Текст книги "Подвиги Шерлока Холмса"
Автор книги: Артур Конан Дойл
Соавторы: Джон Диксон Карр
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
– Очень поучительно, – заметил Холмс. – Насколько я понимаю, из того, что вы говорите, следует, что два человека затеяли ужасную драку и при этом умудрились не прикоснуться к мебели и не разбить ни одной стеклянной витрины, которыми заставлена комната. Затем, избавившись от своего противника, убийца ускакал на лошади в ночь с чемоданом в руке и с головой своей жертвы под мышкой. Воистину замечательная картина.
Лицо Долиша покраснело от злости.
– Очень просто камня на камне не оставить от чужих рассуждений, мистер Шерлок Холмс, – презрительно фыркнул он. – Может быть, вы преподнесете нам свою теорию?
– У меня нет никакой теории. Я ищу доказательства. Кстати, когда здесь в последний раз шел снег?
– Вчера днем.
– Тогда еще есть надежда. Но давайте посмотрим, может ли эта комната дать нам какую-нибудь еще информацию.
Минут десять мы стояли и наблюдали за ним – Грегсон и я – с интересом, Долиш – с выражением плохо скрываемого презрения на обветренном лице: как он медленно ползал по комнате на четвереньках, что-то бормоча себе под нос, словно огромное серовато-коричневое насекомое. Из кармана плаща Холмс вытащил увеличительное стекло, и я заметил, что предметом самого тщательного изучения стал не только пол, но и содержимое каждого столика.
Потом, поднявшись на ноги, он замер, погруженный в свои мысли, и его вытянутая тень лежала поперек тускло-красной гильотины.
– Нет, это все не то, – вдруг сказал он. – Это было преднамеренное убийство.
– Откуда вы знаете?
– Шестерни гильотины недавно смазаны, а жертва была без сознания. Одно-единственное движение освободило бы ему руки.
– Тогда зачем они были связаны?
– Не знаю. Однако нет никакого сомнения, что этого человека принесли сюда без сознания, с уже связанными руками.
– Вот тут вы ошибаетесь, – громко вмешался Долиш. – Веревка совершенно такая же, как шнуры оконных портьер.
Холмс покачал головой.
– Шнуры на оконных портьерах выгорели от солнца, а этот – нет. Можно почти не сомневаться, что это шнур от дверной портьеры, каковой в этой комнате нет. Ну что ж, больше мы, пожалуй, здесь ничего не узнаем.
Два полицейских что-то обсудили между собой, потом Грегсон обернулся к Холмсу.
– Так как уже за полночь, – сказал он, – нам лучше вернуться в гостиницу в деревню, а завтра продолжить наши поиски врозь. Я не могу не согласиться с инспектором Долишем, что, пока мы здесь теоретизируем, преступник спокойно доберется до побережья.
– Я хотел бы прояснить один вопрос, Грегсон. Я официально нанят полицией?
– Но это невозможно, мистер Холмс!
– Хорошо. Тогда я могу себе позволить иметь свое собственное суждение. Но мне нужно еще минут пять побыть во дворе, а затем доктор Уотсон и я присоединимся к вам.
Меня охватило жестоким холодом, когда я двинулся вслед за отблеском лампы Холмса вдоль окруженной сугробами дорожки, которая вела через двор к главному входу.
– Кретины! – воскликнул Холмс, наклоняясь над запорошенной снегом дорожкой. – Посмотрите, Уотсон, целый полк навредил бы меньше! Колеса коляски в трех местах! А вот сапожищи Долиша и пара сапожных гвоздей, по всей вероятности – на сапогах конюха. Вот следы женщины – бежавшей. Конечно, это леди Коуп: она пробежала здесь, когда поднялась суматоха. Да, конечно, это она. А что здесь делал Стивен? Нет ни малейшего сомнения, что это его ботинки с квадратными носами. Вы, разумеется, обратили на них внимание, Уотсон, когда он открыл нам двери? Но позвольте, а это что такое?
Лампа замерла, а затем медленно двинулась дальше.
– Туфли, туфли! – возбужденно воскликнул Холмс. – Идут от главного входа. Смотрите, вот опять! Судя по размеру ноги – высокий человек, и нес он что-то тяжелое. Шаг укорочен, и носки отпечатались яснее, чем пятки. У нагруженного человека центр тяжести всегда смещен вперед. Он возвращается! Ага, так-так! Ну, теперь, я думаю, мы имеем право на заслуженный отдых.
Всю дорогу до деревни мой друг хранил молчание. Но когда мы расставались с инспектором Долишем у дверей гостиницы, Холмс положил ему руку на плечо.
– Человек, совершивший это убийство, высок и худощав. Ему около пятидесяти лет, левая ступня слегка вывернута внутрь, он заядлый курильщик и курит турецкие сигареты через мундштук.
– Капитан Лоудьян! – проворчал Долиш. – Я ничего не знаю ни о каких мундштуках, но во всем остальном ваше описание в точности совпадает. Но кто вам рассказал, как выглядит Лоудьян?
– Я отвечу вам вопросом на вопрос. Коупы – католическая семья?
Местный полицейский выразительно посмотрел на Грегсона и постучал пальцем по лбу.
– Католики?.. Ну, сейчас, когда вы спросили, я вспоминаю, что вроде когда-то давно они были католиками. Но какое отношение…
– Я рекомендую вам обратиться к вашему путеводителю. Спокойной ночи.
На следующее утро, высадив моего друга и меня у ворот замка, двое полицейских отправились на дальнейшие розыски. Холмс проводил их лукавым взглядом.
– Боюсь, что все эти годы я был несправедлив к вам, Уотсон, – заметил он таинственно, когда мы возвращались к дому.
Дверь нам открыл пожилой слуга, и, следуя за ним в парадный зал, мы с грустью отметили, что честный старик все еще глубоко потрясен смертью хозяина.
– Вам здесь нечего делать, – громко и раздраженно сказал он. – Господи! Ну неужели вы никогда не оставите нас в покое?
Я уже отмечал ранее необыкновенный дар Холмса успокаивающе действовать на окружающих, и старик тоже постепенно пришел в себя.
– Я полагаю, что это и есть знаменитый азенкурский витраж? – спросил Холмс, рассматривая небольшой оконный переплет с искусно расписанными стеклами, через которые зимнее солнце разбрасывало по каменному полу сверкающие краски.
– Да, сэр. Таких только два во всей Англии.
– Вы, конечно же, давно служите в этой семье?
– Давно ли служу? Да! Я и моя семья служим уже почти два века. Наш прах лежит на их могильных камнях.
– Думаю, что у этой семьи интересная история.
– Да, сэр, весьма интересная.
– Я слышал, что эта злосчастная гильотина была специально построена для какого-то дальнего предка вашего покойного хозяина?
– Да, для маркиза де Ренна. Построена его собственными людьми. Пройдохами, ненавидевшими его за то, что он соблюдал старинные обычаи.
– В самом деле? А какие обычаи?
– Что-то связанное с женщинами, сэр. Книга в библиотеке не дает точного объяснения.
– «Право первой ночи», надо полагать?
– Не знаем, не ученые. Но что-то вроде этого.
– Так-так. Я хотел бы посмотреть эту библиотеку.
Глаза старика скользнули в сторону двери в конце зала.
– Посмотреть библиотеку, – заворчал он. – Что вы там не видели? Там ничего нет, кроме старых книжек, и ее светлость не любят… Ну, впрочем, ладно.
Он нелюбезно проводил нас в длинную низкую комнату с прекрасным готическим камином напротив двери, до самого потолка уставленную старинными фолиантами. Холмс без видимой цели прошелся по комнате, потом остановился и закурил.
– Ну, Уотсон, я думаю, мы двинемся назад, – сказал он. – Спасибо, Стивен, это красивая комната, хотя мне и странно видеть в ней индийские ковры.
– Индийские?! – раздраженно возразил старый слуга. – Это старинные персидские ковры.
– Да нет! Конечно, индийские!
– А я говорю вам – персидские. На них есть надписи, уж вам-то следовало бы знать. Не видите, что ли, без своего шпионского стекла? Так посмотрите через него. Ну вот, все спички рассыпал, провалиться бы ему!
Когда мы, подобрав рассыпанные спички, поднялись на ноги, я был очень удивлен, что впалые щеки Холмса внезапно вспыхнули от возбуждения.
– Я ошибся, – сказал он. – Это персидские ковры. Пошли, Уотсон, нам уже пора в деревню и на поезд назад в город.
Через несколько минут мы покинули замок. Но, к моему изумлению, выйдя в наружный двор, Холмс быстро направился по дорожке, ведущей к конюшням.
– Вы хотите расспросить об исчезнувшей лошади? – предположил я.
– О лошади? Мой дорогой друг, я нисколько не сомневаюсь, что она надежно спрятана на одной из ближайших ферм, в то время как Грегсон носится по всему графству. А я ищу вот это.
Он вошел в первое пустое стойло и вернулся с охапкой соломы.
– Вы, Уотсон, возьмите еще одну охапку, и для нашей цели этого будет достаточно.
– Для какой цели?
– Самое главное – добраться незамеченными до входной двери, – удовлетворенно усмехнулся он, взваливая на плечи свою ношу.
Пробравшись назад по нашим следам, Холмс приложил палец к губам и, осторожно приоткрыв большую дверь, проскользнул в ближайший чулан, полный плащей и тростей, где и бросил на пол обе охапки.
– Здесь вполне безопасно, – прошептал он, – потому что стены каменные. Ага, вот эти два плаща сослужат нам хорошую службу. Я не сомневаюсь, – добавил он, зажигая спичку и бросая ее в кучу соломы, – что у меня еще не раз будет возможность воспользоваться этой немудреной хитростью.
Когда пламя, пробежав по соломе, добралось до плащей, плотные черные клубы дыма, под треск и шипение горящей резины, поползли из чулана в зал замка Арнсворт.
– Господи, Холмс! – выдохнул я, в то время как по лицу у меня градом катились слезы. – Мы же задохнемся!
– Погодите, – прошептал он, и в этот момент мы услышали топот и возгласы ужаса.
– Пожар!
В этом отчаянном вопле я узнал голос Стивена.
– Пожар! – закричал он опять, и по стуку его шагов было понятно, что он бежит через зал.
– Вперед! – прошептал Холмс и, в одну секунду выскочив из чулана, помчался в сторону библиотеки.
Дверь была открыта только наполовину, и, когда мы вбежали, человек, отчаянно барабанивший руками по огромному камину, даже не обернулся.
– Пожар! Дом в огне! – кричал он. – О, мой бедный хозяин! Милорд! Милорд!
Рука Холмса опустилась ему на плечо.
– Ведро воды в чулан, и все будет в порядке, – спокойно произнес он. – Также неплохо было бы, если бы вы попросили его светлость присоединиться к нам.
Старик бросился на Холмса, глаза его сверкали, а пальцы были скрючены, как когти хищника.
– Фокус! – завопил он. – Я предал его из-за ваших проклятых фокусов!
– Подержите его, Уотсон, – сказал Холмс, держа старика на вытянутых руках. – Вот так, вот так. Вы преданный друг.
– Преданный до смерти, – прошептал слабый голос.
Я невольно обернулся. Край старинного камина отодвинулся, и в открывшемся темном проходе стоял высокий худощавый человек, до такой степени покрытый пылью, что на мгновение мне показалось, что это не человек, а призрак. Ему было около пятидесяти лет, он был сухопар и горбонос, с лихорадочно сверкавшими от ярости темными глазами, выделявшимися на лице цвета серой бумаги.
– Полагаю, вас раздражает эта пыль, лорд Коуп, – произнес Холмс очень мягко. – Пожалуй, вам лучше будет присесть.
Человек шагнул вперед и тяжело повалился в кресло.
– Вы, конечно, полиция, – выдохнул он.
– Нет, я частный сыщик, но действую в интересах правосудия.
Горькая улыбка скривила губы лорда Коупа.
– Слишком поздно.
– Вы больны?
– Я умираю. – Разжав пальцы, он показал маленький пустой флакончик. – Мне осталось жить совсем немного.
– Неужели ничего нельзя сделать, Уотсон?
Я положил пальцы на кисть больного. Лицо его приняло серовато-синий оттенок, а пульс был медленный и слабый.
– Ничего, Холмс.
Лорд Коуп с трудом выпрямился.
– Может быть, вы удовлетворите мое запоздалое любопытство, рассказав мне, как вы докопались до правды? – сказал он. – Должно быть, вы невероятно проницательны.
– Должен признаться, – сказал Холмс, – что сначала я испытывал некоторые затруднения в свете того, что произошло, но они вскоре разъяснились. Очевидно было, что ключ ко всей проблеме лежит в совпадении двух необычных обстоятельств – использования гильотины и исчезновения головы убитого. Кто, спрашивал я себя, стал бы использовать такой неуклюжий и невероятный инструмент, кроме человека, для которого он имеет большое символическое значение? И в этом случае логичнее всего было искать разгадку в истории.
Лорд кивнул головой.
– Для Ренна ее построили его собственные люди, – пробормотал он, – чтобы наказать за бесчестье своих женщин, за то зло, которое он им причинил. Но, прошу вас, продолжайте, и побыстрее.
– Вот все, что касается первого обстоятельства, – продолжал Холмс, соединяя вместе кончики пальцев обеих рук. – Второе же проливает свет на всю проблему. Это не Новая Гвинея, поэтому зачем убийце голова жертвы? Очевидным ответом является намерение скрыть подлинную личность убитого. Кстати, – строго спросил он, – что вы сделали с головой капитана Лоудьяна?
– Мы со Стивеном похоронили ее в полночь в семейном склепе, – последовал ответ, – с подобающими почестями.
– Далее все было просто, – продолжал Холмс. – Благодаря тому, что тело легко было принять за ваше из-за одежды и других личных вещей, перечисленных местным инспектором, не могло быть никакой иной причины отсутствия головы, кроме той, очевидной, что убийца поменялся с убитым и одеждой. О том, что переодевание имело место до момента смерти, свидетельствуют пятна крови. Жертва заранее была лишена возможности оказывать сопротивление – по-видимому, одурманена, так как имеются неопровержимые доказательства, на которые я указал моему другу Уотсону, что не было никакой борьбы и что тело было перенесено в музей из другой части замка. Следуя моим рассуждениям, если они верны, убитый не мог быть лордом Джоселином. Но был еще исчезнувший – кузен и предполагаемый убийца его светлости – капитан Джаспер Лоудьян.
– Как вам удалось дать Долишу описание разыскиваемого человека? – вмешался я.
– Глядя на тело жертвы, Уотсон. Между ними должно было быть фамильное сходство, иначе обман с самого начала был бы невозможен. В пепельнице в музее был сравнительно свежий окурок турецкой сигареты, выкуренной через мундштук. Никто, кроме заядлого курильщика, не стал бы курить в тех ужасных обстоятельствах, при которых был оставлен этот незаметный окурок. Следы на снегу показали, что кто-то пришел из главного здания, неся тяжелую ношу, и вернулся без нее. Я полагаю, что я перечислил все основные детали.
Некоторое время мы сидели в молчании, нарушаемом лишь завыванием в окнах внезапно поднявшегося ветра и коротким, тяжелым дыханием умирающего.
– Я не обязан вам ничего объяснять, – произнес он наконец, – потому что только перед Создателем, которому ясны самые сокровенные тайники человеческой души, я должен нести ответ за содеянное мной. Тем не менее, хотя история моя полна позора и вины, я расскажу вам достаточно, чтобы по возможности заручиться вашим снисхождением и просить вас исполнить мою последнюю волю.
Вам, должно быть, известно, что после скандала, положившего конец его военной карьере, мой кузен Джаспер Лоудьян поселился в Арнсворте. Хотя он был нищим и его образ жизни уже приобрел печальную известность, я принял его как родственника и не только оказал ему материальную поддержку, но и, что, вероятно, было более ценным, обеспечил его своим покровительством в обществе.
Теперь, когда я оглядываюсь на прошедшие годы, я виню себя за то, что у меня не хватило принципиальности положить конец его выходкам, пьянству, картам и еще менее достойным похождениям, приписываемым ему молвой. Я считал его необузданным и неблагоразумным, но мне еще предстояло узнать, что это был человек, настолько испорченный и потерявший всякое представление о чести, что был способен опозорить свой собственный дом.
Я женился на женщине, которая была значительно моложе меня и отличалась как своей замечательной красотой, так и романтическим, но странным характером, унаследованным ею от ее испанских предков.
Это старая история, и к тому времени, как мне открылась ужасная истина, было уже ясно, что единственное, что для меня осталось в этой жизни, – это отмщение. Отмщение этому человеку, который обесчестил мое имя и нанес оскорбление моему дому.
В ту ночь Лоудьян и я поздно засиделись за вином в этой самой комнате. Я сумел подсыпать снотворное в его портвейн, и до того, как действие лекарства заглушило его чувства, я рассказал ему о своем открытии и сказал, что только смерть может нас рассудить. Ухмыляясь, он заявил, что, убив его, я попаду на эшафот, а весь свет узнает о позоре моей жены. Когда я объяснил ему свой план, усмешка сползла с его лица и ужас смерти сковал холодом его низкую душу.
Остальное вам известно. Как только он под действием яда лишился чувств, я поменялся с ним одеждой, связал ему руки шнуром от дверной портьеры и перенес его через двор в музей к девственной гильотине, построенной, чтобы покарать злодеяния другого.
Когда все было кончено, я позвал Стивена и рассказал ему всю правду. Старик ни секунды не колебался в верности своему преступному господину. Вместе мы захоронили голову в семейном склепе, а затем, схватив на конюшне лошадь, он поскакал на ней через торфяники, чтобы изобразить поспешное бегство, и позже спрятал эту лошадь на отдаленной ферме, принадлежащей его сестре. Мне же оставалось только исчезнуть.
Арнсворт, как и многие замки, принадлежащие старинным родам, когда-то исповедовавшим католичество, имеет потайную комнату для священника. Там я скрывался, выходя только ночью в библиотеку, чтобы отдать последние распоряжения моему верному слуге.
– И одновременно дать мне знать, что вы где-то поблизости, – перебил его Холмс, – оставив на ковре по крайней мере пять окурков турецких сигарет. Но какова была ваша цель?
– Отомстив за величайшее зло, которое один человек может совершить по отношению к другому, я защитил наше имя от позора эшафота. Я мог положиться на преданность Стивена. Что касается моей жены, то, хотя она и знала правду, она не могла выдать меня, не объявив всему свету о своей неверности. Жизнь для меня больше ничего не значила. Поэтому я решил дать себе еще день или два для того, чтобы привести в порядок свои дела, а затем принять смерть от собственной руки. Я уверяю вас, что обнаружение вами моего убежища ускорило события лишь на час или что-нибудь около того. Я оставил Стивену письмо, в котором прошу его, отдав мне последний долг, похоронить меня в гробнице моих предков.
Вот, джентльмены, моя история. Я последний представитель древнего рода, и теперь от вас зависит, прекратит ли наш род свое существование в бесчестье.
Шерлок Холмс положил ладонь на руку лорда Джоселина.
– По-видимому, очень хорошо, что доктор Уотсон и я находимся здесь как частные лица, – спокойно произнес он. – Я собираюсь позвать сюда Стивена, потому что меня не оставляет ощущение, что вам будет гораздо удобнее, если он отнесет это кресло в потайную комнату и закроет за вами выдвижную панель.
Мы вынуждены были наклониться, чтобы расслышать ответ лорда Джоселина.
– Тогда пусть меня судит высший суд, – слабо прошептал он, – а могила поглотит мою тайну. Прощайте и позвольте умирающему благословить вас с миром.
Наше путешествие назад в Лондон было одновременно промозглым и унылым. К ночи опять пошел снег, и Холмс явно не был расположен к беседе; он сидел и смотрел в окно на пролетающие в темноте редкие огоньки деревушек и ферм.
– Заканчивается старый год, – неожиданно нарушил молчание Холмс, – и в сердцах всех этих простых, добрых людей, ждущих перезвона полночных колоколов, как и каждый год, живет надежда, что то, что их ждет, будет лучше того, что уже прошло. Эта надежда, хотя и бесхитростная и опровергнутая всем предыдущим опытом, остается единственным врачеванием всех ушибов и синяков, которые достаются нам на протяжении всей нашей жизни.
Он откинулся назад и принялся набивать свою трубку.
– Если вы когда-нибудь вознамеритесь описать это любопытное приключение в Дербишире, – продолжал он, – я предложил бы для вашего рассказа весьма подходящее название: «Рыжая вдовушка».
– Зная вашу необъяснимую неприязнь к женщинам, Холмс, я удивлен, что вы обратили внимание на цвет ее волос.
– Я имею в виду, Уотсон, популярное во времена Французской революции название гильотины, – сердито ответил он.
Было уже поздно, когда мы наконец добрались до нашей старой квартиры на Бейкер-стрит, где Холмс, пошевелив кочергой в камине, довольно долго переодевался в свой халат мышиного цвета.
– Скоро полночь, – заметил я, – и я хотел бы быть с моей женой в тот момент, когда закончится этот 1887 год. Так что мне пора. Позвольте мне пожелать вам счастливого Нового года, мой дорогой друг!
– Я от всей души желаю вам того же, Уотсон, – ответил он. – Пожалуйста, передайте мои поздравления вашей жене и скажите, что я приношу ей свои извинения за ваше временное отсутствие.
Я вышел на пустынную улицу и, остановившись на минутку, чтобы поднять воротник, так как довольно сильно мело, уже было двинулся дальше, когда мое внимание привлекли звуки скрипки. Невольно я поднял глаза к окну нашей старой гостиной, и там, четко выделяясь на фоне освещенной лампой портьеры, была видна тень Шерлока Холмса. Виден был четкий, ястребиный профиль, который я так хорошо знал, слегка согнутые плечи; видно было, как он склонялся над скрипкой, двигая смычком. И уж конечно не мечтательная мелодия итальянской арии и не сложные импровизации его собственного сочинения напели мне сквозь темноту этой черной зимней ночи:
Должно быть, в глаз мне залетела снежинка, потому что, когда я обернулся, фонарь, освещающий пустынное пространство Бейкер-стрит, был как-то странно расплывчат.
* * *
Итак, моя задача выполнена. Все записи сложены в черную металлическую коробку для бумаг, где они хранились долгие годы, и в последний раз я окунаю перо в чернильницу.
Через окно, выходящее на скромную лужайку нашего загородного дома, я вижу Шерлока Холмса, который бродит между своими ульями. Его волосы совершенно белы, но его длинный, тонкий стан все так же гибок, а на щеках его играет здоровый румянец, который наложила на них мать-природа – ее наполненный запахом клевера ветерок, разносящий дыхание моря среди тихих долин Сассекса.
Жизнь наша близится к концу, и исчезают, забываются навсегда старые лица и прежние места. И все-таки когда я откидываюсь в кресле и закрываю глаза, то на какое-то мгновение всплывает прошлое, заслоняя настоящее, и я вижу перед собой желтые туманы на Бейкер-стрит и слышу голос самого лучшего и мудрого человека, которого я когда-либо знал:
– Вперед, Уотсон, за дело!
