Текст книги "Львиная грива"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Артур Конан Дойль
Львиная грива

Советской молодежи хорошо знакомо имя английского писателя Артура Конан-Дойля (1859–1930). Он был неплохим поэтом, довольно известным драматургом, прекрасным публицистом, изобретательным фантастом, но тем не менее с его именем мы всегда связываем иное.

В детстве мы с волнением следили за приключениями «короля сыщиков» Шерлока Холмса, замирали, узнавая о грозившей ему опасности, и радовались удачной развязке тайны. Став постарше, мы начинали видеть за историями раскрытия преступлений жизнь буржуазной Англии на рубеже нынешнего века, картину разложении общества, в котором царят деньги, подлость, ложь. Может быть, даже против желания автора его герой срывал маску с буржуазной добропорядочности, ханжеской морали, обнажая язвы капиталистического общества, подчеркивая закономерность и типичность преступности. Будучи буржуазным писателем, Конан-Дойль не осуждал, он лишь констатировал, и поэтому не следует искать в его рассказах методов лечения этих язв. Однако захватывающая интрига, отличный образный язык многих рассказов о Шердоке Холмсе обусловили долгую жизнь книгам Конан-Дойля.

Большинство рассказов о Шерлоке Холмсе известны нашим читателям, но есть еще и истории, до сих пор не переведенные на русский язык. Одним из таких рассказов является «Львиная грива», с которым мы предлагаем познакомиться читателям «Смены».

Мой дом стоит на южном склоне одного из меловых холмов в Южной Англии, и оттуда открывается великолепный вид на Канал. В этом месте берег состоит из скал, с которых можно спуститься лишь по длинной, извилистой тропинке, крутой и скользкой. У подножия почти на 100 ярдов в длину раскинулось каменистое, покрытое галькой пространство, которое даже во время прилива не скрывалось под водой. Многочисленные излучины и впадины служили прекрасными бассейнами для плавания и во время прилива наполнялись свежей водой. Этот великолепный пляж тянулся в обе стороны на протяжении нескольких миль, и лишь в одном месте его прерывала небольшая бухта с расположившимся в ней небольшим городком Фулвортом.

Мой домик стоял в уединенном месте. Я, старушка экономка и пчелы безраздельно царили в этих владениях. На расстоянии полумили от нас, в большом поместье Гэйблс, находилась известная школа Гарольда Стэкхэрста, в которой несколько десятков молодых людей под руководством педагогов проходили подготовку и различным специальностям. Сам Стэкхэрст, всесторонне развитый ученый, в дни молодости был известным гребцом в университетской команде. С первого же дня своего прибытия на побережье я подружился с ним, и он был единственным человеком, с которым меня связывали взаимоотношения, дававшие право посещать друг друга по вечерам без предварительного предупреждения.

Cтранно то, что самое непонятное и необычное в моей долгой карьере криминалиста дело произошло лишь тогда, когда я уже оставил это занятие. И случилось это чуть ли не у самых дверей моего дома.

Я жил в маленьком коттедже в Сэссэксе и наслаждался спокойной жизнью на лоне природы, о чем так часто мечтал в течение многих лет, проведенных мною в неприветливой атмосфере Лондона. Ватсон почти исчез из поля моего зрения. Я виделся с ним лишь изредка, во время случайных уик-эндов. Поэтому я должен стать собственным хроникером. О, будь он со мной, какой рассказ он сумел бы написать об этой удивительной истории и о том триумфе, который я одержал, несмотря на все трудности. И все же о происшедшем мне придется рассказать самому и в простых словах описать каждый шаг на том тяжелом пути, по которому я шел к развязке тайны «Львиной гривы».

В конце июля 1907 года на побережье разыгрался сильный шторм; ветер, дувший с Канала, так высоко вздыбливал волны, что они докатывались до подножия скал, а отходя, оставляли многочисленные лагуны. В то утро, с которого я начинаю свой рассказ, ветер уже успокоился и природа казалась свежей и вымытой. Работать в такую великолепную погоду не хотелось, и поэтому, желая подышать свежим воздухом, я еще до завтрака решил отправиться на прогулку. Идя вдоль скал по тропинке. которая вела и крутому спуску на пляж, я вдруг услышал, что кто-то меня зовет. Это оказался Гарольд Стэкхэрст, который весело приветствовал меня, помахивая рукой:

– Какое утро, мистер Холмс! Я хотел зайти за вами.

– Вижу, что вы собираетесь поплавать!

– Вы, как всегда, необычайно проницательны, – рассмеялся Стэкхэрст, ударив рукой по оттопыренному карману. – Да, Макферсон уже спозаранку отправился на пляж, и я думаю, что еще его застану.

Магистр естественных наук Фитцрой Макферсон был интересным, хорошо сложенным молодым человеком. Но болезнь сердца на почве ревматизма отравляла все его существование. И все же, будучи прирожденным спортсменом, он всегда шел впереди всех по тем видам спорта, которые не требовали большого физического напряжения. Он плавал в море зимой и летом, а так как и я являюсь неплохим пловцом, то мы часто купались вместе.

И вдруг мы увидели Макферсона. Его голова показалась над краем скалы в том месте, где кончалась тропинка. Потом он сам представ перед нами во весь рост, и мы заметили, что он шатается, как пьяный. Внезапно он вскинул руки вверх и со страшным воплем плашмя рухнул на землю. Мы со Стэкхэрстом подбежали к нему (разделявшее нас расстояние было не менее 50 ярдов) и перевернули его на спину. Не было сомнения: он был в агонии. Об этом говорили неподвижные, ввалившиеся глаза и мертвенно-бледные щеки. На секунду искра жизни оживила его лицо, и он попытался произнести два или три слова, как бы желая нас о чем-то предостеречь. Он пробормотал несколько нечленораздельных звуков, и мне показалось, что последние слова, которые сорвались с его губ, были: «Львиная грива…» Это была совершенная бессмыслица, но именно так я понял его. Затем Макферсон приподнялся, протянул руки вперед и повалился на бок. Он был мертв.

Эта ужасная сцена совершенно парализовала моего приятеля, но, само собою разумеется, я напряг все свое внимание. Было совершенно ясно, что мы являемся свидетелями из ряда вон выходящего случая. На Макферсоне был накинут непромокаемый плащ, брюки и незашнурованные полотняные туфли. Когда он упал, плащ соскользнул и обнажил его спину, В ужасе мы смотрели на нее. Вся она была покрыта темно-красными рубцами, как бы исхлестанная плеткой из тонкой проволоки. Орудие, примененное для этой ужасной пытки, было, видимо, очень гибким, потому что воспаленные полосы охватывали даже плечи и ребра. Из губы, прикушенной в приступе боли, стенала на подбородок струйка крови. Искаженное лицо говорило о том, что страдания молодого человека были ужасны.

Когда я, преклонив колени, склонился над трупом, а Стэкхэрст стоял рядом, на нас вдруг упала тень, и мы увидели подходившего Яна Мэрдока, преподавателя математики в школе Стэкхэрста. Это был высокий, худой, темноволосый человек, нелюдимый, молчаливый и ни с нем не друживший. Казалось, что он постоянно пребывает в далеком, отвлеченном мире цифр и формул и ничто не связывает его с обыденной жизнью. Студенты считали его чудаком и сделали бы его своим козлом отпущения, если бы в его жилах не текла иная кровь, о чем свидетельствовали не только его черные, как уголь, глаза и смуглое лицо, но также и вспышки гнева, очень похожие на приступы бешенства. Однажды, рассердившись на маленькую собачку Макферсона, он схватил несчастное животное и с силой кинул в застекленное окно; Стэкхэрст, несомненно, уволил бы его, если бы Мэрдок не был отличным педагогом. Таким был тот странный человек, который приблизился к нам. Казалось, он был до глубины души потрясен зрелищем, открывшимся ему, хотя, судя по случаю с собакой, между ним и покойником большой симпатии не существовало.

– Бедняга, бедняга! Что я могу сделать? Чем я могу помочь?

– Вы были вместе с ним? Не можете ли вы сказать нам. что именно произошло?

– Нет-нет! Я сегодня утром опоздал. Я вообще не был на пляже. Я пришел прямо из Гэйблса. Чем я могу помочь?

– Идите быстрее на пост в Фулворт. Немедленно сообщите о происшедшем.

Не сказав ни слова, он помчался со всех ног; я принялся за расследование, а Стэкхэрст, потрясенный, остался возле тела.

Прежде всего я проверил, кто находился на пляже. С вершины холма можно было охватить взглядом все расстилавшееся передо мною пространство. Пляж был совершенно пуст, и лишь далеко-далеко виднелись два или три темных силуэта, направлявшиеся в деревню Фулворт. Отметив это, я медленно сошел вниз по дорожке. Грунт был глинистый или мергельный с примесью мела, и повсюду виднелись отпечатки одних и тех же следов, которые вели вверх и вниз по тропинке. Никто, кроме Фитцроя, сегодня утром здесь не проходил. В одном месте я заметил отпечатки ладони, пальцы которой были обращены по направлению и вершине холма. Это могло означать лишь то, что, карабкаясь вверх, бедняга Макферсон упал. Несколько круглых углублении говорило о том, что он несколько раз падал на колени. У подножия тропинки после отлива образовалась лагуна. Здесь Макферсон, видимо, раздевался, потому что на камне лежало его полотенце. Оно было совершенно сухим, из чего можно было сделать вывод, что несчастный молодой человек вовсе не входил в воду. Внимательно осматривая каменистый пляж возле лагуны, я нескольио раз наткнулся на островки песка, на которых виднелись следы его полотняных туфель и босых ног. Это свидетельствовало о том, что Макферсон уже готовился войти в воду, но, судя по полотенцу, он этого не сделал.

Это происшествие можно было отнести к категории самых странных, с которыми мне когда-либо пришлось столкнуться. Макферсон находился на пляже не более 15 минут; относительно этого у меня не было никаких сомнений, потому что Стэкхэрст вышел из Гэйблса почти сразу после ухода Макферсона. Как указывали отпечатки босых ног, молодой человек собрался выкупаться и даже разделся. Затем он почему-то вновь набросил на себя одежду и, не застегнув ее и не зашнуровав туфель, повернул обратно. А случилось это потому, что он был избит самым ужасным, самым диким и бесчеловечным образом, изуродован так, что от боли изгрыз себе губы и у него хватило сил лишь на то, чтобы ползком выбраться с пляжа. Кто же совершил это преступление? В скалах было много пещер и гротов, но только что поднявшееся солнце освещало их достаточно ярко, следовательно, укрыться в них никто бы не смог. Правда, в отдалении я видел фигуры людей, но они находились на таком расстоянии от места преступления, что на них не могло пасть подозрение. Кроме того, от Макферсона их отделяли разбивавшиеся о скалы волны лагуны, в которой он собирался выкупаться. По морю на небольшом расстоянии от берега плыло несколько рыбачьих лодок. Не мешало бы, конечно, послушать, что скажут рыбаки. Как видно, существовало несколько путей, по которым можно было бы направить следствие, но ни один из них не вел к ясной цели.

Когда наконец я вернулся к телу, возле него уже собралась кучка зевак. Стэкхэрст был там, а Ян Мэрдок только что прибыл вместе с Андерсоном, деревенским констеблем, крупным, медлительным и солидным человеком с рыжими усами, из тех жителей Сэссэкса, у которых под сонной, спокойной внешностью кроется много здравого рассудка. Он внимательно все выслушал, записал наши показания и, отведя меня в сторону, сказал:

– Если я не ошибаюсь, мистер Холмс, этот случай может способствовать моему выдвижению. Поэтому я хотел бы просить вас, чтобы вы посоветовали, как мне следует сейчас поступить.

Я рекомендовал ему прежде всего послать за своим непосредственным начальником и врачом, затем нужно было запретить что-либо трогать, пока еще свежи следы, и снять их отпечатки до прибытия властей. Сам я обыскал карманы покойника. В них оказались носовой платок, большой нож и бумажник. Из него торчал кусочек бумаги. Я развернул его и подал констеблю. В записке неразборчивым женским почерком было написано: «Можешь быть уверен – я туда приду. Моди». Это было похоже на сердечные дела и на какое-то свидание, хотя его место и время указаны не были. Полицейский вложил письмо обратно в бумажник и вместе с остальными вещами положил в карман плаща покойника. А так как ничего больше я не мог сделать, то решил пойти домой позавтракать, предварительно распорядившись, чтобы как можно тщательнее были обследованы прибрежные скалы.

Через час или два ко мне пришел Стэкхэрст и сказал, что тело было отвезено в Гэйбле и что именно там будет вестись следствие. Как и следовало ожидать, в маленьких пещерах под скалами ничего обнаружено не было. Но зато, просмотрев находившиеся в письменном столе Макферсона бумаги, Стэкхэрст нашел среди них интимную переписку с некой мисс Мод Беллами из Фулворта. Следовательно, автор записки был установлен.

– Полиция забрала эти письма, – пояснил Стэихэрст, – поэтому я не мог их принести. Нет никакого сомнения, что это был серьезный роман. Если не принимать во внимание того, что эта девушка назначила ему свидание, у меня, пожалуй, нет причин связывать ее имя с этим ужасным событием.

– Да, едва ли они должны были встретиться у лагуны, в которой вы все обычно купаетесь, – заметил я.

– Лишь случайно, – сказал он, – вместе с Макферсоном не отправились купаться несколько студентов.

– Случайно ли?

Стэкхэрст задумчиво нахмурил брови.

– Они были задержаны Яном Мэрдоком, – сказал он, – который настаивал на том, чтобы до завтрака прочитать студентам лекцию по алгебре. Бедный парень, все это чрезвычайно угнетающе на него подействовало.

– Но, насколько я понимаю, они отнюдь не были друзьями.

– Одно время – нет. Но вот уже около года Мэрдок был так дружен с Макферсоном, как еще ни с кем до сих пор. Ведь по своей натуре он не очень-то симпатичен.

– И мне так показалось. Припоминаю, что вы рассказывали мне как-то о ссоре, происшедшей между ними из-за дурного обращения Мэрдоиа с собакой Макферсона.

– Ну, это старая история.

– Но, может быть, осталась жажда мести?

– Нет, нет, я уверен, что они были настоящими друзьями.

– Хорошо, в таком случае нам не мешало бы выяснить вопрос с девушкой. Вы знаете ее?

– Ее знают все. Она здешняя красавица, притом настоящая красавица, которая повсюду обратила бы на себя внимание. Я знал, что она нравилась Макферсону, но даже не предполагал, что дела у них зашли так далеко.

– Но кто она?

– Дочь старика Тома Беллами – владельца всех лодок и купальных кабин в Фулворте. Беллами начал свою карьеру простым рыбаком, а теперь он довольно состоятельный человек и ведет дело вместе со своим сыном Уилльямом.

– Может быть, нам следовало бы пойти в Фулворт, чтобы познакомиться с ними?

– Под каким предлогом?

– О, найти его будет нетрудно.

– Так и сделаем. В конце концов ведь этот бедняга не сам же так ужасно себя поранил. Если эти рубцы действительно были нанесены плеткой, то кто-то должен же был держать ее рукоятку. Но несомненно одно: что в этом пустынном месте у Макферсона был довольно ограниченный круг знакомств. Давайте же внимательно его исследуем, и это поможет нам понять мотивы преступления и, в свою очередь, приведет к преступнику.

Прогулка по холмам, благоухавшим цветущим тимьяном, была бы действительно восхитительной, если бы наши мысли не были всецело заняты трагедией, свидетелями которой мы оказались. Городок Фулворт лежал в ложбине, которая дугой опоясывала залив. На склонах холмов, позади старой рыбачьей деревушки, стояло несколько новых домов. Мы со Стэкхэрстом направились к одному из них.

– Беллами назвал его «Гаванью». Вот этот дом с угловой башенкой и шиферной крышей. Неплохо для человека, который начал с малого, но… Боже мой, взгляните!

Садовая калитка «Гавани» распахнулась, и из нее вышел мужчина. С первого же взгляда можно было узнать этого высокого, угловатого и нескладного человека. Это был математик Ян Мэрдок. Минуту спустя мы очутились с ним лицом к лицу.

– Алло! – воскликнул Стэкхэрст.

Мэрдок кивнул головой, искоса взглянул на нас своими странными темными глазами и прошел бы мимо, если бы шеф не остановил его.

– Что вы здесь делаете? – спросил он.

Лицо Мэрдока покраснело от гнева.

– Под вашей крышей, сэр, я ваш подчиненный. Но я не уверен, что мне нужно давать вам отчет о своих личных делах.

Если бы после всего пережитого нервы Стэкхэрста не были взвинчены до предела, то он, конечно, сумел бы сдержать себя. Но он уже перестал владеть собой.

– При создавшихся обстоятельствах ваш ответ граничит с дерзостью, мистер Мэрдок.

– К вашему вопросу может подойти тот же заголовок.

– Я уже не раз бывал слишком снисходителен к вашим выходкам, но с меня хватит! Прошу покорно поискать себе другую работу, и притом как можно скорее!

– Я так и хотел поступить. Сегодня я потерял единственного человека, который делал Гэйблс местом, сносным для жилья.

Он крупными шагами отошел от нас, а Стэкхэрст стоял и смотрел ему вслед преисполненным гнева взглядом.

– Это совершенно невозможный, невыносимый человек! – воскликнул он.

У меня возникло глубокое убеждение, что Ян Мэрдок решил воспользоваться первым попавшимся предлогом, чтобы сбежать с места преступления. Подозрение это, вначале туманное и неясное, теперь приняло совершенно определенные формы. Может быть, посещение Беллами бросит дополнительный свет на всю эту историю? Наконец Стэкхэрст успокоился, и мы двинулись по направлению к дому.

Мистер Беллами оказался мужчиной средних лет, с огненно-рыжей бородой. Он был, видимо, в очень дурном настроении, потому что его лицо было так же красно, как и волосы.

– Я не желаю вдаваться в подробности. Мой сын… – он указал на сидевшего в углу гостиной дюжего парня с тупым, отталкивающим лицом, – разделяет мое мнение о том, что ухаживание Макферсона за Мод было оскорбительным. Да, сэр, слово «брак» и не упоминалось, но они все-таки переписывались и встречались, а мы с сыном не могли этого одобрить. У Мод нет матери, и мы являемся ее единственными защитниками. Мы решили…

Появление самой мисс Беллами прервало эту речь. Нельзя было не согласиться с тем, что ее присутствие действительно украсило бы любое общество. Кто бы мог предположить, что от такого корня и в такой атмосфере может вырасти столь удивительный цветок? Женщины редко производили на меня впечатление, так как мой разум всегда контролировал движения сердца, но, глядя на ее прелестное, тонко очерченное лицо, нежный оттенок которого как бы воплотил в себе всю свежесть ее родных мест, я понял, что ни один молодой человек не сможет равнодушно пройти мимо нее. Такой была девушка, которая распахнула дверь в комнату и теперь стояла перед Гарольдом Стэкхэрстом, напряженно всматриваясь в него широко раскрытыми глазами.

– Я уже знаю о том, что Фитцрой умер, – сказала она. – Не бойтесь рассказать мне подробности.

– Это известие принес другой джентльмен из вашей школы, – пояснил отец.

– Я не вижу причин вмешивать мою сестру во всю эту историю, – проворчал молодой человек.

Девушка бросила на него острый, сердитый взгляд.

– Это мое дело, Уилльям. Позволь мне самой решить этот вопрос. Судя по всему, было совершено преступление. Если я помогу обнаружить убийцу, это будет самая незначительная вещь, которую я смогу сделать для покойного.

Мод выслушала краткий рассказ Стэкхэрста с той спокойной сосредоточенностью, которая доказала мне, что она обладала не только исключительной красотой, но и сильным характером. Мод Беллами навсегда останется в моей памяти как самая замечательная и самая совершенная женщина. Она, видимо, знала меня в лицо, потому что, как только рассказ был окончен, сказала:

– Отдайте преступников в руки правосудия, мистер Холмс. Вы можете быть уверены, что я помогу вам независимо от того, кто бы ни совершил это убийство.

Мне показалось, что при этих словах она вызывающе взглянула на отца и брата.

– Благодарю вас, мисс, – произнес я. – В подобного рода обстоятельствах я очень ценю женский инстинкт. Вы сказали «преступники». Не думаете ли вы, что в этом деле замешано не одно лицо?

– Я достаточно хорошо знала мистера Макферсона и могу утверждать, что он был сильным и смелым, так что один человек не смог бы его так искалечить.

– Я хотел бы поговорить с вами наедине.

– Я сказал тебе, Мод, чтобы ты не вмешивалась в это дело! – зло прикрикнул на нее отец.

Она беспомощно взглянула на меня.

– Что же мне делать?

– Все равно все факты скоро станут известны, и нет ничего особенного, если мы поговорим о них здесь, – ответил я. – Правду сказать, я предпочел бы поговорить с вами с глазу на глаз, но поскольку ваш отец противится этому, то пусть и он примет участие в нашем разговоре. – И я рассказал о записке, которая была найдена в кармане покойника. – Не могли бы вы объяснить мне происхождение этой записки?

– Мне нечего скрывать, – сказала она. – Мы были обручены и должны были пожениться, но держали это в секрете лишь потому, что дядя Фитцроя – старый, находящийся на пороге смерти человек, – лишил бы его наследства, если бы мы поступили вопреки его воле. Это была единственная причина.

– Ты могла бы сказать нам об этом, – проворчал мистер Беллами.

– Если бы ты относился к нему с большей доброжелательностью, я бы сказала тебе об этом, отец.

– Я не желаю, чтобы моя дочь общалась с людьми из другой среды.

– Лишь твое предубеждение против него не позволяло нам рассказать обо всем. А что касается нашего свидания… – девушка порылась в складках платья и вытащила смятую записку, – я назначила его в ответ на это.

«Любимая, – прочел я, – во вторник на пляже, на обычном месте, сразу после заката солнца. Лишь в это время я смогу вырваться. Ф. М.».

– Сегодня вторник, вечером я должна была с ним встретиться.

Я взглянул на обратную сторону записки.

– Письмо не было прислано по почте. Каким путем вы его получили?

– Я предпочла бы не отвечать на этот вопрос. Уверяю вас, что это не имеет ничего общего с делом, которое вы расследуете. Но я охотно отвечу на все ваши остальные вопросы.

Она сдержала обещание, но не сказала больше ничего, что могло бы нам помочь. У Мод не было оснований предполагать, что у ее жениха имелся тайный враг, но она призналась в том, что у нее было несколько верных поклонников.

– Позвольте спросить, не был ли мистер Ян Мэрдок одним из них?

Она покраснела и казалась смущенной.

– Было время, когда я так думала. Но его отношение ко мне изменилось, как только он узнал о чувствах, связывавших меня с Фитцроем.

Тень, лежавшая на этом странном человеке, приняла в моих глазах еще более определенные формы. Необходимо проверить его прошлое, нужно незаметно обыскать его квартиру. Стэкхэрст охотно мне поможет, потому что у него тоже возникли подозрения.

После визита в «Гавань» мы возвращались домой, преисполненные надежды, что одни конец нити из этого запутанного клубка мы уже держим в своих руках.

Прошла неделя. Следствие не бросило никакого света на дело и поэтому было отложено до получения дополнительных улик. Стэкхэрст осторожно навел справки о своем подчиненном; кроме того, его квартира была обыскана, но все безрезультатно.

Я же вновь провел следствие с самого начала, не жалея своих ни физических, ни умственных сил.

В хронике моих приключений читатель не найдет другого дела, в котором я чувствовал бы себя более беспомощным. Даже моя фантазия не могла прийти мне на помощь в разрешении загадки. Тогда-то и произошел случай с собакой.

Моя старая экономка узнала об этом первая из тех источников, из каких люди, подобные ей, узнают о всех событиях в округе.

– Печальная история произошла с собакой мистера Макферсона, – сказала она однажды вечером.

Обычно я не поощряю подобных разговоров, но ее слова привлекли мое внимание.

– Что случилось с собакой Макферсона?

– Она сдохла, сэр. Сдохла от тоски по своему хозяину.

– Кто вам это сказал?

– Ну как же, сэр, все об этом говорят! Она ужасно тосковала и всю неделю ничего не ела. А сегодня два молодых человека из Гэйблс нашли ее мертвой там, на пляже, сэр, на том же месте, где погиб ее хозяин.

«На том же месте». Эти слова запали мне в голову. У меня возникло подсознательное чувство, что этот факт имеет решающее значение. То, что собака сдохла, полностью соответствовало благородной собачьей натуре. Но «на том же месте»! Почему именно этот уединенный пляж возле Гэйблс стал для нее роковым? Возможно ли, что она тоже пала жертвой какой-то ужасной мести? Возможно ли, чтобы… Да, возникшие у меня догадки пока еще были неясными, но кое-что в моей голове уже начинало принимать реальные очертания. Через несколько минут я уже был на пути в Гэйблс и нашел Стэкхэрста в его кабинете. На мою просьбу он послал за Сэдбэри и Блаунтом – двумя студентами, которые нашли собаку.

– Да, она лежала у лагуны, – сказал один из них. – Видимо, на ее долю выпали такие же страдания, какие пришлось испытать ее хозяину.

Я осмотрел бедное животное, лежавшее на коврике в холле. Это был эрдельтерьер. Его тело уже окоченело, а глаза были вытаращены и лапы судорожно поджаты. Весь его внешний вид говорил о страдании.

Выйдя из Гэйблс, я пошел к лагуне. Солнце стояло низко, и тень от большой скалы свинцовой плитой чернела на светившейся матовым блеском воде. Место было пустынное, безо всякого признака жизни, и лишь две чайки с крином кружились над моей головой. При гаснувшем свете дня я с трудом различил на песке, возле того самого камня, на котором когда-то лежало полотенце Макферсона, мелкие следы собачьих лап. Довольно долго простоял я в глубоком раздумье, а тени вокруг меня сгущались все сильнее. Вам, может быть, известно, что значит быть во власти ночного кошмара, когда вы чувствуете, что существует некая очень важная вещь, которую вы ищете и которая, как вы это знаете, находится здесь, рядом, но все же навсегда останется вне предела вашей досягаемости. И вот, стоя в этот вечер на месте, где было совершено преступление, я всецело находился под влиянием такого ощущения. На меня нахлынула волна беспорядочных мыслей. Наконец я повернулся и пошел домой.

Не успел я подняться по тропинке, как вдруг меня озарила одна мысль. Я вспомнил то, что так лихорадочно и безрезультатно искал в своей памяти.

Если только Уотсон не напрасно писал свои воспоминания, то читатели, видимо, знают отом, как велик запас имеющихся у меня сведений, сведений не систематизированных с научной точки зрения, но, тем не менее, необычайно полезных в моей работе. Мой разум похож на книжный шкаф, без толку набитый многочисленными фолиантами, и их так много, что я лишь слабо представляю себе их содержание. Я знал, что там находится нечто, имеющее непосредственную связь с расследуемым делом. Полностью я всего еще не вспомнил, но уже знал, каким путем мне следует это выяснить. Это было невероятно, неправдоподобно, но все же возможно, и я решил досконально это проверить.

В моем маленьком домике имеется мансарда, доверху набитая книгами. Я отправился туда и рылся среди них в течение часа. В конце концов вышел оттуда, держа в руках томик серебристо-шоколадного цвета, и нетерпеливо раскрыл главу, содержание которой оставило лишь неясный след в моей памяти. Да, мое предположение было сверхсмелым и неправдоподобным, но все же возможным, и я решил не успокаиваться до тех пор, пока не буду убежден в его правильности. Лег я поздно, горя нетерпением поскорее заняться тем делом, которое меня ожидало утром.

Но мне помешали самым неприятным образом. Едва я успел выпить чашку утреннего чая и собирался отправиться на пляж, как из полицейского управления в Сэссэксе прибыл инспектор Бардл – спокойный, солидный, медлительный человек. Он озабоченно смотрел на меня своими задумчивыми глазами.

– Мне известен ваш огромный опыт, сэр, – сказал он. – Само собою разумеется, что я говорю с вами совершенно неофициально и все должно остаться между нами. Дело в том, что я не знаю, следует мне его арестовать или нет.

– Вы имеете в виду мистера Яна Мэрдока?

– Да, сэр. Если хорошенько подумать, то больше и подозревать некого. Достоинством этой пустынной местности является то, что поиски сводятся к очень узкому кругу лиц. Если он этого не сделал, то кто же?

– Какие у вас имеются против него улики?

Оказывается, что Бардл шел по тем же следам, что и я: характер Мэрдока и окружавшая его таинственность; его вспышка бешенства в случае с собакой; то, что некогда он поссорился с Макферсоном и, наконец, тот факт, что он потерпел поражение у мисс Бэллами. Бардл, следовательно, обладал теми же данными, которые имелись у меня, если не считать известия о предстоящем отъезде Мэрдока.

– Хорош я буду, если позволю ему убежать в то время, когда против него накопилось столько улик! – Полный, флегматичный человек потерял душевное равновесие.

– Подумайте, – сказал я, – о пробелах в цепи ваших рассуждений. В то утро, когда было совершено преступление, у Мэрдока имеется алиби. До самого последнего момента он находился среди студентов и подошел к нам с противоположной стороны спустя несколько минут после появления Макферсона. Примите также во внимание, что для одного Мэрдока было бы полнейшей невозможностью так поранить мужчину, не менее сильного, чем он. Наконец, остается еще один вопрос: каким оружием были нанесены раны?

– Это была, видимо, плетка или разновидность гибкого хлыста.

– Вы обратили внимание на следы от ее ударов? – спросил я.

– Я видел их. Доктор тоже.

– Я внимательно осмотрел их через лупу. Заметна некоторая особенность.

– Какая, мистер Холмс?

Я подошел к письменному столу и взял увеличенную фотографию.

– Это мой метод в подобного рода случаях, – пояснил я.

– Вы работаете чрезвычайно скрупулезно, мистер Холмс.

– Едва ли я был бы тем, кем являюсь, если бы не поступал именно таким образом. Давайте рассмотрим теперь рубец, который идет вокруг правого плеча. Вы не замечаете ничего особенного?

– Пожалуй, нет.

– Ясно видно, что глубина пореза неодинакова. Вот, например, эти кровяные пятна: одно здесь, другое там. А рана, находящаяся пониже, выглядит точно так же. Что это может означать?..

– Понятия не имею. А вы знаете?

– Может быть, знаю. А может быть, и нет. Вскоре я смогу ответить вам на этот вопрос подробнее. Если мы будем знать, чем были нанесены эти рубцы, то в конце концов найдем и самого преступника.

– Конечно, это нелепая мысль, – сказал полицейский, – но мне кажется, что если к спине прижать докрасна раскаленную сетку, то на скрещении прутьев окажутся те места, которые сильнее всего изранены.

– Великолепное сравнение. Или, например, очень жесткая плетка-девятихвостка с маленькими твердыми узелками.

– Боже мой, мистер Холмс, мне кажется, что вы угадали!

– Но это в равной степени может оказаться чем-то иным, мистер Бардл. Во всяком случае, ваши улики против Мэрдока слишком недостаточны, чтобы на их основании произвести арест. Кроме того, не забудьте о словах «львиная грива» [1]1
  «Mane» – грива (прим. переводчика).


[Закрыть].