Текст книги "Коты и кошки"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Аксон

Коту восемь лет. Он живет в квартире моего хорошего знакомого, где я частенько бывал. Знакомый – нейрофизиолог. Отсюда и кличка кота, так как аксон – это нервное волокно. Восемь лет – возраст для кота более чем зрелый, Аксон же выглядел чистой воды подростком. Веселым, игручим, даже заигрывающимся порой. Дело в том, что ничего, кроме квартиры, где живет, и людей, что в ней бывали, Аксон в своей жизни не видел. Не будучи отягощен семейными да и вообще жизненными заботами, взрослым он так и не стал. Такое, знаете, очаровательное, пушистое, с очень мягкой, очень черной матовой уютной шерстью существо.

Квартиру, в которой живет, кот явно считал своим гнездом. После ухода гостей, которые нередко бывали в этом хлебосольном и симпатичном (в первую очередь, конечно, своими хозяевами) доме Аксон оставлял у порога маленькую такую лужицу. Как бы закрывал визит, стирая следы чужака, причем процедура эта отнюдь не была автоматической. Так, спустя некоторое (совсем не малое) время нашего знакомства я узнал, что вчера после моего ухода Аксон обнюхал прихожую и не стал маркировать мой уход. Его поведение однозначно объясняло суть дела: отныне он считал меня своим. И, знаете, было лестно.

Однажды в квартире появилось зеркало. Обычное такое, но довольно большое для настольного. Ну, кот прыгнул на стол, чтобы обследовать новинку. Чувствовал он себя в квартире хозяином, так что сразу его никто не шуганул. Подошел Аксон к зеркалу и увидел… супротивника, похоже, увидел. Во всяком случае, поведение Аксона выглядело именно так.

Аксон изобразил угрозу. Противник ему ни в чем не уступил. И поехало представление в жанре пантомимы. И вдруг посреди спектакля, наполненного разного рода финтами, позами и уловками, Аксон, сочинив некоторый отвлекающий маневр вроде обманного движения в боксе, рванул за зеркало.

Вновь оказавшись перед зеркалом, он уже выглядел несколько ошалевшим. Уж как он был быстр, а противник оказался еще быстрее. Но – это же с ума сойти! – исчезнув, как дым, он вновь обнаружился перед Аксоном, как только тот вернулся к этой идиотской плоскости.

И вот тут произошло нечто совершенно невероятное. Кот медленно-медленно приблизился к зеркалу. Какое мужество ему, наверно, понадобилось – ведь и противник приближался к нему! Почти прислонившись к поверхности стекла, Аксон вдруг быстро помахал лапой за зеркалом!

Никого!

Кот буквально обалдел. На морде его было такое изумление, даже и страх, пожалуй, что не рассмеяться было уже невозможно. Аксон ничего не слышал. На неверных, подгибающихся лапах он добрался до края стола и, неловко свалившись, все так же полуползком забился под диван. И не показывался оттуда до позднего вечера.

Со временем, однако. Аксон вполне освоился с зеркалом, оценил свою внешность и частенько любовался собой, трогая лапкой свое изображение.

Барсик (Тамбурмажор)

Проявления кошачьего ума многообразны. Упорства, впрочем, тоже.

Хорошо, если где-то пристроился Барсик, который жил под нашими окнами более двух лет. Вот был кот! Чем-то Прошку напоминал. Умом, наверно.

Жили мы тогда на первом этаже, и у кухонного окна была крыша входа в подвал. Здесь-то мы и кормили бродячих кошек, не имея возможности пустить их в дом (у жены аллергия).

Пришел Барсик, как и другие, ниоткуда. Стали подкармливать и его. У нас на крыше этой и чашечки всевозможные стояли. Для питья, например. Через очень короткое время это был уже Барсик, настолько явно он среди других выделялся. Кот в общем-то обычный. Серый, пушистый (действительно, выходит, что-то общее с Прошкой можно углядеть). Примерно Прошкиного роста и веса. Обычный кот, а вот сразу обратил на себя внимание.

Говорят, красота в глазах. Или там еще в чем того же рода: цвете шерсти, например. Все это справедливо, конечно, но настоящая красота проявляется в движении. В поведении. Да и разве у человека не так же? Как нелеп бывает иногда стоп-кадр! Причем где? – в балете, в художественной гимнастике.

Барсик красиво двигался. В нем культура была видна. Порода. Уважение к себе. И к другим. Да и бывает ли уважение к себе без уважения к другим? И наоборот. Вряд ли.

Раньше Барсик, наверно, жил дома. Даже наверняка. Это было видно, например, по тому, как он ел. Понятно, что, встретив такое понимание с нашей стороны, Барсик пожелал сменить прописку. Перейти из ранга бродячих в ранг домашних. Что же, пришлось и ему нас понять… И он очень четко усвоил границу, до которой еще улица, за которой уже дом. Время от времени он испытывал нас. Поднимал лапу над брусочком на подоконнике, который служил этой условной границей, и поглядывал на нас, вроде как говоря: «А вот я сейчас вперед пойду». Для прояснения ситуации достаточно было определенным тоном сказать: «Барсик». И он очень ловко, словно иного и не предполагалось, ставил лапу снаружи. Укладывался там, подпирая боком границу, и самозабвенно мурлыкал.

Постепенно Барсик овладел подоконной ситуацией и незаметно, без особого шума словно бы очертил около окна зону, которая была его и только его территорией. Другие кошки туда не допускались. Не допускались даже ночью, потому что, великолепно развалившись, спал Барсик здесь же, под окном. Все тот же кусок кошмы был постелен и ему.

Однажды зимним вечером мы с женой шли из магазина с полными сумками. Около подъезда – Барсик. Увидел он нас, кажется, раньше, чем мы его, потому что мы-то его узнали, когда он уже двигался к нам своим танцующим шагом.

– Барсик! – полуудивленно и полуобрадованно сказали мы. – Ты что здесь делаешь?

Дело в том, что Барсик ходил на прогулки куда-то в другие места, не к подъезду. А мы так и вовсе общались с ним только под нашими окнами, куда он однажды даже мышь принес, наверно, чтобы показать, что он не дармоед. И вдруг такая встреча.

Словно старого знакомого в другом городе встретить, он кажется много ближе, чем в обычных условиях, где, может, все и общение-то заключалось в строго риторическом вопросе: «Как дела?» А тут Барсик, уже два года почти наш личный кот.

Барсик приветственно выгнул спину, поздоровался, ласково мяукнув, и обследовал сумки, из которых пахло всякими разными вкусными вещами.

– Да, Барсик, – сказали мы, – будет вкусно. Приходи. И Барсик убежал.

– Ну смотри, – сказал я жене, – сейчас ты увидишь, что такое кошачий ум. Помнишь, я тебе о Прошке рассказывал?

Когда мы вошли в кухню, Барсик был уже у окна.

Обращаю внимание читателя вот на что. О кошках говорят, что они привязаны не к хозяину, а к дому. Не знают, мол, они хозяина. Барсик знал нас. Знал самым настоящим образом. Ведь он никогда не видел нас в зимней одежде, во всех этих лохматых шапках, тяжелых пальто и т. п. И тем не менее узнал сразу, до того как мы с ним заговорили. И пошел к нам. Он знал, что мы те самые странные полухозяева, рядом с которыми он кормится. С которыми общается. У которых почти что живет.

И еще. Ведь Барсик убежал от нас после моих слов. И от нас и от наших сумок. А просто, свято выполняя правила игры, он быстро сориентировался в сути дела и понесся вокруг дома, чтобы опередить нас и ждать, вглядываясь в темную кухню.

Хороший был кот, славный, свой. Долго мы ждали его, когда он пропал. Не дождались.

Остается надеяться, что ему хорошо живется.

Кошки на природе

Говорят, что индивидуальность животных возникает, как проекция хозяина. Может быть. Даже наверное. Единственное, что в этой связи хотелось бы уточнить, так это то, что кошка (или собака) сама выбирает, что у кого ей брать. При такой постановке вопроса индивидуальность животных представляется вроде как несколько произвольной. Да и почему бы нет, если те же кошки вполне выживают и без помощи человека, бок о бок с которым перед этим долго жили. Я при этом не имею в виду кошек вроде Василия Иваныча, живущих пусть и не с человеком, но все-таки рядом с ним. Нет, речь идет о кошках, живущих хотя и в небольшом, но отдалении от человека.

Например, в лесопарковой зоне Москвы неподалеку от Речного вокзала (не в лесу еще, но уже и в нескольких километрах от жилья) живет здоровенный серый кот. Выглядит он на удивление ухоженным. Шерсть великолепнейшая. Зверь ласковый, охотно вступает в контакт с человеком, но вот живет все-таки в лесу, добывая еду честной охотой (мы эту охоту видели – мастер!).

Судя по всему, родился и вырос он в обычной квартире, а вот кот из него получился все-таки лесной. Несчастная судьба? Не думаю. Из леса его не выманишь. Проводит немного, и обратно. Так что, скорее всего, это одно из проявлений произвольной индивидуальности.

Они могут быть разными, такие воплощения.

Однажды мы с братом шли по лесу (по лесу уже, не по лесопарковой зоне). Лес был не очень далеко от одной симпатичной деревеньки в Ярославской области, которая с годами, по мере отъезда ее жителей в город, превратилась в дачный поселок. Шли мы потихоньку, грибы высматривали. И вдруг услышали «мяу». Перед нами – метрах в семи – стоял кот. Встретились мы глазами – он повернулся и побежал. Что уж на нас накатило, трудно сказать, но только мы, ничего не соображая, не разбирая дороги, помчались за ним. Он – впереди. Ровно так бежит, только дистанцию чуть увеличил, метров до пятнадцати. И держит ее на этом уровне. Мы за ним, но зачем? Какой инстинкт нас гнал, какую цель мы преследовали? Зачем мы бежали за ним? Не нужен он нам был, это уж точно. Разве что пообщаться, сказать сакраментальное «киска» и получить порцию ласки? Но какая может быть ласка после такой сумасшедшей гонки, когда еле успеваешь от веток уворачиваться?

А кот бежит, крупный, здоровый, белый с серым. И мы бежим, ждем, когда он выдохнется, хотя на самом-то деле этот бег занял считанные секунды. Меньше минуты – почти наверняка.

Выбежали мы к дороге, грунтовой лесной дороге, по случаю летнего зноя покрытой слоем пыли. Выскочил кот на дорогу, остановился, повалялся в пыли – выглядело все это озорным, веселым вызовом – и вдруг так врезал, что только мы его и видели.

Пришлось нам понять, что он просто играл с нами (что издевался, об этом как-то не думалось), завел куда-то, да и был таков. Оглянулись мы и на себя. Что и говорить, хороши мы были! Два взрослых человека, а как на нас подействовала обычная домашняя киса в лесу! А киска-то оказалась с секретом.

И, конечно, не случайно на обратном пути я рассказывал брату истории про кошек, ни одна из которых не повторяла другую.

Потому что одинаковых кошек не бывает.

Маленькое заключение

Прощаясь с пушистыми героями этих рассказов, мне бы хотелось подчеркнуть, что все они, кроме, может быть, Прошки, – это самые обычные кошки. Просто к ним повнимательнее пригляделись. Присмотритесь же и вы к своим друзьям, и тогда вы увидите в кошке, болтающейся под ногами в вашей городской квартире, маленькую своеобразную личность.

Недялков А. (фото Раскина Б.)
Тимошка и Уголек

У нашей хозяйки два кота: тигровый кот Тимошка и черный как смоль котенок Уголек.

Умудренный годами Тимошка – ласковый попрошайка, но не воришка. Даже когда он остается в избе один, а на столе стоит миска сметаны, Тимошка не полезет за ней. Он ляжет возле ножки стола и дождется людей. Как только в избу входит человек, Тимошка вскакивает, громко мурлычет и трется о его ноги. Если на его просьбу не обращают внимания, кот прыгает на стол, громко мяукает и всем видом показывает, что он честный кот и очень хочет сметаны.

Если в избу входила хозяйка, то кот всегда получал ложку сметаны, если хозяин – в зависимости от настроения: либо сметану, либо затрещину. Кот и нас испытывал на предмет сметаны. Сначала мы не знали обычая Тимошки и со стола отправляли его за двери, где кот выражал свое негодование сердитым воем. Когда же от хозяйки мы узнали Тимошкины повадки, то каждый раз выплачивали дань кошачьей честности.

Любил Тимошка и свежую рыбу. Завидев человека с удочками, он провожал его на берег. Кот заранее старался задобрить рыбака, терся о ноги, мурлыкал, бегал по лодке. На ловлю кот ездить не желал. Как только лодка отчаливала, он стремглав удирал на берег.

Когда рыбак возвращался, Тимошка громким мяуканьем приветствовал его еще издалека, метался по берегу, приплясывал от нетерпения и противным, гнусавым голосом канючил: – Дай рыбки! Дай рыбки! Дай рыбки!

Получив лакомый кусок, Тимошка скрывался в прибрежных кустах, прятал там свою добычу и снова выскакивал попрошайничать.

Нам захотелось узнать, сколько же коту рыбы нужно и как долго он будет попрошайничать. Однажды удалось наловить ведро некрупной плотвы, и мы давали коту рыбу безотказно. После того, как Тимошка утащил в кусты пятнадцатую плотвичку, я сказал: – Хватит благотворительности. Самим мало остается. Брысь!

Тимошка не понял меня, а может быть, не захотел понять и продолжал канючить

– Ах, так! – сказал мой напарник Борис. – Не хочешь понимать добрых слов! Сейчас отберу и то, что дал!

Не тут-то было! Как только он направился к кустам, куда кот таскал рыбу, Тимошка молнией промелькнул между его ног и, скрывшись, фыркнул, а потом угрожающе зашипел. Борис не испугался его угроз и раздвинул кусты. Кот злобно заурчал и вцепился ему в сапог. Борис ногой отпихнул кота и шагнул дальше. Тогда кот выскочил из кустов и завопил благим матом.

Не обращая внимания на его вопли, Борис нагнулся и стал подбирать рыбу. Что тут сделалось с котом! Он брякнулся на песок, забился в судорогах и завыл таким истошным голосом, что нам стало не по себе.

– Оставь коту рыбу, – сказал я, – ты его до инфаркта доведешь!

– Инфарктов у котов не бывает, а от обжорства они дохнут, – вразумительно произнес Борис, – хватит с него и пары плотвиц.

Тимошка выл и валялся по песку. Борис бросил ему две рыбки. Кот вскочил, схватил их и помчался прочь.

К Борису он больше никогда не ласкался.

Уголек – котенок. У него нет еще богатого житейского опыта, как у Тимошки. Он недоверчив и вороват. Просить он не умеет, а предпочитает стащить исподтишка. В избе его оставлять без присмотра нельзя: обязательно проверит стол и очень ловко откроет лапой шкафчик, особенно если оттуда пахнет чем-нибудь соблазнительным.

Как-то я принес и повесил на палисаднике кукан окуней, а сам пошел в избу за ножом, чтобы почистить рыбу. Вернулся – рыбы нет. Стал искать – не нашел. Возле избы на завалинке сидел Борис

– Ты рыбу взял?

– А зачем мне она? Сегодня твоя очередь чистить.

Я так и не нашел рыбы. Пропала. Остались мы без ухи. Уже в Москве Борис показал мне фотоснимок. На нем Уголек выставил голову между тесинами палисадника рядом с окунями.

– Выходит, что ты видел, как кот стащил рыбу? – спросил я.

– А ты еще сомневался в этом?

– Почему же не отнял?

– Подумаешь, потеря – десяток окуней! Зато какой кадр!

– Ну, сделал снимок и прогнал бы!

– Коту тоже нужно чем-то компенсировать затрату энергии на позирование!

Молдавский Дмитрий
Кот Митрофан

Надо было бы назвать этот отрывок «Знаменитый кот Митрофан».

Пожалуй, не так уж много было котов, чьи фотографии помещали в газетах; а вот редактор газеты «Кадр» (студия «Ленфильм») умудрился получить даже выговор за серию снимков, изображавших названного кота за машинкой.

Были у него напечатанные труды – под некоторыми моими рецензиями стояла скромная подпись «М. Трошин» (Митрофан, Митроша).

Мой друг, составитель знаменитой библиографии современной литературы М. Мацуев, узнав, кто в действительности написал ряд работ, упоминаемых в его труде, сперва ахнул, а потом философски заметил, что у него есть авторы и похлеще…

Митрофан был принесен в дом котенком еще в 1951 году в качестве защиты от вдруг нагрянувших явно охамевших крыс.

Сперва Митрофан крыс не замечал. Пущенный на ночь в кухню, он, видимо, мирно проспал до утра, и тетя Муся – Мария Ивановна не без сарказма говорила: «У нас, как у Дурова, – котята и крысята пьют из одного блюдца».

Но уже на следующую ночь у Митрофана (кстати, тогда его еще звали «Метро» из-за буквы «М», ясно очерченной на его сером лбу) проснулись охотничьи инстинкты.

И вошедшие на кухню утром увидели следы прошедшей битвы: на полу лежали две или три поверженные крысы, а небольшой серый котишка ходил с видом первого консула, уже метившего в императоры.

С тех пор крысы исчезли, и Митрофан был признан.

Ему давали лучшие куски мяса, его таскали из комнаты в комнату. И постепенно он понял, что является если не Наполеоном, то по меньшей мере ответственным съемщиком квартиры.

Он даже заговорил.

На тетю Мусю, приносящую продукты, он ворчливо покрикивал:

– Мяса мне, мяса!

А иногда беспардонным образом вмешивался в разговоры, создавая полную иллюзию, что понимает, о чем идет речь!

Вернувшись из геологической экспедиции, моя жена Леля спросила его:

– Заморили тебя, Митроша, тощий ты какой-то!

Кот произнес тоном профессионального нищего что-то невнятное и жалобное.

Тут выскочила из кухни Даша, наша домработница (тогда еще водились женщины этой благородной профессии, освобождающие работающих хозяек от очередей, готовки обедов и пр.). И, не взглянув на Митрошу, закричала: «Все врет, все врет!»

Я и сам был убежден, что Митрофан знает немало слов.

Но чувства юмора он был лишен. Если при нем начинали говорить о его хвосте (когда он вырос, хвост вытянулся, обузился и придавал его солидной фигуре что-то босяцкое), он поднимался и уходил с тем глупым видом, который всегда присущ обидчивым, лишенным чувства юмора людям.

Короче говоря, его перестали воспринимать как кота; он стал жильцом квартиры, не самым умным, но зато способным развеселить – своим человеком.

Когда я болел – это было не в первый и не в последний раз – у меня было много свободного времени, я обратил внимание, что взбудораженный Митроша произносит классическое «мяу-мяуч-мяу» как-то в ритме популярного ругательства «ма-тяу-ма».

И всеми способами – от ласки и уговоров до суровых угроз – выработал у кота удивительное умение ругаться.

Началось с того, что навестить меня пришли друзья – Сережа Владимиров в Александр Львович Дымшиц.

Было жарко – ведь мы жили под крышей, и летом у нас всегда было теплее, чем в других квартирах. Они поговорили со мной о том о сем, подсели к столу, и я поставил перед ним начатую бутылку «Столичной». Налили по рюмке. Чокнулись за мое здоровье.

В эту минуту Митрофан вскочил на стул с твердым намерением присоединиться к компании. И как разудалый выпивоха, он произнес свою фразу «ма-тяу-ма», прозвучавшую восторженно и недвусмысленно.

Александр Львович пристально посмотрел на кота, на меня и сказал:

– Слишком жарко сегодня… В такую погоду, пожалуй, пить нельзя.

Неизвестно, что было бы в дальнейшем с котом, если бы моя жена Леля не приехала из экспедиции и не взялась за перевоспитание несчастного зверя.

То, что было хорошо вчера, оказалось сегодня плохим, и Митрофан, столкнувшийся с человеческой диалектикой, сперва еще стремился что-то понять, ругаясь впопад и невпопад, но вскоре махнул рукой, то есть лапой, на все и перешел на традиционное «мяу!».

Но он уже был, как говорится, «на виду», и все, что он делал, становилось достоянием знакомых и даже незнакомых.

Его любовь нажимать клавиши на моей машинке «Эрика», запечатленная на фотографии, создала легенду о коте-соавторе, а публикация его опусов заставляла отечественных литераторов слать ему книги с дарственными надписями: одну – ему, одну – мне.

Так и жил Митроша, укрепляя наш быт; не хочу преувеличивать роль кошек и собак в семейной жизни, но думаю, что порой они играют роль этаких хвостатых громоотводов, часто – забавных игрушек и всегда – представителей природы в стандартном (типовом) доме.

Больше всего Митроша, видимо, боялся, что мы проспим.

Вероятно, меркантильная мысль его работала примерно так: хозяева проспят, их выгонят с работы, как они будут меня кормить?

Во всяком случае, каждое утро, когда мы еще спали, он приходил в комнату со страшным воплем. В него летел ботинок или туфля, и он с видом человека, оскорбленного при исполнении долга, удалялся.

Иногда он смотрел телевизор.

Хоккей, футбол и балет вызывали у него интерес, остальные программы – сон.

Возможно, все дело было в том, что телевидение не достигло тогда таких высот, как ныне.

Убежден, что фигурное катание и передача «В мире животных» могли бы его заинтересовать, но тогда их еще не было.

Он был добр, охотно позволял детям носить себя, редко, очень редко царапался.

Но любил он по-настоящему только нашего сына Диму, у которого всегда спал в ногах.

Приходит Дима, кричит: «Митрофан, на место!»

И несчастный кот, прихрамывая (он перенес кошачий паратиф, и мы его с трудом отходили), бежит к кровати и деловито укладывается в ногах.

Любовь эта проявилась в эпизоде, который произвел на всех нас большое впечатление. Дима, готовясь к экзаменам (он поступал в Технологический институт), беспрерывно прокручивал запись Седьмой симфонии С. Прокофьева.

Зубрил и слушал. Слушал и зубрил.

Потом сдал экзамены и, нанявшись рабочим, уехал в геологическую экспедицию.

Митрофан переживал его отъезд, он искал его по всей квартире, поджидал у двери, даже каким-то образом извлек из грязного белья его рубашку и улегся на ней… А однажды, когда мы включили телевизор, он бросился к экрану, стал заглядывать за корпус и озираться вокруг.

Исполняли Седьмую симфонию Сергея Прокофьева!

Любовь эта кончилась трагически. Сын женился и привел домой близорукую даму с законченным медицинским образованием и строгими санитарными правилами. Митроша был изгнан с кровати.

Сперва он не поверил. Ломился в комнату, ругался, стонал. Но ничего не помогало. Место было прочно занято.

Тогда он прибег к способу, известному всем зверям тысячелетиями. Он стал напускать перед дверью молодых лужи. И делал это беспрерывно, не обращая внимания на уговоры и даже побои!

Это означало: «Гони эту бабу! Пусть все будет по-прежнему!»

Постепенно он смирился, но в комнаты не ходил, а целыми днями лежал в кухне у газовой плиты.

Он почти прекратил есть, только пил, худел, едва двигался, но всем нам сигналил, мурлыча: – Все мирно, все мило, все в норме…

Он умер спокойно и достойно, для всех нас это было большим горем.