355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Артур Ллевелин Мэйчен (Мейчен) » Красная рука » Текст книги (страница 2)
Красная рука
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 15:42

Текст книги "Красная рука"


Автор книги: Артур Ллевелин Мэйчен (Мейчен)



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Бог мой! – воскликнул Филиппс. – Как любопытно! Ваша находка необыкновенна! Она кажется мне более древней, чем хеттские орнаменты. Такое письмо, если это только письмо, мне неизвестно. Очень странные линии.

– Согласен. Но я хочу знать, что стоит за этими завитками. Не забывайте, эта плитка – те самые «черные небеса», которые упоминаются в письме, найденном в кармане сэра Томаса Вивьена. Оно как-то связано с его смертью.

– Нет! Какая чепуха! Не сомневаюсь, что эта древняя плитка украдена из коллекции. Согласен, что изображение руки в обоих случаях – странное совпадение, но все же только совпадение и ничего больше.

– Мой дорогой Филиппс, вы живое подтверждение аксиомы, что крайний скептицизм граничит с полной доверчивостью. Однако взялись бы вы расшифровать эту надпись?

– Я берусь расшифровать любое письмо, – ответил Филиппс. – Не верю в неразрешимые случаи. Эти знаки действительно ни на что не похожи, но это не повод считать, что надпись невозможно разгадать.

– Тогда забирайте эту плитку и сделайте, что сможете. Она уже преследует меня: такое ощущение, что я слишком долго смотрел в глаза Сфинкса.

Положив плитку в боковой карман, Филиппс удалился. Он почти не сомневался в успехе, потому что разработал тридцать семь способов расшифровки древних манускриптов. Однако, когда неделя миновала, и он вновь пришел навестить друга, на лице его не было торжествующей улыбки. Дайсона он застал в состоянии крайнего беспокойства – тот ходил взад-вперед по комнате, как человек, которого терзает какая-то тайная страсть. Услышав звук открываемой двери, Дайсон нервно обернулся.

– Ну как, удалось? – спросил он. – Что там написано?

– Дорогой друг, мне очень жать, но все мои старания ни к чему не привели, – признался Филиппс. – Я испробовал все известные мне способы расшифровки тайнописи. Более того, я проявил настойчивость и, можно сказать, заставил моего друга, сотрудника Британского музея, {1} лучшего специалиста в этой области, изучить плитку, но и он потерпел неудачу. Должно быть, это памятник исчезнувшей расы или вообще другой цивилизации. Вы знаете, Дайсон, что мне чужды предрассудки, но должен признаться: мне не терпится расстаться с этим черным камешком. Я провел с ним отвратительную неделю, он вызывает у меня омерзение.

Филиппс вытащил из кармана плитку и положил на стол перед Дайсоном.

– Между прочим, – продолжал он, – я оказался прав. Эта вещица и правда из коллекции. На обратной стороне сохранился обрывок бумажной наклейки.

– Я тоже обратил на нее внимание, – отозвался Дайсон, который, как по всему было видно, совсем упал духом. – Это действительно след от ярлыка, но меня не слишком заботит, откуда взялась эта плитка: главное – расшифровать надпись. Поэтому я и не обращал особенного внимания на обратную сторону. Однако дело, судя по всему, безнадежное; похоже, мы имеем дело с неразрешимой загадкой, хотя, сомнений нет, тут скрывается что-то очень важное.

Вскоре Филиппс ушел, а Дайсон, все еще находясь в подавленном состоянии, взял в руки плитку и небрежно перевернул ее. Обрывок наклейки на другой стороне так загрязнился, что казался просто темным пятном, но Дайсон, хотя и смотрел на него довольно бесцельно, сумел различить на том, что осталось, карандашные пометки. Вооружившись увеличительным стеклом, он с интересом вглядывался в надпись. К его неподдельной досаде часть пометок была оторвана, и он сумел разобрать только отдельные целые слова и слоги других. Одно слово напоминало «набег», ниже можно было разобрать что-то вроде «жестокий шаг»… все остальное было оторвано… И тут через мгновение решение само пришло к Дайсону, и он радостно рассмеялся.

– Конечно же, – проговорил он вслух, – это не только самый очаровательный, но и самый посещаемый уголок Лондона. Мне остается только занять место на смотровой вышке, откуда можно видеть все, что происходит на соседних улицах.

И Дайсон торжествующе посмотрел из окна через дорогу на ворота Британского музея. Там у стены, под защитой этого замечательного учреждения расположился художник, рисующий мелом; он демонстрировал свои таланты прямо на тротуаре, получая одобрение и материальное поощрение как от веселых забулдыг, так и от серьезных горожан.

– А вот это просто удача! – сказал себе Дайсон. – К моим услугам еще и художник!

Уличный художник

Несмотря на то, что мистер Филиппс постоянно подчеркивал нежелание заниматься делом сэра Томаса Вивьена, несмотря на свой исключительный здравый смысл, которым он так привык гордиться, ему никак не удавалось погасить в себе то жгучее любопытство, какое вызывал в нем этот загадочный случай. Хотя, беседуя с Дайсоном, он и сохранял на лице невозмутимую мину, но в душе не мог не согласиться с мнением друга, что это дело одновременно и ужасное, и таинственное. В нем присутствовали: древнее орудие исчезнувшей расы, которым проткнули жизненно важную артерию; красная рука, символ некоего чудовищного культа, указывавшая на зарезанного человека; и наконец каменная плитка, которую Дайсон поклялся отыскать и сдержал слово, а на ней оттиск все той же зловещей руки и под ней текст, написанный столь странным шрифтом, что в сравнении с ним все древнейшие письмена казались чуть ли не современной латиницей. Но были и другие вещи, которые также мучали ученого и не давали покоя. Чем объяснить, что под телом лежал раскрытый нож, которым однако не воспользовался убийца? Предположение, что красную руку на стене начертил тот, чья жизнь протекала в вечном мраке, порождало у Филиппса смутные представления о неком бесконечном зле. Так что, можно сказать, его терзало самое настоящее любопытство, и уже дней через десять после возвращения плитки Филиппс вновь навестил «любителя тайн», как он называл про себя друга.

Оказавшись в сумрачных и просторных апартаментах на Грейт-Рассел-стрит, Филиппс сразу отметил, что гнетущая атмосфера в доме рассеялась. Дайсон уже не находился в прежнем раздражении; складки на лбу разгладились; он сидел за письменным столом у окна, не спуская глаз с улицы, а на лице его застыло выражение мрачного удовлетворения. Перед ним лежала груда книг и бумаг, на которые он не обращал ни малейшего внимания.

– Мой дорогой Филиппс! Какая радость! Простите, что не встаю. Придвигайте еще один стул и попробуйте эту потрясающую махорку.

– Спасибо, – поблагодарил его Филиппс, – но, судя по запаху, она для меня крепковата. Однако, что все это значит, черт побери? На что это вы глазеете?

– Здесь моя смотровая вышка. Уверяю вас, что время летит быстро, когда любуешься этой замечательной улицей и классической простотой линий портика музея.

– Ваше пристрастие к бессмысленным занятиям – просто поразительно, – отозвался Филиппс. – Однако продвинулись ли вы вперед в расшифровке надписи? Мне это интересно.

– Последнее время я о ней не думал, – сказал Дайсон. – Полагаю, все эти закорючки могут подождать.

– Вот как! А как же убийство Вивьена?

– Ага, значит, вы еще не потеряли к нему интерес? Впрочем, нельзя отрицать, что дело это в высшей степени странное. Но не считаете ли вы, что «убийство» – слишком грубое слово? Оно несколько отдает полицейскими сводками. Может, в душе моей дремлет декадент, но мне больше по душе великолепное слово «жертва» – оно, на мой вкус, куда лучше «убийства».

– Ничего не понимаю, – признался Филиппс. – Даже вообразить не могу, по какой тропе вы сейчас двигаетесь в этом лабиринте.

– Полагаю, довольно скоро все прояснится, хотя не уверен, что вам понравится то, что вы услышите.

Дайсон раскурил новую трубку и откинулся в кресле, не спуская однако глаз с улицы. После продолжительного молчания он вдруг издал громкий вздох облегчения, заставивший Филиппса вздрогнуть, поднялся из-за стола и начал ходить по комнате.

– На сегодня хватит, – сказал он. – Надо в конце концов и отдохнуть.

Ища объяснение поведению друга, Филиппс выглянул из окна. Смеркалось. Фонари еще не зажгли, и очертания музея становились все более размытыми. Однако поток людей на улице не ослабевал. Художник, работавший на противоположной стороне, собирал подручные материалы и стирал с тротуара замечательные порождения своей фантазии, а немного спустя снизу донесся стук закрываемых ставен. Филиппс не находил объяснения тому, почему его друг столь внезапно покинул свой наблюдательный пост, и почувствовал, как в нем нарастает раздражение от множества неразрешимых загадок.

– Видите ли, Филиппс, – произнес Дайсон, меряя шагами комнату, – я хотел бы познакомить вас со своим методом. Я исхожу из теории невероятности. Она вам неизвестна? Сейчас объясню. Представьте, что я стою на ступенях собора Святого Павла {2} и высматриваю слепого человека, который бы впридачу хромал на левую ногу. Согласитесь, маловероятно, что такой пройдет мимо меня за ближайший час. Если я простою еще час, невероятность такого совпадения уменьшится, но все еще останется очень большой. Даже если я не сойду со ступеней в течение целого дня, шансов на успех по-прежнему будет мало. Но вообразите себе, что я день за днем, неделю за неделей стану продолжать это занятие. Разве не очевидно, что невероятность такого совпадения будет от раза к разу уменьшаться? Ведь две непараллельные линии обречены сближаться, пока наконец не встретятся, и тогда исчезнет невероятность такого исхода дела. С помощью такого метода я отыскал черную плитку. Это единственный известный мне научный принцип, который может помочь найти неизвестного человека среди пяти миллионов людей.

– И таким способом вы надеетесь отыскать человека, который сможет перевести текст на черной плитке?

– Именно.

– И убийцу сэра Томаса Вивьена?

– Да. Я собираюсь найти того, кто знает обстоятельства смерти сэра Томаса Вивьена точно таким путем.

Оставшуюся часть вечера после ухода Филиппса Дайсон провел неспешно бродя по улицам, а позднее – за литературными занятиями или «поисками точной фразы», как он называл свой труд. На следующее утро он вновь занял свой пост у окна. Еду ему приносили сюда же, и Дайсон ел, устремив взгляд на улицу. Если не считать этих коротких перерывов на еду, он ни на что больше не отвлекался до тех пор, пока не сгущались сумерки, не захлопывались ставни и художник не уничтожал безжалостно свои дневные труды. Только в это время, когда вот-вот должны были зажечься, разгоняя мрак, фонари, Дайсон чувствовал себя вправе покинуть пост. Это бесконечное наблюдение за улицей продолжалось изо дня в день, вызывая растущее беспокойство квартирной хозяйки, возмущавшейся таким бессмысленным занятием.

И вот однажды вечером, когда противоборство света и тени только начиналось и чистое безоблачное небо понемногу утрачивало яркие краски, наступил момент, которого Дайсон так долго ждал. Бородатый мужчина среднего возраста, сутулый и с сединой на висках, вышел на восточный конец Грейт-Рассел-стрит. Проходя мимо музея, он поднял глаза, а затем машинально оглядел рисунки на тротуаре; поглядел он и на самого художника, сидящего поодаль со шляпой в руке. Некоторое время мужчина стоял неподвижно, слегка покачиваясь из стороны в сторону, словно о чем-то раздумывая. Дайсон видел, что кулаки его судорожно сжались, спина задрожала мелкой дрожью, а та щека, которую можно было видеть из окна, задергалась и перекривилась, говоря о приближающемся эпилептическом припадке. Прихватив легкую шляпу, Дайсон выскочил из квартиры, промчавшись вихрем вниз по лестнице.

Оказавшись на улице, Дайсон увидел, что мужчина, привлекший его внимание, повернул в обратную сторону и теперь чуть ли не мчался в направлении Блумсбери – сквер, не замечая, что за ним следят.

Дайсон подошел к художнику и дат ему немного денег со словами: «Впредь вам не надо рисовать эту вещь». Отойдя от него, Дайсон неторопливо побрел по улице в направлении, обратном тому, что избрал беглец. И с каждым шагом расстояние между ним и сутулым мужчиной все увеличиваюсь.

История сокровищницы

– Почему я избрал вашу, а не свою квартиру для встречи? Тому есть много причин. Но главное – я подумал, что этот человек будет более раскован на нейтральной почве.

– Признаюсь, Дайсон, – сказал Филиппс, – я ощущаю одновременно нетерпение и беспокойство. Вы знаете мой принцип: я верю только голым фактам – можете назвать такую позицию материалистической, если хотите. Но в деле Вивьена есть нечто, что заставляет меня нервничать. Однако, как вам удалось заставить этого человека прийти?

– У него преувеличенное мнение о моих возможностях. Помните, что я говорил о теории невероятности? Когда она срабатывает, ее результаты потрясают непосвященного человека. Уже бьет восемь? А вот и звонят.

На лестнице послышались шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошел сутулый бородатый мужчина с сединой на висках. Взглянув на его лицо, Филиппс понял, что тот объят ужасом.

– Входите, мистер Селби, – произнес Дайсон. – Это мистер Филиппс, мой близкий друг. Сегодня вечером мы у него в гостях. Не хотите ли чего-нибудь? Нет? Ну, тогда выслушаем вашу историю. Не сомневаюсь, что она удивительная.

Мужчина заговорил глухим и слегка дрожащим голосом; в его глазах застыл испуг, словно он видел перед собой нечто ужасное, что не покидало его ни ночью, ни днем и не покинет до конца жизни.

– Думаю, вы позволите мне перейти сразу к делу, – начал он. – То, что я собираюсь сообщить, лучше сделать быстро. Нужно сказать, что родился я в уединенном местечке на западе Англии, где в самих очертаниях холмов и лесов, в изгибах рек, текущих в долинах, человек с развитым воображением увидит нечто таинственное. Мальчиком я рос среди огромных округлых холмов, непроходимых лесов и укрывшихся меж холмов долин, и все это не могло не будоражить мою и без того безудержную фантазию.

Став постарше, я стал рыться в отцовых книгах, инстинктивно стремясь, как пчела к нектару, ко всему, что могло насытить воображение. Так, прочитав изрядное количество старых оккультных книг и выслушав множество невероятных легенд, в правдивости которых старики в глубине души не сомневались, я поверил в существование спрятанного сокровища, тайного клада, принадлежавшего давно исчезнувшему народу. Я верил, что он зарыт в наших холмах, и все мои мысли были направлены на то, чтобы отыскать золото, которое, как я полагал, лежит в земле на глубине каких-нибудь нескольких футов.

К одному месту меня тянуло, словно магнитом: это был могильный курган, памятник давно сгинувшего и забытого народа, он венчал гребень горы, и летними вечерами я часто поднимался туда и подолгу сидел на глыбе известняка, глядя поверх бурой морской глади на далекий девонширский берег.

Однажды, когда я небрежно ковырял железным наконечником палки мох и лишайник, облепившие камень, мое внимание привлек узор под зеленым наростом – извилистая линия и отметины, явно неестественного происхождения. Сначала я подумал, что напал на редкую окаменелость, и, вынув нож, стал отскребать мох до тех пор, пока не очистил квадратный участок.

Моему взору открылись два поразивших меня знака: сжатая кисть, в которой большой палец был просунут между указательным и средним на манер фиги, а под кистью – завиток, аккуратно вырезанный на твердой поверхности камня. Так вот, значит, сказал я себе, этот знак, говорящий о близости величайшей тайны. Правда, пыл мой охлаждало воспоминание о том, как в прошлом несколько любителей древностей перекопали этот холм вдоль и поперек и, с своему удивлению, не нашли там ничего, кроме наконечника стрелы. Было ясно, что знаки на известняке содержат информацию общего значения, не привязанную конкретно к этому месту, и я принял решение продолжить поиски в других местах.

Случайно мне довольно скоро повезло. Проходя мимо одного сельского дома, я обратил внимание на игравших у дороги детей. Один из них держал в руке какой-то предмет, а остальные пытались им завладеть, прибегая к разного рода хитростям, присущим загадочной жизни детей. Что-то в предмете, который держал мальчик, привлекло мое внимание, и я попросил показать его мне. Занимавшая детей игрушка оказалась продолговатой плиткой из черного камня с изображением точно такой же руки, какую я видел на каменной глыбе, и она так же указывала вниз. На нижней же части плитки были разные непонятные закорючки и завитки, вырезанные, как мне показалось, с необыкновенным искусством и тщанием. Я выкупил у ребят игрушку за пару шиллингов, а подошедшая женщина сказала мне, что плитка уже много лет как валяется у них в доме: вроде бы, муж нашел ее в ручье, протекающем рядом. В одно жаркое лето ручей пересох, и дно обнажилось; тогда-то муж и увидел плитку меж камней. В тот день я прошел весь ручей вплоть до истока – до той уединенной горной долины, где из земли била холодная чистая вода. Это случилось двадцать лет назад, загадочную же надпись я сумел расшифровать только прошлым августом.

Не буду утомлять вас подробным рассказом о моей жизни, скажу лишь, что, подобно многим, я был вынужден покинуть родной дом и отправиться в Лондон. Денег у меня было мало, и я радовался тому, что мне удалось снять дешевую комнату на грязной улочке неподалеку от Грейс-Инн-роуд.

Покойный сэр Томас Вивьен, бывший в те годы еще беднее и несчастнее меня, ютился в том же доме, в каморке под самой крышей, и вскоре мы стали близкими друзьями. Тогда-то я и поведал ему о деле всей моей жизни. Поначалу было трудно убедить его, что я не провожу дни и ночи в погоне за химерами, но, поверив, что поиски мои не бесперспективны, он не на шутку увлекся мечтой о богатстве, которое станет наградой тому, кто проявит должные упорство и изобретательность.

Мне нравился мой новый друг, а его бедственное положение вызывало у меня глубокое сочувствие: он мечтал стать врачом, но у него не было достаточных средств, чтобы платить за учебу; более того, он часто просто голодал. По собственной инициативе я торжественно объявил, что при любых обстоятельствах часть сокровищ, если они будут мною найдены, отойдут ему, и это обещание стало для Вивьена мощным стимулом: ведь он, хоть и жил всегда в нищете, но стремился к богатству и наслаждениям гораздо больше меня.

Он с головой ушел в разрешение задачи, проявив в своих попытках расшифровать надпись на плитке незаурядный интеллект и настойчивость. Я, подобно прочим изобретательным молодым людям, интересовался разными манерами письма и сам выдумал, иногда применяя на практике собственную систему; моя выдумка понравилась Вивьену, и он изо всех сил старался мне подражать. Мы договорились: если при расставаниях возникнет необходимость связаться друг с другом по поводу волнующего нас обоих дела, прибегать именно к этому неординарному письму. С той же целью мы разработали и особый шифр.

Мало-помалу попытки решить эту трудную задачу совершенно измучили нас, и через пару лет стало ясно, что Вивьену наскучило наше нескончаемое приключение. Однажды ночью он взволнованно признался мне, что его терзает страх, не тратим ли мы наши жизни на бессмысленное и пустое занятие. А через несколько месяцев Вивьену повезло: он получил значительное наследство от престарелого дальнего родственника, о существовании которого он совсем забыл. Теперь, когда у него появился счет в банке, Вивьен отдалился от меня. Вступительные экзамены он успешно сдал много лет назад и сразу же по получении наследства стал ходить в медицинскую школу при больнице Св. Фомы. Мне он сказал, что должен теперь подыскать себе более приличное жилье. При расставании я напомнил ему о своем обещании и вновь торжественно его подтвердил; Вивьен опять поблагодарил меня и рассмеялся, и в его смехе слышалось нечто среднее между жалостью и презрением. Нет нужды рассказывать вам о моей долгой борьбе и нищенской жизни, еще более тяжелой теперь, когда я остался совсем один; однако я не падал духом и никогда не сомневался в конечном успехе; каждое утро я садился за стол, на котором лежала плитка, и только в сумерки вставал из-за него, чтобы совершить вечернюю прогулку по Оксфорд-стрит, которая привлекала меня шумом, оживленным движением и блеском фонарей.

Такая прогулка со временем превратилась в ритуал. Каждый вечер, в любую погоду, я пересекал Грейс-Инн-роуд и следовал в западном направлении, иногда предпочитая идти севернее – по Юстон-роуд и Тоттенхэм-Корт-роуд, иногда – по Холборн, а то и по Грейт-Рассел-стрит. Каждый вечер я прогуливался около часа взад и вперед по северной части Оксфорд-стрит, и на ум мне часто приходили истории Де Куинси, [3]3
  Английский писатель-романтик (1785–1859) продолжатель традиций «озерной школы


[Закрыть]
а также прозвище, которое он дал этой улице – «жестокосердая мачеха». Затем я возвращался в свое мрачное логово и опять садился за решение хитроумной задачи.

Ответ пришел ко мне ночью, несколько недель назад; меня словно озарило, и я с маху прочитал надпись, подумав, что все-таки не зря потратил столько времени. «Место захоронения сокровищ тех, кто живет внизу», – были первые слова, которые я прочитал; дальше шло точное указание этого места – оно располагалось в моем родном графстве; именно там хранились прекрасные золотые творения. Сначала надо было идти по одной из троп, стараясь не угодить в волчью яму; затем трона сужалась до размеров лисьей норы; потом вновь расширялась, и через какое-то время подводила к пещере. Я решил не тратить попусту время и тут же удостовериться, на месте ли сокровища, – не то, чтобы я сомневался в этом, просто не хотел разочаровать моего друга Вивьена, теперь богатого и преуспевающего человека. Я сел на поезд, идущий на Запад, и уже ближайшим вечером, с планом в руках, шел по обозначенной тропе в горах и, пройдя весь путь, остановился, только увидев блестевшее впереди золото. Я не хотел продолжать путь в одиночку, решив, что завершу его только с Вивьеном. В доказательство правдивости своих слов, я захватил с собой лежавший на тропе необычной формы кремниевый нож.

Вернувшись в Лондон, я был раздосадован тем, что из моей квартиры пропала каменная плитка. Квартирная хозяйка, запойная пьяница, уверяла меня, что ей ничего об этом не известно, но я почти не сомневался, что это она украла плитку, надеясь получить за нее стакан виски. Впрочем я помнил наизусть все, что было на ней написано, и, кроме того, на всякий случай сделал точную копию надписи, так что утрата плитки была не так уж важна. Только одно беспокоило меня: найдя плитку, я приклеил к ее обратной стороне бумажку с датой и местом находки, а позже приписал еще пару слов – название моей улицы и еще что-то; вот эти-то воспоминания о днях, когда все казалось почти безнадежным, были дорога мне. Я подумал, что в будущем это могло бы напоминать мне о том, что даже в самое тяжелое время нельзя терять надежду. Я сразу же написал сэру Томасу Вивьену, написал тем почерком, о котором уже упоминал, прибегнув к разработанной нами системе шифров. Сообщив ему об успехе предприятия, я упомянул о потере плитки и о том, что у меня осталась копия надписи, а также напомнил, что мое обещание поделиться с ним остается в силе, и просил его написать мне или зайти. В ответ Вивьен назначил мне свидание в глухом переулке в Клакенуэлле – месте, памятном нам обоим по прежним дням, и в семь часов вечера я отправился на встречу. Дожидаясь моего друга на углу, я обратил внимание на полустертые рисунки уличного художника и машинально поднял забытый им кусочек мела. Расхаживая взад и вперед, я гадал, какого человека предстоит мне встретить после стольких лет разлуки; постепенно воспоминания о тех давних днях охватили меня, и я позабыл обо всем на свете, продолжая механически ходить, уставившись в землю.

Из мира грез меня вывел сердитый голос, грубо вопрошавший, отчего это я не держусь определенной стороны тротуара; подняв глаза, я увидел стоявшего предо мной важного, представительного господина, который с явным неудовольствием и презрением смотрел на такую жалкую личность. Я сразу признал в нем моего старого друга, и когда я назвался, он стал извиняться, выказывая свое сожаление, а потом поблагодарил меня за добрые намерения, сделав это с некоторым сомнением, словно боялся связать себя какими-то обязательствами или опасаясь за мой рассудок. Сначала я предался было воспоминаниям о совместно прожитом времени, но быстро заметил, что сэру Томасу это неприятно: он вежливо отзывался на мои слова, но всякий раз норовил перейти «ближе к делу» – так он это называл. Сменив тему, я во всех подробностях рассказал ему то, что уже сообщил вам. Вот тогда его поведение полностью изменилось. Когда я вытащил кремниевый нож как доказательство того, что побывал «на обратной стороне Луны» – так обозначали мы на нашем жаргоне место, где находились сокровища, лицо его приобрело необычайную серьезность, он выглядел очень взволнованным; меня озадачила смена на его лице разных выражений: дрожи ужаса, твердой решимости и старания сохранять спокойствие. У меня хватило времени рассказать ему обо всем в мельчайших подробностях, и, так как еще было достаточно светло, я, вспомнив о подобранном красном мелке, нарисовал на ближайшей стене кисть. «Вот, взгляни, это рука, – начал я, объясняя подлинное значение рисунка, – обрати внимание на положение большого пальца между указательным и средним…» Я собирался начертить и все остальное и уже приложил к стене мел, но тут Вивьен, к моему величайшему удивлению, вдруг ударил меня по руке. «Не стоит, – сказал он. – Это место недостаточно уединенное. Лучше немного пройдемся, и ты расскажешь мне все подробно по пути».

Я согласился, и Вивьен повел меня прочь, выбирая самые глухие улочки, а я тем временем подробно рассказывал ему, как добраться до сокровищ. Раз или два, поднимал на него глаза, я замечал, что он как-то странно озирается, бросает быстрые взгляды по сторонам и поглядывает на дома; его беспокойство и нервное поведение не нравились мне. «Пойдем-ка на север, – сказал он наконец, – там есть уединенные улочки, где можно будет спокойно все обсудить; я в твоем распоряжении на весь вечер». Я отказался под тем предлогом, что должен быть вовремя на Оксфорд-стрит, и продолжал свой рассказ. Когда я закончил, Вивьен знал путь к сокровищам в мельчайших подробностях, не хуже меня.

Тем временем, свершив круг, мы оказались на прежнем месте – в том же темном переулке и как раз у той самой стены, где я начертил красную руку: это я понял по смутным силуэтам деревьев, свесивших к нам свои ветви. «Мы вернулись туда же, откуда начали путь, – сказал я. – Думаю, я могу коснуться того места, где нарисовал руку. И уверен, ты тоже сможешь коснуться той таинственной руки в горах, как и я. Помни – между ручьем и камнем».

Я склонился, пытаясь разглядеть, точно ли это мой рисунок, как вдруг услышал над собой резкий свист и быстро выпрямился. Вивьен стоял передо мной, в его поднятой руке блестел нож, а в глазах застыла смертельная решимость. Только в целях самозащиты я нащупал в кармане кремниевый нож и, ослепленный страхом за собственную жизнь, нанес Вивьену упреждающий удар. Через мгновение он уже лежал бездыханный на тротуаре.

– Вот и все, – произнес Селби после непродолжительного молчания. – А теперь, мистер Дайсон, я хотел бы узнать, каким образом вы меня выследили.

– Я разрабатывал несколько версий и совсем не заслуживаю похвалы за проницательность, так как допустил несколько серьезных промахов. Для меня не составило особого труда разгадать ваш «небесный» шифр: я сразу понял, что за астрономическими терминами скрываются обычные слова и фразы. Вы потеряли или у вас украли что-то черное; небесный глобус – копия «небес» – из этого я понял, что у вас осталась копия украденного. Естественно, я пришел к заключению, что вы потеряли некий черный предмет с буквами или символами, написанными или высеченными на нем: ведь предмет явно содержат важную информацию, а информация могла быть только написана или изображена в картинках. «Наша прежняя орбита остается без изменений» – значит, ваша договоренность сохраняется. «Номер моего знака» должен был означать номер дома – аллюзия к знакам зодиака. Нет нужды объяснять, что «обратная сторона Луны» не может быть не чем другим, кроме как местом, где никто еще не бывал; «новый дом» – другое место для встречи – опять астрологические аллюзии. Следующим моим шагом было найти украденные «черные небеса», тут пришлось трудновато, но в конце концов я их нашел.

– Нашли плитку?

– Вот именно. А на клочке бумаги, оставшемся на ее оборотной стороне, я прочитал «набег», [4]4
  Набег (англ.).


[Закрыть]
и это меня сильно озадачило, но потом я догадался, что это окончание названия улицы Грейс-Инн-роуд – вы только пропустили второе «н». Выражение «жестокосердая мачеха» тут же вызвало в памяти фразу Де Куинси, откуда вы позаимствовали эти слова, и я сделал смелое, однако впоследствии оказавшееся правильным предположение, что вы живете либо на Грейс-Инн-роуд, либо поблизости от нее и имеете привычку прогуливаться по Оксфорд-стрит: ведь, как вы помните, любитель опиума именно там регулярно совершал свой моцион. {3} Исходя из теории невероятности, с основными принципами которой знаком мой друг, присутствующий здесь, я пришел к выводу, что при любых обстоятельствах вы когда-нибудь да пройдете через Гилфорд-стрит, Рассел-сквер и Грейт-Рассел-стрит и, если я буду достаточно долго следить за передвижениями людей по моей улице, то обязательно увижу нужного человека. Но как его узнать? Как раз напротив моих окон работал уличный художник, которого я попросил ежедневно рисовать на стене за его спиной крупную кисть в столь знакомом всем нам жесте. Я решил, что если человек, которого я ищу, пройдет мимо, он непременно каким-нибудь образом да выдаст себя при виде этого рисунка, ставшего для него самым страшным из всех символов. Остальное вам известно. Я нашел вас уже через час, и тут уж все было рассчитано, признаюсь, не без некоторого блеска. Зная, что вы в течение долгих лет живете на одном месте в районе, где жильцы меняются постоянно, я пришел к выводу, что вы человек, не склонный менять свои привычки и, оправившись после потрясения, вернетесь, чтобы продолжить прогулку по Оксфорд-стрит. Вы и вернулись – по Нью-Оксфорд-стрит, где я уже ждал вас на углу.

– Ваши умозаключения поразительны, – сказал мистер Селби. – Должен признаться, в ту ночь, когда погиб сэр Томас Вивьен, я тоже возвращался по Оксфорд-стрит. Полагаю, я рассказал вам все, что вас интересовало.

– Не думаю, – отозвался Дайсон. – А как насчет сокровища?

– Мне не хотелось бы об этом говорить, – сказал Селби, страшно побледнев.

– Не бойтесь, мы не шантажисты. Кроме того, не забывайте, вы в нашей власти.

– Ну раз уж вы так ставите вопрос, то знайте: я вернулся на то место. И на этот раз прошел дальше, чем прежде.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю