Текст книги "Клуб Дюма, или Тень Ришелье"

Автор книги: Артуро Перес-Реверте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

VII. Номер Один и номер Два

Оказывается, дьявол очень хитер. Оказывается, он не столь уродлив, как говорят.

Ж. Казот. «Влюбленный дьявол»

Оставалось всего несколько минут до отбытия скорого поезда на Лиссабон, когда Корсо увидел девушку. Он стоял на перроне, рядом со ступеньками своего вагона международной компании «Carruagems-Camas», а она вместе с другими пассажирами шла мимо – к вагонам первого класса. Тот же маленький рюкзачок за спиной, та же синяя куртка, но Корсо не сразу узнал ее. Он лишь ухватил что-то смутно знакомое – в короткой стрижке, в зеленых глазах, таких светлых, что казались прозрачными. Он проводил ее взглядом и заметил, что она поднялась в поезд двумя вагонами дальше. Прозвучал свисток, Корсо поспешил в вагон и, пока проводник закрывал дверь за его спиной, вспомнил: это она сидела в том кафе, с самого края, среди юных почитателей Бориса Балкана.

Он зашагал по коридору, отыскивая свое место. Вокзальные огни за окнами бежали назад все быстрее и быстрее, а стук колес делался все ритмичнее. Неловко двигаясь в узком пространстве купе, он повесил плащ и пиджак, потом сел, пристроив рядом холщовую сумку, где вместе с «Девятью вратами» и рукописью Дюма покоился «Мемориал Святой Елены» Лас Каза.

Пятница, 14 июля 1816 года. Всю ночь Император дурно себя чувствовал…

Корсо закурил. Всякий раз, когда поезд проезжал освещенные места, по его лицу быстро мелькали полосатые тени и он бросал взгляд в окно, чтобы затем вновь погрузиться в подробности медленной агонии Наполеона и узнать о коварных уловках его английского тюремщика сэра Хадсона Лоу. Он читал, нахмурив лоб и спустив очки на нос. Время от времени поднимал голову, разглядывал собственное отражение в стекле и корчил сам себе ехидную гримасу. Даже теперь, несмотря на прожитые годы и на весь свой опыт, он по-прежнему испытывал возмущение при мысли о жалком конце, на который победители обрекли падшего титана, приковав его к скале посреди Атлантики. Забавное занятие – раздумывать над минувшим и анализировать свое восприятие сквозь призму нынешнего знания. Как далек был от него теперешнего тот, другой Лукас Корсо, который почтительно восхищался саблей ветерана Ватерлоо; тот мальчик, который сам готов был кинуться в бой, внимая семейным преданиям, тот юный бонапартист, пожиратель книжек с картинками, где были запечатлены славные битвы и где артиллерийской канонадой гремели названия – Ваграм, Йена, Смоленск, Маренго. Мальчик с широко распахнутыми глазами – которого нет, давным-давно нет, и лишь призрак его порой всплывает в памяти Корсо то меж книжных строк, то вместе с какими-то запахами или звуками, то в темном оконном стекле, когда снаружи стучит дождь – тот, что приходит ночами из Страны, Которой Больше Нет.

Мимо двери прошествовал проводник со своим колокольчиком. До закрытия вагона-ресторана осталось полчаса. Корсо захлопнул книгу, накинул пиджак и, повесив холщовую сумку на плечо, вышел из купе. В конце коридора он через гуляющую туда-сюда дверь шагнул в тамбур, куда задувал сильный ветер. В месте соединения вагонов под его ногами что-то гулко заухало. Потом он попал в сидячий вагон первого класса. Пытаясь разойтись в узком проходе с пассажирами, он заглянул в ближайшее полупустое купе. Девушка расположилась там, рядом с дверью – свитер, джинсы, босые ноги лежат на противоположном сиденье. Как раз в этот миг она подняла глаза от книги, и взгляды их встретились. Судя по всему, девушка его не узнала, так что он скомкал начатый было приветственный жест. Она, видимо, что-то все-таки уловила, ибо воззрилась на него с любопытством; но охотник за книгами уже шел дальше по коридору. Он поужинал, покачиваясь вместе с вагоном, и до закрытия ресторана еще успел выпить кофе, а потом и рюмку джина. Где-то на краю ночи всплывала луна цвета щелка-сырца, и телеграфные столбы колыхались в шелковых наплывах лунного света, словно на сумеречной равнине кто-то установил проектор, но очень неловко, так что мелькавшие кадры выходили смазанными и перекошенными.

С девушкой он столкнулся в коридоре вагона первого класса, когда возвращался обратно. Она опустила окошко и стояла, опершись на раму, ловила лицом холодные струи воздуха. Проходя мимо, Корсо повернулся боком, чтобы не задеть ее. Тогда она оглянулась и сказала:

– Я вас знаю.

Вблизи ее глаза казались еще зеленее и еще светлее и напоминали жидкое стекло. Они прямо-таки сияли на загорелом лице. Загар в конце марта, короткие волосы с пробором слева – все это придавало ей вид необычный, спортивный, притягательно загадочный. Она была высокой, стройной, гибкой. И совсем молодой.

– Разумеется, – ответил Корсо, приостановившись, – мы встречались пару дней назад. В кафе.

Она улыбнулась. Еще один контраст – белые зубы и светло-коричневая кожа. Рот у нее был крупный, хорошо очерченный.

Красивая девушка, сказал бы Флавио Ла Понте, поглаживая кудрявую бородку.

– Да, а вы задавали вопросы о д'Артаньяне.

Холодный ветер из окошка трепал ее короткие волосы. Она стояла босиком, белые теннисные тапочки остались на полу у пустого кресла. Он инстинктивно бросил взгляд на название кинутой книги: «Приключения Шерлока Холмса». Дешевое издание, отметил про себя Корсо. Бумажная обложка. Мексиканское издательство «Порруа».

– Вы простудитесь, – сказал он.

Девушка, по-прежнему улыбаясь, отрицательно покачала головой, правда, тотчас принялась крутить ручку и подняла стекло. Корсо хотел было продолжить путь, но замешкался, доставая сигарету. Он проделал это своим обычным манером, не вытаскивая пачки из кармана, и заметил, что она следила за движением его руки.

– Вы курите? – спросил он нерешительно и задержал руку на полпути.

– Иногда.

Он сунул сигарету в рот и полез в карман за второй. Сигарета была темной, без фильтра, и, как всегда у него, мятой. Девушка зажала ее между пальцами и глянула на марку, прежде чем наклониться и прикурить – уже после него – от поднесенной Корсо спички, последней в коробке.

– Крепкие, – сказала она, выпуская первое колечко дыма, но, вопреки ожиданиям Корсо, обошлась без ужимок и кривляний. Она держала сигарету весьма необычным образом – между большим и указательным пальцами, так что горящий конец торчал вбок. – Вы едете в этом же вагоне?

– Нет. В следующем.

– Значит, в спальном, везет некоторым, – она похлопала себя по заднему карману джинсов, намекая на отсутствие там кошелька. – Позавидуешь. Хорошо еще, что у нас купе почти пустое.

– Вы студентка?

– Вроде того.

На входе в туннель поезд сильно тряхнуло. Девушка резко обернулась к окну, словно ее вниманием целиком и полностью завладела кромешная тьма, разлившаяся снаружи. Она приблизила лицо к стеклу – прямо к собственному отражению, и застыла в напряженной и тревожной позе. Казалось, она что-то высматривает сквозь свист воздуха, спрессованного узкими стенами. Потом, когда поезд вынырнул на открытое пространство и маленькие огоньки снова прошили ночь короткими стежками, она опять рассеянно улыбнулась.

– Мне нравятся поезда, – сказала она.

– Мне тоже.

Девушка продолжала смотреть в окно. Кончики пальцев одной руки она прижала к стеклу.

– Представляете?.. – Она решила продолжить свою мысль, и улыбка ее сделалась мечтательной; девушка как будто смаковала какие-то тайные воспоминания. – Вечером покинуть Париж, а утром проснуться в Венецианской лагуне и следовать дальше в Стамбул…

Корсо скривился. Сколько ей, интересно, лет? Восемнадцать? Во всяком случае, не больше двадцати.

– Ага, и играть в покер, – вставил он. – От Кале до Бриндизи.

Девушка метнула на него оценивающий взгляд.

– Тоже недурно. – Она на миг задумалась. – А что вы скажете по поводу завтрака с шампанским между Веной и Ниццей?

– Это было бы не менее интересно, чем шпионить за Базилем Захарофф[71]71
  Базиль Захарофф (1849-1936) – французский финансист греческого происхождения, вел международную торговлю оружием; жил в России, Англии, на Ближнем Востоке; в 1913 г. обосновался во Франции; известный меценат.


[Закрыть].

– Или напиваться с Нижинским.

– Или украсть жемчуга у Коко Шанель.

– Или флиртовать с Полем Мораном[72]72
  Поль Моран (1888-1976) – французский писатель, известность ему принесли новеллы 20-х годов (в том числе – «Черная магия», 1928).


[Закрыть]. Или с мистером Барнабусом[73]73
  А.О.Барнабус – вымышленное имя, под которым французский писатель Валери Ларбо (1881-1957) опубликовал ряд произведений: «Поэмы для богатого любителя» (1908), «А. О. Барнабус. Его полное собрание сочинений, иначе говоря: повесть, стихи и дневник» (1913).


[Закрыть].

Они расхохотались. Правда, Корсо смеялся сквозь зубы. А она – искренне, упершись лбом в холодное оконное стекло. Смех у нее был звонкий и чистый, как у мальчишки, – под стать короткой стрижке и сияющим зеленым глазам.

– Таких поездов больше не бывает, – бросил он.

– Понятное дело…

Мимо яркой вспышкой промчались сигнальные огни. Потом пробежала пустынная, плохо освещенная платформа какой-то станции, но прочитать название они из-за скорости не успели. Луна продолжала свое восхождение и время от времени резко выщелкивала то расплывчатые силуэты деревьев, то очертания крыш. Она словно неслась параллельно поезду, мчалась с ним наперегонки – безумно и бесцельно.

– Как вас зовут?

– Корсо. А вас?

– Ирэн Адлер[74]74
  Ирэн Адлер – персонаж новеллы Артура Конан Дойла «Скандал в Богемии».


[Закрыть].

Он оглядел ее сверху вниз, и она без тени смущения выдержала его взгляд.

– Это не имя.

– Корсо – тоже не имя.

– Ошибаетесь. Я – Корсо. Человек, который бежит[75]75
  От «corso» (ит.) – бег.


[Закрыть].

– Меньше всего вы похожи на человека, который бежит. Скорее, вы человек, которого трудно заставить сдвинуться с места.

Он еле заметно наклонил голову и, не ответив, принялся разглядывать босые ноги девушки на ковровом покрытии. Он чувствовал на себе ее изучающий взгляд и – чего с Корсо почти никогда не случалось – ощутил признаки смущения. Слишком молодая, подумал он. Слишком привлекательная. Он машинально поправил сползшие на нос очки и решил, что пора топать к себе в купе.

– Счастливого пути!

– Спасибо.

Он сделал несколько шагов.

– Может, мы еще встретимся, там, когда приедем, – услышал он голос за спиной.

– Кто знает!

Трудно поверить, но в купе возвращался уже совсем другой Корсо. Что-то тревожно заныло в груди, Великая Армия увязала в русских снегах, пепел московского пожара лежал под подошвами его сапог. Он не мог расстаться с ней просто так и повернулся на каблуках. И улыбнулся улыбкой смертельно уставшего волка.

– Ирэн Адлер, – повторил он с таким видом, будто силился что-то вспомнить. – «Красная комната»?

– Нет, – невозмутимо ответила она, – «Скандал в Богемии»… – Теперь и она улыбнулась, и взгляд ее прочертил изумрудную линию в полутьме коридора. – «Эта женщина», дорогой Ватсон.

Корсо хлопнул себя ладонью по лбу, словно наконец-то до него дошло.

– Элементарно, – сказал он. И окончательно поверил в то, что они непременно встретятся снова.

В Лиссабоне Корсо пробыл меньше пятидесяти минут – ровно столько, сколько понадобилось, чтобы доехать от вокзала Санта Аполония до вокзала Россио. А через полтора часа он уже шагал по перрону Синтры. Небо покрывали низкие облака, в которых растворялись верхушки печальных серых башен замка «Да Пена». Такси он поблизости не обнаружил и пешком поднялся к маленькой гостинице, расположенной напротив Национального дворца с двумя большими трубами. Дело было в среду, в десять часов утра, и на площади он не увидел ни туристов, ни автобусов; и потому в гостинице для него сразу нашлась комната с отличным видом: густая зелень разных оттенков, из которой выныривали крыши и башни старых вилл, окруженных одичавшими вековыми садами.

Корсо принял душ, выпил кофе, потом поинтересовался, как ему отыскать виллу «Уединение», и горничная объяснила, что надо подняться вверх вон по той дороге. На площади такси тоже не было, зато стояла пара лошадей с колясками. Корсо немного поторговался и вскоре уже катил под каменными кружевами башни Регалейра. Цоканье копыт гулко отдавалось в нишах затененных каменных стен, и эхо скользило по поверхности воды в узких каналах и ручьях, плутало в зарослях плюща, который густо обвивал каменную кладку, оконные решетки, стволы деревьев, устланные мхом лестницы и старинные изразцы заброшенных вилл.

И тут Корсо увидел виллу «Уединение» – здание, построенное, скорее всего, в XVIII веке, четыре трубы на крыше, желтый выцветший фасад, покрытая потеками и пятнами штукатурка.

Корсо вышел из коляски и некоторое время постоял, осматриваясь по сторонам, прежде чем открыть решетчатую калитку, по обе стороны которой на гранитных столбах высились два бюста из серо-зеленого, но теперь затянутого плесенью камня. Первый безусловно изображал женщину; второй, по всей видимости, был двойником первого, но его густо увил вездесущий и нахальный плющ, словно возжелав срастись с каменными чертами.

Направляясь к дому, Корсо вслушивался в шелест сухих листьев под ногами. Вдоль дорожки рядом с пустыми пьедесталами валялись мраморные статуи, почти все разбитые. Сад выглядел совершенно запущенным, буйная поросль захватила скамьи и беседки, а с металлических решеток на покрытые мхом камни сыпалась ржавчина. Слева притаился небольшой заросший пруд, а фонтан, украшенный разбитыми изразцами, приютил толстощекого ангелочка с пустыми глазницами и обрубленными руками – он спал, опустив голову на книгу, а из его приоткрытого рта сочилась тоненькая струйка воды. Все было овеяно бесконечной печалью, и Корсо невольно заразился ею.

Вилла «Уединение», вздохнул он. Название вполне подходящее.

По каменной лестнице он добрался до двери и поднял глаза. Над его головой висели солнечные часы с римскими цифрами, но теперь они времени не показывали. Над часами он прочитал: «Omnes vulnerant, postuma necat». Все ранят, перевел он, последняя убивает.

– Вы явились кстати, – сказал Фаргаш. – Как раз к началу церемонии.

Корсо, слегка смутившись, пожал ему руку. Виктор Фаргаш был таким же высоким и худым, как знатные сеньоры на картинах Эль Греко; настолько худым, что казалось, будто тело его может двигаться под толстым шерстяным свитером, не соприкасаясь с ним, как черепаха внутри своего панциря. Корсо сразу заметил усы, подстриженные с геометрической точностью, брюки с пузырями на коленях, ботинки – старомодные, стоптанные, но начищенные до блеска. Потом он обвел взором голые стены и потолки, с которых от сырости осыпалась роспись, оставляя темные проплешины.

Фаргаш взглянул на гостя сверху вниз.

– Надеюсь, вы не откажетесь от рюмки коньяка, – сказал он наконец, словно подвел итог внутренним сомнениям, и, слегка прихрамывая, двинулся по коридору, ни разу не оглянувшись, чтобы убедиться, что гость следует за ним. Они миновали ряд комнат, тоже пустых, где по углам трудилась поломанная мебель. С потолка на проводах свисали пыльные лампочки, а то и пустые патроны.

Жилой вид имели лишь две комнаты, соединенные раздвижными дверями с гербами на стеклах; через открытые створки были видны голые стены и прямоугольные пятна на старых обоях – там, где когда-то висели картины, а также очертания давно исчезнувшей мебели, ржавые гвозди, подставки для несуществующих ныне ламп. Над печальным запустением раскинулся расписанный потолок – небесный свод, затянутый тучами, в центре которого было изображено жертвоприношение Авраама: покрытый трещинами старый патриарх заносит нож, чтобы заколоть белокурого мальчика, но руку его останавливает ангел с огромными крыльями. Под фальшивым небесным куполом располагалась застекленная дверь, она вела на террасу и в заднюю часть сада; стекла были грязными, а кое-где даже заменены картонками.

– Милый домашний очаг! – сказал Фаргаш.

Ирония прозвучала не слишком убедительно. Корсо подумал, что хозяин дома слишком часто прибегал к ней и в конце концов сам перестал верить в нужный эффект. По-испански он говорил с сильным португальским акцентом, двигался Фаргаш очень неспешно, как человек, полагающий, что у него впереди целая вечность. Хотя, вероятно, причиной тому была больная нога.

– Коньяк, – повторил он, уйдя в себя и с трудом припоминая, что же их обоих сюда привело.

Корсо сделал неопределенный, но скорее все-таки утвердительный жест, которого Фаргаш не заметил. На другом конце просторной комнаты высился огромный камин, там лежало несколько поленьев, но огонь не горел. Тут же стояли два непарных кресла, стол, буфет, керосиновая лампа, два канделябра со свечами, лежала скрипка в футляре и еще какие-то мелочи. Но на полу, на старинных коврах, выцветших и обветшавших, подальше от окон и от свинцового света, который сквозь них пробивался, в строгом порядке выстроились книги – много книг, томов пятьсот, а может, и больше, прикинул Корсо. Может, даже целая тысяча.

Среди них было немало старинных рукописей и инкунабул. Хорошие старые книги, переплетенные в кожу или пергамен, древние тома с гвоздями на переплетах, книги формата ин-фолио, эльзевиры, с тиснеными узорами, металлическими накладками и застежками, с золочеными буквами на корешках, с буквами, выведенными писцами в скрипториях средневековых монастырей. По углам комнаты Корсо углядел не менее дюжины ржавых мышеловок.

Фаргаш порылся в буфете и вернулся с рюмкой и бутылкой «Реми Мартен» в руках, по пути он рассматривал содержимое бутылки на свет, чтобы убедиться, что там еще что-то осталось.

– Золотая кровь Господня, – торжественно провозгласил он. – Или дьяволова. – Он улыбнулся одним ртом, при этом усы его перекосились, как у героя-любовника в старом кинофильме, взгляд же по-прежнему был холодным и отрешенным. Под глазами у него набрякли мешки, как от бессонницы, которая длилась бесконечно долго. Корсо обратил внимание на холеные тонкие руки, из которых принял рюмку с коньяком. Он поднес рюмку к губам, и тонкий хрусталь колыхнулся бликами.

– Красивая рюмка, – заметил он, лишь бы что-нибудь сказать. Библиофил кивнул, на лице его смешались покорность судьбе и насмешка над собой, как будто он ненавязчиво приглашал гостя взглянуть на все окружающее иными глазами – на рюмку, на коньяк в ней, на разоренный дом. Да и на самого хозяина – на этот элегантный, бледный и одряхлевший призрак.

– У меня сохранилась еще одна такая же, – пояснил он с невозмутимой обстоятельностью, словно раскрывал тайну. – Потому я их так берегу.

Корсо тряхнул головой, давая понять, что мысль его уловил. Он еще раз обежал взглядом голые стены, потом сосредоточил внимание на книгах.

– Видно, раньше вилла была очень красивой, – сказал он.

Хозяин пожал плечами, но свитер при этом не шелохнулся.

– Да, была, но со старинными семьями происходит то же, что и с древними цивилизациями: однажды выясняется, что силы их истощены, и тогда они умирают. – Он невидящим взором поглядел вокруг, и казалось, в глазах его отразились давно отсутствующие предметы. – Но сначала приглашают на службу варваров – для охраны limes[76]76
  Граница (лат.).


[Закрыть] Дуная, потом помогают варварам обогатиться и, наконец, становятся их должниками… И вот в один прекрасный день варвары восстают, и захватывают все твои владения, и грабят их. – Он глянул на гостя с внезапной подозрительностью. – Надеюсь, вы понимаете, о чем я веду речь.

Корсо кивнул. Он пустил в ход улыбку всепонимающего кролика, и она парила в воздухе между ним и хозяином виллы.

– Отлично понимаю, – подтвердил он. – Кованые сапоги топчут саксонский фарфор. Так?.. Судомойки в вечерних туалетах. Выскочки ремесленники подтирают зад страницами из манускриптов с миниатюрами.

Фаргаш одобрительно опустил подбородок. Потом улыбнулся. И прохромал к буфету, чтобы достать вторую рюмку.

– Думаю, – бросил он на ходу, – мне тоже следует выпить.

Они молча чокнулись, глядя друг другу в глаза, как два члена тайного братства, только что обменявшиеся им одним ведомыми знаками. Наконец библиофил указал на книги и сделал рукой, в которой держал рюмку, жест, словно после обряда инициации приглашал Корсо перешагнуть невидимую границу и приблизиться к ним.

– Вот они. Восемьсот тридцать четыре тома, из которых истинную ценность представляет меньше половины. – Он выпил, потом провел пальцем по влажным усам и покрутил головой. – Жаль, что вы не видали их в лучшие времена, когда они стояли на стеллажах из красного дерева… Я собрал пять тысяч томов. А это – те, что выжили.

Корсо опустил холщовую сумку на пол и приблизился к книгам. У него невольно начало покалывать кончики пальцев. Картина перед ним предстала роскошная. Он поправил очки и тотчас, с первого же взгляда, обнаружил Вазари, ин-кварто 1588 года, первое издание, и «Tractatus» Беренгарио да Капри[77]77
  Джорджо Вазари (1511-1574) – итальянский живописец, архитектор, историк искусств, автор сочинения «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (1550). Беренгарио да Капри (1470-1530) – профессор из Болоньи, одним из первых использовал в своих трудах по анатомии иллюстрации с комментариями.


[Закрыть], переплетенный в пергамен, XVI век.

– Никогда бы не подумал, что коллекция Фаргаша, которую упоминают во всех библиографиях, выглядит вот так. Что книги лежат прямо на полу, у стен, в пустом доме…

– Такова жизнь, друг мой. Но в свое оправдание хочу заметить: все книги в безупречном состоянии… Я сам чищу их и осматриваю, стараюсь проветривать, берегу от насекомых и грызунов, от света, жары и сырости. По правде говоря, целыми днями я только этим и занимаюсь.

– А остальные книги?

Библиофил глянул в окно, словно задал себе самому тот же вопрос. Он наморщил лоб.

– Представьте, – выговорил он наконец, и, когда глаза их встретились, Корсо подумал, что перед ним очень несчастный человек, – кроме виллы, кое-какой мебели и библиотеки отца, я унаследовал одни лишь долги. Всякий раз, когда мне удавалось добыть деньги, я вкладывал их в книги, а когда доходы мои иссякли, продал картины, мебель, посуду. Вы-то, надеюсь, понимаете, что значит быть страстным библиофилом; так вот, я – библиопат. Сама мысль о том, что коллекция моя может быть разрознена, доставляла мне невыносимые страдания.

– Я знал таких людей.

– Правда?.. – Фаргаш взглянул на него с любопытством. – И все-таки сомневаюсь, что вы можете даже представить себе такое. Я вставал по ночам и, словно неприкаянная душа, бродил вдоль стеллажей. Я говорил с книгами. Говорил, гладил корешки, давал клятвы верности… Но увы! Однажды мне пришлось принять решение – и пожертвовать большей частью сокровищ, сохранив только самое любимое и ценное… Никому, даже вам, не понять, что я испытал, ведь мои книги пошли на корм стервятникам.

– Я понимаю, – отозвался Корсо, который на самом-то деле с легкой душой согласился бы прислуживать на таком скорбном пиру.

– Понимаете? Нет! Даже если вы дадите волю воображению… Два месяца ушло на то, чтобы отделить одни от других. Шестьдесят дней агонии, меня все время колотила лихорадка, я едва не сошел в могилу. Наконец их забрали, и я думал, что тронусь умом… Помню все так отчетливо, точно это было вчера, хотя миновало уже двенадцать лет.

– А теперь?

Библиофил показал свою пустую рюмку, словно она служила самым красноречивым символом:

– Настал момент, когда мне опять пришлось искать помощи у книг. Сам я довольствуюсь малым: раз в неделю приходит домработница, еду мне приносят из деревни… Почти все деньги пожирают налоги, которые я плачу государству за виллу.

Он произнес слово «государство» таким же тоном, каким сказал бы «грызуны» или «жук-точильщик». Корсо изобразил на лице сочувствие и снова оглядел голые стены.

– Но вы ведь можете ее продать.

– Разумеется, – Фаргаш равнодушно кивнул. – Но есть вещи, которых вам понять не дано.

Корсо нагнулся, взял в руки ин-фолио, переплетенный в пергамен, и принялся с интересом листать. «De Symmetria» Дюрера, Париж, 1557 год – перепечатка с первого латинского издания, нюрнбергского[78]78
  «De Symmetria partium in rectis formis» (1532).


[Закрыть]. В хорошем состоянии, с широкими полями. Флавио Ла Понте от такого лишился бы рассудка. Кто угодно лишился бы рассудка.

– И как часто вы продаете книги?

– Два-три раза в год, этого довольно. После долгих размышлений я выбираю том для продажи. Именно об этой церемонии я упомянул, когда открыл вам дверь. У меня есть постоянный покупатель, ваш соотечественник, и время от времени он сюда наезжает.

– Я его знаю? – наудачу спросил Корсо.

– Это мне неведомо, – ответил библиофил, но имени покупателя не назвал. – Как раз теперь со дня на день жду его визита, и когда вы пришли, я собирался приступить к выбору жертвы… – Он рубанул воздух длинной рукой, изображая движение гильотины, и болезненно улыбнулся. – Книгу, что должна умереть ради того, чтобы остальные могли жить вместе.

Корсо поднял взор к потолку – удержаться от аналогии было невозможно. Авраам, чье лицо пересекала глубокая трещина, силился освободить свою правую руку с зажатым в ней ножом, но ангел держал ее крепко, а другой рукой сурово грозил патриарху. Под ножом застыл Исаак, склонив голову на камень и покорно ожидая своей участи. Он был белокурым, розовощеким и напоминал эфеба – из тех, что никогда не говорят «нет». За их спинами художник изобразил что-то вроде овцы, привязанной к кусту, и Корсо в душе пожелал, чтобы овцу пощадили.

– Наверно, другого выхода у вас и в самом деле нет, – сказал он, глядя в глаза библиофилу.

– Выход нашелся бы… – Фаргаш улыбнулся с откровенной злобой. – Но лев требует свою часть, акулы чуют кровь и свежатину. К несчастью, не осталось людей, подобных графу д'Артуа, который позднее стал королем Франции[79]79
  Карл X (1757-1836).


[Закрыть]. Знаете эту историю?.. Старый маркиз де Польми, чья библиотека насчитывала шестьдесят тысяч томов, разорился. Чтобы отделаться от кредиторов, он продал библиотеку графу д'Артуа, но тот поставил условием: книги останутся у старика до самой его смерти. Таким образом на полученные деньги Польми мог приобретать новые экземпляры, обогащая коллекцию, которая ему уже не принадлежала…

Засунув руки в карманы брюк и прихрамывая, он прохаживался вдоль строя книг и осматривал одну за другой. Он напоминал отощавшего и оборванного Монтгомери, который под Эль-Аламейном проводит смотр своей армии[80]80
  Бернард Лоу Монтгомери Аламейский (1887-1976) – британский фельдмаршал; во время Второй мировой войны командовал 8-й армией в Северной Африке, которая в боях под Эль-Аламейном нанесла поражение итало-немецким войскам.


[Закрыть].

– Иногда я даже не прикасаюсь к ним, не открываю, – он остановился, нагнулся и выровнял ряд на старом ковре, – а только стираю пыль и часами гляжу на них. Я ведь досконально знаю все, что кроется под каждой обложкой… Например, «De revolutionis celestium»[81]81
  «Об обращении небесных сфер» (лат.).


[Закрыть] Николая Коперника. Второе издание, Базель, тысяча пятьсот шестьдесят шестой год. Такая вот безделица… Или «Vulgata Clementina»[82]82
  Vulgata – латинский перевод Библии, доведенный Иеронимом до «Деяний апостолов», впоследствии дополненный и исправленный. При папе Клименте VIII (1592) был издан окончательный вариант Вульгаты, принятый католической церковью в качестве официального текста Библии.


[Закрыть] – вон, справа от вас, рядом с шестью томами «Poliglota» вашего соотечественника Сиснероса и Нюрнбергский «Croniearum»[83]83
  Имеется в виду знаменитая «Книга хроник» (1493) Г. Шеделя (1440-1514), выпущенная в Нюрнберге в типографии немецкого издателя, одного из крупнейших деятелей раннего периода книгопечатания Антона Кобергера (ок. 1445-1513).


[Закрыть]. А вот тут, извольте заметить, любопытнейший ин-фолио: «Praxis criminis persequendi» Симона Колинского[84]84
  Симон Колинский (1480-1545) – французский печатник, издал более 700 произведений; по примеру Альда выпускал дешевые книги небольшого формата. «Способы расследования преступлений» (лат.), книга Жана Миля Сувиньи, напечатанная Симоном Колинским в 1541 г.


[Закрыть], тысяча пятьсот сорок первого года. Или вот этот том – сшитый в четыре нити, переплет выполнен в монастыре, с металлическими накладками, – который вы теперь рассматриваете. Знаете, что там внутри?.. «Золотая легенда» Якова Ворагинского, Базель, тысяча четыреста девяносто третий год, напечатана Николасом Кеслером[85]85
  Яков Ворагинский (ум.в 1292) – автор классического свода сказаний о святых «Золотая легенда». Николас Кеслер – швейцарский типограф.


[Закрыть].

Корсо полистал книгу. Великолепный экземпляр, и поля очень широкие. Он бережно поставил том на место, потом протер платком очки. От такого кого угодно пот прошибет, даже человека с железной выдержкой.

– Извините, но вы ведете себя как безумец. Если продать все это, у вас до конца жизни не будет никаких денежных затруднений.

– Конечно. – Фаргаш снова наклонился и едва заметным жестом выровнял книжный строй. – Да только, продай я все это, мне было бы незачем жить дальше и было бы все равно – есть у меня денежные затруднения или нет.

Корсо указал на ряд очень ветхих книг. Там было несколько инкунабул и манускриптов, да и остальные, судя по переплетам, увидели свет не позднее XVII века.

– У вас много старинных рыцарских романов…

– Да, я унаследовал их от отца. Он задался целью собрать девяносто пять книг, которые составляли библиотеку Дон Кихота, и в первую очередь те, что называл священник, чиня над ними расправу… От отца мне достался и вот этот любопытный «Дон Кихот», он стоит рядом с первым изданием «Лузиад», напечатан Ибаррой в тысяча семьсот восьмидесятом году, четыре тома. Кроме первоначальных иллюстраций, туда позднее вставили добавочные – из английского издания первой половины восемнадцатого века, а также шесть оригинальных акварелей, и еще метрическую запись о рождении Сервантеса, копию, напечатанную на тонком пергаменте… У каждого свои причуды. У моего отца – а он был дипломатом и много лет провел в Испании – это был Сервантес. Иногда причуды переходят в мании. Некоторые коллекционеры не выносят реставрации, даже если следы ее совершенно незаметны, или, скажем, ни за что не купят нумерованный экземпляр, если цифра перевалила за сто пятьдесят… Мой каприз, как вы, наверно, уже успели заметить, необрезанные тома. Я посещал аукционы, бродил по книжным лавкам с линейкой, и у меня буквально ноги подкашивались, ежели, открывая книгу, я обнаруживал, что торцы у нее не обрезаны… Вы читали забавный рассказ Нодье о библиофиле[86]86
  Вероятно, речь идет о новелле французского писателя Шарля Нодье (1780-1844) «Библиоман» (1831).


[Закрыть]? Со мной происходило то же самое. Я бы с радостью заколол кинжалом тех переплетчиков, что пользуются обычной бумагорезальной машиной. Найти экземпляр, у которого страницы на несколько миллиметров шире положенного, шире, чем это описано в библиографиях, – вот предел счастья.

– Для меня тоже.

– С чем я вас и поздравляю. И приветствую как брата по вере.

– Не торопитесь. Меня в подобных делах интересует не эстетика, а прибыль.

– Все равно. Вы мне нравитесь. Я из числа тех, кто полагает, что, когда речь заходит о книгах, общепринятые моральные нормы в счет не идут. – Он успел отойти в противоположный конец комнаты и с доверительным видом чуть наклонился в сторону Корсо. – Знаете, что я вам скажу?.. У вас там ходит легенда о книжнике-убийце из Барселоны… Так вот: я тоже способен убить из-за книги.

– Не советовал бы вам этого делать. И вообще, начинается все с какой-нибудь ерунды, с мелочи, а кончается бессовестной и безудержной ложью, нарушением закона и так далее.

– И даже продажей собственных книг.

– Даже этим.

Фаргаш печально покачал головой и замер на миг с наморщенным лбом, словно отдавшись течению тайных мыслей. Потом вдруг очнулся и взглянул на Корсо долгим пронзительным взглядом.

– Знаете, мы вплотную приблизились к проблеме, которую я решал, когда вы постучали в дверь… Всякий раз, сталкиваясь с ней, я чувствую себя священником-вероотступником… Я бы даже употребил здесь слово «святотатство», если позволите. Вас не удивляет такое отношение?

– Абсолютно не удивляет. И полагаю, слово выбрано самое точное.

Фаргаш в отчаянии заломил руки. Взгляд его побродил по голой комнате, по книгам на полу, затем снова уперся в Корсо. Но теперь улыбка на его лице казалась вымученной – словно нарисованной.

– Да. Но святотатство немыслимо без веры… Только верующий способен совершить его и осознать, что именно он совершает, оценить ужасный смысл поступка. Мы никогда не испытали бы ужаса при осквернении святынь, нам безразличных; это все равно что богохульствовать, не адресуясь к конкретному богу.

Корсо тотчас с готовностью подхватил:

– Я знаю, о чем вы. «Ты победил меня, галилеянин», как сказал Юлиан Отступник[87]87
  Юлиан Отступник (331-363) – римский император с 361 г. Получил христианское воспитание, став императором, объявил себя сторонником языческой религии, издал эдикты против христиан. В сражении при Маранте получил тяжелые раны и скончался, якобы произнеся цитируемые здесь слова. «Галилеянами» называли христиан, так как именно галилеянам принадлежала важная роль в распространении христианства.


[Закрыть].

– Да? Я не знал этого речения…

– Оно выдуманное. Когда я ходил в коллеж, один монах-марист[88]88
  Маристы – члены конгрегации Служителей Девы Марии, основанной аббатом Коленом Лионским в XIX в.


[Закрыть] часто повторял нам его в назидание: мол, никому не удастся увильнуть от ответа… Все кончится тяжкими ранами на поле сражения и кровавыми плевками в небо, где нет больше Бога.

Библиофил закивал с таким видом, словно все это ему было невероятно близко. Что-то необычное выражали теперь и складка у рта, и оцепеневший взгляд.