Текст книги "Клеопатра. Последняя царица Египта"

Автор книги: Артур Вейгалл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 6
Богиня

Теперь римляне начали осыпать Цезаря почестями, а правительство, которое он учредил, не замедлило оправдать свое существование, приняв большинством голосов решение о предоставлении ему безотзывной власти. Он стал консулом на десять лет, и ходили разговоры о том, чтобы назначить его диктатором пожизненно. Сенат стал просто инструментом для осуществления его приказов; сенаторы так мало занимались созданием новых законов на родине или нюансами управления зарубежными землями, что Цицерон может жаловаться на то, что на своей официальной должности Цезарь принимал благодарность от восточных владык, имена которых он раньше и не слышал, за свое восхождение на троны царств, о которых он понятия не имел. Интересы Цезаря охватывали весь римский мир, и правительство в Риме исполняло все его желания точно так же, как несведущий совет директоров какой-нибудь компании с иностранным капиталом следует советам своего переезжающего с места на место управляющего. Цезарь так долго находился в других странах, а его войны носили его по таким уголкам обитаемого мира, что Рим казался ему не более чем штаб-квартирой его исполнительной власти, к тому же не очень удобной. Кроме того, близкие отношения Цезаря с Клеопатрой определенно расширили его кругозор и ощутимо помогли ему стать арбитром в отношениях зависимых от Рима стран. Такие далекие города, как Александрия, для него уже были не столицами чужеземных государств, а местом заседания местного правительства фактически в его собственных владениях. А трон, на который Цезарь постепенно поднимался, находился на такой высоте, с которой можно было в определенной степени контролировать народы и страны всей земли.

Теперь римляне начали открыто обсуждать тему его восхождения на трон. В открытую говорили, что Цезарь хотел сделать себя царем, а Клеопатру царицей, а в дальнейшем намеревается перенести свое правительство в Александрию или какой-нибудь другой город на Востоке.

Те, кто изучает совместную жизнь Клеопатры и Цезаря, не могут не задавать себе вопрос: насколько царица влияла на мысли диктатора в то время? На протяжении этих последних лет своей жизни, которые отмечены величием Цезаря и отводят ему уникальное место в истории, Клеопатра была с ним в очень близких отношениях, и, насколько нам известно, в мире не было другого мужчины или женщины, которые имели бы такие богатые возможности для того, чтобы сыграть влиятельную роль в его карьере. Если Клеопатра была заинтересована, – а мы знаем, что она была заинтересована – в благоденствии своей страны и ее царской династии, или в карьере своей и Цезаря, или в судьбе своего сына, то совершенно невозможно предположить, что она не обсуждала вопросы управления государством с человеком, который, по сути, был ее мужем. В будущем Клеопатра станет достаточно сильной, чтобы сыграть одну из крупных политических ролей в истории, обращаясь с подвластными царствами и армиями, как обычная женщина занимается домом и обращается с прислугой. А зная ее характер, который рас крылся перед нами в годы после смерти диктатора, глупо предполагать, что в Риме она держалась в стороне от всех его замыслов и планов, считая себя способной удержать внимание владыки мира будуарными развлечениями и альковными утехами. Ее личность не доминирует в последние годы Римской республики не просто из-за ее распутной жизни с Антонием и их трагической смерти, а потому, что ее личность была такой неотразимой, что она в немалой степени воздействовала на дела римского мира. Я придерживаюсь того мнения, что имя Клеопатры было бы вписано в историю этого периода, даже если бы события, кульминацией которых стала битва при Акции, никогда не произошли. Романтическая трагедия ее связи с Антонием завладела вниманием людей и отвлекла историков от фактов более раннего периода ее жизни. Существует тенденция совершенно пренебрегать влиянием, которое она оказывала на политику Рима в течение последних лет жизни Цезаря. Взгляды историков прикованы к драме в Египте, а рассказ о жизни Клеопатры на вилле диктатора в Риме игнорируется. Тем не менее кто окажется настолько смелым, чтобы утверждать, что царица, судьба которой была связана с судьбой Цезаря, когда он был на вершине власти, не оставила никакого следа на событиях того времени? Когда Клеопатра прибыла в Рим, ее взгляды на жизнь, вероятно, резко контрастировали с взглядами на жизнь римлян. Республика была все еще принятой формой правления, и еще не было никакого определенного движения к монархизму. Об императорах будущего, власть которых передавалась по наследству, еще никто и не мечтал, а цари далекого прошлого были почти забыты. Теперь, хотя можно предположить, что Клеопатра, контактируя с миром, переняла умеренно разумный взгляд на свое положение, все же не может быть сомнений в том, что ощущение своей царской и божественной личности в ней не дремало. Ее воспитание и образование, как я уже говорил, а теперь и лесть Цезаря, вероятно, повлияли на ее мышление настолько, что осознание своего царского происхождения было в ней во все времена почти преобладающим ее качеством. И было бы действительно странно, если бы мысли диктатора были защищены от проникающего влияния этой атмосферы, в которой он предпочитал проводить большую часть своего времени. Уж не сам ли Рим дал Цезарю побуждающий толчок, тот Рим, который не знал монархии на протяжении четырехсот пятидесяти лет (власть царей в Риме была уничтожена в 510 или 509 г. до н. э. – Ред.)? Но, признавая, что Рим созрел для монархии и что обстоятельства в какой-то степени вынуждали Цезаря к этой форме правления, можем ли мы заявлять, что диктатор по своей воле выбрал бы самодержавие и даже божественный статус так быстро, если бы его супругой не была царица и богиня?

В последние месяцы своей жизни, а именно начиная с его возвращения в Рим в начале лета 45 г. до н. э., после Испанской кампании, и до его убийства в марте следующего года, Цезарь энергично продвигал свои планы в отношении монархии. Сначала казалось, что он намеревается завершить свои восточные завоевания перед тем, как совершить попытку получить трон. Но теперь долгая задержка в подготовке к войне с Парфией заставила его почувствовать нетерпение, которое больше нельзя было сдерживать. К тому же его внимание привлекло старое пророчество, в котором говорилось, что парфяне не подчинятся, пока на них не пойдет войной римский царь. И Цезарь был достаточно суеверен (как и все римляне и остальные люди того времени), чтобы такое заявление оказало на него заметное влияние. Мало-помалу он присваивал царские привилегии, ежедневно добавляя царственности в свой облик и забирая себе все больше самодержавной монархической власти.

В скором времени он получил титул императора, передаваемый по наследству. Слово «император» означало в то время «главнокомандующий» и не имело «царского» подтекста, хотя тот факт, что этот титул стал наследуемым, придал ему новое значение. Следует заметить, что люди, которые составляли этот указ, вероятно, понимали, что сыном, к которому перейдет этот титул, вероятно, будет младенец Цезарь, властвующий в настоящее время в детских комнатах виллы на берегу Тибра. Ведь не было почти никаких сомнений в том, что сторонники Цезаря с уверенностью ожидают законного брака Цезаря с Клеопатрой при первой же удобной возможности. Таким образом, перед нами предстает оригинальная картина: восторженный римский государственный деятель предлагает передаваемую по наследству должность императора будущему царю Египта. Безусловно, не может быть более ясного указания на то, что народ Рима не возражал против чужеземного происхождения Клеопатры и не считал ее восточной женщиной ни в каком отношении. Я должен повторить, что в реальности римляне считали Клеопатру гречанкой царской крови, а столицу ее государства Александрию – соперницей Вечного города по богатству, великолепию и культуре. В то время стали ходить слухи, что должен появиться закон, предложенный одним из народных трибунов, который даст право Цезарю при необходимости иметь двух жен, Кальпурнию и Клеопатру, и что новая жена не обязательно должна быть римлянкой. Люди не могли опасаться того, что сын Клеопатры является наследником Цезаря, потому что они уже прекрасно знали, что Цезарь станет царем Рима, и понимали, что благодаря своему браку с Клеопатрой он, не применяя силу оружия, добавит к римским владениям одно сильное, до сих пор независимое (формально – уже давно [с II в. до н. э.] клиент Рима. – Ред.) царство цивилизованного мира и обеспечит своим наследникам на римском троне почетный довесок в виде старейшей царской короны из существующих в мире и огромное богатство, прилагающееся к ней. В последующие годы, когда Клеопатра в качестве супруги Антония стала врагом римского народа, стали много говорить об угрозе с Восточного Средиземноморья, а царица стала олицетворением восточной роскоши в противовес западной простоте. Но в тот период, который мы сейчас рассматриваем, такое отношение к египетской царице еще не развилось и Клеопатру считали самой подходящей матерью для сына Цезаря, который однажды унаследует его почести и титулы.

Приблизительно в это время младенец на самом деле стал некоронованным царем Египта, так как младший брат Клеопатры Птолемей XIV таинственно исчез из анналов истории и о нем больше никто ничего не слышал. Теперь мы уже никогда не узнаем, причастны ли Клеопатра и Цезарь к его убийству, так как он стоял на пути их честолюбивых замыслов, или он умер естественной смертью. Он входит в историю в эти полные событий времена как тень и как тень исчезает. Все, что нам известно о его кончине, почерпнуто у Иосифа Флавия (еврейский историк, 37 – после 100 н. э.; бывший военачальник восставших иудеев в Галилее в ходе Иудейской войны [66–73]. Был взят в плен в 68 г., перешел на сторону римлян. Отпущенный на свободу императором Веспасианом, принял его родовое имя, Флавий, и занялся литературной деятельностью с проримских позиций. – Ред.), который утверждает, что тот был отравлен своей сестрой. Но такое обвинение вполне ожидаемо и, безусловно, было бы выдвинуто, если бы мальчик умер от внезапной болезни, и поэтому не следует пятнать память о Клеопатре этим преступлением. Сейчас можно только сказать, что если нельзя отнести смерть несчастного юного царя на счет Клеопатры с высокой долей вероятности, то нет причин предполагать, что она имела к ней какое-то отношение.

А Цезарь теперь приказал поставить на Капитолийском холме свою статую как изображение восьмого царя, стоящее там; предыдущие семь статуй были скульптурными изображениями древних царей Рима. Вскоре он начал появляться на публике, одетый в вышитые одежды древних монархов, и приказал, чтобы изображение его головы чеканили на римских монетах, согласно настоящим монархическим традициям. Для него был изготовлен золотой трон, на котором он сидел в сенате и вершил суд; и теперь он держал в руке скипетр из слоновой кости, а на голове носил золотой венок из лавровых листьев. Для удобства его появления на публичных церемониях Цезарю была предоставлена священная колесница, подобная священной колеснице царей Египта; и у него появилась своего рода гвардия телохранителей, состоявшая из сенаторов и аристократов. Более того, ему было дано право быть похороненным внутри городских стен подобно тому, как Александр Великий остался покоиться в Царском квартале в Александрии. Эти признаки царской власти, если их рассматривать вместе с пожалованным ему титулом императора, передаваемым по наследству, и пожизненным статусом диктатора, который ему вот-вот должны были предложить, указывают на то, что его цель была уже совсем близка. И Цезарь, и Клеопатра, вероятно, жили в то время в состоянии непреходящего возбуждения и ожидания. Все знали, что это носится в воздухе, а Цицерон дошел до того, что написал Цезарю длинное письмо, убеждая его не становиться царем; но Цицерону посоветовали не отсылать это письмо. Бывший консул Луций Аврелий Котта предпринял попытку вставить тонкий клин в эту ситуацию, предложив, чтобы Цезарь стал царем римских владений за пределамиИталии, но это предложение не было воспринято с энтузиазмом. Сам Цезарь, по-видимому, был в нерешительности: то ли ему следовало отложить это великое событие до окончания войны с парфянами, то ли нет; и решение этого вопроса, вероятно, вызвало самые горячие споры.

Диктатору больше не было нужды тщательно скрывать свои намерения, и в качестве предварительного шага Цезарь без колебаний объявил народу о своей вере в свое божественное происхождение. Он приказал, чтобы его изображение торжественно проносили вместе с изображениями бессмертных богов. Было издано предписание о возведении храма, посвященного Юпитеру-Юлию, а статую, изображавшую самого Цезаря, поставили в храме Квирина (древнеримский бог войны. – Пер.) с надписью: «Бессмертному богу». В его честь была создана коллегия жрецов-луперков, о которых мы в скором времени узнаем поподробнее, и у него появились жрецы-фламины (жрецы отдельных божеств древнеримского пантеона. – Пер.), что напоминает нам поклонение жрецов фараону Египта. В главных храмах Рима Цезарю были предоставлены почетные места. В тексте клятв, которые давали политические деятели и в которых назывались Юпитер и боги – хранители римлян, теперь призывался гений Цезаря точно так же, как в Египте взывали к Ка, или духу монарха. «Старая национальная вера, – пишет Моммзен, – стала инструментом папства Цезаря». И действительно, можно сказать, что она стала инструментом высшего обожествления Цезаря.

Позиция Клеопатры не могла не подвергнуться влиянию со стороны диктатора; и вполне вероятно, что временами ее высокомерие было оскорбительным. Ее управляющие и придворные из Египта, вероятно, тоже раздражали римлян тем, что не скрывали свое александрийское тщеславие; и почти нет сомнений в том, что многие друзья Цезаря начали относиться к домашнему хозяйству Клеопатры на загородной вилле с растущей неприязнью. Письмо, написанное Цицероном своему другу Аттику, представляет собой интересный комментарий к этой ситуации. По-видимому, Клеопатра благосклонно относилась к великому оратору, политическому деятелю и писателю и обещала ему подарок, достойный его положения, возможно, в ответ на какую-то услугу, которую он ей оказал. «Я терпеть не могу царицу, – пишет Цицерон, – и свидетель ее обещаний Гаммоний знает, что у меня есть веская причина говорить это. То, что она обещала, было действительно вещами научного характера, мне подходящими, такими, которые я мог бы открыто признать даже на общественном собрании. Что касается Сары (слуга), то помимо того, что я считаю его безнравственным негодяем, я также обнаружил, что он склонен держаться со мной высокомерно. Я только один раз видел его в своем доме, и, когда я вежливо спросил его, чем могу быть ему полезен, он сказал, что пришел, надеясь увидеть Аттика. Оскорбительное высокомерие царицы, когда она жила в доме Цезаря на другом берегу Тибра, я тоже не могу вспоминать без боли. Так что мне нет дела до этих людей».

Неприязненное отношение к Цезарю, которое, несомненно, ширилось, в достаточной степени объясняет растущую непопулярность Клеопатры; но, возможно, его усугубляла легкая ревность, которую, вероятно, испытывали римляне из-за пристрастия диктатора ко всему египетскому. Друзьям Цезаря казалось, что он не только моделирует свой будущий трон по образцу трона Птолемеев и утверждает свою божественность в манере, присущей Птолемеям, не только желает сделать Александрию столицей империи, но и использует большое количество египтян для осуществления своих планов. Египетские астрономы провели реформу римского календаря; римский печатный станок был усовершенствован александрийскими чеканщиками; все финансовые приготовления Цезаря, казалось, были возложены на александрийцев; при этом многие публичные зрелища, как, например, морские сражения, разыгранные во время открытия храма Венеры, проводили египтяне (в основном египетские греки. – Ред.). Использование Цезарем подданных Клеопатры, вероятно, в какой-то степени было результатом его желания познакомить своих соотечественников с трудолюбивыми и предприимчивыми александрийцами, которые должны были сыграть такую важную роль в строительстве новой Римской империи.

Шли недели, а планы Цезаря в отношении монархии становились все более определенными. Теперь он, видимо, не считал разумным настаивать на принятии на себя верховной власти до войны с парфянами, так как его долгое отсутствие сразу же после восхождения на трон могло оказаться пагубным для новой должности. К тому же в римском народе появилось сильное неприятие предполагаемого получения Цезарем царской власти, и он, вероятно, сознавал, что не сможет осуществить свои планы без преодоления значительной оппозиции. Плутарх пишет, что «его желание быть царем навлекло на него явную и беспощадную ненависть – факт, который оказался самым убедительным предлогом для тех, кто все это время были его тайными врагами». Много враждебных замечаний делалось в его адрес из-за того, что он не встал, чтобы приветствовать депутацию сената. И Цезарь действительно понял, что необходимо извиниться за свой поступок, сказав, что в это время снова обострилась его старая болезнь. Распространилось сообщение о том, что сам Цезарь хотел бы возвыситься, но Бальб (Бальб Луций Корнелий – римский политический деятель I в. до н. э. – Пер.) сказал ему: «Разве ты не будешь помнить, что ты Цезарь, и требовать почестей по своим заслугам?» А затем, по рассказам, когда диктатор понял, какое он нанес оскорбление, он обнажил шею и сказал своим друзьям, что готов положить свою жизнь, если народ им недоволен. Случаи такого рода показывали, что время еще не полностью благоприятствовало его государственному перевороту; и Цезарь неохотно был вынужден рассмотреть вопрос об отсрочке. С другой стороны, что-то необходимо было сказать в поддержку немедленных действий, и он, наверное, был более или менее готов принять царскую власть, если бы народ на этом настаивал, перед тем как Цезарь отправится на Восток. Но его, вероятно, тревожило положение Клеопатры. Без нее и их младенца-сына создание наследственной монархии было ненужным. Его жена Кальпурния, по-видимому, не могла подарить ему наследника, и в Риме, безусловно, не было другой женщины, которая смогла бы с большим или меньшим успехом сыграть роль царицы, даже если бы она смогла производить на свет сыновей-наследников. Но как же ему немедленно избавиться от Кальпурнии и жениться на Клеопатре, не нанеся оскорбления общественному мнению? Если Цезарь немедленно станет царем и сделает Клеопатру своей женой, сможет ли она с успехом исполнять роль царицы Рима в одиночку в течение примерно трех лет, пока он будет вести войну? Не будет ли гораздо мудрее отправить ее на это время назад в Египет, чтобы она там ожидала его возвращения, а затем жениться на ней и взойти на трон одновременно? Во время его пребывания на Востоке Кальпурния может очень кстати внезапно смертельно заболеть, и ни один человек не осмелится приписать ее смерть ему и мастерству аптекаря.

Завещание, которое теперь составил или подтвердил Цезарь, учитывая свой отъезд, ясно показывает, что его желание монархической власти было несовместимо с его нынешним брачным статусом. Без царицы и сына-наследника не имело смысла создавать трон, так как Цезарь уже получил абсолютную самодержавную власть пожизненно. Ведь если этот пост не будет безоговорочно передан его сыну Цезариону, не имело смысла стремиться к немедленному восхождению на трон. Поэтому в своем завещании, которое было составлено с учетом его возможной смерти до того, как он поднимется на свой будущий трон, Цезарь просто разделил свое имущество, отдав часть его государству, а часть своим родственникам, причем значительную долю получил его любимый племянник Октавиан. К завещанию прилагалось дополнительное распоряжение, в котором назначалось большое количество опекунов любого его потомства, которое, возможно, произведет на свет Кальпурния после его отъезда. Но его так мало интересовало это расплывчатое непредвиденное обстоятельство, что он, видимо, не оставил никакого финансового обеспечения для такого ребенка. Оставлять деньги Клеопатре или ее сыну не было нужды, так как она сама была сказочно богата. Нет сомнений в том, что это завещание он планировал уничтожить, если взойдет на трон до своего отъезда, и впоследствии стали считать, что он действительно написал еще одно завещание в пользу Цезариона, которое следовало использовать, если ему будет предложена корона. Но если, как кажется вероятным сейчас, это событие будет отложено до возвращения Цезаря, разделение его собственности между наследниками должно было стать самым лучшим урегулированием его дел в случае, если он умрет на Востоке. Пока Цезарь не получил корону, не было возможности упоминать Клеопатру или Цезариона в пожеланиях в завещании, ведь, если Цезарь умрет в Парфии или Индии, будучи по-прежнему диктатором, его надежды на основание династии, его план сочетаться законным браком с царицей Египта, его замыслы воспитать Цезариона так, чтобы он пошел по его стопам, да и вообще все его масштабные честолюбивые замыслы рухнут. Цезарь не был человеком, который очень заботился об интересах других людей; и в случае с Клеопатрой он был совершенно готов оставить ее сражаться за себя в Египте, случись ему отправиться в те небесные сферы, где ему от нее не будет никакой пользы. Его страсть к ней теперь, по-видимому, поостыла, и, хотя Цезарь все еще, вероятно, получал удовольствие от ее общества и в значительной степени был открыт для ее влияния, ее главная привлекательность для него в эти последние дни состояла в признании ее годной для того, чтобы взойти на новый трон рядом с ним. Она, со своей стороны, несомненно, сохранила во многом свою старую любовь к нему, и, несмотря на его усиливающуюся раздраженность и чудаковатость, она, видимо, щедро одаряла преданностью любящей молодой женщины великого стареющего героя.

Цезарь действительно выглядел старше своего возраста. На знаменитом его скульптурном портрете, который в настоящее время хранится в Лувре, он изображен осунувшимся и старым. Ему еще не было шестидесяти, но видимость молодости ушла из него, а годы и болезнь тяжелым грузом легли на его худощавую фигуру. Неукротимый дух и увлекающаяся натура Цезаря вели его по жизни, позволяя достигать поставленных целей, но теперь возникали большие сомнения, сможет ли он выдержать трудности войны, которая ему предстояла. Его нездоровье, очевидно, вызывало у Клеопатры сильнейшую тревогу, так как все ее надежды были связаны с Цезарем и с тем днем, когда он сделает ее владычицей римского мира. Тот факт, что теперь Цезарь решал вопрос об отсрочке создания монархии до окончания войны с Парфией, вероятно, стал для нее тяжелым ударом, так как были основания бояться того, что его силы иссякнут прежде, чем поставленная задача будет выполнена. Более трех лет она вместе с Цезарем работала над заложением основ их общего трона, и теперь, отчасти из-за нежелательности отъезда из Рима на такое долгое время сразу же после возложения короны, отчасти из-за затруднений с Кальпурнией, а отчасти из-за враждебного отношения многих известных людей к идее монархии, Цезарь решил на три года отложить этот переворот, который для Клеопатры, по-видимому, означал не только осуществление всех ее личных и династических честолюбивых замыслов, но и на самом деле был единственным средством, с помощью которого она могла спасти Египет от включения его в число римских владений или сохранить трон для своего сына. Во второй филиппике (обличительная речь, по названию речи Демосфена против Филиппа, царя Македонии, в защиту независимости Афин. – Пер.) Цицерон говорит о Цезаре, что, «планируя в течение многих лет свой путь к царской власти с большими трудами и многими опасностями, он осуществил свой план. Публичными зрелищами, монументальными зданиями, взятками и пирами он расположил к себе бездумную толпу. Своих собственных друзей он привязал к себе покровительством, своих противников – демонстрацией терпимости». И все же, когда цель уже была близка, он начал колебаться, считая, что лучше дождаться, когда его вознесет на трон волна народного восторга, которая, безусловно, обрушится на Рим, когда он приведет назад с Востока своих легионеров-победителей, нагруженных добычей, и проведет по улицам столицы плененных царей сказочного Востока, закованных в золотые цепи. Эта отсрочка была, вероятно, почти невыносимой для Клеопатры, и, возможно, в результате некой договоренности между ней и диктатором с Антонием, который теперь, вероятно, был постоянным гостем на вилле Цезаря, произошло событие, которое поставило ребром вопрос о дне установления монархии.

15 февраля в Риме проводились Луперкалии – ежегодные празднества очищения и плодородия (в честь бога Фавна. Как покровитель стад, Фавн имел прозвище Луперк [от лат.lupus – волк и arceo – охранять, оберегать] – то есть «защитник от волков». – Ред.). В этот день все население, патриции и плебеи, были в праздничном настроении. Во время луперкалий в жертву Фавну приносили козлов. Затем жрецы-луперки вырезали из шкур принесенных в жертву животных ремни, februa, и, используя их как кнуты, начинали бег по городу, нанося удары этими кнутами любой женщине, которая им повстречается. Считалось, что удар такого кнута избавляет от бесплодия и облегчает роды, и любая женщина, которая хотела стать матерью, должна была терпеть удары, которые эти двое мужчин с силой наносили. Вообще февраль, который тогда у римлян был последним месяцем, считался месяцем очищения, отсюда и название (februarius – очистительный).

Мне кажется несомненным, что эта церемония изначально имела отношение к египетским обрядам, связанным с богом плодородия Мином, Паном долины Нила. Этого бога обычно изображают толстым мужчиной с большим пенисом, часто одна рука Мина поднята вверх, другая рука сжимает цеп. Уже в период Нового царства в Египте была образована триада, куда входили Мин, Решеп и Кадеш. (Решеп – финикийский бог-творец, импортированный в Египет при XVIII династии; изображался в виде бородатого мужчины, держащего в руках палицу и копье или копье и анх [символ жизни], над его шлемом поднималась голова газели – священного животного, ассоциирующегося с Астартой. Кадеш – сирийская западносемитская богиня, импортированная при XI династии; как одна из форм Астарты, изображалась в облике лунной богини, стоящей обнаженной на спине львицы. В одной руке она держит цветок лотоса и нечто похожее на зеркало, а в другой руке зажаты две змеи. – Ред.) Мы мало знаем о церемониях, совершавшихся в Египте, но нет причин сомневаться в том, что эти ритуалы были в основе своей схожими с римскими обрядами. Козлы, которых приносили в жертву в Риме, вероятно, связаны с египетскими баранами, которых приносили в жертву Мину (подобное сходство в отрядах и верованиях неудивительно, поскольку цивилизационное ядро Древнего Египта имеет северное происхождение. – Ред.).

Что ж, вполне возможно, что в Александрии Клеопатра и Цезарь познакомились с египетским аналогом римских луперкалий, и можно осторожно предположить, что, раз Цезарь считался в этой стране богом, который оплодотворил царицу, он мог – в Египте – отождествляться каким-то образом с этими обрядами. Разумеется, можно представить себе, что Клеопатра обратила внимание Цезаря на сходство между двумя церемониями и навела его на мысль, что он является или действовал некоторым образом как Фавн. Цезарь же практически отождествил Клеопатру с Венерой Генетрикс, богиней плодородия, и он вполне мог приписать себе способности соответствующего бога, который выступал в Риме в роли египетского Мина, с которым жрецы Нила уже тесно связали Цезаря. Диктатор, разумеется, проявил живейший интерес к старинному народному празднику в Риме. И если его отождествляли с Мином в Египте, то в Риме наверняка с Фавном, если вспомнить его бессовестное отношение к представительницам противоположного пола и успешную тактику в подходе к ним.

В этот день в 44 г. до н. э. Цезарь, бледный и изнуренный, сидел на золотом троне на форуме, одетый в великолепный наряд, чтобы лицезреть празднества, когда внезапно в поле его зрения появился крепкий Антоний, разгоряченный от бега, наносящий удары ремнями направо и налево; ему, без сомнения, доставляли удовольствие грубые шумные шутки, выходящие за рамки приличий. За ним следовала возбужденная и громогласная толпа, и вполне вероятно, что и Антоний, и его спутники при этом проявили уважение к величественной фигуре диктатора и приветствовали его как Фавна-Луперка и царя празднеств. Пользуясь воодушевлением момента и действуя согласно договоренности, заключенной заранее с Клеопатрой или с самим Цезарем, Антоний вышел вперед и протянул диктатору царский венец, увитый лавром, одновременно предлагая ему царский трон Рима. Цезаря, как мы видели, уже приветствовали на публике как бога на земле, а теперь Антоний обратился к нему в образе Фавна-Луперка, прося его принять земной трон, как он уже принял трон небесный. Как только он заговорил, вопль одобрения раздался из рядов сторонников Цезаря, которые с этой целью были расставлены в различных уголках Римского форума. Но, к смятению Цезаря, приветственные крики не были подхвачены толпой, которая тихо выразила свое неодобрение. И диктатор, таким образом, был вынужден отказаться от предложенной короны, несмело демонстрируя свое пренебрежение. Это было принято всеобщими аплодисментами, и толпа отчетливо продемонстрировала свое настроение. Антоний снова протянул ему венец, и снова раздались лишь отдельные и не очень естественные крики его сторонников. После этого Цезарь, принимая эту ситуацию с максимально возможным тактом, решительно отказался взять венец; при этом толпа снова разразилась аплодисментами. Затем Цезарь распорядился, чтобы корону отнесли в Капитолий и чтобы в официальном календаре появилась запись о том, что он отказался от нее. Вероятно, Антоний, поняв, что был сделан неправильный ход, выкрутился из ситуации с шуткой, снова принялся лупить всех своим волшебным ремнем и повел толпу за собой с форума с таким же шумом и гамом, с каким он на нем появился.

Теперь шансы на немедленное получение царских полномочий стали еще более зыбкими. Цезарь планировал отправиться в Парфию приблизительно через месяц; и ему, вероятно, стало очевидно, что его надежды на трон следует отложить до той поры, пока не закончится грядущая война. В отношении Клеопатры ему ничего не оставалось делать, только просить ее готовиться к возвращению в Египет и там ожидать, пока он не завоюет Восток. И в течение последующих нескольких недель разочарованная и встревоженная царица, похоже, занялась приготовлениями к отъезду. Светоний пишет, что Цезарь в эти последние дни их совместного пребывания завалил ее подарками и наградами; он, несомненно, как мог, поддерживал ее, говоря о своих больших надеждах и честолюбивых планах на будущее. Еще был шанс, что монархия будет создана до войны, так как ходили разговоры о том, что Антоний со своими друзьями еще раз собирается предложить корону Цезарю в мартовские календы. Но Клеопатра не смела слишком сильно надеяться на это событие, помня о неудаче на луперкалиях. Для царицы, которая к этому времени предполагала уже сидеть на римском троне, обнадеживающие слова Цезаря были слабым утешением. Вероятно, она погрузилась в атмосферу мрачных предчувствий, когда распоряжалась упаковкой вещей и движимого имущества и готовилась вместе со своим ребенком к долгому путешествию по Средиземному морю в свое небогатое событиями царство Египет.