Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Аврам Гонтарь

Аврам Гонтарь
Стихотворения

У каждого сколько-нибудь крупного поэта бывает такое стихотворение, которое оказывается для него знаковым. У Аврама Гонтаря таким стихотворением является его замечательный «Попугай». Это стихотворение о птице: поэт хочет поймать ее в Африке, привезти домой и обучить идишу, которого не знает даже внук поэта. Век попугая – 300 лет, он должен будет сохранить язык и донести идиш до некоего будущего лингвиста…

Многое странновато в этом стихотворении. И Африка, которая советскому человеку, равно как и «берег турецкий», – «не нужна». И желтый Нил, где собрался ловить попугая поэт. Очень уж близок этот Нил к невозможному для советского сознания Израилю. Однако стихотворение Гонтаря – отнюдь не фига в кармане. Ведь никакой надежды на то, что его родной язык сохранится в Израиле, поэт не высказывает. Скорее, наоборот. Более того, когда Антисионистский комитет советской общественности, называемый в просторечии антисемитским, снимал пропагандистские фильмы о счастливой жизни евреев в СССР и расцвете идишистской культуры, то в одном из них появился и Гонтарь. На встрече в «Советиш геймланд» с американскими евреями он читал свое стихотворение и говорил: не уверен, дескать, что идиш проживет, как попугай, 300 лет, но язык этот греет душу.

Гонтарь относился к тому поколению советских еврейских поэтов, у которых уже были учителя. Одним из них для Гонтаря являлся Самуил Галкин. Именно на фоне стихов Галкина, да и Гофштейна, совершенно в их образной системе воспринимается стихотворение Гонтаря о звезде, отраженной в колодце, которой можно доверить всё самое дорогое.

А повторяющийся мотив кровавого месяца (обратим внимание: не бога войны Марса!), зарезавшего барашка, – естественно, барашка-облачко, – не может не напомнить песенку о Козочке «Хад Гадья» из Агоды на Пейсах. Песенку, напомним, вполне эсхатологическую. На этом же фоне совершенно иначе выглядит стихотворение о том, что когда на небесах что-то происходит, то к поэту приходят стихи, и он раскрывает дверь всем, кто хочет войти…

Как мы знаем, во время проведения сейдера действует закон: каждый нуждающийся в сейдере – пусть войдет. Однако именно тогда, когда мы открываем дверь на улицу, а на столе стоит стакан пророка Элияу, мы ожидаем событий, предшествующих приходу Мошиаха.

Что касается стихотворения о том, как мать поэта стирает белую рубаху, а она вдруг белым платом улетает в небесные дали, дали мироздания, – то оно не может не напомнить о Шхине.

И еще одно наблюдение. Гонтарь видеть не мог на белом снегу картавого ворона, питающегося кровью. Этот образ, как ни странно, в прямо противоположном смысле использовал русский поэт-еврей Иосиф Бродский. В поэме «Пятая годовщина», говоря о том, что вспомнили поэта-эмигранта лишь вазы в Эрмитаже, Бродский видит себя черным вороном на снегу, каркающим картавым голосом патриота.

Этим непредусмотренным поэтами контрапунктом мы и закончим рассказ об Авраме Гонтаре.

Леонид Кацис

ПЕРВАЯ ЗВЕЗДОЧКА
Перевод Юлии Нейман

 
Я ушибался сотни раз о камни,
Сквозь сто огней вела меня судьба,
Но до сих пор всё так же дорога мне
У Гнилопятки дикая тропа.
 
 
Заплакал я,
Споткнувшись там когда-то,
И тихий плач мой
Там дрожит поднесь.
Плешивый камень – темный
            и щербатый —
Всё видел…
(И у камня зренье есть!)
 
 
Я пил из всех источников…
            И всё же
Колодец старый наш меня влечет.
И мать моя к нему тянулась тоже:
В нем горечь черпала она и мед.
 
 
В колодец
Заглянул я
Как-то ночью,
Плыла там звездочка судьбы моей.
…Она мне светит
И сейчас воочью
И озаряет путь
С тех первых дней.
 

ПОПУГАЙ
Перевод Юлии Нейман

 
В Африку,
      в Африку,
            в Африку лечу!
Куплю я попугая, на «идиш» обучу!
 
 
А там пускай летит он,
      куда достанет сил:
Захочет – так на Конго, а то —
      на желтый Нил.
 
 
И пусть живет положенных ему
      три сотни лет…
Ты испугался, внучек:
      «Совсем рехнулся дед!»
 
 
Об этих опасеньях я догадался сам,
Мои мальчик, по смышленым,
      живым твоим глазам,
 
 
Хотя еще ни слова ты вслух не произнес…
(А взрослые – те скажут научнее:
            «склероз».)
 
 
Ты слов таких не знаешь, мой
            простодушный внук,
Ведь ты не изучаешь пока еще наук!
 
 
И все ж пойми, мой милый: недолго
                  мы живем…
Забудут твои внуки о дедушке твоем,
 
 
Но будет жить на свете ученый попугай
И удивлять речами чужой, далекий край.
 
 
Немного полиняет на третьей сотне лет…
И тут его поймает седой языковед…
 
 
Все тонкости лингвистики оп постигать
            привык,
И он изучит «идиш» – мой родной язык.
 
 
…В Африку,
      в Африку полечу стрелой,
Куплю я попугая… Уж не спорь со мной!
 

«Клубится легкий дым…»
Перевод Н. Горской

 
Клубится легкий дым
Над застекленной лужей,
И воздух стал хмельным,
И остро пахнет стужей.
 
 
Капелью на крыльцо
Сосулька брызжет с крыши,
Подставив ей лицо,
Смеюсь —
      тайком,
            чуть слышно.
 

НАСТРОЕНИЕ

 
Устал, едва дышу.
Дожди – мое несчастье!
Зачем же я пишу?
Нельзя писать в ненастье.
Дождаться, чтоб утих
Вот этот нудный
       дождик?
Но если начат стих —
Он ждать уже не может.
 
 
В строку спешат слова,
На место рифма
       встала,
Пылает голова,
И сна как не бывало.
 
 
Растрепана, грустна,
К забору жмется липа,
Ей тоже не до сна —
Я слышу стоны,
       всхлипы.
 
 
Клубится в небе тьма.
И тучи – серой шалью.
Сады, дворы, дома
Окутаны печалью.
 
 
А рядом за стеной
Раскашлялась старуха,
Водопровод больной
Ворчит на кухне глухо.
 
 
Я выбился из сил,
Свинцовым стало тело,
Мне белый свет не мил,
Мне всё осточертело!
 
 
Кидаюсь, как в бреду,
На смятые подушки.
Я криком изойду,
Погибну от удушья!
 
 
Забылся тяжким сном…
Но что-то вдруг сверкнуло,
И солнечным пятном
Окошко полыхнуло.
 
 
И я глаза протер,
И выскочил наружу…
На всех цветах —
       убор
Мерцающий, жемчужный.
 
 
И липа молода,
Блестит листвою желтой,
И снежная звезда
Висит на взбитой челке.
 
 
Последний помидор
Разлил вокруг сиянье,
А детвора во двор
Вытаскивает сани.
 

«Не знаю я, когда вдруг зазвучит…»
Перевод Н. Горской

 
Не знаю я,
Когда вдруг зазвучит
Та песня, что всегда
Желанна и нежданна.
Богини легкий шаг
Заслышу я в ночи —
Склонюсь пред ней
И на колени встану.
 
 
Деревьев сон
И веток ворожбу,
Морских глубин
Загадки
     и секреты,
И злых ветров
Гремящую трубу
Поэту в дар
Несет колдунья эта.
Не знаю я,
Когда уйдет она…
Но верю —
Песня не обманет,
Когда мои глаза
Усталость затуманит,
Когда седин коснутся
     пальцы сна,
Вдруг встрепенусь
И, затаив дыханье,
К перу тянусь,
И – чудо! —
     вновь звучит она.
 

«А он – ниоткуда…»
Перевод Н. Горской

 
А он – ниоткуда,
Явился, как чудо,
От древних пенатов
Дошел еле внятно.
 
 
Язык мой певучий,
И грубый и крепкий,
От бабок дремучих,
От дедов, от предков.
 
 
Из отчего дома —
Слеза и веселье,
Напевы – из дремы
Моей колыбели.
 
 
Повадки, деянья,
Упорство, страданья
И радуга красок —
То солнечно-ясных,
То темных и скромных,
То светлых, то серых —
Исходят из сердца,
Исходят из сердца.
 
 
Пришел ниоткуда,
Явился, как чудо,
Людьми обмолочен,
Веками отточен…
 

ЖЕЛАННЫЕ ГОСТИ
Перевод Льва Озерова

 
Случилось что-то в вышине,
Случилось что-то в поднебесье:
Недаром сызнова ко мне
Явились в гости песни.
 
 
Ведь песни не приходят зря, —
Идут, когда душа открыта,
Когда в крови горит заря
И сердце ранами изрыто.
 
 
А то – идут, когда зрачки
Открыты, словно летом двери.
А то – когда ты от тоски
Дрожишь и гложет боль потери.
 
 
Я дом для всех открыл, как мог,
Распахнутость – его примета.
Ступите, гости,
     на порог —
Моя ведь песня недопета.
 

КОГДА ГУЛЯЕТ ВЬЮГА
Перевод Юлии Нейман

 
Под вьюжный стон,
В пожаре белом
Весь мир взбешен,
Коварен, смел он.
 
 
О гребень туч
Меж перелесиц
Острит свой луч
Кровавый месяц.
 
 
Он весь дрожит,
Он зол без меры…
И вот – убит
Ягненок серый…
 
 
А вьюга – в пляс,
А звезды – иглы,
Пурга, мечась,
В дома проникла.
 
 
Нет ей препон,
И людям туго…
 
 
Весь мир взбешен…
Гуляет вьюга.
 

САМ Я ВИДЕЛ
Перевод Н. Горской

 
Плавал в тучах месяц тонкий
И зарезал там ягненка.
Сам я видел:
     ярким блеском
Вспыхнул нож во тьме небесной,
А потом пропал
          мгновенно
За волною белопенной,
Чтоб следы навеки смыло
И никто не знал, что было…
 
 
Знает он, злодей двурогий,
Что всё видел я с порога,
Но мигает мне лукаво:
Не поверят люди,
          право!
 

ГЛАЗИЩА ЗВЕЗД
Перевод Н. Горской

 
Глазища звезд
   в ночи бездонной…
Кто запретит
   глазам неугомонным
Прочесть те мысли, что потоком
Текут в молчании глубоком?
Всё зримо им – бессонным.
 
 
Я верю им,
У них свои законы:
Они хранят
   все наши тайны неуклонно,
Они молчат,
   сияя просветленно…
Всё видно им,
всё ясно им, бессонным.
 
 
И если звезды
что-то скажут всё же,
То лишь одной, что всех дороже,
Она на прочих не похожа —
Любую тайну ей доверить можно.
 

ПЯТНО ЧЕРНЕЕТ
Перевод Леонида Кациса

 
Без гнева ворона в снегу
На поле видеть не могу.
Как выразить яснее?
Снег отдает голубизной,
На нем морщинки ни одной.
И вдруг
Пятно чернеет!
 
 
Вот эта точка в белизне
Выклевывает сердце мне.
Картавый голос слышу я:
«Три века длится жизнь моя,
Я пью чужое горе всласть, —
Мне надо, чтобы кровь лилась!»
 
 
Без гнева ворона в снегу
На поле видеть не могу.