Текст книги "Игра на рассвете"

Автор книги: Артур Шницлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

«Вот возьми, милый Богнер. Я выиграл ровно тысячу. Точнее – тысячу сто пятьдесят пять. Затем я вышел из игры. Вот самообладание, а? И надеюсь, милый Богнер, что отныне ты…» Нет, нет, он не станет читать мораль бывшему товарищу. Тот сам извлечет урок из случившегося и, наверно, окажется настолько тактичен, что не использует этот столь благополучно закончившийся для него инцидент для возобновления в дальнейшем приятельских отношений. Впрочем, быть может, будет осторожнее или даже правильнее послать с деньгами к Альзеркирхе денщика.

По дороге к Кесснерам Вилли спрашивал себя, оставят ли его там и ужинать. К счастью, теперь ему это было безразлично! Теперь он был и сам достаточно богат, чтобы пригласить на ужин все общество. Жаль только, сейчас нигде не купишь цветов. Впрочем, кондитерская, мимо которой он проходил, была открыта. Он купил коробку конфет, затем, уже выходя, вернулся и купил вторую, побольше, и начал обдумывать, какую из них поднести матери и какую дочери.

Когда он вошел в сад к Кесснерам, горничная доложила ему, что господа и все общество отправились в Гелененталь, по-видимому в «Крайнерхютте». Там они, наверное, и поужинают, как всегда по воскресеньям.

Лицо Вилли изобразило легкое разочарование, а горничная усмехнулась при виде двух коробок, которые лейтенант держал в руках. В самом деле, что с ними делать?

– Что ж, передайте им, пожалуйста, поклон и… вот что… – Он протянул коробки горничной. – Большую для фрау Кесснер, другую для фрейлейн. Очень сожалею, что их не застал.

– Может быть, если господин лейтенант поедет туда на извозчике… сейчас господа наверняка еще в «Крайнерхютте».

Вилли важно и задумчиво взглянул на часы.

– Посмотрю, – бросил он небрежно, с шутливо преувеличенной вежливостью отдал горничной честь и ушел.

И вот он стоял один в вечереющем переулке. Мимо него прошла небольшая веселая компания туристов – мужчин и женщин в запыленной обуви. Перед одной из дач в соломенном кресле сидел старик и читал газету. Чуть поодаль, на балконе второго этажа, сидела пожилая дама, она вязала и переговаривалась с другой, что стояла у распахнутого окна в доме напротив, опершись скрещенными руками о подоконник.

Вилли подумалось, что эти несколько человек – единственные жители Бадена, которые в этот час не уехали никуда за город. Кесснеры могли бы все же передать ему с горничной хоть несколько слов. Ладно, он не станет им навязываться. В сущности, ему это и ни к чему. Но что же делать? Не возвратиться ли в Вену? Может быть, это самое благоразумное! А что, если предоставить решение судьбе?

Перед курзалом стояли две извозчичьи пролетки.

– Сколько возьмете до Гелененталя?

Один извозчик был занят, другой заломил несусветную цену, и Вилли решил просто погулять по парку.

В этот вечерний час здесь еще было довольно много народу. Супружеские и влюбленные пары – Вилли казалось, что он безошибочно отличает одних от других, – девушки и молодые женщины, поодиночке, по двое, по трое, прогуливались мимо него, и он то и дело ловил их смеющиеся, обнадеживающие взгляды. Но в таких случаях никогда не знаешь, не идет ли сзади отец, брат или жених, а ведь офицер обязан быть вдвойне – нет, втройне осторожен. Вилли немного прошелся вслед за изящной темноглазой женщиной, которая вела за руку мальчика. Она поднялась по ступеням на веранду курзала и, казалось, начала кого-то искать глазами. Сначала попытки ее были безуспешны, но потом ей оживленно замахали с отдаленного столика, и она, насмешливо оглядев Вилли, уселась там посреди довольно многочисленного общества. Вилли тоже сделал вид, что кого-то ищет, перешел с веранды в еще довольно пустой ресторан, спустился оттуда в вестибюль и заглянул затем в ярко освещенный читальный зал, где за длинным зеленым столом одиноко сидел какой-то отставной генерал в мундире. Вилли щелкнул каблуками и отдал честь, генерал раздраженно кивнул, и Вилли быстро вышел. На улице, перед курзалом, все еще стоял один из фиакров, и кучер сам услужливо предложил за небольшую сумму отвезти господина лейтенанта в Гелененталь.

– Нет, теперь уже не стоит, – ответил Вилли и быстрыми шагами направился в кафе Шопф.

V

Игроки сидели на тех же местах и в тех же позах, словно после ухода Вилли не прошло еще и минуты. Из-под зеленого абажура струился бледный электрический свет. Консул первый заметил появление Вилли и, как тому показалось, насмешливо улыбнулся. Никто не выразил ни малейшего удивления, когда Вилли снова придвинул к столу свое незанятое кресло. Доктор Флегман, державший банк, сдал ему карту, словно иначе и быть не могло. В спешке Вилли поставил более крупную ассигнацию, чем собирался, выиграл, затем осторожно сделал следующую ставку. Счастье, однако, отвернулось от него, и вскоре настал момент, когда банкноту в тысячу гульденов начала угрожать серьезная опасность. «Ну и пусть, – подумал Вилли, – все равно он не мой». Но тут он выиграл снова, так что кредитный билет остался неразмененным, счастье вновь улыбнулось ему, и к девяти часам, когда игра закончилась, Вилли принадлежало уже больше двух тысяч гульденов. «Тысячу – Богнеру, тысячу – мне, – решил он. – Половину своей доли я отложу на игру в следующее воскресенье». Однако он не чувствовал себя таким счастливым, каким, казалось, должен был быть.

Ужинать все отправились в «Город Вену», где уселись в саду под развесистым дубом и завели разговор об азартных играх, в частности, о нашумевших битвах за карточным столом и огромных ставках в «Жокей-клубе».

– Все-таки игра – порок и всегда останется пороком, – совершенно серьезно объявил доктор Флегман. Все рассмеялись, но обер-лейтенанта Виммера это замечание задело за живое.

– То, что считается пороком у адвокатов, отнюдь не является таковым для офицеров, – возразил он.

Доктор Флегман вежливо разъяснил, что порок не мешает быть порядочным человеком, что подтверждают многочисленные примеры: взять хотя бы Дон-Жуана или герцога Ришелье. Консул заметил, что игра – порок лишь тогда, когда человек не в состоянии уплатить свои карточные долги. Но в таком случае это, собственно, уже не порок, а просто надувательство, к тому же самое подлое. Все замолчали. К счастью, в этот момент появился господин Эльриф, с цветком в петлице и с победоносно сияющими глазами.

– Вы уже здесь? А как же овации? – спросил Грейзинг.

– В четвертом акте я не занят, – ответил актер и небрежно снял перчатки жестом, каким он, видимо, намеревался наделить какого-нибудь виконта или маркиза в одной из следующих премьер. Грейзинг закурил сигару.

– Лучше бы тебе не курить, – сказал Тугут.

– Но, господин полковой врач, у меня же горло совсем прошло, – возразил Грейзинг.

Консул заказал несколько бутылок венгерского. Их распили за здоровье каждого из присутствующих. Вилли взглянул на часы.

– К сожалению, я должен откланяться. В десять сорок уходит последний поезд.

– Допивайте спокойно, – сказал консул. – Мой экипаж доставит вас на вокзал.

– О, господин консул, я не смею…

– Смеешь, – прервал его обер-лейтенант Виммер.

– Ну и что? – спросил полковой врач Тугут. – Побалуемся сегодня еще немного?

Никто не сомневался в том, что после ужина игра возобновится. Так повторялось каждое воскресенье.

– Только не долго, – сказал консул.

«Хорошо им, – подумал Вилли и позавидовал: – и сейчас они снова усядутся за карточный стол, будут испытывать счастье и, может, выигрывать тысячи». Актер Эльриф, которому вино немедленно ударило в голову, с несколько глупым и нахальным выражением лица передал консулу привет от фрейлейн Ригошек – так звали их общую приятельницу.

– А почему вы не привезли фрейлейн с собой, господин комедиант? – спросил Грейзинг.

– Она зайдет в кафе чуть попозже, посмотреть на игру, если господин консул не возражает, – ответил Эльриф.

Консул и бровью не повел.

Вилли допил вино и встал.

– До следующего воскресенья, – сказал Виммер. – Тогда мы малость вытряхнем тебе карманы.

«Не обольщайтесь! – подумал Вилли. – Если играть осторожно, можно вообще ничего не потерять».

– Будьте любезны, господин лейтенант, скажите кучеру, чтобы с вокзала он снова ехал к кафе, – попросил консул и, обращаясь к остальным, добавил: – Сегодня мы не будем, господа, засиживаться до темноты, вернее, до рассвета, как в прошлый раз.

Вилли еще раз попрощался со всеми и направился к выходу. Каково же было его радостное удивление, когда за одним из соседних столиков он увидел семейство Кесснеров и их гостью с двумя ее дочками. Ни иронического адвоката, ни элегантных молодых людей, подъехавших к даче на извозчике, с ними не было. Его любезно окликнули, он остановился около столика, был весел, непринужден. Еще бы! Он блестящий молодой офицер с приятной наружностью и видами на будущее, к тому же он выпил крепкого венгерского вина и соперников у него сейчас нет. Ему предложили сесть, он поблагодарил, но отказался, небрежно указав на выход, перед которым его ждал фиакр. Тем не менее его забросали вопросами: кто этот красивый молодой человек в штатском? Ах, актер? Эльриф? Не слыхали. Здесь довольно убогий театр – там можно смотреть разве что оперетты, заявила фрау Кесснер. И, многообещающе взглянув на Вилли, предложила: когда господин лейтенант приедет в следующий раз, он, может быть, сходит в театр вместе с ними.

– Это было бы чудесно! Мы бы взяли две смежные ложи! – воскликнула фрейлейн Кесснер и улыбнулась господину Эльрифу, который, весь засияв, улыбнулся в ответ.

Вилли поцеловал дамам руки, еще раз откозырял офицерам, сидевшим за столом, и минуту спустя уже устраивался в фиакре консула.

– Живо! – бросил он кучеру. – Получите хорошие чаевые.

В равнодушии, с которым кучер воспринял это обещание, Вилли усмотрел обидную непочтительность. Тем не менее лошади бежали резво, и через пять минут он уже был на вокзале. Но в тот же самый момент поезд, прибывший на минуту раньше, отошел от станции. Вилли выскочил из экипажа, увидел, как освещенные вагоны медленно и тяжело прогрохотали по виадуку, услышал свисток паровоза, растаявший в ночном воздухе, и покачал головой, сам не зная, разозлен он или обрадован. Кучер равнодушно сидел на козлах, поглаживая кнутовищем одну из лошадей.

– Ничего не поделаешь! – промолвил наконец Вилли и скомандовал кучеру: – Ну что ж, едем назад, в кафе Шопф.

VI

Мчаться в фиакре по улицам было очень приятно, но еще приятнее будет как-нибудь теплым летним вечером прокатиться с какой-либо милой особой за город – в Родаун или в Ротен Штадль и поужинать там на свежем воздухе. Ах, какое блаженство не дрожать над каждым гульденом, а тратить, не задумываясь! «Осторожно, Вилли, осторожно!» – сказал себе лейтенант и твердо решил ни в коем случае не рисковать больше, чем половиной выигрыша. Кроме того, он испробует систему Флегмана: начнет с ничтожной ставки, не будет увеличивать ее до первого выигрыша, но и тогда пустит в игру не всю сумму, а лишь три четверти – и так далее. Доктор Флегман всегда начинал по этой системе, но у него не хватало выдержки следовать ей до конца. Поэтому он, естественно, и не добивался успеха.

Подъехав к кафе, Вилли еще на ходу выпрыгнул из экипажа и щедро дал кучеру на чай: найми он экипаж – и поездка не обошлась бы ему дороже. Кучер поблагодарил сдержанно, но все же достаточно любезно.

Играли по-прежнему те же, только появилась еще приятельница консула фрейлейн Мицци Ригошек. Стройная, с иссиня-черными бровями, но в остальном не слишком накрашенная, в светлом летнем платье, в широкополой соломенной шляпе с красной лентой на темных, высоко зачесанных волосах, она сидела рядом с консулом, положив руку на спинку его стула, и смотрела в его карты. Он не поднял головы, когда вошел Вилли, тем не менее лейтенант почувствовал, что консул сразу же заметил его появление.

– А-а, опоздали на поезд, – сказал Грейзинг.

– Да, на полминуты, – отозвался Вилли.

– Бывает, – заключил Виммер и сдал карты.

Флегман вскоре откланялся: он три раза подряд проиграл, делая маленькие ставки при очень крупном банке. Господин Эльриф еще терпеливо сидел, но у него уже не было больше ни гроша. Перед консулом лежала груда ассигнаций.

– Ого, здесь играют по крупной! – заметил Вилли и тотчас же поставил десять гульденов вместо пяти, как собирался. Его смелость была вознаграждена: он выиграл и продолжал выигрывать дальше.

На соседнем маленьком столике стояла бутылка коньяка. Фрейлейн Ригошек налила рюмку и, затрепетав ресницами, подала ее лейтенанту. Эльриф попросил у него взаймы пятьдесят гульденов, обещав их вернуть завтра до полудня. Вилли протянул ему ассигнацию, но через мгновение она уже перекочевала к консулу. Эльриф встал, на лбу у него выступили капли пота. В это время подошел секретарь театральной дирекции Вайс в желтом фланелевом костюме, пошептался с Эльрифом и вернул ему деньги, которые брал взаймы до вечера. Эльриф их тоже проиграл, яростно отодвинул кресло, встал, выругался и покинул помещение, поступив совсем не так, как поступил бы тот виконт, роль которого он собирался когда-нибудь сыграть. Прошло несколько минут, а он все не возвращался; тогда поднялась и фрейлейн Ригошек. С рассеянным видом она ласково погладила консула по голове и тоже исчезла.

Виммер, Грейзинг и даже Тугут стали играть осторожнее: талия близилась к концу. Только секретарь дирекции проявлял еще некоторую смелость. Постепенно игра свелась к поединку между лейтенантом Касда и консулом Шнабелем. Счастье изменило Вилли; кроме тысячи, отложенной для старого товарища Богнера, у него едва ли осталась сотня гульденов. «Проиграю эту сотню и встану, обязательно встану», – поклялся он про себя. Однако он и сам не верил в это. «Какое мне, собственно, дело до этого Богнера? – думал он. – Я ведь ему ничего не обещал».

Снова появилась фрейлейн Ригошек. Напевая, она поправила перед зеркалом прическу, закурила папиросу, взяла бильярдный кий, пустила несколько шаров, опять поставила кий в угол и принялась прямо руками гонять белые и красные шары по зеленому сукну. Консул холодным взглядом подозвал ее к себе, она, напевая, вновь заняла место рядом с ним и положила руку на спинку его кресла. Внезапно с улицы, где уже давно воцарилась полная тишина, донеслась многоголосая песня. «Как же они вернутся сегодня в Вену?» – подумал Вилли. Затем ему пришло в голову, что это, вероятно, пели баденские гимназисты. С тех пор как фрейлейн Ригошек села напротив него, счастье начало медленно возвращаться к нему. Пение удалилось и смолкло. На церкви пробили башенные часы.

– Без четверти час, – сказал Грейзинг.

– Это последний банк, – объявил полковой врач.

– Нет, заложим еще – каждый по одному, – предложил обер-лейтенант Виммер.

Консул кивком выразил согласие.

Вилли не сказал ни слова. Он выиграл, проиграл, выпил коньяку, выиграл, проиграл, закурил папиросу, выиграл и проиграл. Тугут держал банк довольно долго. Наконец консул объявил высокую ставку и сорвал банк. Как ни странно, после почти часового отсутствия снова появился господин Эльриф, и, что еще более странно, у него опять были деньги. Аристократически небрежно, как будто ничего и не произошло, он подсел к столу, совсем как тот виконт, которого ему, надо думать, не суждено было сыграть; только теперь его аристократизм обогатился еще одним нюансом, явно заимствованным у доктора Флегмана, – устало полузакрытыми глазами. Он поставил в банк триста гульденов, словно это само собой разумелось, и выиграл. Консул проиграл ему, проиграл полковому врачу и особенно много – Вилли, который вскоре стал обладателем суммы не меньше чем в три тысячи гульденов. Это означало новый мундир, новую портупею, новое белье, лакированные ботинки, папиросы, ужины вдвоем или втроем, прогулки по Венскому лесу, двухмесячный отпуск без сохранения оклада. К двум часам он выиграл уже четыре тысячи двести гульденов. Нет, это был не сон! Вот они перед ним – четыре тысячи двести гульденов с лишком. Все остальные практически вышли из игры.

– Довольно! – внезапно объявил консул Шнабель.

Вилли испытывал противоречивое чувство. Если закончить игру сейчас, то больше с ним уже ничего не случится, и это хорошо. Но в то же время он сгорал от неукротимого, поистине дьявольского желания продолжать игру, переложить еще несколько – нет, все блестящие кредитные билеты по тысяче гульденов из бумажника консула в свой. Вот это был бы капитал! С такими деньгами можно не сомневаться в удаче. И не обязательно всегда играть только в баккара: есть еще скачки во Фрейденау, есть бега, есть другие игорные дома – например Монте-Карло на берегу моря, с роскошными женщинами из Парижа…

Пока эти мысли проносились у него в голове, полковой врач пытался уговорить консула метнуть еще один, последний банк.

Эльриф, словно он был хозяином за столом, разливал коньяк. Сам он пил уже восьмую рюмку. Фрейлейн Мицци Ригошек, раскачиваясь в кресле, что-то напевала себе под нос. Тугут собрал рассыпанные карты и стал их тасовать. Консул молчал. Затем неожиданно подозвал кельнера и попросил принести две новые, запечатанные колоды. Глаза у всех засверкали. Консул взглянул на часы и сказал:

– Закончим ровно в половине третьего, бесповоротно.

Было пять минут третьего.

VII

Консул объявил такой банк, какого в этой компании еще не метали, – три тысячи гульденов.

За исключением игроков и одного кельнера, в кафе не осталось больше ни души. Сквозь открытые двери с улицы доносился предутренний птичий щебет. Консул проиграл, но банк у него еще не был сорван. Эльриф наконец опомнился и, повинуясь предостерегающему взгляду фрейлейн Ригошек, вышел из игры. Остальные, бывшие в небольшом выигрыше, продолжали осторожно делать умеренные ставки. В банке еще стояла половина первоначальной суммы.

– Ва-банк! – вдруг объявил Вилли и тут же испугался своих слов, даже собственного голоса.

«Уж не сошел ли я с ума?» – подумал он. Консул открыл девятку, и Вилли стал на тысячу пятьсот гульденов беднее. Тогда, памятуя о системе Флегмана. Вилли поставил до смешного маленькую сумму – пятьдесят гульденов – и выиграл. «Вот глупо! – подумал он. – Одним ударом я бы сразу все отыграл. Почему я струсил?..»

– Опять ва-банк.

Он проиграл.

– Еще раз ва-банк.

Консул, казалось, колебался.

– Что с тобой, Касда? – воскликнул полковой врач.

Вилли рассмеялся и почувствовал, что у него начинает кружиться голова. Неужели коньяк так замутил ему сознание? Несомненно. Он, конечно, ошибся, ему и во сне не снилось поставить сразу тысячу или две тысячи.

– Простите, господин консул, я, собственно, имел в виду…

Консул не дал ему договорить и дружески заметил:

– Если вы не знали, какая сумма в банке, я, разумеется, приму ваш отказ к сведению.

– О каком отказе идет речь, господин консул? – сказал Вилли. – Ва-банк – значит ва-банк.

Он ли это говорит? Неужели это его слова? Его голос? Если он проиграет, прощай новый мундир, новая портупея и ужины в приятном женском обществе. У него останется лишь тысяча для этого растратчика Богнера – а сам он станет таким же нищим, как два часа назад.

Консул молча открыл свою карту. Девятка? Никто не назвал ее, и все-таки эта цифра таинственно разнеслась по залу.

Вилли почувствовал, как лоб у него покрылся испариной.

Черт побери, как быстро все произошло! Но ведь у него в запасе еще тысяча, даже больше. Нет, не стоит пересчитывать деньги – это приносит несчастье. Насколько же он сейчас богаче, чем был днем, выходя из поезда. Да, днем… Его же никто не заставляет ставить сразу всю тысячу! Можно начать снова с сотни или двух. По системе Флегмана. Только вот, к сожалению, остается так мало времени – всего минут двадцать.

Вокруг царило молчание.

– Господин лейтенант? – вопросительно произнес консул.

– Ах да, – засмеялся Вилли, сложил кредитный билет в тысячу гульденов пополам и объявил: – Половину, господин консул.

– Пятьсот?..

Вилли кивнул. Другие из приличия тоже поставили. Хотя все уже собирались прекратить игру. Обер-лейтенант Виммер стоял, накинув плащ. Тугут облокотился на бильярдный стол. Консул открыл свою карту. Восьмерка! Половина оставшейся у Вилли тысячи проиграна. Он покачал головой, словно не соглашаясь с этим.

– Остальное! – бросил он и подумал: «А ведь я. собственно говоря, совершенно спокоен».

Он медленно открыл карту. Восьмерка. Консул прикупил. Девятка. Вот ушли и пятьсот гульденов, от тысячи ничего не осталось. Все ушло. Все ли? Нет. У него оставалось еще сто двадцать гульденов – те самые, с которыми он приехал сюда днем, даже чуть больше. Смешно! Он теперь и в самом деле такой же нищий, как раньше. А на улице поют птицы… Как тогда… когда он еще мечтал поехать в Монте-Карло. Теперь он вынужден, к сожалению, прекратить игру – нельзя же рисковать последними гульденами… Да, прекратить, хотя еще только четверть третьего. Ну до чего не везет! За четверть часа можно с таким же успехом выиграть пять тысяч гульденов, как и проиграть.

– Господин лейтенант? – осведомился консул.

– Весьма сожалею, – звенящим голосом ответил Вилли, указывая на несколько лежавших перед ним жалких ассигнаций.

Он улыбнулся глазами и, словно шутки ради, поставил на карту десять гульденов. Он выиграл. Поставил двадцать и выиграл снова. Пятьдесят – снова выиграл. Кровь ударила ему в голову, он готов был заплакать от злости. Вот теперь ему везет – но слишком поздно. Внезапно его осенила смелая мысль. Он обратился к актеру, стоявшему позади него, рядом с фрейлейн Ригошек:

– Господин фон Эльриф, не будете ли вы так любезны одолжить мне двести гульденов?

– Мне бесконечно жаль, – аристократически пожимая плечами, ответил Эльриф. – Вы же видели, господин лейтенант, я проиграл все, до последнего крейцера.

Он лгал, и все это знали, но, казалось, находили вполне нормальным, что актер Эльриф солгал господину лейтенанту.

Тогда консул, не считая, небрежно подвинул ему несколько ассигнаций.

– Одолжайтесь, прошу вас, – сказал он.

Полковой врач Тугут громко кашлянул.

– На твоем месте я бы сейчас прекратил, Касда, – промолвил Виммер, и это звучало как предостережение.

Вилли медлил.

– Я отнюдь не уговариваю вас, господин лейтенант, – сказал Шнабель и протянул руку к деньгам. Вилли поспешно схватил ассигнации и сделал вид, что хочет их сосчитать.

– Здесь полторы тысячи, – сказал консул. – Можете не сомневаться, господин лейтенант. Угодно карту?

– Почему же нет? – рассмеялся Вилли.

– Сколько ставите, господин лейтенант?

– О, не все сразу, – возбужденно воскликнул Вилли. – Бедняки должны экономить. Для начала – тысячу.

Он взял карту, консул со своей обычной преувеличенной медлительностью – тоже. Вилли прикупил и получил к своей четверке бубен тройку пик. Консул открыл свою – у него тоже было семь.

– Я бы уже прекратил, – еще раз предостерег обер-лейтенант Виммер, и слова его прозвучали как приказ. А полковой врач добавил:

– Ведь ты уже почти при своих.

«При своих! – подумал Вилли. – И это называется „при своих“!» Четверть часа тому назад здесь сидел состоятельный молодой человек, сейчас он – нищий, и это они называют «при своих»! Не рассказать ли им о Богнере? Быть может, тогда они поймут.

Перед ним лежали новые карты. Семерка. Нет, он не собирается прикупать. Но консул и не спросил его об этом, он просто открыл восьмерку. «Тысяча проиграна, – пронеслось в голове Вилли. – Но я ее отыграю. А если и нет, то теперь уже все равно. Тысячу я так же не смогу заплатить, как и две. Теперь уже совершенно все равно. Но еще есть время – целых десять минут. Я могу еще выиграть четыре-пять тысяч».

– Господин лейтенант? – спросил консул.

Негромкий вопрос разнесся по всему залу. Остальные молчали. Подчеркнуто молчали. Не скажет ли еще кто-нибудь: «Я бы прекратил на твоем месте»? – «Нет, – подумал Вилли, – теперь никто не осмелится. Все понимают, что было бы идиотством бросить игру сейчас. Ну, так сколько же мне поставить?» У него осталось всего несколько сот гульденов. Неожиданно их стало больше: консул подвинул к нему еще две тысячи.

– Возьмите, господин лейтенант, прошу вас.

Ну конечно, он возьмет. Он поставил полторы тысячии выиграл. Теперь он может вернуть долг, и у него еще даже останется немного.

Он почувствовал, как кто-то положил ему руку на плечо.

– Касда, – сказал обер-лейтенант Виммер. – Довольно.

Голос его звучал твердо, почти строго. «Но я не на службе, – подумал Вилли. – Я могу распоряжаться своими деньгами и жизнью, как мне угодно». И он поставил снова, поставил немного, всего лишь тысячу гульденов, и раскрыл карту. Восьмерка. Шнабель все еще рассматривал свою, рассматривал убийственно медленно, словно у них впереди было бесконечно много времени. Время действительно было, – разве их кто-нибудь заставляет прекращать в половине третьего? Прошлый раз они закончили в половине шестого. Прошлый раз… Прекрасное далекое время. Почему все столпились вокруг? Это как во сне. Ха, да они, кажется, волнуются больше, чем он! Даже у фрейлейн Ригошек, стоящей напротив него в соломенной шляпе с красной лентой на высокой прическе, странно блестят глаза. Он улыбнулся ей. Лицо у нее словно у знатной дамы из трагедии, а ведь она всего-навсего хористка.

Консул открыл свою карту. Дама! Ха-ха, ведь эта дама – Ригошек! И девятка пик. Проклятые пики, они всегда приносят ему несчастье. И тысяча передвинулась к консулу. Ну ничего, у него еще что-то осталось. Или он уже совсем разорен? О, ничего подобного… Перед ним опять лежит несколько тысяч. Благороднейший человек этот консул! Еще бы! Он ведь уверен, что получит деньги обратно. Офицер обязан платить карточные долги. Какой-нибудь господин Эльриф во всех случаях останется всего лишь господином Эльрифом, но офицер, если только его зовут не Богнер…

– Две тысячи, господин консул.

– Две тысячи?

– Конечно, господин консул.

Он ничего не прикупал, у него была семерка. А консул был вынужден прикупить. На этот раз он так спешил, что едва взглянул на карты и сразу прикупил к своей двойке семерку пик. Итак, у него ровно девять очков. Впрочем, достаточно было бы и восьми. Две тысячи снова перекочевали к консулу и обратно. Или даже больше? Три или четыре? Не стоит считать – это приносит несчастье. Нет, консул его не обманет, к тому же остальные стоят вокруг и наблюдают за ними. И так как Вилли уже не знал, сколько он, собственно, должен, он снова поставил две тысячи. Четверка пик. Да, к ней нужно, пожалуй, прикупить. Шестерка, шестерка пик. Перебор на одно очко. А консул, оказывается, преспокойненько ждал всего лишь с тройкой… и вновь две тысячи перекочевали через стол, и вновь вернулись обратно. Это просто смешно. Туда-сюда, сюда-туда. Ха-ха-ха! В эту минуту церковные часы пробили снова. Половина третьего. Но этого, кажется, никто не слышит. Консул невозмутимо сдает карты. Все вокруг стоят, не двигаясь, только полковой врач исчез. Да, Вилли еще раньше заметил, как яростно он качал головой и что-то бормотал сквозь зубы. Он был не в силах видеть, как лейтенант Касда ставит на карту свою жизнь. И как только у доктора могут быть такие слабые нервы!

И опять карты лежали перед ним. Он поставил… Сколько, он точно не знал. Целую пригоршню ассигнаций. Это был новый способ сражаться со своей судьбой. Восьмерка. Теперь все изменится.

Но ничего не изменилось. Консул открыл девятку, огляделся по сторонам и отодвинул от себя карты. Вилли широко раскрыл глаза.

– Я жду, господин консул?

Но тот поднял палец и указал на улицу.

– Только что пробило половину третьего, господин лейтенант.

– Неужели? – воскликнул Вилли с деланным удивлением. – Но ведь можно добавить еще четверть часика?

Словно ища поддержки, он посмотрел вокруг. Все молчали. Господин Эльриф отвел глаза и аристократическим жестом закурил папиросу, Виммер прикусил губу, Грейзинг нервно, чуть слышно посвистывал, и только секретарь грубовато, словно речь шла о каком-то пустяке, заметил:

– Господину лейтенанту сегодня поистине не повезло.

Консул встал и подозвал кельнера – как будто эта ночь была такой же, как и любые другие. На его счете значились лишь две бутылки коньяка, но для упрощения дела он предложил уплатить и за всех остальных. Грейзинг отклонил такую любезность и сам заплатил за свой кофе и папиросы. Остальные равнодушно согласились. Затем консул обратился к Вилли, все еще сидевшему на месте, и снова, как и раньше, когда он говорил о часах, указав на улицу, произнес:

– Если вам угодно, господин лейтенант, я отвезу вас в Вену в своем экипаже.

– Вы чрезвычайно любезны, – ответил Вилли.

И в этот момент ему показалось, будто последней четверти часа, равно как и всей этой ночи, равно как и всего, что произошло, на самом деле вовсе и не было. Наверно, именно так воспринимал это и консул. Иначе он не стал бы приглашать его в свой экипаж.

– Ваш долг, господин лейтенант, – дружелюбно добавил консул, – составляет ровно одиннадцать тысяч гульденов.

– Так точно, господин консул, – по-военному ответил Вилли.

– Расписка, я думаю, не нужна? – заметил консул.

– Нет, – резко оборвал его обер-лейтенант Виммер. – Мы все здесь свидетели.

Консул не обратил внимания ни на него, ни на его тон. Вилли все еще продолжал сидеть, ноги у него словно налились свинцом. Одиннадцать тысяч гульденов! Недурно! Жалованье примерно за три или четыре года, вместе со всеми надбавками. Виммер и Грейзинг тихо и взволнованно разговаривали друг с другом. Эльриф рассказывал секретарю дирекции что-то смешное, потому что тот громко смеялся. Фрейлейн Ригошек стояла рядом с консулом и тихо спрашивала его о чем-то, он отрицательно качал головой. Кельнер подал консулу плащ, широкий черный плащ без рукавов с бархатным воротником, который незадолго до этого показался Вилли очень элегантным, хотя и несколько экзотичным. Актер Эльриф поспешно налил себе остатки коньяка из почти пустой бутылки. Вилли казалось, что все избегают смотреть на него. Рывком он поднялся с места. Неожиданно рядом с ним очутился неизвестно откуда взявшийся полковой врач Тугут. Он, по-видимому, не сразу нашел нужные слова, но наконец выдавил:

– Надеюсь, ты достанешь их до завтра?

– Разумеется, господин полковой врач, – ответил Вилли с широкой и нелепой улыбкой. Затем подошел к Виммеру и Грейзингу, протянул им руку и небрежно бросил: – До следующего воскресенья.

Они не ответили, даже не кивнули ему.

– Вы готовы, господин лейтенант? – спросил консул.

– К вашим услугам.

Вилли любезно и весело простился с остальными, а фрейлейн Ригошек – это ничему не мешает – даже галантно поцеловал руку.

Все вышли. Столы и кресла на веранде призрачно белели в темноте. Ночь еще окутывала город и окрестности, но звезды уже погасли. В стороне вокзала край неба медленно начинал светлеть. На улице ждал экипаж консула. Кучер спал, опустив ноги на подножку. Шнабель тронул его за плечо, тот проснулся, приподнял шляпу, слез, подошел к лошадям и снял с них попоны. Офицеры еще раз приложили руки к козырькам и разошлись. Секретарь, Эльриф и фрейлейн Ригошек подождали, пока кучер не закончит приготовления. Вилли думал: «Почему же консул не остается в Бадене у фрейлейн Ригошек? И зачем она вообще ему нужна, если он у нее не остается?» Вдруг он вспомнил про одного пожилого господина: кто-то рассказывал, что его хватил удар в постели любовницы, – и искоса взглянул на консула. Однако у того был вполне свежий вид и прекрасное настроение; он ни в коей мере не собирался умирать и, явно желая позлить Эльрифа, прощался с фрейлейн Ригошек с откровенной нежностью, едва ли соответствовавшей его обычной манере держаться. Затем он пригласил лейтенанта в коляску, указал ему на место с правой стороны, набросил на его и свои колени светло-желтый плед, подбитый коричневым плюшем, и экипаж тронулся. Господин Эльриф еще раз не без юмора приподнял шляпу широким жестом, на испанский манер, как он собирался это делать в следующем сезоне в Германии, на сцене какого-нибудь маленького придворного театра, играя роль гранда. Когда экипаж переехал через мост, консул оглянулся и помахал всем троим. Они удалялись, взяв под руки фрейлейн Ригошек, и так оживленно беседовали, что даже не заметили жеста Шнабеля.