Текст книги "Девочка из черного мрамора"

Автор книги: Ася Плошкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Готова, – едва слышно пробормотала Тамара.

Важно было показать, что ее эта история не задела. Что все нормально и она не чувствует себя никчемной тупицей, которая нагородила чуши и сбила всех с толку. Поэтому Тамара вздохнула, подняла подбородок и, ни на кого не глядя, поплелась на уроки.

Глава 9. Поехавшая

Кто-то тихонько скребся в дверь, и этот рваный царапающий звук заставил Тамару приоткрыть один глаз. Нет, не в дверь, через мгновение поняла она. Звук доносится сверху, с потолка.

Скрр-скрр…

Потом шорох, будто кто-то тяжело волочит ноги в старых тапочках.

Шшшв, шшшв…

Затем глухой стук. И снова скрр… Тамара отбросила волосы с лица, приподнялась на локте и заморгала. Сердце забилось чаще, его перестук волной прокатился по телу. Что это? Она впилась взглядом в потолок. Кто-то ходит наверху? Царапает пол? Тащит за собой что-то тяжелое?

В следующее мгновение Тамара с шумным выдохом откинулась на подушку. Ее комната на последнем этаже. Наверху только крыша. Ну кто может по ней ходить? Птицы? Да, какие-нибудь вороны или голуби. Которые клацают сейчас по металлическим пластинам своими маленькими когтистыми лапками.

Тамара вспомнила лето, которое провела однажды в гостях у своей подруги Милы – точнее, у ее бабушки. Старый деревянный домик, утопающий в зелени яблонь и слив, заросшие садовые дорожки, узорчатый тюль, который ветер выдувает из окон веранды… И птичьи шаги над головой. Они с Милой спали под самой крышей и слышали, как стучит дождь, как гладят жестяные пластины раскидистые ветви садовых деревьев, как топчутся по ним голуби. Сначала это даже пугало, но через неделю Тамара уже привыкла и перестала обращать внимание.

Она снова легла, завернулась в новенькое одеяло и прикрыла глаза, вспоминая, как они с Милой ходили купаться на озеро, как прыгали в воду с тарзанки, читали, лежа на траве возле дома и обдирая спелую смородину с кустов, – на страницах потом оставались розовые пятна. Как исколесили на старых дребезжащих велосипедах всю округу, как заблудились в лесу, как пытались подначить друг друга зайти ночью в сгоревший и давно не жилой дом на краю деревни: пустые глазницы окон, провалившееся крыльцо, заросший вход… Тогда родители Тамары работали, как они говорили, «на дядю», выплачивали ипотеку и на полноценный семейный отпуск наскрести не смогли, так что, когда мама Милы предложила девочкам вдвоем отправиться в деревню к Милиной бабушке, с радостью согласились.

Тамара вздохнула: сейчас ее родители сами стали теми «дядями», на которых работают другие, и запросто могут поехать в хороший пятизвездочный отель на береговой линии. А Милы в ее жизни больше нет. И деревенского дома со смородиновыми кустами. И первой школы, где она проучилась шесть лет, – самой обычной, районной. Которая не способна была дать Тамаре индивидуальный подход и раскрыть ее потенциал.

«А что, если его нет? Нет никакого потенциала, никаких способностей, ничего, что можно раскрыть? Что, если я просто бездарная? И зря занимаю место в “Мастерской”?»

Эта мысль жужжала у нее в голове тихим настойчивым писком, но впервые прозвучала так отчетливо. Тамаре захотелось спрятаться от нее под одеяло, срочно сунуть в уши гремящие музыкой наушники, занять руки плетением, зарыться в соцсети, лишь бы только ничего не слышать, не думать об этом сейчас. Не представлять, как мама, поджав губы, будет беспомощно смотреть на растерянного папу, словно пытаясь сказать: «Ну и что нам теперь делать? Мы столько сил в нее вложили! На что она вообще годится?»

Нет, здесь от таких мыслей не спрячешься. Тамара посмотрела на светящийся циферблат часов: через полчаса начнется завтрак, а потом уроки. Вчера, после того, что случилось в котельной, она на уроках уже побывала. И пока не поняла, чем они так уж сильно отличаются от занятий в лицее. Только тем, что в классе пять человек, парты стоят кружком, а на некоторых уроках и вовсе никаких парт нет – вместо них уютные кресла, разноцветные мешки и все в таком духе. Ну и еще тем, что учителя пытались вести себя дружелюбно, а не забираться на высокую невидимую трибуну и смотреть оттуда на класс как на сборище жалких глистов, которые мешают им жить. А больше никаких особых отличий не было. Ну школа. Ну занятия – такие же, как везде. Зачем выдумывать себе такое пафосное название – «Мастерская дизайна личности»?

Тамара уже оделась и раздраженно водила расческой по растрепанным, как всегда, волосам, когда на пороге ни с того ни с сего появилась администратор Марина. То есть сначала постучала, конечно, спросила разрешения заглянуть и только потом появилась – во плоти и, как обычно, с безупречным макияжем.

– Спустись, пожалуйста, в холл, там тебе кое-что привезли.

Тамара озадаченно пошла за ней по лестнице. В холле было сумрачно, свет, словно прошедший через серую вуаль, укрывал пол и лестницу. Дождевые капли шлепались о стекла, оставляя на них тоненькие водяные дорожки. У дверей ждал невысокий мужчина в темно-зеленой куртке с логотипом транспортной компании.

– Это вы Колокольцева Тамара Андреевна? – подозрительно уточнил он.

– Могу паспорт принести, он наверху… – Тамара зацепилась взглядом за небольшую белую коробку с серебристыми буквами, которую мужчина держал в руках. Мама заказала новый айфон!

Курьер посмотрел на высокую лестницу и покачал головой:

– Ладно, верю. А то это надолго, а я вообще сюда ехать не хотел.

– Почему? – Тамара взяла из его рук планшет с бумагой и ручку.

– Да… – Мужчина замялся. – Мне тетя рассказывала… Работала здесь в девяностых. Плохое место. Она говорит, ни за какие деньги бы не вернулась. Не знаю, зачем они людей сюда поселили. Тем более детей…

Он ткнул пальцем в ту строчку, где нужно было оставить свою подпись. Тамара вывела буквы «Т» и «К», обвела их кружком и протянула бумаги обратно.

– Но… Что тут случилось?

Курьер вручил ей коробку.

– Разное рассказывают. Но я бы на месте твоих родителей тебя отсюда забрал.

Он прицепил ручку к нагрудному карману, открыл дверь и поспешно нырнул под моросящий дождь. Тамара в полном недоумении смотрела, как он пробежал по гравийной дорожке, сел в зеленую машину с небольшим кузовом и через мгновение уже сорвался с места.

Обдумать его слова как следует она не успела. В ее поле зрения появилась тоненькая фигурка в красивом темно-лиловом спортивном костюме. Через огромное окно было видно, как она бежит по правому берегу озера, постепенно замедляясь и переходя на шаг. Когда бегунья подошла к школе поближе и стянула с головы капюшон, из которого вывалился длинный золотисто-русый конский хвост, Тамара узнала Леру.

«Она вообще человек? Встать в такую рань и выйти бегать под дождь. Это кем надо быть?!» И следом за первой потянулась другая мысль, чужая, незнакомая: «Схватить бы эту самодовольную тварь за ее хвост, намотать его на руку и бить ее рожей об стену до тех пор, пока она не превратится в кровавую кашу».

Тамару затошнило. Потом накрыло волной ужаса. Затем стыдом. Она отвернулась от окна, закрыла рот ладонью и никак не отреагировала на подчеркнуто вежливое «Привет!», которое бросила ей, зайдя в здание, Лера. Просто побоялась, что, если откроет рот, из него вывалится вчерашний ужин. В голове эхом звучала только что возникшая мысль, и мозг услужливо сгенерировал картинку: Лера с залитым кровью разбитым лицом лежит на ступеньках и просит о помощи. На то, чтобы заставить ее потускнеть, ушло около минуты. Настоящая Лера к тому моменту уже поднялась на второй этаж, оставив на полу и на ступеньках влажные следы. Тамара несколько раз глубоко вдохнула, потом выдохнула.

– Тебе нехорошо? – Рядом появилась Марина.

– Все нормально. Немного голова закружилась. Наверное, от голода…

– До завтрака подождешь или принести тебе что-нибудь?

– Подожду. Он же скоро…

– Ну смотри… Я могу сходить на кухню. Или медсестру позвать, она тебе давление измерит…

– Нет, спасибо… – Тамара, которой почти удалось справиться с приступом тошноты, покачала головой и поплелась обратно в свою комнату.

Что это было такое? Что это, черт возьми, за бред? Нет, она, конечно, и раньше воображала, как мстит одноклассникам, которые плохо к ней относились. Но обычно под местью подразумевались острые и хлесткие ответы, из-за которых над обидчиком все будут смеяться, или сложные интриги, которые выставят его в плохом свете перед учителями. Такого, как сегодня, она не воображала еще никогда. Кровь, разбитые багровые губы, глухой стук ударов, треск ломающейся кости, крики… Тем более Лера еще не успела сделать ей ничего плохого. Ну подтявкивала немного этому ушибленному Артему, и на этом все.

Тамара в итоге остановилась на не слишком убедительной, но такой удобной мысли: она просто устала. Замучилась за последние полтора года. Две школы, два исключения, учеба дома на дистанционке, приезд сюда, потом эта история с подвалом, болезнь… Ничего удивительного, что в голову лезет всякая чушь.

Опустившись на кровать, Тамара посмотрела наконец на подарок от родителей: новый айфон и новая сим-карта взамен потерянных. Она вскрыла коробку, погладила корпус, вставила симку в слот и, дождавшись, пока смартфон включится, ввела эппл-айди. Вообще, конечно, странно: куда все-таки мог пропасть ее предыдущий айфон? В котельной его не оказалось, никто в школе его не находил. В ушах до сих пор звучал треск, с которым он упал, – явно на твердый пол.

Тамара позвонила маме, поблагодарила, пообещала быть на связи, заверила, что у нее все в порядке. «Конечно, в порядке, да. Не считая того, что у меня были нефиговые такие глюки, в которых я бродила по подземелью, и того, что я опозорилась перед новым классом, а теперь представляю себе, как изобью до смерти одну девчонку».

Вниз Тамара поплелась неохотно. Что ей там делать? Класс считает ее психованной врушкой, которая пытается привлечь к себе внимание, – примерно так Нина вчера сказала Полине, когда думала, что Тамара ее не слышит. С уроками тоже не ладится: она вчера наделала кучу грамматических ошибок в английском, не попадала в ноты на пении, неправильно решила уравнение на алгебре, а на вопросы психологического теста и вовсе не стала отвечать. Кажется, сегодня ее ждал такой же бесславный день. И завтра тоже. И послезавтра.

* * *

На литературе было терпимо. Правда, обсуждали «Петербургские повести» Гоголя, и от всех этих носов, бегающих самостоятельно по городу, и преступников, коварно отнимающих у главного героя шинель, Тамаре стало немного не по себе. Вторым уроком был русский, который тоже прошел без приключений: Тамара просто тихонько отсиделась на своей крайней парте, тихонько сдала самостоятельную работу на написание предлогов «пре» и «при» и вышла в коридор на перемену. И там, пряча усмешку за учебником литературы, она наблюдала, как Лера, которая уже переоделась из спортивного костюма в очередной безупречный наряд американской школьницы, бросает на Артема, уткнувшегося в свой смартфон, загадочные взгляды и то и дело теребит глянцевую прядь. И как этот кретин вообще может нравиться?

На английском Лера весь урок едва не выпрыгивала из-за парты и рвалась вставлять реплики где надо и где не надо. Она гордо сообщила, что традиции нужно уважать и мужчина должен быть добытчиком, а женщина – хранительницей очага. И что в ее семье именно так и поступают. Мама у нее – истинная женщина, очень образованная и мудрая, которая не стала никому ничего доказывать и ни с кем соревноваться, а просто направила все свои силы и таланты на семью.

Тамара хотела язвительно поинтересоваться, зачем тогда Лере три языка, танцы, рисование, музыка и спорт, если она в итоге собирается просто найти мужа и «посвятить себя семье»? Она в очередной раз заметила, что Артем осторожно, так, чтобы это не сильно бросалось в глаза, поглядывал на Леру: вроде как сидел, закинув лодыжку на колено, и лениво перелистывал учебник, не принимая участия в дискуссии, но при этом нет-нет да и метал быстрый взгляд в сторону Чистовой. Тамаре хотелось закатить глаза так, чтобы они смотрели на ее собственный мозг, а не на эту зазнавшуюся девчонку: она уже сбилась со счета, сколько раз Лера произнесла absolutely, completely и totally. Надо было назвать Чистову не «Мисс мира», а «Мисс разумеется» или «Мисс абсолютно».

Тамара почти усмехнулась про себя, но перед ее глазами снова красной пеленой появилась утренняя картина. Та самая, где Лера лежит на каменных ступеньках крыльца, и лица, вот этого хорошенького и надменного личика, у нее больше нет, и трещины между камнями уже стали багровыми. Тамара с силой зажмурилась, для верности еще надавила нижней частью ладоней на глазные яблоки, лишь бы выдавить у себя из головы эту картину.

– Are you ok? – спросила встревоженная учительница.

Все тут же повернулись к Тамаре. Та отняла руки от покрасневших глаз, тряхнула головой, пробормотала, что с ней все хорошо, и приклеила взгляд к расплывающейся странице учебника. Великолепно. Она только что закрепила лишний раз свою репутацию поехавшей.

Глава 10. Так говорил Заратустра

После обеда Тамара не стала сиротливо подпирать поясницей подоконник в коридоре, пока остальные смеются и что-то показывают друг другу в смартфонах, и решила воспользоваться перерывом, чтобы вернуть книги в библиотеку, раз уж все равно собиралась это сделать. Ну и заодно увидеть Софию Владимировну. Которая совсем не против, чтобы в неформальной обстановке ее называли просто Соней. Тамара хихикнула про себя: чудная библиотекарша чем-то ее очаровала. Да, она, конечно, немного не от мира сего… Или не немного. Но в этом они, получается, похожи. Две городские сумасшедшие. То есть школьные. Таким просто необходимо держаться вместе.

Тамара прошагала по длинному коридору через весь второй этаж, едва избежав столкновения с резвящимися пятиклашками, свернула в небольшой закуток и сунула нос в приоткрытую дверь с золотистой табличкой «Библиотека».

Ее встретили только ряды высоких темно-коричневых книжных стеллажей, пустая стойка и парочка таких же пустых парт. Тамара шагнула внутрь, огляделась. Комната оказалась совсем небольшой, сумрачной – окна были плотно зашторены – и неуютной. Книги стояли на полках свободно, оставляя между собой темные провалы, напоминающие дырки в заборе. Или черные пустоты между зубами в чьей-то хищно открытой пасти.

– Извините… – Тамара поежилась и двинулась к единственному источнику света – небольшой настольной лампе, желтовато мерцающей за стойкой одновременно и уютно, и зловеще. – То есть извини, я… Соня, ты здесь?

Лампа освещала чашку черного глянцевого чая, от которой полупрозрачной лентой поднимался пар, и блюдце с откусанным пирожком – кажется, вишневым. Тут же лежал раскрытый учебник французского.

Рядом зашелестело, совсем тихо. Будто кто-то тихонько погладил кончиками пальцев книжные страницы, задел бумажные обои. Даже не пальцами, нет. Подолом юбки, краешком рукава, кончиком длинного пера. Тамара обернулась и не увидела ничего, кроме обычной школьной парты с двумя придвинутыми к ней стульями и бледно-зеленой стены с тонкими растительными узорами. За стеной что-то щелкнуло, потом загудело – так, что Тамара едва не подпрыгнула.

– Это все трубы. Здание, как ты знаешь, чрезвычайно старое. Здесь вечно что-нибудь шумит. – Соня вынырнула из-за стеллажей, ее большие круглые очки вспыхнули, отражая свет лампы. – Когда мы с мамой жили в Петербурге – снимали квартиру в одном старом доме, – мне иногда казалось, что этот дом с нами разговаривает. Вот в книгах любят описывать, что старинные дома скрипят, кряхтят, живут своей жизнью. Я раньше думала, что это, вероятно, гипербола… преувеличение. А потом и сама поняла, что нет, ничуть. Старый дом – это как большой живой организм. В нем постоянно что-то происходит, но мы не всегда можем это понять…

– Уф, – выдохнула Тамара, прикладывая ладонь к груди и прикрывая глаза.

– Я тебя напугала своим неожиданным появлением? – забеспокоилась Соня. Она чуть подалась назад, свет соскользнул со стекол очков, и вместо двух пустых мерцающих кругов Тамара наконец увидела чуть покрасневшие светло-голубые глаза.

– Да нет, ничего страшного. Это у меня нервы в последнее время… шалят. Я принесла книги. – Она выложила из сумки три потрепанных тома.

– О! Тебе понравилось? Может, возьмешь что-то еще?

– Да, ничего. Хотя жутковато. – Тамара с сомнением оглядела стеллажи. – А что у тебя тут есть?

– Если быть честной, пока не очень много. – Соня поправила очки и вытащила из коробки Тамарину библиотечную карточку. Тамара успела заметить, что карточек всего две, включая ее. Да уж, негусто. – Можешь выбрать сама, что тебе больше по душе.

– А почему у тебя так темно? – проворчала Тамара, углубляясь в проход между стеллажами.

– Прости, я немного увлеклась чтением и даже как-то не обратила внимания… – Соня щелкнула выключателем, под потолком зажглась пара ламп.

– Французский учишь? – Тамара скользила взглядом по полупустым полкам, выискивая что-нибудь интересное.

Бунин, Блок, Горький, Гюго, Диккенс, Достоевский, Дюма… Стандартный набор любой библиотеки. Большинство книг были старыми, с пожелтевшими страницами и разлохматившимися корешками. На некоторых обложках расплывались сероватые пятна, будто они долго лежали в сыром месте.

– Да, готовлюсь, раз уж есть свободное время…

– К чему?

Тамара дошла до буквы «К», наткнулась на пару книг Кинга и Агаты Кристи, повертела их в руках и поставила обратно на полки. Нет, только вот котов-зомби и хладнокровных убийц ей сейчас и не хватало. Вот бы здесь нашлось что-то из фэнтези… Что-нибудь про закрытую школу, желательно какую-нибудь волшебную, как «Дом странных детей» или «Школа добра и зла»…

– Собираюсь поступать в МГЛУ, на переводческий факультет, – помолчав немного, ответила Соня – медленно, осторожно, будто это была какая-то тайна, которую не всем можно рассказать.

– Мечтаешь переводить книги? – догадалась Тамара и выглянула из-за стеллажа, чтобы проверить, попала она в цель или нет.

– Да! – Соня просияла. Причем, можно сказать, в буквальном смысле: она сейчас стояла так, что свет настольной лампы красиво обрисовывал ее беспокойные сухие пряди, разбросанные по плечам, и бледное лицо с острым подбородком и созвездием мелких красных прыщиков на лбу и щеках. – Именно! Но как же ты…

– Это было нетрудно, – самодовольно отмахнулась Тамара. – Ты такая… – Она хотела сказать «книжная гусеница», но передумала. – Ты очень любишь читать, это сразу видно.

Она сняла с полки книгу в темно-зеленой обложке – «Самые удивительные замки мира», – пролистала и решила, что если не найдет ничего лучше, то посмотрит повнимательнее.

– Да, обожаю. Поэтому всегда хотела работать с книгами – быть редактором или переводчицей. Это же удивительно – помогать рождаться на свет историям. Разве нет?

– Рождаться на свет? – Тамара призадумалась. – Получается, и редакторы, и переводчики, и корректоры – это что-то вроде книжных акушерок?

– Тамара! Изумительная метафора!

– Да брось! – Тамара дошла до конца алфавита и стояла перед полкой, на которой сиротливо выстроилось полдюжины книжек на иностранных языках. Парочка на французском и одна, кажется, на немецком.

Тамара наугад качнула на себя один из томов – черный, с вытершимися золотыми буквами, боязливо коснулась хрупких пожелтевших страниц, испещренных незнакомыми буквами. На обложке название прочесть не удалось. С первых страниц на Тамару глядел усатый мужчина с высоким лбом. То есть смотрел он не на Тамару, а на ту часть разворота, где четким, чуть вытянутым вверх шрифтом было отпечатано: Also Sprach Zarathustra. И чуть ниже: Friedrich Nietzsche. А внизу страницы – год: 1891.

Тамара не знала немецкого, но «Фридрих Ницше» и «Заратустра», конечно, поняла сразу. И вспомнила, что жил когда-то давно такой немецкий философ и он написал книгу, которая, кажется, называлась «Что сказал Заратустра» или еще как-то так.

– «Так говорил Заратустра», – объявила возникшая рядом Соня.

«Точно!» – вспомнила Тамара. А вслух сказала:

– Она ведь, наверное, очень редкая и ценная. Откуда она тут?

– Да, очень ценная. Не знаю точно, она уже была в коробках вместе с другими книгами. Подозреваю, что это часть дома, она принадлежала первым хозяевам и каким-то образом сумела уцелеть.

– Ничего себе… – Тамара подумала, что это одновременно иронично и печально: книга сохранилась, а люди, которые когда-то ее читали, уже нет. И совершенно неизвестно, кем они были и что же с ними все-таки стало.

На сайте «Мастерской» сделали раздел об истории здания, но читать его Тамаре было скучно, она успела заметить только, что особняк построили в самом начале XX века. Не так уж и давно. Так куда же делись предыдущие владельцы? У них должны были остаться дети, внуки, наследники… Тамара наморщила лоб. Что там говорит история? Раньше все эти земли, вся Калининградская область, были частью Германии. Калининград назывался Кенигсбергом, и там всю жизнь прожил какой-то известный философ. Кажется, Кант. У маленьких городков – Светлогорска, Зеленоградска – тоже раньше были немецкие названия. Раньше – это до войны, Второй мировой.