Текст книги "Рорк !"

Автор книги: Аврам (Эйв) Дэвидсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Очевидно, ему тоже пришло в голову нечто подобное, так как он, повернувшись к Ломару, сказал:

– Вы настоящий человек, да.

– Как это?

Длинные руки Рэнго качнулись, он пытался выразить свою мысль в словах:

– Вы со Старой Земли?

– О, да.

Рэнго с удовлетворением кивнул.

– Да. Вы _н_а_с_т_о_я_щ_и_й_ человек. Пришли со Старой Земли...

Ран был польщен таким отношением со стороны неграмотного тока, но не настолько, чтобы проследить за его источником. Он встал. Рэнго тоже. Они оделись и пошли дальше. Последняя часть полудня ушла на бесконечный подъем по местности, усеянной острыми скалами. Однажды, когда они остановились передохнуть, Рэнго сказал:

– Мист Ран, это Ласт Ридж [последний хребет (англ.)].

Ран пробормотал, что он очень рад, что этот кряж последний, и это известие добавило сил его уставшим мускулам. Он долго не поднимал глаз, пока Рэнго не остановился, дыша со свистом. Ломар медленно поднял голову. Взгляд его следовал за указывающим пальцем проводника.

С того места, где они стояли, местность плавно понижалась, уходя за горизонт. Под ними на неизвестное расстояние растянулась огромная равнина; на горизонте она смыкалась с небом.

И направо, и налево, вперед и назад, сколько хватал взгляд, она вся была покрыта пламенеющими краснокрылками.

Долго стоял он в удивлении перед этой огромной, неисследованной, неизвестной местностью. А потом (впоследствии он упрекал себя за это... он все-таки в глубине души оставался гильдсменом: искал источники для увеличения добычи. Как говорил их инструктор в Академии: "Что такое человек? Человек – это торгующее животное") он гневно сказал:

– Почему вы не собираете краснокрылку... здесь?

– Здесь! Здесь!

– Посмотри здесь ее сколько! Почему...

Рэнго смотрел на него с открытым ртом, явно ошеломленный.

– Но... но, мист Ран... это же земля рорков! Это Роркленд. Когда наступит холодный период, мы придем сюда. Но не сейчас, мист Ран, не сейчас.

Роркленд! Страна рорков. А рорк был чудовищем, проклятием, дьяволом, ночным кошмаром.

– Есть ли здесь рорки, как ты думаешь? Внизу? Можно ли их увидеть?

– А. Пауки. Хотите увидеть. Возьмите-ка стекло.

Стекло... может, Рэнго имеет в виду зеркало? Значит, нужно повернуться и смотреть на отражение? Неужели рорк превращает всех своим видов в камень, как Медуза Горгона? Ломар не понимал, пока ток не показал на его бинокль. Тогда он расстегнул на поясе чехол и поднес инструмент к глазам. Краснокрылки больше не были единой алой массой; растения казались больше, толще, чем в Токленде.

А потом, каким-то странным свойством, благодаря которому мы часто улавливаем чье-то присутствие, Ран заметил рорка за секунду до того, как тот встал и двинулся. Его первый рорк!

Он не мог сказать, насколько он велик, потому что не с чем было сравнивать, кроме как с краснокрылками; а он в этот момент в возбуждении не был уже уверен, что расстояния действительно большие. Рорк казался огромным черным булыжником, теряющимся в тени. Паук! Да, это самое очевидное сравнение, и название это не ведет ни к какой путанице, поскольку на Пиа-2 нет паукообразных. Голова его не отделяется, а тело свисает ниже колен; поэтому существо свисает, если можно так сказать, со своих бедер, будучи подвешено к ногам. Длинноногое, с телом, пропорционально гораздо большим по отношению к ногам, чем у безобидного насекомого на Старой Земле (паук выжил до сих пор, хотя огромные хищники и млекопитающие сошли со сцены, слон стал таким же ископаемым, как и балухитерий), и... ноги... да. Нет сомнения. В этом отношении старые книги правы. Рорк четвероногий.

Рорк продолжал оставаться в тени, потом начал чистить себя вначале одной длинной ногой, потом по очереди другими суставчатыми ногами. Потом остановился, как бы прислушиваясь. Теперь Ломар мог разглядеть глаза на стебельках. Затем рорк медленно двинулся вдоль рядов краснокрылки; растения частично скрыли его, и Ломар не мог разглядеть, что же он делает. Задрожали листы краснокрылки, казалось, их что-то поднимает вверх. Рорк вновь появился на виду, изо рта у него торчал стебель... Ломар решил, что это рот... Если зверь повернется вновь...

Он повернулся, и Ломар впервые мог рассмотреть так называемую "маску". Трудно поверить, что это не лицо! Желтые пятна очень похожи на глаза, нос, рот; и тем не менее это не лицо. Глаза, как у улитки, находятся на макушке. В старых книгах говорится, что дыхательные отверстия рорка тоже находятся на верху головы. А рот гораздо ниже маски.

Тут что-то выпало изо рта рорка. Ломар решил, что это корень растения, хотя и не был уверен. Рорк жевал, постепенно втягивая в рот мясистый стебель...

Рэнго толкнул его. Рорк исчез из вида. Рассерженный, Ломар повернулся к проводнику, который, не глядя на него, указывал вниз, много ближе к ним.

– Ссс, мист Ран, направьте стекло туда, видите большое-большое дерево возле ручья?

Ломар, поколебавшись, так и поступил. В бинокль он увидел животное, не похожее на рорка и гораздо меньше его. Оно что-то держало во рту: маленького прыгуна или большого крайбэби. Через мгновение оно исчезло. Потом еще одно, и еще промелькнули перед его взглядом. Трава дрожала. Потом ничего не стало видно. Он опустил бинокль.

– Что вы видели, мист Ран? – спросил его Рэнго. Он казался испуганным и возбужденным. – Рипов?

– А что это? Такие низкие, длинненькие?

Его проводник энергично кивнул, его на этот раз чистые, длинные темные волосы дрожали.

– Да. Рипы! Сколько вы их видели?

Ломар уверил его, что их больше не видно. И ток расслабился, но по его выражению было неясно, плохо это или хорошо. Потом он указал на Пиа Сол, чей мрачный кроваво-красный диск приблизился к горизонту.

– Время строить дом и ложиться спать.

Рэнго приложил много стараний, срезая кору с деревьев и обрубая ветви своей мотыгой; но получившаяся хижина была так мала, что вползать туда пришлось на четвереньках. Ломар был рад, что они вымылись. Рэнго настоял на том, чтобы разжечь костер, несмотря на жару и лампу из полевого комплекта Ломара, и, когда они сидели после ужина у костра, он заговорил:

Одна звезда ярче других выделялась в темном небе; она сверкала бело-голубым бриллиантом, а вокруг плакали и вопили крайбэби. Рэнго указал на звезду рукой.

– Старая Земля, – сказал он с благоговением.

– Что это? – удивленно спросил Ломар.

– Старая Земля, Старая Земля,

Мир, где родились наши отцы,

Мы хотим вернуться туда... – пел Рэнго.

Конечно, это не Земля, Ломар это отлично знал. Это Пиа-3, шар из шлака, официально называемый Птоломей Филадельфиус, а неофициально известный как "звенящая куча". Но, тронутый как невежеством тока, так и его наивной верой в эту связь с родиной своих отцов, он не стал разубеждать его. У токов и так было немного; в сущности, у них ничего не было.

Кроме этой веры.

Если бы было возможно углубиться на следующее утро в красновато-коричневые джунгли внизу, Ломар сделал бы это. Но спуск с противоположной стороны Ласт Ридж был еще тяжелее, чем подъем. Частые и шумные вздохи Рэнго, стук его зубов и дрожь, когда они смотрели вниз, свидетельствовали о том, что он совсем не торопится испытать свой вновь приобретенный амулет. И вдруг Ломар почувствовал, что ему необходимо побольше разузнать о рорках, прежде чем встретиться с ними лицом к лицу.

Раньше ему казалось, что единственным ключом к проблеме краснокрылки являются токи. Теперь, по-видимому, появился второй ключ – рорки.

Рэнго с очевидным облегчением воспринял внезапное изменение планов и пустился в оживленный разговор:

– Да, мист Ран, сейчас нехорошо.

Увидите – придет холодное время, здесь будут люди. Тогда пауки меняют шкуру. У них нет силы.

Тогда токи спускаются в Роркленд. И вы тоже пойдете, мист Ран. Вы тоже пойдете.

И Ломар подумал, что до сих пор он не увидит больше Ласт Ридж и открывшийся ему удивительный вид.

Но он ошибался.

В библиотеке станции эхом отдавались его шаги. Здесь чисто, нет пыли и грязи: Токи присматривали за этим помещением. Но никого здесь не было. Каталоги, картотечные ящики, регистраторы – все открыто перед ним. Две комнаты, предназначенные для чтения пленок, так же пусты, как и все остальные. Он отрегулировал прибор для чтения, сел и нажал кнопку в ручке кресла.

Некоторые катушки содержали рукописные тексты, некоторые – записанные на пленку. Звучали голоса, голоса мужчин и женщин, давно уже мертвых. И ничего не добавлено к этим записям в последние столетия. Однако нет никаких оснований считать, что рорки стали другими, чем были когда-то.

И кадры, проходившие перед его глазами, свидетельствовали, что когда-то многие интересовались рорками.

Вот он, в трех измерениях, в звуке и в цвете – Роркленд. А вот и рорки, видны гораздо лучше, яснее, чем он видел в бинокль. "...опасно разумны..." Он с ошеломленным вниманием следил за процессом смены зимней шкуры, смотрел, как они лежат в своих гнездах, неуклюже поворачиваясь. Что ж, если древние наблюдатели правы, если рорки – травоядные, почему они тогда описаны как _о_п_а_с_н_о_ разумные? Неужели эти исследователи подозревали, что рорки едят людей и с этой целью нападают на них? И неужели они действительно проникают в Токленд и похищают человеческих детей?

Было что-то волнующее и трагическое в изображении этих первопоселенцев, предков токов: чистых, опрятных, энергичных, полных разума и рвения. К чему пришли их потомки!

Он медленно и задумчиво вышел из библиотеки.

И увидел, что Станция в смятении.

Никто в этом месяце вообще не думал о краснокрылке. Токи сбегались отовсюду, со всех концов своей территории, некоторые приходили их таких отдаленных мест, что их грязнолицые голые дети взвизгивали от ужаса при виде персонала Станции. Силовые поля были включены, все гильдсмены ходили с оружием, и – чудо из чудес! – Мантон выделил несколько своих драгоценных скиммеров. И Эдран Ломар обнаружил себя в одном из них вместе с Таном Карло Харбом, командиром Станции.

Резкий сигнал тревоги, казалось, по-прежнему звучал в его ушах, когда он смотрел по сторонам. Верх скиммера был поднят, и машина быстро двигалась по улицам.

– Не не против выстрелить раз-другой в рипа, – сказал командир, – но когда случается такое, нет смысла пытаться убивать отдельных. Ничего спортивного – тут трудно промахнуться... Я увеличиваю скорость. Держитесь, мальчик. Дер... житесь...

Резко накренившись, скиммер опять пошел ровно.

– Как часто это случается? – спросил Ломар. – Когда рипы так кишат?

Глаза командира зажглись новым светом и краска выступила на щеках.

– Довольно часто, – неопределенно ответил он. – Если бы северный край континента не был плато, все было бы гораздо хуже. Ну, а так, говоря по правде, это беспокойный, но для нас не очень опасный период. Дает нам повод размять свои ягодицы, выдохнуть спертый воздух их легких, побегать и покричать... вот и все. Ха! Смотрите! Ниже, левее – вот!

Там, куда указывал пухлый палец командира, казалось, взорвался куст и оттуда выпрыгнула дюжина прыгунов. За ними прыгали пестрые желто-серые тела рипов. Они были не больше крупного зайца, и по форме тоже походили, если не считать ушей, как у летучей мыши, и жестких прямых хвостов. Один из прыгунов решил спасаться в одиночку, его прыжки покрывали за раз по пять метров. Пока одни рипы уничтожали добычу, другие пустились в преследование, с оскаленными зубами, и клочья земли летели из-под острых когтей на лапах.

– Подержите руль, – сказал командир, нажимая рычаг. Ломар торопливо схватился за руль.

Он едва успел заметить, как Харб поднял оружие и выстрелил. Рип, уже мертвый, перевернулся и упал.

– Неплохо, – сказал командир. – Беру управление.

Ломар, посмотрев назад, увидел, как рипы рвали на куски тело своего сородича. А один из них поднял окровавленную морду и поглядел им вслед. Ломар содрогнулся.

– Лемминги, – сказал Харб, в голосе его звучало удовлетворение.

– Сэр?

– Разве вы не знаете естественную историю своей родины, Ломар? Лемминги. Небольшие млекопитающие, жившие в Гренландии, я старался вспомнить это название с того момента, как сел в скиммер. Я думал, что вы сможете что-нибудь рассказать мне о них. Плохо. Ну, ладно. Лемминги иногда размножались в огромных количествах, как эти рипы. Что-то, связанное с их метаболизмом, или нет? Не помню. Внезапно численность их увеличивалась, невероятно, колоссально. Они двигались по стране, опустошая все на своем пути, пока, в соответствии со старыми легендами, не достигали моря...

– Ручаюсь, оно их останавливало.

– Ломар, вы рискуете проиграть ставку... Нет, оно не останавливало их. Они переплывали реки и озера и были уверены – это только предположение, – что океан таков же. Итак, они прыгали в море, миллионы за миллионами, – с энтузиазмом говорил Харб, – и плыли, пока не тонули... О, я думаю, что некоторые из них успевали вернуться на берег, иначе они полностью исчезли бы с лица Земли. Но рипы, с другой стороны... видите? Смотрите! Видите? Невероятно!

Стая за стаей проносились мимо, по мере того как они продвигались на юг. Рипы поедали крайбэби, захватывая их во время дневного сна, уничтожали прыгунов, безвредных и не очень быстрых, и разрывали и более серьезных хищников Северного Токленда, и без большого труда. Рипы грызли и птенцов и прыгали, снова и снова, за птицами и летучими мышами. Время от времени некоторые из них, попав в тень то скиммера, кидались на его корпус.

Что-то тревожное ощутил Ломар, глядя на бегущих с оскаленными мордами рипов. Казалось, обезумевшие животные ничего не видят. Харб возбужденно воскликнул:

– Мы на высоте десяти футов, они не могут так подпрыгнуть. Ого впереди Ласт Ридж. Опустимся в Роркленд, там вы кое-что увидите!

Скиммер резко пошел вниз. Ран Ломар крепко держался, широко раскрыв глаза. Перед ним в долине рорков все краснело от листьев краснокрылки, но не это привлекло его внимание. К краю долины приближалась серо-желтая волна...

– Это они, – негромко сказал Харб. – Можете ли их сосчитать? Может, вы и сумеете сосчитать звезды, но не их.

Рипам, казалось, не было конца. Волна за волной накатывалась на Ласт Ридж, проходя под парившим скиммером.

– Ох, – сказал Харб, – посмотрите туда. Я слышал об этом. Не верил. Не хочу верить и сейчас.

– Что? Что?

_ Токи всегда говорили. Но я сам никогда не верил. О, смотрите...

Там, куда указывал Харб, Ломар увидел тонкую прерывающуюся линию черных тел, бегущих на паучьих ногах; они неслись перед огромной серо-желтой волной рипов.

– Токи говорили мне. Они часто это говорили. "Рорки, – говорили они, – ведут их. Они ведут их против нас."

Волна катилась, катилась и ударялась в огромные, крутые гранитные скалы утесов Ласт Риджа.

Трудный подъем на Ласт Ридж значительно сокращал число хищников, которые могли продолжать свой путь по плато. Сокращал, но не останавливал. Рассказывали о целых семьях токов, растерзанных живьем, о кричащих беглецах, погибавших рядом с защитными полями Станции, генераторы которой непрерывно гудели, выполняя свою работу.

Почти месяц проходили мимо Станции бесчисленные стаи рипов. Они достигали моря, но не бросались в него. Здесь они образовывали семьи, откладывали яйца. Кожистые гроздья яиц забрасывались песком.

И потом, на огромном протяжении морского берега, зверьки погибали.

Тишина казалась долгой и неестественной.

Токи отправлялись обратно из Станции с гораздо меньшей быстротой и охотой, чем бежали туда. Для тех из них, кто вовремя добрался до безопасного места, весь период был сплошным весельем. Накормленные из станционных запасов (неохотно, но все же накормленные), они были свободны от своей обычной работы и слонялись по улицам маленького поселка, который был для них огромным Вавилоном, о котором они никогда и не слышали.

– У некоторых есть деньги, и сегодня они отправились на склад за едой, – с отвратительным хихиканьем сказал Ломару второй офицер Станции Арлан. – Получили шиш. Им сказали: "Собирайте краснокрылку. Праздник кончился. Тащите листья, если хотите есть."

И они собирали краснокрылку. Недолго... Ибо потом началась вспышка токской лихорадки. И производство пало почти до нуля.

3

Мыс Дымов, как говорили, означал начало Южного Токленда. Название, как предполагал Ран, дано по вулканической активности – прошлой или настоящей. Но когда единственный станционный катер приблизился к мысу, Рану стало ясно, что тонкие ниточки дыма, поднимавшиеся от берега, созданы людьми.

– Сигнал, – сказал квартирмейстер. – Они нас ждут.

– Приветственный комитет? – спросил Ран. Но квартирмейстер только хмыкнул.

Полная неудача попыток с прирученными токами привела Ломара к депрессии, которая, в свою очередь, сменилась равнодушием. Он совершал поездки с Линдел, но это продолжалось недолго. Приятно сидеть с ней у костра в ясном осеннем воздухе, но когда она попыталась уговорить его продолжать работу, он рассердился. Какая работа? – гневно спросил он. Пусть она оставит его в покое... И она оставила. И настолько оставила, что когда он вернулся после долгой одинокой прогулки, ее уже не было.

Потом они с Рэндоном напились, и у него было тяжелое похмелье и горячее смущение при воспоминании о пахнущих мускусом юных, но очень искусных токских девушках.

В любом случае пришло время для каких-то изменений.

Краснокрылка, собираемая в Южном Токленде, никогда не достигала хотя бы половины того количества, что давал Северный; в то же время это количество никогда не уменьшалось. Ломар потерпел неудачу, если можно так сказать, на домашней территории. Он ничего не потеряет, если посмотрит на положение на другом конце континента.

– Ничего не потеряете, – согласился командир Станции Харб, задумчиво дергая себя за нижнюю губу. – Не думайте, однако, что чего-нибудь добьетесь там. Все, чего они хотят, это ружья и материалы для них. Они хотели бы, чтобы мы передали им стандартное станционное оружие. Предлог для отражения атак рорков и обеспечения безопасности во время сбора краснокрылки; на самом же деле – чтобы вести свои междоусобные войны. Есть лишь одно единственное место, где эти дикари могут получить оружие, которым снабжает их Станция; ведь оно может рано или поздно обрушиться на наши же головы.

Следовательно, спасибо, но нет... Однако... Разговор о ружьях напомнил мне... Есть один парень, там, у южных дикарей, который мог бы помочь вам. Его зовут... его зовут... Не могу вспомнить. Он сквомен [так в Америке зовут белого, женатого на индианке]. Был оружейником Станции. Разыщите его. А теперь не повторить ли нам?..

Вряд ли жители могут быть более дикими, чем эта береговая линия, думал Ран Ломар, когда они огибали мыс Дымов. Он осматривал в бинокль черные, холодные фиорды, надеясь увидеть людей или следы их пребывания.

Дым, однако, поднимался из группы обломков скал, где встречающие могли наблюдать за лодкой, сами оставаясь невидимыми. Они далеко углубились, прежде чем он увидел первый признак того, что искал, – длинную узкую лодку открытого типа, нос которой высоко поднимался над водой, а на корме сидел человек с рулевым веслом. Посредине короткая мачта, на ней изорванный парус, который держал за веревку оборванный мальчик.

Все это он разглядел издали, но постепенно они сблизились. У прирученных токов не было никаких лодок. Взгляд, брошенный на этих двоих, показал Ломару, что они не прирученные токи. У мальчика лицо взрослого человека, а мужчина выглядит как старик, хотя черные волосы и прямая спина свидетельствуют, что он еще не стар. У них старая, но совсем не такая неряшливая, как у прирученных токов, одежда.

Когда суда настолько сблизились, что Ран смог рассмотреть это все невооруженным взглядом, он помахал рукой и крикнул приветствие. Мальчик и мужчина смотрели, как он делает это. Но двигались у них только глаза.

– Мы друзья, – сказал квартирмейстер.

– Флот Южного Токленда, как я думаю, – раздраженно заметил Ломар.

Эта длинная лодка предназначена для какой-то определенной цели, скорее сего для перевозки грузов вдоль берега... Но когда маленький станционный катер плыл мимо берега, им встретилось много длинных лодок, и все они были рыболовными. Рыбаки не были, однако, настроены по-дружески. И от мыса к мысу, пока они не пришли к крохотному порту, вздымались дымы сигнальных костров перед ними.

Ветер продувал насквозь – время было холодное, и Ран отправился в трюм подумать, выпить и еще раз проверить свой скромный багаж.

Гавань хороша для плотов, катамаранов и челноков – несколько таких суденышек стояли тут, – но квартирмейстер не решился причалить катер.

– За вами могут выслать лодку, – сказал он.

– А если не вышлют?

Квартирмейстер пожал плечами.

– Вы умеете плавать? – спросил он.

В конце концов лодка все же пришла, на корме сидел человек, который мог бы оказаться родным братом того, кого они встретили в первой лодке, длинные черные волосы, впалые, морщинистые и загорелые щеки, суровое и неподвижное лицо. Но глаза Ломара остановились не на нем, а на другом человеке на борту. Это мог быть только "сквомен", о котором говорил Тан Карло Харб. Он светловолосый, прямой и, хотя лицо у него серьезное, в нем нет постоянной угрюмой суровости его соседа. На нем поношенный мундир гильдсмена без знаков различия, побелевший на швах от многочисленных стирок.

– Привет, гильдсмены! – окликнул он и, не дождавшись ответа, взобрался на борт катера.

– Привет, Олд Ган [Старое Ружье], – сказал квартирмейстер, потом кивнул в сторону Ломара, – парень хочет сойти на берег и пожить немного.

Старик спокойно осмотрел его, потом протянул руку.

– Джек Кальзас, – сказал он. – Прежний ранг... ну, это сейчас неважно. Олд Ган сделает все, что нужно.

Станционный катер – у него не было названия, да он в нем и не нуждался, поскольку других на планете не было, – во время своих ежегодных плаваний вокруг континента привозил старому пенсионеру все, что тот заказывал со станционных складов на севере. Он привозил и ту скромную почту, что доставлял для старика Ку-корабль. Все было быстро перегружено в лодку вместе с пожитками Ломара.

– Сойдите на берег, – посоветовал Олд Ган квартирмейстеру, – и передохните, здесь неплохое место...

Но квартирмейстер покачал головой. Олд Ган и Ломар отправились на берег одни. Они были уже на полпути к гавани, когда Ломар, решив попрощаться, обернулся и увидел, что катер уже ушел.

– Они не желают задерживаться, – сказал Олд Ган, – хотя не могу понять, почему... – в голосе его прозвучала сухая нотка: вряд ли он в самом деле не понимал.

Преобладающий цвет, который встретил их на берегу, был черный. Черные холмы, между которыми разместилась чаша гавани, черные деревья угрюмо прижимались к угрюмым черным скалам, черные и несколько сгрудившихся домиков перед ними, и черная вода, по которой они плыли.

– ...но это чертовски подходит мне. Я живу там, в холмах, в лагере моего клана... в действительности клана моей жены... Нет, черт побери, и моего тоже... Это трудная, суровая, холодная жизнь, но в ней есть что-то чистое и ясное – как глоток свежей воды рано утром. Если бы не лихорадка и междоусобные войны... Но у нас еще будет время поговорить.

Жалкий пирс из тонких черных столбов делался все ближе и ближе. На берегу стояло несколько человек, большей частью мужчин и детей. Воздух холоден, влажен, пахнет сыростью, дымом и рыбой.

– Я провел лучшую, если не сказать худшую часть двадцати лет на севере, в этом гнезде напыщенных дураков, и теперь я жалею о каждой минуте тех лет. Однажды группа диких токов пришла к Станции для торговли. В них не было ничего от "благородных варваров", но я знал – а впоследствии и увидел, – что таковы они на самом деле. Я готов был тут же отправиться с ними, наплевать на пенсию. Но мне пришлось ждать, и я использовал любую возможность, чтобы побывать тут. А выйдя на пенсию, я поселился здесь постоянно. И здесь хочу быть похороненным.

Казалось, они ударятся о пирс, но весло плеснуло в воде, кто-то в последний момент поймал брошенную веревку, и они остановились у подножия грубой лестницы. И низким музыкальным голосом Олд Ган продолжал:

– Это было нелегко...

Мистер Малларди медленно умирал в течение нескольких лет и виделся лишь с немногими родственниками. Но власть принял на себя его старший сын и поддерживал порядок в лагере Малларди. Заборы и изгороди постоянно чинились, крыши и лодки протекали не больше, чем обычно, и из каждой смолисто-черной хижины поднимался столб дыма, а из нескольких и не по одному – скромный признак процветания, когда топятся все очаги.

Ран не знал, как выглядят изнутри другие хижины, но дом Олд Гана, очевидно, был далеко не типичным, со своей смесью цивилизации и варварства: привезенная с гильд-станции кровать стояла у стены, на которой висела шкура рорка; полка с книгами и на ней два наконечника копий и точильный камень; верстак с маленьким мотором на солнечных батарейках и несколько современных инструментов; разобранные части чего-то похожего на древнее огнестрельное оружие, грубо сплетенный стол, на котором стоял поднос со стаканами... И так далее.

– Мое положение здесь было бы прочнее, если бы у меня был сын, а не дочь, – заметил Олд Ган, садясь со вздохом. – Но сын оказался бы вовлеченным в стычки и набеги – так что я даже рад. К тому же моя жена близкая родственница мистера, и мой сын – если бы он был у меня – был бы его наследником, и у него было бы много соперников. Так что я доволен своей Норной. Дитя моей старости. У меня раньше никогда не было детей. Я хотел отвезти Норну на Север, чтобы сделать ей прививку. Но мне сказали, что не сделают этого... она ведь ток, черт возьми. О, ну ладно. Она лучше питалась, чем все остальные вокруг – я следил за этим, – содержит и себя и дом в чистоте, и я надеюсь, что она не заболеет.

Олд Ган разжег что-то вроде печи из металлического лома, и в комнате стало теплее.

– Теперь, – сказал Олд Ган, засовывая в печь несколько деревянных поленьев, покрытых черным мхом, – в чем ваша задача?

Он слушал рассказ Ломара в молчании, прерывая только возгласами "гм..." или "хм..." Потом встал и потянулся.

– Пообедаем? – спросил он. И, не дожидаясь ответа, крикнул. – Еды!

Немедленно отдернулся дверной занавес и вошли две женщины с подносами. Олд Ган их представил, и они сели за стол.

– Моя старуха жена Сати. Моя дочь Норна. Садитесь, Ранни.

Женщины очень похожи, с белой кожей, прямыми спинами, сверкающими черными глазами и черными же волосами, перевязанными сзади. "Старуха" применительно к Сати было скорее привычным словом, чем точным эпитетом. Несколько седых волос, несколько морщинок у рта и в уголках глаз – и все.

– Да, она хорошо выглядит, – сказал Олд Ган, заметив взгляд гостя и догадавшись, о чем он думает. – Она мне жена и друг, а не рабыня и вьючное животное. Другие, вы же знаете, дикие токи, они загоняют своих жен, пока те не высохнут. Тогда они подпирают ими углы своих хижин и превращают их в домашних божков и оракулов. У них легкая старость – "легкая" в здешнем представлении, если они, конечно, доживают до таких лет. Но моя старушка еще неплохо прыгает, и в ней хватает жара. Не так ли, старая?

– Ешьте, – спокойно сказала "старая".

– Еще нельзя, язычница. – Он прочитал короткую молитву. Затем разложил еду. За тушеной рыбой и татаплантами они говорили о разных вещах. В теории или в романе присутствие Олд Гана с его знаниями и техническим опытом могло вызвать нечто вроде возрождения у диких токов. Но на самом деле ничего подобного не произошло. Олд Ган вовсе не был миссионером по натуре, как, впрочем, и все его современники. Но даже если бы он обладал качествами миссионера, люди, среди которых он жил, остались бы ограниченными и враждебными ко всему непривычному. Маленький солнечный мотор в те редчайшие солнечные дни, которые выдавались в Южном Токленде, выполнял лишь небольшие работы по дому. Обязанности старика, когда он служил станционным оружейником, ограничивались простым ремонтом. Внезапное изменение в отношениях, которое было вызвано его решением жить среди "диких людей", было единственным, которое он внес; пожалуй, на большее он был не способен.

Слабая традиция ремесла и социальной структуры выжила на юге, хотя ограниченность ресурсов и постоянные войны и набеги забирали большую часть людской энергии. Система кланов основывалась не только на кровном родстве, но и на том количестве мушкетов, которое каждый "мистер" мог изготовить из металлического лома, полученного в обмен на краснокрылку; количество собранной краснокрылки в первую очередь зависело от того, сколько людей могло быть оторвано от других жизненно необходимых работ – возделывания земли, рыболовства и т. д. Древесный же уголь они с большим трудом делали сами; нитрат или селитру так или иначе добывали, используя какие-то свои отвратительные методы, но серу – третий необходимый ингредиент для получения грубого черного пороха, которым стреляли их мушкеты, – они могли получить только на Гильд-станции.

А запасы Гильд-станции ограничены, и цена высока.

– Но вы не думайте, – сказал сквомен, – что они смотрят на свои мушкеты только как на оружие войны одного клана с другим. Когда отправляются за краснокрылкой, они идут в полном вооружении, заключается перемирие, и все фитили зажжены, и все глаза раскрыты – ждут рорков. Мало растений встречается в этих холмах, поэтому им приходится отправляться в Роркленд. И цена высока. Да... цена высока. Моя старая жена в прошлом году потеряла двух братьев... Если бы у них было больше мушкетов для защиты, может быть, ее братья были бы живы. Это постоянный источник горечи и недовольства, ибо они отлично знают, что у них могло бы быть оружие, если бы станция захотела. И они очень горды.

Настолько горды, что отказались получать изношенную одежду, которую носят все прирученные токи; они сами делают себе из шкур и дубленой кожи одежду.

– Знаете ли вы, что некоторые из них умеют читать?

– Нет, – ответил удивленный Ран. – Я этого не знал. Ни один прирученный ток не умеет читать.

– Да... У них нет книг, но, приходя торговать, они покупают клочки бумаги и записывают на них свою историю. Мне кажется это трогательным.

Читая эти грубые книги, Олд Ган узнал многое – включая подробности того ужасного периода, воспоминание о котором до сих пор жгло токов, когда долгие-долгие годы ни один корабль не приземлялся на Пиа-2 и предки современных токов оказались одни, совершенно одни...

Голодали, боролись и умирали.

– Интересно, – сказал Ран после молчания, во время которого женщины обменялись несколькими взглядами. – Вы знаете, прирученные токи... Некоторым образом преклонялись предо мной. Потому что я пришел с их прародины, со Старой Земли.

Олд Ган быстро сказал: