Текст книги "Сияющая пирамида (Огненная пирамида)"

Автор книги: Артур Ллевелин Мэйчен (Мейчен)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Артур Мейчен
СИЯЮЩАЯ ПИРАМИДА

Знак стрелы

– Обитель призраков, говорите?

– Да, несомненно. Неужели не помните? Года три назад вы рассказывали мне об одном местечке на западе, о дремучих чащах, о холмах, растущих из грубой земли в виде перевернутых чаш. Ваш рассказ отпечатался у меня в мозгу, как молитва, которую я оживлял в своем воображении, когда сидел за столом и слушал громыхающую суету лондонских улиц. Но когда же вы приехали?

– По сути, Дайсон, я только что с поезда. Я отправился на станцию спозаранку и поспел на десятичасовой.

– Отлично, очень рад, что вы заглянули ко мне. Боже, три года позади! Надеюсь, у вас все в порядке. И, полагаю, миссис Воган все еще не существует?

– Вы правы, – сказал Воган, – я такой же отшельник, как и вы. Бездельничающий одиночка, смею уточнить.

Воган зажег трубку и присел, не переставая беспокойно озираться. Дайсон, когда Воган входил в кабинет, развернулся в кресле лицом к приятелю и вел беседу, продолжая сидеть за столом. Воган, заметив, что рука Дайсона лежит на пачке исписанных листов, спросил:

– Вы все еще увлечены этой старой загадкой? – и показал на гору бумаг и выдвинутые ящики бюро.

– Да, тщеславные занятия литературой, тщетные как алхимия, но и столь же захватывающие. Однако, – Дайсон переменил тему, – надеюсь, вы пробудете некоторое время в городе. И, если это так, чем мы займем сегодняшний вечер?

– Будь по мне, так я бы скорее провел в вашей компании денька три на западе. Это было бы весьма полезно и для вас, не сомневаюсь.

– Вы, как всегда, очень добры, Воган, но из Лондона труд-но уезжать в сентябре. Сам Доре [1]1
  Доре,Гюстав (1832–1883) – французский график.


[Закрыть]не смог бы изобразить большего чуда, чем та Оксфорд-стрит, которую я видел в один из вечеров; пылающий закат и голубой туман превратили обычную улицу в дорогу, уводящую в сказочный город…

– И все же я настаиваю на своем приглашении. Вы бы получили истинное наслаждение от прогулок по нашим холмам. Неужели этот шум за вашим окном не стихает день и ночь? Я удивляюсь вашему терпению. Как вы можете работать в таком грохоте? Уверен, пребывание в моем старом доме посреди лесов показалось бы вам пиром в сравнении со скудной трапезой осеннего Лондона.

Воган снова зажег потухшую трубку и бросил обеспокоенный взгляд на Дайсона, внял ли тот его увещеваниям, но кабинетный человек лишь покачал головой, давая понять старому знакомому, что дал обет верности шумным улицам.

– Вам не удастся меня соблазнить, – сказал он.

– Ладно, возможно, вы правы. В конце концов, я несколько слукавил, говоря о мирных буднях деревенской жизни. Жизнь деревни замкнута, поэтому случившаяся там трагедия подобна камню, брошенному в пруд, и рябь беспокойства, в отличие от топкого города, кажется, никогда не исчезает с ее поверхности.

– У вас много неприятностей в родных местах?

– Я бы так не сказал. Но то, что случилось месяц назад, вызвало во мне живейшее беспокойство. В обыденном смысле слова это и трагедия, и в то же время нет.

– Но что, все-таки, случилось?

– Исчезла девочка, ничего казалось бы удивительного, если бы не в высшей степени загадочные обстоятельства оной пропажи. Ее родители, носящие фамилию Трэворов, весьма преуспевающие фермеры, и старшая их дочь Анни была писаной красавицей. Как-то в полдень она задумала посетить свою тетю, вдову, у которой собственная ферма неподалеку от родительских угодий, и, поскольку между их домами было немногим более пяти миль, Анни отправилась пешком, сказав родителям, что пойдет короткой дорогой через холмы. К тете она так и не лопата, и с тех пор ее никто не видел. Вот и все, что можно сказать в нескольких словах.

– Ах, что за сверхъестественный случай! Полагаю, что там, среди холмов, нет брошенных шахт? И не думаю, что вы пытаетесь вызвать интерес, намекая на нечто ужасающе внушительное, скажем – пропасть.

– Нет, разумеется, нет. На тропе, по которой должна была идти девочка, никаких ловушек и каверз нет; это обычная старая дорога, что лежит поверх голых безлесых холмов. Поблизости от той дорожки нет даже сколько-нибудь заметного проселка: по ней можно пройти несколько миль и не встретить ни души, но в целом место совершенно безопасное.

– А что говорят об этом люди?

– Ах, они несут чушь. Вы еще не знаете, какими бывают эти суеверные английские поселенцы, живущие в далеких от дорог краях. Они так же дурны, как ирландцы, и каждый из них колдуй, если не того хуже.

– Но все же, что они говорят?

– Будто бы бедная девчушка сбежала с феями, или ее выкрали феи. Сущий бред, – продолжил он, – можно было бы посмеяться над глупостью крестьян, если бы под маской фарса не крылась подлинная трагедия.

Дайсон, похоже, заинтересовался.

– Н-да, феи, – сказал он, – в наше время это звучит несколько странно. Ну а полиция? Полагаю, их не сильно интересуют феерические гипотезы?

– Разумеется, но и сами они мало на что способны. Чего я опасаюсь, так это того, что Анни Трэвор встретила по дороге каких-нибудь злодеев. Касл – большой порт, вы знаете, и среди иностранных матросов всегда найдется несколько негодяев, которые бросают свои команды и отправляются бродяжничать по окрестностям. Не так давно один испанский моряк, по имени Гарсия, убил целое семейство ради добычи, не стоящей и шести пенсов. Этих парней едва ли можно отнести к роду человеческому, и я сильно опасаюсь, что бедная девочка, повстречавшись с ними, могла ужасно закончить свои дни.

– Но ни один иностранный моряк не был замечен вблизи деревни, не так ли?

– Да, действительно, таковых не приметили, хотя, как вы понимаете, Дайсон, обитатели села чертовски наблюдательны, и даже малейшее различие в манере одеваться вызовет их интерес. И все же, мое предположение кажется единственно возможным.

– А по-моему, сведений крайне мало, чтобы делать выводы, – возразил Дайсон. – Ну а как насчет хитросплетений любви или чего-нибудь в этом роде?

– О, нет, только не в данном случае. Уверен, если бы Анни была жива, она бы нашла способ дать знать о себе матери.

– Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Едва ли такое возможно, остаться в живых и до сих пор не суметь связаться хотя бы со знакомыми. Теперь я понимаю, все это легко могло возбудить вашу чувствительную душу.

– Да-да, я ненавижу тайны, и в особенности те, которыми прикрывается ужас. Откровенно, Дайсон, я хочу чистосердечно признаться: я пришел сюда не за тем, чтобы рассказывать вам обо всем этом.

– Конечно же нет, – сказал Дайсон, несколько смущенный тяжеловесными манерами Вогана, – вы пришли сюда поболтать на темы, скажем, более веселые.

– О, нет, только не о пустяках. То, о чем я рассказывал вам, случилось около месяца назад, но несколькими днями раньше произошло и нечто другое, имеющее ко мне отношение самое непосредственное. Проще говоря, Дайсон, я пришел сюда в надежде, что вы сумеете помочь мне. Помните тот любопытный случай, о котором вы говорили мне при нашей последней встрече, я имею в виду того оптика?

– Ну, разумеется, помню. Тогда я изрядно гордился своей проницательностью. И даже по сей день у полиции нет ни единой идеи о том, зачем ему понадобились желтые очки. Однако вы, Воган, вижу, действительно, чем-то обеспокоены. Надеюсь, ничего серьезного?

– Нет, думаю, это всего лишь игра преувеличений, но хотелось бы, чтобы именно вы рассеяли мои подозрения. И все же, случившееся выглядит слишком странно.

– Итак, что же случилось?

– Уверен, вы станете смеяться надо мной, но все же я расскажу. Вы, должно быть, знаете, что через мои владения идет дорожка с общим правом прохода, как раз неподалеку от огорода. Не скажу, что много людей пользуется ею – так, один дровосек да пять или шесть ребятишек, которые проходят там по пути в школу дважды в день. Ну да ладно, несколько дней назад я, как обычно, гулял перед завтраком. Решив раскурить трубку, я остановился у больших ворот в ограде сада, мне нужно было укрыться от свежего ветра, а там как раз деревья, возвышаясь на несколько футов над забором, смыкаются над дорожкой, образуя тенистое приятное местечко. В общем, я стоял и неторопливо курил, глядя себе под ноги. И вдруг что-то привлекло мое внимание. На траве у забора я увидел небольшие камешки, это были кремни, разложенные в некую фигуру, примерно такую, – и мистер Воган, схватив со стола бумагу и ручку, быстро нарисовал несколько точек.

– Видите, – продолжал он, – их было, я думаю, около двенадцати. Аккуратно уложенные в линии и разделенные равными промежутками, все они были заострены и их острия указывали в одном направлении.

– Да, конечно, – сказал Дайсон без особого интереса, – нет сомнений, что упомянутые вами детишки играли в камешки по пути из школы. Дети, как вам известно, весьма расположены делать подобные фигуры из ракушек, камней или цветов и вообще из всего, что попадется им под руку.

– Тогда я думал так же и, просто отметив, что кремни разложены в определенном порядке, пошел восвояси. Но на следующее утро я отправился на прогулку тем же привычным маршрутом и обнаружил на траве уже другое расположение камней. На этот раз это была по-настоящему любопытная фигура: нечто похожее на спицы колеса, сходящиеся к оси, а из середины выглядывало подобие чаши, – и все, как вы понимаете, из тех же самых кремней.

– Соглашусь, – сказал Дайсон, – выглядит достаточно странно. Но все же предположение, что ответственность за эти фантазии в камне лежит на полудюжине сорванцов, вряд ли теряет свою силу.

– Допустим, но у меня была возможность проверить подобное предположение. Дети проходят через ворота каждый вечер в половине шестого, а я вышел на прогулку в шесть и нашел рисунок таким же, каким он был утром. На следующий день я был на ногах в четверть седьмого и обнаружил на земле уже другой рисунок. Это был контур пирамиды. Дети, я отметил, прошли в школу через полтора часа, не удостоив и взглядом то место на траве. Вечером я также наблюдал за ними – никакого внимания к камням. И, наконец, этим утром, когда я в шесть часов подошел к воротам, меня ждал еще один рисунок – полумесяц.

– Итак, вся серия выглядит следующим образом: вначале упорядоченные линии, затем фигура из спиц и чаша в центре, далее – пирамида, и последняя фигура, что была сегодня утром – полумесяц. Порядок, значит, таков?

– Все верно. Но вы знаете, это почему-то встревожило меня. Допускаю, это может показаться нелепым, но я ничего не могу поделать с мыслями о том, что под моим носом развертывается сигнальная цепь, и что сигналы эти не несут мне ничего хорошего.

– Но чего вам опасаться? У вас, надеюсь, нет врагов?

– Врагов как будто нет, зато есть очень старая и очень ценная чаша.

– И вы теперь думаете о взломщиках? – спросил Дайсон голосом, выдающим неподдельный интерес. – Но вы должны знать все о своих соседях. Есть ли среди них те, кто может вызвать подозрение?

– Насколько я осведомлен, нет. Но помните, я говорил вам о моряках?

– Прислуге вы доверяете?

– О, совершенно. Чаша хранится в хорошо запираемой комнате, и единственно дворецкий, старый фамильный слуга, знает, где хранится ключ. С этой стороны опасности нет. Однако все знают, что у меня дома целая куча старого серебра, и каждый крестьянин в округе считает своим долгом потолковать об этом. Сведения, таким образом, могут просочиться наружу, причем в самых нежелательных направлениях.

– Да, но мне, признаться, кажется, не все сходится в теории ограбления. Кто, в таком случае, сигналит и кому? Я не могу нащупать связи, чтобы принять подобное объяснение. И что заставляет вас искать соответствие между вашей посудиной и кремневыми знаками, или как там мы их назовем?

– Да как же, а фигура чаши! – воскликнул Воган. – Мне выпала удача быть обладателем очень большой и чрезвычайно ценной чаши для пунша времен Карла II. [2]2
  Карл II (1630–1685) – английский король с 1660 г., из династии Стюартов. Провозглашение его королем означало реставрацию монархии в Англии.


[Закрыть]На ней выгравирован столь тонкий и изысканный орнамент, что, поверьте, чаша стоит целое состояние. А один из тех четырех знаков имеет точно такую же форму, как и мое сокровище.

– Да, соответствие, пожалуй, странное. Ну а другие фигуры или эмблемы: ничего похожего на пирамиду у вас нет?

– О, вы будете удивлены еще больше. Эта чаша для пунша вместе с набором старых и столь же редких черпаков хранится в сундуке красного дерева пирамидальной формы.

– Что ж, признаться, все это заинтриговало меня, – заметил Дайсон. – Давайте продолжим. Что вы скажете относительно других фигур: о множестве или войске, как мы можем назвать первый знак, и что, наконец, о полумесяце?

– Ах, здесь у меня аналогий нет. Но, поймите, у меня есть оправдание для моего любопытства: я был бы крайне огорчен потерей любой из моих редкостей, почти все вещи уже многие поколения принадлежат нашему роду, и я не могу избавиться от мысли, что какие-то бандиты замышляют ограбление, переговариваясь у меня под носом каждую ночь.

– Откровенно, – сказал Дайсон, – я ничего не могу в этом понять и нахожусь в таких же потемках, что и вы. Да, ваше объяснение кажется единственно возможным, и все же затруднения, к которым оно приводит, видятся мне непреодолимыми.

Он откинулся в кресле, и теперь два джентльмена смотрели друг на друга, хмурясь от запутавшей их причудливой загадки.

– Между прочим, – сказал Дайсон после долгой паузы, – какая там геологическая формация под вами?

Мистер Воган в сильном удивлении поднял на Дайсона глаза.

– Старые красные песчаники и известняки, как мне кажется, – сказал он. – У нас ведь нет угольных пластов, вы знаете.

– Однако предельно ясно, что кремня не может быть в известняках или песчаниках.

– Нет, я ни разу не встречал кремня в полях. Признаюсь, это меня несколько поразило.

– Надо думать! Это чрезвычайно важно. А какой, между прочим, величины были кремни из тех фигур?

По случаю один я захватил с собой. Поднял его с травы сегодня утром.

– Подняли с полумесяца?

– Точно. Вот он.

Воган протянул небольшой, дюйма три в длину, кусочек кремня, заостренный с одного конца.

Лицо Дайсона вспыхнуло искренним волнением, как только он взял камень.

– Несомненно, – сказа он после некоторой паузы, – у вас есть странные соседи. Но думаю, едва ли в их планы входит ваша чаша для пунша. Известно ли вам, что это кремневый наконечник стрелы совершенно уникального типа? Я рассмотрел 211 подобных штучек со всех концов света, но такого наконечника в коллекциях нет.

Дайсон положил свою трубку и вытащил из ящика стола книгу.

– Мы успеем к поезду на 5:45 до Касла, – сказал он.

Глаза на стене

Мистер Дайсон с наслаждением вдыхал свежий воздух гор, глубоко очарованный окружающим его пейзажем. Было очень раннее утро, он стоял на террасе перед домом Вогана. Этот дом, построенный предками нынешнего хозяина, возвышался на пологом склоне большой горы в укрытии древних лесов, которые обступали его с трех сторон, а с четвертой, юго-западной стороны, склон мягко стелился вниз и растворялся в долине; по ней в прихотливых извивах своего загадочного и капризного существа бежал ручей, и темные, поблескивающие ольховые кроны следили за его руслом. На террасе, в этом скрытом лесами месте, не было ни малейшего дуновения ветра, мертвенно спокойны были деревья и во всей округе. И только один звук нарушал тишину – то было журчание ручья, доносившееся до Дайсона из низины, песня чистой, поющей на камнях и шепчущей в заводях воды. Через поток был перекинут, мост серого камня, наследие средних веков, за ним валом, наподобие гигантского бастиона, поднимались холмы с темными лесами и зарослями густого подлеска, сбегавшими с них, но вершины гор были безлесыми, и только серые мхи да папоротники, тронутые местами желтизной увядания, латали их плеши. Дайсон посмотрел на север, потом на юг: и снова перед глазами сплошная цепь гор и дремучих лесов, – все серое и тусклое в утреннем тумане, под навалившимся свинцовым небом, в застывшем воздухе, полном призрачного безмолвия.

Голос мистера Вогана вторгся в зыбкую тишину.

– Я думал, вас утомило столь раннее путешествие, – сказал он, – однако вы, судя по всему, наслаждаетесь видами. Чудесная панорама, не правда ли? Хотя, полагаю, старый Мейрик Воган не сильно утруждал себя заботами о видах, когда строил этот дом. Серая, нелепая и старая громадина.

– Да, но до чего он естественно вписывается в окрестности: кажется, что дом неразделим с этими серыми холмами и старым мостом внизу.

– Боюсь, я сбил вас с толку, Дайсон, – сказал Воган, когда они прогуливались по террасе. – Я был на том месте, где видел знаки, так вот, там их теперь нет.

– Да, в самом деле? Не наведаться ли нам туда вместе?

Они пересекли газон и пошли по дорожке, проложенной через дубовый молодняк к задней стороне дома. Там Воган показал на дорожку, уходящую вниз, к равнине, и вверх, к вершинам холмов. Они остановились у забора, рядом с воротами.

– Взгляните, это было здесь, – сказал Воган, указывая на траву. – Я стоял там же, где сейчас вы, тем утром, когда впервые заметил кремни.

– Да, может быть. В то утро было войско, как я назвал первую фигуру, затем – чаша, после – пирамида, а вчера – полумесяц. Хм, но что за странный камень, – воскликнул Дайсон, заметив известняк, выступавший из дерна рядом со стеной. – Выглядит как карликовая колонна, но, полагаю, камень природный.

– Ну да, конечно же. Хотя его сюда принесли, поскольку мы стоим на красном песчанике. Несомненно, камень был заложен в фундамент какого-то старого здания.

– Весьма вероятно, – согласился Дайсон, внимательно осмотрев камень. Взгляд его упал на землю у стены, потом поднялся вверх к глухому лесу, почти полностью закрывающему сад, отчего там, где они стояли, было темно даже днем.

– Взгляните, – наконец-то произнес Дайсон. – И все-таки причина кроется в детях. Смотрите сюда.

Он наклонился и стал пристально вглядываться в тусклую красную поверхность кирпичной стены. Воган приблизился и послушно стал смотреть туда, куда указывал палец Дайсона. После некоторых стараний ему все же удалось различить на красном фоне слабый знак более насыщенного цвета.

– Что это? – спросил он. – Я не могу ничего понять.

– Взгляните с более близкого расстояния, – сказал Дайсон. – Неужели вы не видите здесь попытку изобразить человеческий глаз?

– О, сейчас я, кажется, вижу. У меня не очень острое зрение. Да, вне сомнений здесь угадывается глаз, как вы и говорите. Я бы счел это за повторение урока рисования каким-то школьником.

– Допустим, и все же это весьма странный глаз. Улавливаете ли вы особенность формы? Ведь глаз миндалевидный, почти как у китайца.

Дайсон задумчиво посмотрел на работу неискушенного в рисовании художника и продолжил изучение стены, присев для большей тщательности расследования на колени.

– Хотелось бы мне знать, – наконец сказал он, – как ребенок в этой глухомани мог узнать о монголоидном разрезе глаз. Вы понимаете, что дети имеют очень четкое представление о предмете: они рисуют круг, или нечто близкое к тому, и ставят в центр точку. Не думаю, что каждый ребенок воображает себе глаз именно таким, это, скорее, конвенция инфантильного искусства, но этот миндалевидный глаз озадачивает меня в высшей степени. Возможно, он мог быть скопирован с позолоченного китайца на чайной банке. Однако это весьма неправдоподобно.

– Но почему вы так уверены, что рисунок сделан ребенком?

– Почему?! Взгляните на высоту. Эти старые кирпичи ниже двух дюймов; от земли до рисунка их тут не больше двадцати рядов, что дает три с половиной фута. А теперь представьте себе, что вы собрались нарисовать что-нибудь на стене. Определенно, карандаш, будь у вас таковой, касался бы стены где-то на уровне ваших глаз, то есть, на высоте большей, чем пять футов. Следовательно, незатейливая дедукция приводит к заключению, что этот глаз на стене был нарисован ребенком в возрасте около десяти лет.

– Да, я признаться об этом не подумал. Конечно же, это, должно быть, сделал один из ребятишек.

– Полагаю, так, и все же, как я уже говорил, есть некоторое отклонение, причем явно не детского характера, в этих двух линиях, да и в самом зрачке тоже, видите, он почти овальный. По-моему, у этой картинки до странности древний вид, и нельзя сказать, что манера рисовать привлекательна. Не могу не предположить, что если бы мы увидели лицо целиком, приятным оно бы не показалось. Однако, все это, в конце концов, чепуха, и мы ничего не добьемся своими исследованиями. Непонятно только почему кремневая серия столь внезапно сошла со сцены.

Приятели неторопливо шагали по направлению к дому, и стоило им выйти на террасу, как в серой пелене неба появился разрыв, и брызнувший оттуда солнечный свет окрасил угрюмый холм, возвышавшийся перед ними.

Весь день Дайсон методично бродил по окрестным полям и лесам. Он окончательно запутался в этих, казалось, тривиальных обстоятельствах, которые ему предстояло выстроить в стройный причинный ряд, чтобы разгадать загадку, и сейчас он снова и снова вынимал из кармана наконечник и, вращая его в разные стороны, исследовал кремень с большим тщанием. Что-то было в этом камне такое, что делало его несхожим со всеми теми образчиками, которые Дайсону довелось видеть в музеях и частных коллекциях: и форма наконечника, и прообраз орнамента – пунктирная линия точек, идущая вдоль края. Кто, подумал Дайсон, мог обладать такими штуками в столь захолустном месте, и кто, обладая ими, додумался уложить их в бессмысленные фигуры под оградой сада Вогана. Чудовищная нелепость произошедшего оскорбляла его здравый смысл, Дайсон изобретал теорию за теорией, но лишь затем, чтобы тотчас отвергнуть, – в конце концов, он почувствовал сильное искушение все бросить и поспешить на ближайший поезд, чтобы уехать обратно в город. Он уже осмотрел серебряную чашу, которой владел Воган, и даже успел тщательно изучить эту жемчужину коллекции, и то, что он увидел, вкупе с беседой между ним и дворецким убедило его в бесплодности версии похищения ларца с сокровищем. Да, сундук, в котором хранилась чаша, тяжелая штуковина из красного дерева, датированная началом века, имел несомненное сходство с пирамидой, и Дайсон поначалу чуть было не с охотой напялил на себя глупую личину детектива, но небольшое раздумье склонило его к мнению о несостоятельности гипотезы кражи со взломом, и тогда он отбросил ее ради чего-нибудь более правдоподобного. Он спросил у Вогана, водятся ли поблизости цыгане, и услышал, что романеев здесь не видно уже много лет. Это еще раз перетряхнуло его предположения, так как он прекрасно знал цыганскую привычку оставлять странные иероглифы по ходу своих скитаний и уже успел обрадоваться своей догадке, но ответ Вогана развеял надежды и на эту гипотезу. Откинувшись в кресле, Дайсон, испытывая отвращение от очередного провала, смотрел на копошащегося у старомодного камина хозяина дома.

– Странно, – нарушил молчание Воган, – цыгане никогда не беспокоили нас. Но сейчас, как бывало раньше, крестьяне находят следы костров в одном из самых диких мест среди гор, и никому не известно, кто эти поджигатели.

– Вероятно, они похожи на цыган?

– Нет, только не в тех местах. Медники, цыгане и просто бродяга держатся поближе к дорогам и стараются не уходить далеко от жилья.

– Замечательно, но я ничего не понимаю. Я видел детей сегодня днем. Как вы и рассказывали, они прошли мимо, не останавливаясь. Так что в любом случае глаз на стене больше не будет.

– Нет, но я все-таки подстерегу их у ворот в ближайшие дни и в конце концов узнаю, кто же этот художник.

На следующее утро, когда Воган прогуливался по своему обычному маршруту от газона до заднего фасада дома, у ворот он обнаружил Дайсона, поджидающего его с величайшим нетерпением, тот был так возбужден, что жестикулировал ему с какой-то отчаянной решимостью.

– Что там? – спросил Воган. – Опять кремни?

– Нет, но посмотрите, посмотрите на стену. Туда, неужели не видите?

– Еще один глаз! – воскликнул Воган.

– Точно. Нарисованный, как вы можете заметить, на небольшом расстоянии от первого, почти на том же самом уровне, разве только чуть пониже.

– Кто, черт возьми, малюет эти рисунки? Дети это сделать не могли, прошлым вечером глаза здесь не было, а сегодня они еще не проходили. Что бы это значило?

– Думаю, за всем этим лежат козни самого дьявола! – сказал Дайсон. – И, конечно, невозможно противиться заключению, что эти инфернальные миндалевидные глаза нацарапаны тем же, кто выкладывал фигуры из кремневых наконечников, а уж отсюда можно сделать такие выводы, о которых лучше помалкивать. Да, что касается моей особы, то я беру свое воображение под строгий контроль, иначе все это сведет меня с ума.

– Воган, – продолжил он, как только они отвернулись от стены, – неужели вас не поразил один момент, весьма занимательный момент общности между фигурами из кремня и глазами на стене?

– И какой же? – спросил Воган. Его лицо накрыла тень ужаса, сковавшая естественные черты.

– А такой. Мы знаем, что знаки войска, чаши, пирамиды и полумесяца по всей видимости выполнены ночью. Предположительно наблюдаться они должны были ночью. Ну а теперь те же резоны приложим к глазам на стене.

– Я что-то не совсем понимаю сущность ваших предположений.

– О, да все же ясно. Ночи, с тех пор как я здесь, темные и облачные. Более того, эти нависающие деревья погружают стену в тень даже ясным вечером.

– Ну?

– И вот что меня поразило. Какой же остротой зрения они, кем бы они ни являлись, должны обладать, чтобы выложить в сложную фигуру небольшие камешки, затем нарисовать глаза, и не допустить при этом ни единого промаха, и все это в кромешной темноте!

– Я читал о людях, брошенных в темницу на долгие годы, которые были способны вполне сносно видеть в темноте, – возразил Воган.

– Да, – сказал Дайсон. – Вы читали об аббате в «Графе Монте-Кристо». Но это уж слишком необычный персонаж для сравнения.

Поиски чаши

– Вы знаете того старика, что раскланялся с вами? – спросил Дайсон, как только они свернули с тропинки к дому.

– Да, это Трэвор, хотя он далеко не старик. Но выглядит он, вы правы, старым, бедным и разбитым.

– И кто таков этот Трэвор?

– Неужели не помните? Я рассказывал вам одну историю в тот день, когда приехал в Лондон, о девочке по имени Анни Трэвор, которая бесследно исчезла около пяти недель назад. Так вот, этот старик – ее отец.

– Да-да, кажется, вспоминаю. По правде говоря, эта история полностью вылетела у меня из головы. И что, до сих пор о девочке ничего не слышно?

– Ничегошеньки. Полиция бессильна.

– Боюсь, я не уделил должного внимания деталям вашего рассказа. Так какой же дорогой шла девочка?

– Ее путь пролегал прямо через эти дикие холмы, что начинаются сразу за домом, до этой дороги отсюда примерно две мили.

– Это не рядом с той деревушкой, которую мы вчера видели?

– Вы подразумеваете Кросицелью, откуда пришли дети? Нет, нет, то место находится дальше к северу.

– Н-да, туда я еще не ходил.

Они вошли в дом, и Дайсон заперся в своей комнате, чтобы погрузиться в прихотливый мир собственных мыслей, но то уже были не чистые фантазии – тень растущего подозрения обитала в них, смутная, пока еще иллюзорная, без определенных форм, и тем не менее – неотвязная. Он сидел у открытого окна и смотрел в долину, и видел, словно на картине, извилистый путь ручья, серый мост и огромные горы, вздымающиеся вдали, – все замерло: без дыхания ветра в таинственном поклоне застыли леса, вечернее солнце безмятежно пылало на папоротниках, а далеко внизу набирал силу слабый еще молочно-белый туман и начинал клубиться над водой. День незаметно темнел, огромный вал гор уже смутно вырисовывался вдали, краски леса потускнели, и захватившая Дайсона фантазия уже не казалась абсолютно невозможной. Остаток вечера он провел в грезах, едва ли слушая то, что говорил Воган, потом взял в холле свечу, подошел к приятелю и после некоторой паузы пожелал ему спокойной ночи.

– Я хочу хорошенько выспаться, – сказал он, – у меня есть небольшая работа на завтра.

– Вы имеете в виду свои писания?

– Нет, я собираюсь найти чашу.

– Чашу?! Если вы говорите о моей чаше для пунша, то она в полной безопасности и находится в сундуке.

– Меня не интересуют чаша для пунша. Могу поручиться за то, что вашей чаше ничто не угрожаю и не угрожает. Нет, я не стану досаждать вам предположениями. В любом случае вскоре у нас будет нечто куда более прочное, чем просто догадки. Спокойной ночи, Воган.

На следующее утро Дайсон вышел в путь сразу после завтрака. Он выбрал ту же дорожку у садовой ограды и, минуя ворота, заметил, что с кирпичей на него глядят уже восемь жутких миндалевидных глаз.

– Еще шесть дней, – сказал он сам себе, но стоило ему подумать о том, что побудило его отправиться в путь, как он сразу съежился и почувствовал внутреннее неприятие того, что сам же придумал накануне, – столь невероятны, несмотря на его твердую убежденность, были эти догадки.

Дайсон продрался сквозь густую тень леса, вышел на голый скользкий травянистый склон и стал карабкаться выше и выше, держа направление на север согласно ориентирам, полученным от Вогана. Он ушел недалеко, но ему вдруг почудилось, что он навсегда оторвался от мира людей, лишился привычного окружения; теперь он видел только правый край сада, да робкий дымок, поднимавшийся, подобно колонне, от той самой деревеньки, из которой по дорожке Вогана ходили в школу шестеро детей, – и это был единственный признак жизни, так как густые леса затенили, почти поглотили старый дом приятеля. Добравшись до вершины холма, Дайсон впервые почувствовал нетронутую дикость этих мест; вокруг ничего – только серое низкое небо, такие же сероватые холмы, огромное плоскогорье, казалось, уходящее в бесконечность, да слабое мерцание голубых вершин дальних гор на севере. Наконец он вышел на дорожку, едва различимую на голом хребте, и, вспомнив описание, данное ему Воганом, решил, что это и есть та самая тропка, на которой потерялась Анни Трэвор. Он проследовал дальше по предполагаемому маршруту девочки, скользнул взглядом по большим глыбам известняка, словно выросшим из дерна, угрюмым и даже отвратительным, как если бы они были частями языческих идолов с берегов южных морей, и неожиданно остановился в сильном изумлении, хотя увидел как раз то, что искал. Дайсон стоял на вершине отлого спускавшегося холма и смотрел вниз, на круглую арену в центре чего-то, напоминающего древний римский цирк в обрамлении неуклюжих глыб известняка, похожих на останки разрушенных стен. Внимательно осмотрев это странное место, он запомнил расположение камней, после чего повернулся и зашагал в направлении дома Вогана.

– Любопытно, – ворчал он себе под нос, – более чем любопытно. Чаша найдена, но где же пирамида?

– Дорогой мой Воган, – сказал он, вернувшись домой, – смею вас уведомить в том, что я нашел чашу, но к настоящему моменту это и все мои новости. Впереди нас ждут шесть дней абсолютного бездействия.