Текст книги "Дом"

Автор книги: Аскольд Якубовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

7

Пошли годы трудные, беспокойные.

Хорошие квартиранты получили квартиры и съехали, приходилось брать любых, кто попадется.

И – попадались. Один платить отказывался и съезжать не желал. Был он черный, лупоглазый и страховидный. Принципиальный такой… О квартплате лучше было не заикаться. Станет, бывало, посреди двора и трубит:

– Меня немцы били-били – не убили, а ты деньгу рвешь! Отсиделись, сволочи, за чужими спинами! Дома строили! У-у, кулацкая зараза. Перестрелять вас надо!

– Уговор был! – вопила Наталья.

– К черту уговор! – гремел квартирант, ворочая глазами. – Бумаг я не подписывал! Отсиделись, мать вашу так! Куркули проклятые! Развратили всех! Куда ни плюнь, телевизоры, бостоны! Холодильники позавели, гады!

– Мой муж воевал!

– Тех, кто воевал, поубивали, твой гад в плену сидел! Р-рабы вещей! Ишь, развели частную собственность, дерут деньги с рабочего класса.

И все вот таким образом – для развлечения соседей. Долго терпела Наталья, и терпеть бы еще сколько, но подвернулся ремонт дома.

Она начала ремонтировать его сверху донизу.

У дома меняли подгнившие половицы, перекладывали печь, плохо державшую тепло. Заново покрыли крышу.

Лупоглазый выдержал ремонт печи, только накрыл свое барахло газетными листами да чихал от сажи, громко, словно стрелял из пистолета. Но когда явились плотники и выворотили половицы, он обругал всех в последний раз, взял чемоданишко, натянул выгоревшую фуражку с околышем и ушел. И скатертью дорожка!

Ремонт шел своим чередом. Подперев дом со всех сторон, выворотили нижние бревна и соорудили кирпичный фундамент. Поверх него, отгораживая стены от почвенной влаги, уложили черные листы рубероида.

Сорвали с карниза деревянные апухтинские штучки и сделали все строго и по-деловому. Кстати, и воробьи уберутся восвояси, поскольку именно они вили гнезда за финтифлюшками, они пачкали ставни.

Крышу выкрасили на три раза, дом стал как новый. Разумно и расчетливо улучшенный, он стал много удобнее для житья.

Все использовалось до конца. Даже старые плахи не стали жечь, а сгрохали из них в огороде капитальные парники. Из реек понаделали рам.

Михаил, распалясь, рыл землю и добыл за немалую цену прозрачную пленку. Ею и обтянули рамы.

Расход был велик, но возместился следующей же весной – огурцы и помидоры Наталья вынесла на рынок на пару недель раньше других и сорвала куш. Если бы в город не подкинули самолетом южные помидоры, вышло бы еще лучше.

Гладиолусы и флоксы, высаженные в теплицы, тоже принесли кое-что. Славно подзаработала Наталья.

В ходе всех этих хлопот камнем по голове стукнула смерть тети Феши.

Старуха умерла самым приятным образом – во сне после обеда. И сразу стала чужой. Исчезла с лица обычная брюзглая гримаса, тетя Феша лежала с довольной улыбкой.

Умерла тетя Феша? Это всколыхнуло улицу. Все шли смотреть, всех удивляла ее улыбка. Федор Зарубин, специализировавшийся на редисе с белым кончиком, сказал:

– Старуха-то неспроста улыбается, заварится теперь каша.

Похоронили тетю Фешу хорошо, с оркестром, нанятым на заранее отложенную ею сумму. Предсказанное стариком Зарубиным началось сразу после похорон. По завещанию все, до самого малого гвоздика, до последней щепки, назначалось Ваське. Но при одном непременном условии, что он будет покоить ее старость, будет хорошо ухаживать за ней, немощной.

Покоить так покоить… Но все соседи знали (и показывали где надо), что старуха была недовольна Васькой, жаловалась на разные его скверные штуки.

Нашлись и другие наследники, среди них – Наталья. Густо заварилась каша, и всем стало ясно, чему улыбалась старуха.

На суде Васька заговорил вполне членораздельно. После взаимного выливания помоев всплыли разного рода обстоятельства. Самое интересное из них то, что Васька был совсем не Васька, фамилия его другая, и завещание, выходит, недействительно.

Трухлявый домишко был продан, деньги разделены промеж ближних родственников. На свою долю Наталья купила золотые часики, но что-то легло на нее, какая-то дополнительная тяжесть.

Сорок прожитых лет!

Сорок лет – тяжелые годы. В голову лезут глупые мысли об упущенном, недожитом. Вскипают мутные желания, хочется гнаться, схватить за хвост прошмыгнувшие мимо годы. Наталья ела хлеб, покрошив его в водку.

А тут с Михаилом случилась беда. Как-то, пытаясь осадить голубей младшего Зарубина, он залез на крышу. Его краса и гордость, синебокий турман, не работал как следует, а «лопатил».

Михаил громыхал по крыше, махал шестом, ругался и – шагнул мимо…

Он попал на инвалидность. Характер его испортился. Опять ругались ночами, он шипел Наталье в уши несуразное:

– Ну, трави меня, убивай… Зачем тебе калека?

Наталья вскрикивала, металась, царапала грудь, выла болезненно и сладко, словно погружаясь во что-то черное, щекочущее, приятное и страшное одновременно. Но сладость переходила в боль, и возникала злость.

Так бы и хватила дурака по голове!

Опять они пили. Михаил валился в мертвом сне. Дышал тяжело. Наталью сон теперь брал туго. Она сидела и слушала звуки.

Сопела носом простуженная кошка, били звонко и певуче дорогие часы. Ей смутно думалось: вот, отложены немалые деньги, а не купишь на них ни душевного спокоя, ни молодости, ни даже прежнего вкуса ко сну… Вещи, одни вещи… А на что вещи – нынче? Нет в них прежней твердой надежности. Купишь добрую вещь, а через полгода и не продашь.

Сейчас и вещи мертвые, им все равно.

Нет, нет, вещи живут. Живут. Они радуют душу.

– Что бы такое еще купить? – бормочет Наталья. – Куда поставить? Чего еще у нас нет? Этот, как его?… Транзистор куплю, пусть Мишка на брюхо вешает, ежели куда пойдем. Чего еще?… Фотоаппарат куплю и ружье, самые дорогие, пусть себе лежат. А еще торшер с тремя рожками и столовый сервиз.

Она неслышно ходит по комнате узкими проходами. Ногам приятно – ковры на полу. Телу приятно – кресла мягкие, нежные, садись и дремли.

Наталья вспоминает деревню, отцовскую низкую развалюху, скамьи, печь на половину избы. И усмехается. Сейчас она довольна, почти счастлива.

Наконец она ложится и засыпает.

Во сне она стонет, дышит тяжело, полный желудок давит сердце, и снятся ей кошмары.

Когда поднимается солнце, свет тонкими спицами пробивается в щели ставень. И в этом свете Наталья лежит желтая, с синими тонкими губами – покойница, да и все!