не к соитию, а к дружбе. Так, Фрасонид, хоть и имел любовницу в своей власти, но воздерживался от неё, потому что она его не любила. Именно частью дружбы является любовь, а отнюдь не посланным богами даром. А красота – это цвет добродетели.

О похоти Пифагор говорил так: «Похоти уступай зимой, не уступай летом; менее опасна она весной и осенью, опасна же во всякую пору и для здоровья нехороша». А на вопрос, когда надобно слюбляться, ответил: «Всякий раз, как хочешь обессилеть».

Жена Пифагора по имени Феано на вопрос «На который день очищается женщина после мужчины?» сказала: «После своего мужа – тотчас, а после чужого – никогда». Женщине, которая идёт к своему мужу, она советовала вместе с одеждою совлекать и стыд, а, вставая, вместе с одеждою облекаться и в стыд. Её переспросили: «Во что?» – она ответила: «В то, что даёт мне зваться женщиной».

Рассказывает и шутит Себастьен-Рок-Никола Шамфор

Однажды маршал Ришелье посоветовал Людовику XV взять в любовницы не помню уж какую знатную даму. Король отказался, заявив: «Слишком дорого придётся заплатить, чтобы потом отделаться от неё».

М* говаривал мне: «Я изучил женщин всех наций. Итальянка верит, что её по-настоящему любят, если ради неё поклонник готов на преступление; англичанка – если готов на безрассудство; француженка – если готов на глупость».

Некто целых 30 лет проводил вечера у госпожи де*. Затем он овдовел. Все думали, что теперь он женится на ней, и всячески ему это советовали. Но он категорически отказался, заявив: «Где же я стану тогда проводить вечера?»

Г-жа де Тансен, несмотря на свои располагающие манеры, была женщина коварная и в полном смысле слова способная на всё. Однажды услышав, как её хвалят за приятное обхождение, аббат Трюбле заметил: «О да! Если ей потребуется вас отравить она выберет самый приятный яд».

Г-н де Аржансон в разговоре с любовником своей жены, графом де Себуром, сказал: «У меня есть для вас два подходящих места: должность коменданта или Бастилии, или Дома инвалидов. Если вам дать Бастилию, все решат, что туда вас упрятал я; если Дом инвалидов, все подумают что туда вас загнала моя жена».

М* прочитав письмо святого Иеронима, где тот необычайно выразительно описывает силу одолевавших его плотских искушений, заметил не без зависти: «Будь я способен на такое неистовство плоти, меня не устрашили бы все муки ада».

М* говаривал: «В женщинах хорошо лишь то, что в них самое лучшее».

Некто с ног до головы в трауре – весь в чёрном, вытянутое лицо – встречает своего друга. «О Боже! – пугается тот. – Какую потерю вы понесли?» – «Никакой, просто у меня умерла жена».

Г-н де Рокмон, супруга которого славилась своими любовными похождениями, раз в месяц ночевал у неё в спальне, чтобы пресечь пересуды, если она забеременеет. Утром, уходя, он объявлял: «Я вспахал поле, а уж засевают пусть другие».

Когда графу Мирабо, человеку чрезвычайно уродливой внешности, вчинили иск об увозе и совращении девушки, он заявил на суде: «Господа, меня обвиняют в совращении. Прошу в качестве оправдания присовокупить к делу мой портрет». И так как секретарь суда ничего не понял, судья пояснил ему: «Болван, взгляни на лицо этого господина!».

Г-жа де Брионн порвала связь с кардиналом Роганом из-за герцога де Шуазеля: кардинал требовал, чтобы она рассталась с герцогом, г-жа де Брионн не соглашалась. Произошла бурная сцена, и под конец она пригрозила, что велит вышвырнуть кардинала в окно. «Ну что ж, – ответил он, – я могу выйти тем же путём, каким столько раз входил к вам».

«Любовь, – говорил М*, – должна быть отрадой лишь утончённых натур. Когда я вижу, что ею занимаются люди пошлые, меня так и подмывает сказать им: „Куда вы лезете? Для такой сволочи, как вы, существуют вино, еда и карты!“».

Г-жа де Б*, женщина весьма влиятельная, тем не менее не смогла ничего сделать для своего любовника де Д* – он был слишком бездарен. Тогда она вышла за него замуж. На роль любовника годен лишь тот, кого не стыдно показать людям; в роли мужа сойдёт всякий.

Г-жа де Монморен учила своего сына: «Вы вступаете в свет. Могу посоветовать вам только одно – влюбляйтесь во всех женщин подряд».

Маркиз де Шатлю, влюблённый в свою жену, как юнец, был с нею на званом обеде, где всё её внимание поглотил некий молодой и красивый иностранец. Де Шатлю кротко стал её упрекать; тогда маркиз де Жанлис бросил ему фразу, какую обычно говорят нищим: «Проходи, проходи, добрый человек, ты своё уже получил».

М*, признанный образец светскости, говаривал мне, что этим своим качеством он больше всего обязан сорокалетним женщинам, с которыми при случае был не прочь переспать, и восьмидесятилетним старцам, которых умел слушать.

М* нередко рассуждал о любви, как отчаянный распутник, хотя в сущности был человеком деликатным и способным на сильное чувство. Поэтому кто-то сказал о нём: «Он прикидывается распутником, чтобы не встречать отказа у женщин».

Г-на де Лозена спросили, что он ответил бы своей жене (а он не виделся с ней лет десять), если бы она написала ему: «Я обнаружила, что забеременела». Он подумал и сказал: «Я послал бы ей такую записку: „Счастлив узнать, что небо наконец-то благословило наш союз“».

По слухам, Ж.-Ж. Руссо был близок с графиней де Буффлер; утверждают даже, что у него с ней (да простится мне такое выражение) ничего не вышло; это очень настроило их друг против друга. Однажды в присутствии их обоих кто-то завёл речь о том, что любовь ко всему человечеству исключает любовь к отчизне. «Что до меня, – объявила графиня, – то я по собственному опыту чувствую и знаю, что это не так. Я – хорошая француженка, но это не мешает мне желать счастья всем народам». – «Истинная правда, – подхватил Руссо, – до пояса вы действительно француженка, зато ниже – настоящая космополитка».

Одна из любовниц регента во время свидания с ним попыталась заговорить о делах. Регент с внимательным видом выслушал её и вместо ответа спросил: «Как по-вашему, приятно предаваться любовным утехам с канцлером?»

Говорят, что однажды, когда фрейлины г-жи де Монпасье куда-то отлучились, а у неё свалилась с ноги туфля, принцесса была вынуждена приказать пажу надеть её. При этом она спросила его, не испытывает ли он желания обладать ею. Паж ответил утвердительно. Принцесса, как женщина порядочная, не воспользовалась этой откровенностью, а просто дала юноше денег, чтоб ему было на что сходить в публичный дом и там избавиться от искушения, в которое она его ввела.

У г-на Барбансона, в молодости отличавшегося редкой красотой, был прелестный сад, и герцогиня де Ла Вальер пожелала однажды осмотреть его. Хозяин, тогда уже глубокий старик, страдавший подагрой, признался ей, что в своё время был влюблён в неё до безумия. «Боже мой! – воскликнула г-жа де Ла Вальер. – Вам стоило только сказать об этом, и вы обладали бы мною, как всеми остальными».

М* говорил о г-же де*: «Я думал, что она ждёт от меня безумств, и готов был их наделать; но она потребовала от меня глупостей, и я наотрез отказал ей».

Г-н де Б* считал, что женщине нельзя сказать в три часа пополудни то, что можно в шесть вечера; в шесть – то, что можно в девять; в девять то, что можно в полночь, и т.д. «Особенно тщательно, – прибавлял он, – следует выбирать при ней выражения в полдень». Он же утверждал, что взял с г-жой де* другой тон с тех пор, как она сменила обивку в своём будуаре с голубой на тёмно-красную.

Гельвеций был в молодости на загляденье хорош собой. Как-то вечером, когда он тихо и смирно сидел за кулисами театра подле мадемуазель Госсен к ним подошёл известный финансист и сказал актрисе на ухо, но так, чтобы слышал Гельвеций: «Мадемуазель, не согласитесь ли вы принять шестьсот луидоров и подарить мне за это свою благосклонность?». – «Сударь, – ответила она, – указывая ему на Гельвеция и тоже говоря достаточно громко, чтобы тот мог расслышать её слова, – я сама дам вам двести, если вы явитесь ко мне завтра утром с таким же красивым лицом, как вот у него».

Когда г-жа Бризар, известная своими любовными похождениями, приехала в Пломбьер, многие придворные дамы старались избегать встреч с нею. В числе их была и герцогиня де Жизор, отличавшаяся набожностью и строгим нравом. Друзья г-жи Бризар сообразили, что если г-жа Жизор примет их приятельницу, то перестанут упрямиться и остальные дамы. Они предприняли соответствующие шаги и добились своего. Г-жа Бризар, женщина приятная в обхождении, быстро очаровала богомолку, и они подружились. Тем не менее герцогиня при случае дала ей понять, что готова простить женщине один проступок, но не понимает, как можно без конца менять любовников. «Увы! – воскликнула г-жа Бризар. – Заводя себе нового любовника, я всякий раз думала, что он будет последним».

Однажды г-н де Фонтенель, которому было в то время девяносто семь лет, наговорил кучу любезностей г-же Гельвеций, юной, прелестной и только что вышедшей замуж. Затем, направляясь к столу и проходя мимо этой молодой особы, он не заметил её. «Вот видите, как мало можно верить вашим комплиментам, – упрекнула она его. – Вы идёте мимо и даже не смотрите в мою сторону». – «Сударыня, – возразил он, – глянув в вашу сторону, я уже не прошёл бы мимо».

Фонтенель, будучи уже глубоким старцем, однажды любезно подал некоей молодой и красивой даме, но дурно воспитанной, обронённый ею веер, который она приняла с крайне высокомерным видом. «Ах, сударыня! – воскликнул Фонтенель. – Как вы расточительны в своей суровости!»

Г-н Лорри, врач, рассказывал, что однажды его вызвала к себе прихворнувшая г-жа Сюлли и рассказала ему о дерзкой выходке Борде. Тот якобы объявил ей: «Вы здоровы, но вам нужен мужчина – и он перед вами» – и тут же предстал перед ней в непристойном виде. Лорри постарался оправдать коллегу и наговорил г-же Сюлли множество почтительных комплиментов. «Дальнейшее мне не известно, – добавлял он. – Знаю только, что она пригласила меня ещё раз, а потом вновь прибегла к услугам доктора Борде».

Г-н де Ла Реньер собирался жениться на мадемуазель де Жарент, юной и прелестной. Однажды вернувшись от неё и предвкушая близкое своё блаженство, он спросил г-на де Мальзерба, с которым состоял в свойстве:

– Как вы считаете, будет моё счастье полным?

– Это зависит от обстоятельств.

– Вот как! От каких же именно?

– От того, кто станет первым любовником вашей жены.

Г-жа Бозе предавалась любовным утехам с некиим учителем немецкого языка. Так их и застал г-н Бозе, вернувшись из Академии. «Я же вам говорил, что мне надобно уходить», – попробовал вывернуться из неловкого положения немец. «Что мне надобно уйти», – поправил г-н Бозе, даже в эту минуту оставаясь блюстителем чистоты языка.

Когда виконт де Ноайль бросил юную г-жу М*, та, пребывая в отчаяньи, твердила: «У меня, вероятно, будет ещё много любовников, но никого я не полюблю так, как любила виконта де Ноайля».

Однажды, когда у г-жи де Эпарбе было любовное свидание с Людовиком XV, король сказал ей:

– Ты жила со всеми моими подданными.

– Ах, государь!..

– Ты спала с герцогом Шуазелем.

– Но он так влиятелен!

– С маршалом Ришелье!

– Но он так остроумен.

– С Монвилем.

– У него такие красивые ноги!

– Хорошо! Ну а герцог де Омон? У него-то ведь нет ни одного из этих достоинств.

– Ах, государь, но он так предан вашему величеству!

Узнав, что некая особа лёгкого поведения вышла замуж за человека, слывшего до тех пор вполне добропорядочным, г-жа де Л* заметила: «Даже будучи потаскушкой, я всё равно осталась бы честной женщиной: мне и в голову бы не пришло взять в любовники того, кто способен на мне жениться».

Гостя у г-жи дю Шатле, Вольтер разговорился в её будуаре с аббатом Миньо, тогда ещё совсем ребёнком. Он посадил мальчика к себе на колени и принялся его поучать: «Друг мой, успеха в жизни добивается лишь тот, кого поддерживают женщины. Значит, их нужно изучать. Запомните же, что они все – лгуньи и шлюхи». – «Как все? Что вы мелете, сударь?», – вспыхнула г-жа дю Шатле. «Сударыня, – возразил Вольтер, – детей грешно обманывать!».

Я советовал г-ну де Л* вступить в брак: партия казалась мне удачной. «Зачем мне жениться? – удивился де Л*. – Если я обзаведусь женой, то только в исключительном случае избегну рогов, тогда как оставшись холост, уж наверняка не сделаюсь рогоносцем».

Г-жа де К* сказала г-ну Б*: «Я люблю вас за…». – «Ах, сударыня, – пылко прервал он её. – Если вы знаете за что, я пропал!».

«Даже в юности, – говаривал мне М*, – мне нравилось увлекать женщин, а не соблазнять их и уж подавно не развращать».

Однажды мой сосед по столу, указав на женщину, что сидела напротив него, спросил меня, не жена ли она человеку, сидящему рядом с ней. Я же, заметив, что последний за всё время не перемолвился с нею ни единым словом, ответил: «Одно из двух, сударь: либо они незнакомы, либо она его жена».

М* говорил мне, что в общении с женщинами ему неизменно помогали такие правила: «Всегда хорошо отзывайся о женщинах вообще, хвали тех, кто тебе нравится, а об остальных не говори вовсе; водись с ними поменьше, остерегайся им доверять и не допускай, чтобы твоё счастье зависело от одной из них, пусть даже самой лучшей».

«Допускаю, что умный человек может сомневаться в верности любовницы, – смеясь говорил г-н Д*. – Но сомневаться в неверности жены может только дурак».

Одному холостяку посоветовали жениться. Он отшутился, но так остроумно, что ему сказали: «Жене такого человека, как вы, скучать не придётся». – «Если она будет хорошенькой, конечно, нет – она станет развлекаться тем же, чем и все остальные», – подхватил он.

Г-н де Ф*, зная, что у его жены есть любовники, тем не менее вспоминал порой о своих супружеских обязанностях и правах. Однажды вечером он решил ими воспользоваться, но жена ответила ему отказом.

– Разве вам не известно о моей связи с М*? – возмутилась она.

– Велика важность! – возразил де Ф*. – Вы же были в связи с Л*, С*, Б*, Т*?

– Это совсем другое дело. Я не любила их, а лишь уступала своей прихоти. А вот к М* у меня подлинное чувство.

– Простите, не знал…

Больше они к этой теме не возвращались.

Когда эту историю рассказали г-ну де Р*, он воскликнул: «Возблагодарим Господа за то, что он сподобил людей довести брак до такой утончённости».

После возвращения Карла II Милтону предложили вновь занять его былую и весьма доходную должность. Жена уговаривала его согласиться, но он ответил: «Ты женщина и мечтаешь ездить в карете, а мне хочется остаться честным человеком».

Знаменитый Бен Джонсон говаривал, что каждый, кто берёт музу в жёны, умирает с голоду, тогда как тот, кто делает её своей любовницей, живёт припеваючи. Эти слова напоминают замечание Дидро – я сам слышал от него эту фразу – о том, что литератор, если он человек разумный, может сойтись с женщиной, способной состряпать книгу, но жениться должен лишь на женщине, которая умеет состряпать обед. Но есть ещё одна более приятная возможность: не брать в любовницы женщину, пишущую книги, а в жёны – вообще никакую.

Когда М* упрекнули в холодности к женщинам, он ответил: «Я мысленно нарисовал себе образ женщины, каких мало, и он ограждает меня от женщин, каких много. Поверьте, я весьма признателен этой придуманной мною даме».

Некая девица покаялась на исповеди: «Святой отец, я очень уважала одного молодого человека». – «Уважала? Сколько раз?» – спросил исповедник.

Когда г-н де Ришелье на светском приёме стал увиваться за г-жой де Брион, дамой очень красивой, но, по общему признанию, глуповатой, не обращая внимания на г-жу де Тальмон, последняя сказала ему: «Сударь, зрение у вас безусловно отличное, но вот на ухо вы, кажется, немного туговаты».

М* говорил о принцессе де*: «Она из того сорта женщин, которых нельзя бросить. Значит, остаётся одно: изменять ей».

«Женщины так обесславили себя, что мужчинам уже неловко хвалиться успехом у них», – любил говорить Дюбюк.

Когда г-жа Крамер, проведя несколько лет в Женеве, вернулась в Париж, её спросили: «Что поделывает г-жа Троншен?» (Эта особа отличалась редкостным безобразием.) – «То же, что и раньше: нагоняет на всех страх», – ответила г-жа Крамер.

Однажды один священник похвастался принцу Конде, что сумеет без подготовки сказать проповедь на любую тему. Назавтра принц прислал ему эту «тему» – то было изображение фаллоса. Проповедник получил сей возвышенный предмет в ту минуту, когда уже выходил из ризницы; тем не менее он не растерялся, взошёл на кафедру и начал: «Лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твоё было ввержено в геенну огненную».

Увидев, как герцогиня де Олон строит глазки собственному мужу, её любовник воскликнул: «Вот ведь шлюха! Только мужа мне ещё не хватало!» – и тут же ушёл.

М*, старый холостяк, любил повторять в шутку, что брак – слишком совершенное состояние для несовершенного человека.

У г-на д'Омона где-то в провинции скончалась жена. Не прошло и трёх дней после её смерти, а он уже сидел в чьей-то гостиной за картами.

– Д'Омон, – говорят ему, – это неприлично. Нельзя же играть в карты через день после смерти жены!

– Ба! – отмахивается он. – Я ещё не получил извещения о её смерти.

– Всё равно это нехорошо.

– Полноте! Я же играю по маленькой.

А.С. Пушкин вспоминает и откровенничает

Старый генерал Щ. представлялся однажды Екатерине II. «Я до сих пор не знала вас», – сказала императрица. «Да и я, матушка государыня, не знал вас до сих пор», – отвечал он простодушно. «Верю, – возразила она с улыбкой. – Где и знать меня, бедную вдову».

Одна дама сказывала мне, что если мужчина начинает с нею говорить о предметах ничтожных, как бы приноравливаясь к слабости женского понятия, то в её глазах он тотчас обличает своё незнание женщин. В самом деле: не смешно ли почитать женщин, которые так часто поражают нас быстротою понятия и тонкостью чувства и разума, существами низшими в сравнении с нами? Это особенно странно в России, где царствовала Екатерина II и где женщины вообще более просвещёны, более читают, более следуют за европейским ходом вещей, нежели мы, гордые Бог ведает почему.

Князь Потёмкин во время очаковского похода влюблён был в графиню ***. Добившись свидания и находясь с нею наедине в своей ставке, он вдруг дёрнул за звонок, и пушки кругом всего лагеря загремели. Муж графини ***, человек острый и безнравственный, узнав о причине пальбы, сказал пожимая плечами: «Экое кири куку!»

Дельвиг звал однажды Рылеева к девкам. «Я женат», – отвечал Рылеев. «Так что же, – сказал Дельвиг, – разве ты не можешь отобедать в ресторации, потому только, что у тебя дома есть кухня?»

Дуров – брат той Дуровой, которая в 1807 году вошла в военную службу, заслужила Георгиевский крест и теперь издаёт свои записки. Брат в своём роде не уступает в странности сестре…

Страсть его к женщинам была также очень замечательна. Бывши городничим в Елабуге, влюбился он в одну рыжую бабу, осуждённую к кнуту, в ту самую минуту, как она была уже привязана к столбу, а он по должности своей присутствовал при её казни. Он шепнул палачу, чтоб он её поберёг и не трогал её прелестей, белых и жирных, что и было исполнено; после чего Дуров жил несколько дней с прекрасной каторжницей.

А.С. Пушкин спросил казака, возвращающегося с долгой службы, что он сделает, если узнает об измене жены. «Коли на зиму сена припасла, так и прощу, коли нет, так побью».

…То, что я могу сказать тебе о женщинах, было бы совершенно бесполезно. Замечу только, что чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею. Однако забава эта достойна старой обезьяны XVIII столетия. Что касается той женщины, которую ты полюбишь, от всего сердца желаю тебе обладать ею.

(Из письма к брату)

Боже мой, сударыня, бросая слова на ветер, я был далёк от мысли вкладывать в них какие-нибудь неподобающие намёки. Но все вы таковы, и вот почему я больше всего на свете боюсь порядочных женщин и возвышенных чувств. Да здравствуют гризетки! С ними гораздо проще и удобнее…

Хотите, я буду совершенно откровенен? Может быть, я изящен и благовоспитан в моих писаниях, но сердце моё совершенно вульгарно, и наклонности у меня вполне мещанские. Я по горло сыт интригами, чувствами, перепиской и т.д. и т.д.

(Из письма Е.М. Хитрово)

Вы способны привести меня в отчаяние… Скажите, однако, что он сделал вам, этот бедный муж? Уж не ревнует ли он часом? Что ж, клянусь вам, он не был бы не прав; вы не умеете или (что ещё хуже) не хотите щадить людей. Хорошенькая женщина, конечно, вольна… быть вольной. Боже мой, я не собираюсь читать вам нравоучения, но всё же следует уважать мужа, – иначе никто не захочет состоять в мужьях. Не принижайте слишком это ремесло, оно необходимо на свете. Право, я говорю с вами совершенно чистосердечно. За 400 вёрст вы ухитрились возбудить во мне ревность; что же должно быть в 4 шагах?

…Простите, божественная, что я откровенно высказываю вам то, что думаю; это – доказательство истинного моего к вам участия; я люблю вас гораздо больше, чем вам кажется. Постарайтесь хоть сколько-нибудь наладить отношения с этим проклятым г-ном Керном. Я отлично понимаю, что он не какой-нибудь гений, но в конце концов он и не совсем дурак. Побольше мягкости, кокетства (и главное, Бога ради, отказов, отказов и отказов) – и он будет у ваших ног, – место, которому я от всей души завидую, но что поделаешь?