Текст книги "#КрымВсем"

Автор книги: Артур Ширази

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Артур Ширази
#КрымВсем

Те, кто спорят друг с другом,

просто не умеют любить жизнь.

Их споры и сражения заняли

свободное от любви место в их пустых сердцах.

Сам не помню, откуда это взял…

Есть места в мире, которые

заслуживают только нашей любви.

из путеводителя по Крыму

1.

Ну как же много нужно человеку!

Если разделить его жизнь на месяцы, дни, часы и минуты, то покажется, нужно совсем мало. Встал с утра, поел, пошёл на работу, вечером – семья, по выходным – возможно, друзья, немного развлечений. Мы многое от чего отказываемся, привыкаем делать то, что совсем не хотим делать, и лишь изредка позволяем себе праздник новизны. И почти раз в вечность получаем маленькие подарки судьбы, которые нам кажутся случайными и приходят неожиданно, а потому мы и оценить то их не успеваем по достоинству.

Но ведь каждый день мы встаём с постели не просто так. Мы, на самом деле, просто очень многого хотим. И делаем столько всего в жизни, потому что неосознанно ожидаем, что это приведёт нас к какой-то цели. Даже боль и слёзы нас не останавливают. Иногда счастье приходит и с болью, и со слезами и без них было бы так пусто в груди.

Но самое лучшее доказательство нашей человеческой ненасытности – это не то, как много мы хотим для своего счастья, но как быстро мы забываем моменты этого счастья. Вчерашнее уже не удовлетворяет нас, испытанное – не притягивает, тронувшее нас своей новизной лишь раз, облекается в привычное. И даже ещё вчера совершенное в наших глазах, едва коснувшись сердца, теряет свою девственную чистоту. Нам всегда кажется, что впереди ждёт ещё большее совершенство. В чувствах, мыслях, встречах, идеях, достижениях. И поэтому мы живём.

Эта неуёмная жажда – движущая сила наших дней, без которой ты не сможешь оставаться человеком. Живым человеком.

Я долгое время думал, что пережить высоты своего духа можно только отказавшись от этой своей человеческой сути: хотеть большего. Убей свои желания! – проповедовали те, кого принято считать мудрецами и святыми. Но потом я понял – дело не в том, как МНОГО мы хотим. НЕТ! Не в том. Весь смысл наших дней, как ГЛУБОКО мы можем их прожить. Насколько искренне мы впустим каждый из них в своё сердце.

Да. Мы, люди, очень многого хотим! Для кого-то это проклятье. А может быть это, на самом деле, дар нам. И уже от нас зависит, как мы сумеем принять этот дар. Чувством благодарности в сердце, или пустым, ничего не ценящим умом, загребающим всё в свои дырявые карманы. И только лишь первое превращается в чашу вечного осуществления, которая никогда не иссыхает. Мне иногда даже кажется, а не это ли называют вечной жизнью? Потому что в этом чувстве время теряет для нас свой смысл. Ведь на втором пути, пути ума, мы только и будем, что считать. Своё время! И оно для нас рано или поздно закончится. Смерть – это то, что посчитано и отмерено. И она не обязательно конец всей жизни, она может приходить каждый прожитый день, каждую его секунду. Даже самая маленькая потеря для тех, кто привык отсчитывать своё время – это смерть части их души, и им поэтому приходится всё держать под контролем, потому что отвернувшись, отпустив, они потеряют, останутся ни с чем. А для тех же, кто знает, что их время рано или поздно кончится, это становится самым сильным их страхом. Тут и о счастье-то думать некогда.

И вот всё сводится к тому, можешь ли ты быть счастлив даже со своей ненасытной человеческой натурой. Или ты потеряешься в хаосе её порывов. Моё открытие к середине жизни: натуру мы поменять не можем, никаким преобразованием, работой над собой, управлением и организацией жизни. Мы лишь будем плодить очередные иллюзии, и истощать себя борьбой с самим собой. А вот наполнить свою жизнь более высоким и светлым смыслом, который примирит нас с тем, кто мы есть, и принесёт удовлетворение, всё-таки в наших силах.

Мудрость в том, чтобы понять: всё, что внутри и вокруг, нам дано таким, как есть. Какой-то незримой Волей, божественным потоком изменчивых форм бытия. А мир принятия и любви, которым мы сможем объединить эти формы в своём сердце, то есть переживание счастья – единственное, что мы можем выбирать в этой жизни силой своей человеческой воли – он только наш. Он – всем.

Так к чему я веду?

Ближе к середине своей долгой, как я надеялся, жизни, я вдруг понял, что у меня всё упаковано как надо. Как-то вдруг, можно сказать внезапно, осознал, что программа обычной жизни исчерпана. Своё дело, дом, машина, подросшие дети, счета в банке, даже оригинальное хобби для полной самореализации. И при этом, я вдруг осознал, что всё равно ищу чего-то нового. Не ещё больше денег, более крутую машину, расширения своего бизнеса. Нет. Более глубокого смысла меня, как человека, что ли.

Я стал покупать картины местных художников, которые пробуждали мои чувства. Потом и сам стал рисовать, посещая разовые мастер-классы. Я пересмотрел сотни фильмов в разнообразных жанрах, стал бродить по магазинам и покупать себе неформальную одежду, примеряя порой весьма причудливые, но при этом очень колоритные образы. Начал коллекционировать тюбетейки в поисках своего нового образа. Причин торопиться и успевать ловить мгновения удачи больше не оказалось, внешние достижения перестали быть поводом для гордости, а глубина чувств с опытом только увеличивалась, и ей требовалась какая-то более высокая цель.

Всё дошло до того, что я даже начал работать в своей же организации простым администратором. Настолько статус владельца и директора обесценился для меня, и так сильно захотелось реального общения и простой работы, что сидеть и принимать клиентов в нашем фойе было для меня нисколько не зазорно. Одна знакомая, постоянная клиентка наше фирмы, владелица и директор крупного спа-отеля, как то сказала мне, что это чем-то похоже на регресс и закапывание своих талантов. Но в том-то и дело, я и сам не понимал, а в чём мой талант на сегодня, какой талант я закопал? Что я могу сделать такого, что кому-то станет нужным и будет удовлетворять меня? Короче, я ей сказал, что я так отдыхаю от ответственной работы, и она не стала меня донимать. А на самом деле, я искал. Себя нового.

И вот, тупо просиживая немноголюдные часы в кресле администратора, я пристрастился к ютубу. Особенно мне нравились ролики про путешествия и новые места. И я тоннами пропускал через себя их заманчивую лёгкость и свежесть. Ведь так легко было нажать на кнопку и отдаться обаянию экстравертных ведущих, которые покажут тебе мир красиво!

Нет, конечно, мы путешествовали не только сидя на диване у экрана. Мы любили многодневные походы и легкие прогулки на природе на пару часов. Мы объехали полстраны и с десяток других стран, правда, в основном по делам наших многочисленных проектов. Но чего всё-таки не доставало, так это переживания безусловной свободы, которое зависело бы только от одного: нашего внутреннего чувства и спонтанной потребности в движении.

Мы давно хотели путешествовать, долго и далеко от дома. Чтобы вот так, освободиться от всех дел и, даже не готовясь сильно заранее, как будто к очередному проекту, сесть в машину, нажать на педаль газа, и, разогнавшись, ехать столько, сколько захочется. Останавливаться там, куда притянет. Оставаться так долго, пока будем находить там что-то новое. И так не одну или две недели стандартного отпуска, а месяц, а может и два. Пока не потянет домой.

Наша работа это позволяла. Дети выросли. Всё, о чём мы мечтали в своём маленьком городке на Урале, мы достигли. А жизнь в 40 лет была ещё вся впереди. Потому что только кажется, что самый продуктивный возраст с 20 до 40. Нет. Он всё-таки не продуктивный, а больше потребительский. Молодых так легко возбудить манящей новинкой, и они начинают гоняться за этим. До 40 – лучший возраст для коммерсантов, что хотят тебе продать свой товар. Короче, у нас это давно прошло, и мы настолько оказались свободны от предубеждений общества, касающегося хорошей жизни, что теперь наслаждаться ею хотели так, как просило этого наше простое счастье.

Ютуб показал нам, как это можно было делать. В доме на колёсах. И хоть у нас в России этот стиль жизни и не по климату, да и не по традициям. Но находились люди, что переделывали свои фургончики и катались по континенту, рассказывая о своём опыте.

На полноценный автодом у нас вряд ли хватило бы денег. Поэтому мы собирались купить небольшой минивэн, по минимуму дооборудовать его необходимой мебелью, типа кровати, полочек, небольшого столика, где можно было приготовить себе еду, и ехать, не заботясь о том, где нам переночевать, как поесть. Всё в одном маленьком кузове на колёсах, который скорее можно было назвать автодачей, чем автодомом. Потому что, у нас в России в доме живут, и жилище всегда отражает статус владельца, а на даче отдыхают, в том числе освободившись от условностей статусов и привычек, как бы ближе к себе, к природе.

Короче, в соответствии с нашей потребностью и нашей возможностью, нам нужна была автодача. И нас это полностью устраивало.

Мы нашли свой минивэнчик в соседнем городе. Собрали деньги на предоплату. Договорились о предзаказе и отсрочке покупки, потому что нужно было ещё продать наш любимый кроссовер. Короче, схема была сложная.

И вот, поздним вечером в середине апреля я выехал с пачкой денег, завернутой в цветастый полиэтиленовый пакет, в надежде переночевать у знакомых и на следующее утро встретиться с продавцом, чтобы отдать предоплату.

Ещё днём светило весеннее солнце, разогревая на асфальте пыль, накопившуюся за зиму. Лёгкий ветерок широкими взмахами радостных порывов прилежно выметал её с улиц. Но после обеда, как это бывает в наших широтах, резко похолодало, ветер с чего-то озлобился, пошёл мокрый снег, быстро покрывший улицы города холодной грязной слякотью. И если в городе до самого вечера эта слякоть только обрызгивала машины и прохожих мокрым и вязким месивом, то за городом с наступлением темноты она быстро превратилась в лёд. И этот лёд в секунду разбил все мои планы.

На середине своего пути, катясь с горочки, мою машину закрутило и, сделав эффектный переворот через крышу, она вылетела в глубокий заметенный белой мукой кювет. Хорошо, что был пристёгнут. Со мной ничего не случилось, даже испугаться не успел. А машина вмиг потеряла свой товарный вид, оказавшись без боковых окон, с вдавленной в салон крышей и треснувшим лобовым стеклом.

Всю ночь я связывался с ГИБДД, ждал инспекторов, а потом и эвакуатор и только под утро, обессиленный беспокойством ночи, возвратился домой, поставив покорёженный автомобиль в гараж. Жену будить не стал, она тихо спала на втором этаже дома. Только прилёг на пару часов на диване.

Мне снились узкие улочки, взбирающиеся по склонам крутых холмов, жаркое солнце косыми лучами между горячих каменных стен. В маленьком андалузском дворике темпераментно с чувством танцуют четверо, будто репетируют сцены из спектакля. Чувственные возгласы возбуждённых танцоров. Тягуче слышны слова старинных стихов о вечной борьбе и любви. Я заворожено гляжу, внутри меня светло. Резные линии глубокой аркады окружают дворик. Прорезая слабую тень в её глубине, уходит вверх каменная лестница. Я поднимаюсь по ней, жадно сопереживая действию актеров, которые видны теперь сквозь устремленные вверх арочные проёмы. Но отчего-то ступени всё круче, подниматься всё тяжелее. Я уже падаю на четвереньки и руками тянусь к следующему подъёму, боясь сорваться вниз. Каждая ступень превращается теперь в покатое гладкое бревно, лежащее поперек моего пути. Толстые и тонкие стволы, не понятно как держащиеся в крутом штабеле. И я боюсь, что какое-нибудь из них сорвётся, и я покачусь вместе с тоннами дерева вниз, в узкий колодец серости, из которого стараюсь теперь выбраться.

Когда Леся проснулась, она вытянула меня из этого бесконечного сна своим тихим голосом. Села рядом, положила руки на грудь.

– Ты вернулся?

Глядя ей в глаза, я сообщил, что летнее путешествие не то чтобы отменяется, но будет уже не таким, как мы планировали. Потому что я разбил машину в хлам.

Она сначала не поверила, испытующе с полуулыбкой смотрела, стараясь разоблачить подвох. Потом поняла, что я говорю серьёзно.

У меня самая лучшая жена в мире! Она любит, а потому принимает и поддерживает всегда. Я даже шучу иногда, что сделал в прошлой жизни что-то очень хорошее, что мне досталась такая спутница жизни. А вот она явно проштрафилась, получив в итоге такого мужа, как я. Хоть по поводу последнего она и не согласна со мной. Но с первым утверждением тоже не спорит.

В ситуации, в которой я оказался, разбив машину, всякое можно ожидать от кого угодно. И меньшие случайности меняют облик людей. Но истерик от своей любимой я не боялся. Жалко вот только, что наши планы резались под корень. Леся, как я звал любовь моей жизни, сократив полное её имя Олеся, вроде попыталась расстроиться, подумав, что от поездки теперь надо отказаться. Но я настоял, что куплю билеты на самолёт, и мы всё равно поедем к морю. В Крым.

И так оно и случилось. Вернее, случилось по-особенному.

2.

О Крыме говорили все! Конечно, основные разговоры взбудораженных украинским вопросом жителей страны уже улеглись. Но телеканалы не давали нам забыть, чей теперь Крым. Теперь ведь был построен мост. Стройка века новой России! И слоган «Крым наш!» зажил второй жизнью. Параллельная реальность политических амбиций всегда найдёт повод привлечь к себе внимание.

Но если перестать возбуждаться провокациями, то останется житейское в своей простоте: для нас Крым был всегда тёплым морем, яркой природой, свежими фруктами. Помнится, так было и в советское время, и после торопливого ельцинского развала Союза, когда полуостров достался другому государству, и теперь, когда Украину боялись, жалели, обвиняли, ругали, а Крым «вернулся в родную гавань». А я был рад, что в этот раз полуостров избежал повторения многовековой истории практически непрекращающихся войн за обладание им. И туда можно было ездить.

И вот, мы отправились в Крым через полтора месяца после аварии. Когда продали свой покореженный автомобиль какой-то мастерской на восстановление, когда всё-таки отдали предоплату за новый минивэн, который теперь должен был подождать нас до середины осени, потому что из-за аварии мы потеряли несколько сотен тысяч и не имели возможность выкупить его сразу же. Когда закончили работу и дождались летних каникул. Вот только теперь у нас не было машины, а я заново учился перемещаться в пространстве на маршрутках и автобусах.

С автобуса и началось наше путешествие. До аэропорта в Екатеринбурге, где ночью мы сели на прямой самолёт в Анапу. И солнечным утром начала июня мы уже стояли перед полями алых маков, что цвели вокруг взлётной полосы южного курорта.

Перед отъездом я умудрился купить небольшую экшн-камеру и теперь учился красиво видеть мир на её экранчике. Снимал крупные и общие планы, статично и в движении, находя самые лучшие ракурсы. И когда вышли из здания аэропорта, получив свой багаж, я кинулся в сторону от трассы, где маки были разбросаны бледно алыми островками по всему полю. Вдалеке дребезжал трактор, поднимая облако желтоватой пыли с земли, зачерствевшей без дождя. На Урале холодной весной травка только набрала сил и начала укрывать голую черноту яркой зеленью. Здесь же высокая трава уже высохла и трескуче шелестела на ветру.

Лесю с чемоданом я оставил на обочине. И, увлекшись, не сразу увидел, что к ней подъехал большой белый седан. Когда заметил, что её фигура скрылась за автомобилем, не выключая камеру поспешил к ней. Оказалось, такси. И прямо в кадре, глядя на меня с экранчика камеры, Леся спросила:

– Такси за 400 рублей. Поедем?

А я, не прерывая репортажа, немного работая на камеру, громко согласился. Радостный таксист, молодой кавказец, помог нам с чемоданом, и мы с ветерком полностью открытых окон полетели по гладкой трассе в сторону Благовещенского.

Море было ещё далеко. Зато экзотикой в начале лета для нас были праздничные светлоалые просторы маковых полей, играющие волнами на ветру, и пепельнозолотые глади вызревшей, готовящейся к уборке, пшеницы. На душе было светло и легко от прозрачного солнечного пространства вокруг, от свободы движения к неизвестности впереди.

Я снимал всё. Водитель показывал мне красивые виды, слегка притормаживал, чтобы я успел снять лучший кадр. А потом, когда мы подъехали к воротам гостевого дома в станице, где мы забронировали номер, помог нам c чемоданом, проводив до ворот и не переставая увлеченно рассказывать про море, горы вокруг, достопримечательности Анапы.

Вы скажете, Анапа – не Крым! Соглашусь, – географию я знаю хорошо. Но! Перелёт до Анапы был дешевле, и к тому же, мы очень хотели побывать на песчаных пляжах Бугазской косы, а потом проехать на автобусе под арками новоиспеченного моста, что теперь казались нам парадным входом в наш отпуск!

Ах! Жизнь беззаботных курортников! Тобой можно заболеть сильно заранее долгожданного отпуска и тобой же разрушить жизнь, когда из отпуска уже вернулся. Ты хороша ровно в середине отдыха, когда уже привык, но пока не начал готовиться к тому, чтобы отвыкнуть.

Каждый день мы с Леськой ходили на море, валялись в горячем песке. Потом не спеша брели обратно в номер, беспечно глазея по сторонам на разворачивающиеся вдоль улиц сувенирные лавки, таская с кустов созревшую терпкую черешню и шелковицу. Мы могли устроить себе дневной сон под прохладными струями кондиционера, могли отправиться на лиман, чтобы посмотреть на порхания легких стремительных кайтов, а могли просто беззаботно болтать, качаясь в белых гамаках, что стояли в нашем дворе среди кустов гигантских роз.

А ещё я решил завести свой видеоблог. Идея этого блога пришла ко мне однажды за завтраком. Всё было просто и со вкусом: кататься по красивым и интересным местам России, а может даже и мира, и параллельно рассказывать про темы духовного поиска человека, про интересные места, связанные с этими поисками и их историей. Я даже заготовил на эту поездку пару сценариев, но все никак не мог собраться начитать это на камеру. То слишком жарко, то народу много вокруг, то ещё тысячи причин образовывались вдруг на ровном месте.

Стесняясь своей собственной камеры, я всё-таки сумел записать пару тройку монологов, чуть ли не прячась по кустам. И то, всё это казалось мне каким-то детским лепетом мальчишки, который делает вид, что он знает, как устроена вселенная.

Нет, всё-таки один раз почти получилось, была одна почти удавшаяся решительная попытка. Рано утром, часов в 5, я выбрался из кровати, а затем и из номера, спустился во двор, и на детской площадке залез в маленький деревянный домик высоко на дереве, который больше походил на голубятню. Устроился на жёстком деревянном настиле, сложив ноги по-восточному, закрепил камеру на штативе. Ну и, думая что меня никто не видит и не слышит, успел записать несколько дублей, с трудом представляя себе, что я легко и непринужденно рассказываю о счастье и душевной гармонии воображаемым слушателям. А потом мимо прошёл садовник. Ведь я не подумал, что он встанет ещё раньше. Увидев меня в щелки между досок детского домика, он удивлённо спросил: «А ты чё там делаешь?» Я что-то там придумал, посмеявшись, а он не стал интересоваться подробностями, ушёл. В общем, мне никак не получалось освоиться в роли видеоблогера.

В этот день я утешался видами чёрных фигурок людей в водных костюмах, цепляющихся за разноцветные лепестки, уносящие их вдаль по глади лимана.

Короче, заняться серьёзным делом никак не удавалось. Я сливался с толпами ленивых курортников, единственной целью которых была как можно большая бессмысленность, что они чтили, как награду после рутины обычных будней. И, по большому счету, нам тоже подходила эта беззаботность. Проснуться, позавтракать, прогуляться до моря, после обеда поваляться под кондиционером, вечером посидеть на высоком берегу лимана, глядя на закат. Меня это устраивало.

Так пронеслась неделя. Почти незаметно и стремительно. Впереди была еще неделя летнего безделья в Крыму.

В Крым мы отправились рано утром. До Анапы добрались с попуткой, – местные ребята сами предложили довести. В городе же мы сели на автобус, который часов через пять должен был прибыть в Феодосию. С пересадкой там, мы планировали попасть в Коктебель.

В любое другое время я бы посчитал, что дорога была ужасной. Пробки, постоянные участки ремонта. Краснодарский край обустраивался на волне дорожной революции, объявленной в стране. И, как и во всякой революции, обычным людям приходилось страдать. Но мы ведь никуда не торопились. Так что ужасно скучно, но ехали.

Оживление внесло приближение к крымскому мосту. Когда пошли современные широкополосные развязки, с идеально уложенным асфальтом, а потом нас тормознули на посту, где женщины в форме обходили автобус по периметру, подсовывая зеркальца на длинных штативах под его дно – лучше женщин это, наверное, никто не сделал бы, – я понял, что впереди важный объект федерального значения. После проверки паспортов и выкладывания багажа на чёрную дорожку, уносящую его в утробу интроскопа, нас отпустили, и автобус вырвался на широкую четырёхполосную ленту, висящую над проливом.

Я, конечно же, включил камеру и напросился на складное сидение рядом с водителем, чтобы иметь лучший обзор. Меня пустили без извечного водительского пренебрежения, спокойно и с пониманием. И я предался творческим поискам лучших видов и ракурсов. На приборной панели прямо передо мной было наклеено пару наклеек, типа «Крым наш!». На одной, где были изображены друг напротив друга Хрущёв и Путин, яркими буквами красовалось: «Крым сдал! Крым принял!», и я не преминул сделать переход от этих картинок к виду белоснежных арок, надвигающихся на нас впереди. В радиомагнитоле водителя при этом, как по заказу, солист ДДТ отрывисто рубил слова, которые я уловил только краем своего внимания, занятого съёмкой.

И наш патриотизм не очень высок.

Он не фужер на банкете, не танцор нагишом.

Он не гимны, не марши, не речей песок.

Он наивен, прост и даже смешон.

Он не дубина, не народ, не вождь.

Не чугунный цветок в гранитной руке.

Он там, где мы хоронили дождь.

Он солнце, тонущее в реке…

Чтобы понять смысл, надо было слушать. Мне же было не до того. Позже я нашёл эти слова, потому что они показались мне важными. Но в эти несколько минут летящей под тобой ленты асфальта среди стальных волн, я фиксировал особенное, как мне казалось, событие, которое в целом прошло более буднично, чем я ожидал. За окном автобуса короткими всплесками мелькали столбы освещения на экране скучной ряби серой воды пролива. Десять минут на полной скорости и никакого чуда не произошло, кроме того, что я никогда так быстро не перемещался с Таманского на Керченский полуостров. Хотя галочку внутри поставил: Крымский мост реален, и – грандиозен.

Потом была остановка в Керчи, на которую у нас ушло около часа со всем этим тягомотным движением по узким городским улицам и стоянием на платформе вокзала. А после этого мы выехали на строящуюся трассу «Таврида». Где снова – стояли в бесконечных пробках.

В Феодосию мы опоздали на час. Водитель сослался на дорожные условия на трассе и извиняться за них не стал. Мы же пребывали в некотором шоке: хоть и не очень дорогие, но билеты на следующий рейс пропадали.

Как только мы остановились на платформе автовокзала и вышли с вещами на жаркое солнце, я в первую очередь побежал узнать нашу судьбу, оставив Леську с вещами у ближайшей скамейки. Открыв синюю выкрашенную толстым слоем краски старую дверь с крупными буквами «ДИСПЕТЧЕРСКАЯ», я оказался в прохладном раю помещения с кондиционером. Решительно подошёл к стойке, за которой сидела женщина лет 50, и стал, как мог подробно, описывать ситуацию. Диспетчер, не глядя на меня, слушала, при этом постоянно отвлекаясь на входящих к ней с путевыми листами водителей рейсов. Потом вдруг, совсем неожиданно для меня, флегматично остановила мои объяснения:

– Мужчина. А от меня-то вы что хотите?

Я ей ещё раз стал объяснять, что не по нашей вине, и что билет уже куплен. А она:

– Я этим не занимаюсь, обращайтесь в компанию перевозчика.

Я добавил напору:

– Вот я и пришёл к вам, чтобы узнать, куда мне обратиться, если мы опоздали.

И тут женщина скучающе мне заявила, что автобус, о котором я говорю, ещё не прибыл. И идёт с опозданием в полтора часа из-за пробок на маршруте.

Я ошарашено смотрел на неё. С одной стороны – облегчение. Вопрос разрешался в лучшую сторону. С другой – шок от человеческого невнимания.

– А раньше нельзя было сказать? – я пытался апеллировать к простым человеческим формам общения, но не учёл, что эти люди при исполнении, и давно развенчали смысл человечности, которая им доставляла только проблемы.

– А табло на что висит в зале? – холодным взглядом женщина впервые посмотрела на меня, повысив голос для убедительности. – Рейс задерживается по причине сложных дорожных условий.

– Ладно, понятно всё, – я развернулся и, сдержавшись от своих комментарий в адрес диспетчерши, которые ей, по-моему, вообще были безразличны, вышел на душную улицу. Сервис Крыма приветствовал гостей полуострова запоминающимся приёмом. Мне не в первой, конечно, поэтому я проглотил и быстро забыл. Главное, вроде бы не опоздали на свой следующий автобус.

На посадочных платформах суета и людской гвалт. Непрерывно подъезжающие автобусы даже моторы не глушили, обдавая людей жаркими потоками выхлопных газов. И к ним – струйки людей, просачивающихся в узком проходе решёток ограждений вокруг мест ожидания. Суетливые, изможденные.

По-свойски здесь чувствовали себя только пожилые бабки с табличками «Сдаю Комнаты». Одна из них ругалась с молодым полицейским, который уже не в первый раз абсолютно беззлобно выводил её с посадочных платформ, оправдывая свою настойчивость замыленной фразой «не положено». Бабка скандально вопила:

– Ишь, ты! Молодой, а такой наглый! Ты бабушку дохода лишаешь, куска хлеба! Не стыдно?!

Бабульку потрясывало от возмущения:

– Чтоб и тебе пусто было! Понял? Вот увидишь, моё слово действенное. Вспомнишь ещё!

Другие бабки-зазывалы, что вальяжно сидели на горячих скамеечках вместе с ожидающими пассажирами, успокаивали её, просили не нарываться, а та, неугомонная, им в ответ:

– А ты меня не учи. Я знаю сама, что надо мне делать, а что нет. Что хочу, то и делаю!

Полицейский в очередной раз выводил старушку и удалялся, а бабка снова семенила к выходящим из автобусов новым приезжим, после чего снова выдворялась с платформ терпеливым надзирателем.

Я сидел рядом с Лесей и смотрел на это представление. Бабка явно была не адекватна. Ажиотаж начинающегося курортного сезона приводил к обострению её отклонений.

В конце концов, полицейский предупредил:

– Ещё раз нарушите, отведу в участок.

Устав от этого сериала, я посмотрел на Лесю и предложил:

– Может, пойдём, погуляем?

– Куда? А если автобус придёт? – округлила глаза она.

– А мы его вон там подождём. – Я кивнул в сторону поворота с улицы, откуда весь пассажирский транспорт въезжал к вокзалу. – У того храма.

На противоположной стороне привокзальной площади празднично возвышался церковный комплекс. Я не сразу его и заметил в этой суете. А теперь глаз хотел рассмотреть его в подробностях, такой изысканной была его архитектура.

Казалось, что весь ансамбль был вырезан искусной рукой из белого, празднично сияющего в солнце, камня. Главный храм не взлетал ввысь лёгкими линиями, а уступами широкой пирамиды поднимался к своей верхушке, которую завершал гранёный зеленый купол с золотым крестом. Уступы волнами округлялись островерхими кокошниками, в которых были вписаны изображения крылатых херувимов и лики святых. Яркие разноцветные краски делали их жизнерадостными и добрыми. Невысокая звонница окружена короткой колоннадой из округло утолщенных по середине колонн в старорусском стиле. Такие же были вписаны и в узорные стрельчатые окна.

Храм выглядел резным теремом, белые каменные узоры которого были покрыты драгоценной зеленью кровли, и горящими в солнце пятью свечками крестов.

Я испытывал эстетическое наслаждение работой неизвестного мне мастера. По сравнению с этим шедевром здание автовокзала в лучшем случае выглядело приплюснутым к земле пляжным павильоном. Его стены тоже были выкрашены зеленой краской, как и кровля храма, но смотрелся этот цвет холодным бездушным пятном проходного общественного места. Ещё эти толпы неустроенных людей в транзитном настроении и высокая сетка забора, сковавшая простор площади.

Мы прошли через узкий проход в заборе на выщербленный асфальт старой пешеходной дорожки, идущей вдоль площади. Колёсики нашего чемодана застучали на её трещинах, а сам чемодан каждый раз норовил завалиться в бок, постоянно попадая в неровности. Я укрощал его весь наш короткий путь, и в итоге мы вышли на улицу, остановившись на минуту в теньке большого раскидистого дерева. Слева стояла остановка городских маршрутов, справа – выбеленные стены храмового комплекса.

Я включил камеру и стал снимать сказочный терем. По углам комплекса с этой стороны кованные зубастые волны ограды упирались в массивные башни в виде шахматной туры под покатой кровлей. Мы прошли вдоль улицы к высоким широко распахнутым воротам, которые приглашали войти. Двор комплекса вызывал восторг. Укрытый зеленью виноградников и финиковых пальм, он манил уютом и тишиной. Леся не стала заходить, оставшись с вещами снаружи, я же коротко обошёл кругом главный храм по мощёной дорожке, – таясь возможных запретов, снимал понравившиеся виды.

Резные скамейки, небольшой фонтанчик в стороне от дорожки, белые каменные слоники – нотка далекого востока в оплоте православия. Уже на выходе я увидел массивную табличку: «Архиерейское Подворье митрополита Феодосийского и Керченского». Богато живёт, однако!

Выйдя на улицу, я заметил припаркованный напротив ворот старый фургончик яркого желткового цвета. Видимо, недавно подъехал. Я подошёл ближе. Его борта давно потеряли глянец и ровность покрытия, во многих местах сквозь вздувшуюся краску пробивались мелкие пятна ржавчины.

Боковая дверь была открыта, а хозяина авто рядом не было. Я коротко взглянул вовнутрь. Не смотря на общий бардак и разбросанные прямо от двери и вглубь верёвки, кастрюли, пакеты и пластиковые бутылки, я увидел, что салон фургончика, просто и функционально был переоборудован в жилое пространство. В глубине – широкое лежачее место, шкаф с рундуками и подъёмный маленький столик. Окна занавешены плотной тканью, неровно висящей на стальной проволочке, растянутой вдоль потолка. Заметил я и новенькую светодиодную ленту, приклеенную сверху по периметру салона. До сих пор такие фургончики я разглядывал только на экране ноутбука в ютубе, и первый раз – вживую.