Текст книги "Тайна черного чемодана"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Но этот… этот… чемодан, Бланш! – вскричал Герберт Лоренс, на лбу которого, несмотря на холод, выступили капли пота. – Ведь правда же случилось несчастье? Ведь не ты же совершила такое?

Она устремила на него взгляд, в котором смешались ужас и презрение.

– Совершила? Я? О чем ты? – молвила она. – Да, я была безумна. Но не настолько! Как мог ты подумать?..

И вновь на глазах у нее навернулись слезы, но не потому, что он подумал о ней дурное, а просто оттого, что она представила себе нечто действительно страшное.

– Но зачем ты возишь его с собою, Бланш? Это же чистое безумие. Сколько ты путешествуешь со своим ужасным чемоданом?

– Уже более двух лет, – со страхом прошептала она. – Я пыталась избавиться от него, но тщетно: каждый раз что-нибудь мешало мне и он снова оставался со мной. А теперь – какая разница? Мука и тяжесть первых дней позади.

– И все же позволь мне избавить тебя от него, – сказал Лоренс. – Как бы ни сложились теперь наши отношения, я не могу допустить, чтобы ты, по моей вине, подвергалась столь чудовищному риску. Ты и без того настрадалась. О, если б я мог тогда нести это бремя вместо тебя! Но ты даже не сказала мне о своих мучениях. Не в моей власти стереть в твоей душе память о происшедшем, но теперь я хотя бы освобожу тебя от присутствия этого кошмара.

И он собрался, было, поднять сундук, чтобы унести его, но миссис Деймер подбежала к нему:

– Не трогай! – крикнула она. – Не смей трогать его, он мой! Он всегда со мной. Дни мои сочтены, и мне поздно думать о счастье. Я ни за что не расстанусь с единственным, что связывает меня с прошлым!

Она упала на черный сундук и залилась слезами.

– Бланш! Ты любишь меня как и прежде, – воскликнул Герберт Лоренс. – Твои слезы красноречивее всяких слов. Позволь же мне хоть как-то выразить тебе свою благодарность, уверен, я могу еще сделать тебя счастливой!

Слова не успели замереть у него на устах, а миссис Деймер стремительно встала и посмотрела ему прямо в глаза.

– Выразить благодарность! – презрительно повторила она. – Как же ты собираешься ее выразить? Ничто не может стереть в моей памяти стыда и страданий, через которые я прошла, ничто не вернет мне утраченного спокойствия. Уж не знаю, люблю ли я тебя еще или нет. Подумаю только об этом – и у меня голова кружится, в душе смятение и тревога. Твердо знаю лишь одно: я раскаиваюсь в том, что виделась и говорила сейчас с тобою. Ужас от нашей встречи вытеснил из моего недостойного сердца все чувства к тебе, и даже находиться подле тебя для меня смертельно. Когда я столкнулась сегодня с тобой, то пыталась как раз придумать причину, чтобы уехать отсюда, не привлекая ничьего внимания и не вызывая ненужных подозрений. Если ты действительно любил меня, то сжалься надо мною хотя бы сейчас: сделай это за меня – уезжай!

– Это твое последнее слово, Бланш? – с трудом вымолвил он. – Не пожалеешь ли ты, когда будет уже поздно и ты останешься одна, наедине вот с этим?

Она вздрогнула, и Лоренс решил, что Бланш смягчилась.

– Дорогая, любимая, – зашептал он. Когда-то прежде он страстно любил эту женщину, и хотя она подурнела с той поры, да и его отношение к ней порядком изменилось, Герберт Лоренс, ее былой возлюбленный, мог распознать в нынешней больной, исстрадавшейся женщине ту цветущую и прекрасную Бланш, которая пожертвовала собой ради него. Пусть слова его звучали слишком возвышенно и на самом деле он думал о ней иначе, но, зная, что она выстрадала после их разрыва, он готов был поверить, что чувство к Бланш еще теплится в его душе и может разгореться вновь. Поэтому Лоренсу подумалось, что обращение «дорогая, любимая» вполне уместно. Но она взглянула на него так, словно он оскорбил ее, и воскликнула:

– Мистер Лоренс, я дала понять вам, что былого не воротить. Неужто вы думаете, будто я более двух лет прожила в стыде и горе лишь для того, чтобы теперь разбить сердце человека, который мне верит? Да пожелай я такого, все равно ничего бы не вышло: муж окружил меня нежностью и любовью, вниманием и лаской. Я, словно пленница в четырех стенах, крепко-накрепко прикована к дому и семье. При всем желании я не смогла бы освободиться, – продолжала она, взмахнув руками, словно пытаясь скинуть с себя сеть. – Нет, сначала я должна умереть. Признательность к мужу связала меня незримыми нитями. Она-то всего более и убийственна для меня, – добавила она, перейдя на шепот. – Все эти годы я жила с мыслью о том, что потеряла тебя, и терпела свое бесчестье, но я не в силах жить, ощущая неизменную доброту мужа и его полное доверие ко мне. Это не сможет продолжаться долго. Ради Бога, оставь меня – конец мой близок!

– А сундук? – вопрошал он.

– Я успею позаботиться о нем, – грустно отвечала она, – но если ты так боишься, то держи ключ у себя: сломать такой замок нелегко.

Она вынула из-за корсажа ключ, висевший на широкой черной ленте, и вручила ему. Лоренс принял ключ без колебаний.

– Ты так неосторожна, – молвил он. – У меня безопасней. Позволь мне унести и сам сундук.

– Нет, нет! – возразила она, – не надо. Да и что пользы в том? Если его не будет подле меня, я стану думать, что его нашли, и начну говорить о нем во сне. По ночам я часто встаю с постели – мне нужно убедиться, что он рядом. – Тут голос ее перешел в тихий и боязливый шепот, а взгляд приобрел какое-то дикое, тревожное выражение – так было теперь всегда, стоило ей заговорить о минувшем: – Ничто его не может уничтожить. Если ты его зароешь, кто-нибудь выкопает, если бросишь в воду, он поплывет. В безопасности он будет лишь рядом с моим сердцем – там, там он и должен находиться. Только там его место!

– Это безумие, – пробормотал Герберт Лоренс. И он был прав: миссис Деймер помешалась на своем черном сундуке.

Он снова, было, попытался заговорить, чтобы как-то смягчить ее безрассудство, но внизу послышались веселые голоса, и лицо Бланш исказилось при мысли, что их тайна окажется раскрыта.

– Уходи, – прошептала она, – прошу тебя, немедленно уходи. Я все рассказала тебе, мне больше нечего добавить.

И Герберт Лоренс опрометью кинулся по коридору в свою комнату; а миссис Клейтон, раскрасневшаяся после поездки, зашла проведать кузину, держа на руках симпатичного румяного малыша.

II

Когда Белла вошла, Бланш сидела в кресле, на плечах ее все еще была накидка, лицо казалось пепельно-бледным – последствие пережитого напряжения.

– Дорогая моя, да ты совсем нездорова! – невольно вырвалось у Беллы. – Скажи, ты выходила на улицу?

– Я немного прошлась по аллее, – ответила миссис Деймер, – но что-то уж сильно похолодало.

– Ты находишь? А мы все говорили, какой хороший сегодня выдался день. Взгляни на моего мальчика: разве он не славный? Он целый день был в парке. Я всегда хотела, чтоб у тебя был ребенок, Бланш.

– Правда, дорогая?

– О, но ты ведь и не можешь представить ту радость, которую доставляют дети, пока у тебя самой нет ребенка. Для этого нужно стать матерью.

– Да, наверное, – резко вздрогнув, согласилась миссис Деймер и грустно посмотрела на пухлое, беззаботное личико ребенка. Миссис Клейтон решила, что невольно обидела кузину и склонилась, чтобы поцеловать ее, но Бланш буквально отпрянула.

«Должно быть, она и в самом деле нездорова», – решила добрая маленькая Белла, она никак не догадывалась о тайной сердечной боли женщины, брак которой выглядел вполне счастливым. – «Ей следует показаться доктору, обязательно скажу об этом полковнику.»

Через полчаса они пришли к ней вдвоем и уговаривали последовать их совету.

– Вот что, моя дорогая, – сказал полковник после того, как миссис Деймер слабо запротестовала против ненужной суеты, поднятой вокруг нее, – послушайся нас, сделай мне одолжение. Ты же знаешь, как я тебя люблю и как меня печалит твоя болезнь. Позволь послать за доктором Барлоу, как предлагает твоя кузина. Ты слишком устала после поездки, и боюсь, что волнение от встречи с нашими добрыми друзьями также на тебе сказалось. Ты даже представить себе не можешь, как ты мне дорога, Бланш, иначе ты не стала бы отказывать мне в столь пустячной просьбе. Пять долгих лет, любовь моя, я считал каждый день, ожидая, когда же наконец вновь встречусь со своей дорогой любимой женушкой. И твоя болезнь в первый же месяц после моего приезда – это ужасное несчастье для меня. Прошу тебя, позволь послать за доктором Барлоу.

Но миссис Деймер просила повременить. Она сказала, что просто замерзла, гуляя в парке, что еще не совсем оправилась от усталости после путешествия, что простудилась по дороге из Гавра в Фолькстоун, что это всего лишь небольшое недомогание и доктора совсем не требуется. Ну, а если и на следующий день ей не станет лучше, она обещала не противиться их желанию.

После этого она сделала над собой усилие – поднялась и оделась к ужину. На протяжении всего вечера она казалась спокойной и собранной, говорила с мистером Лоренсом и другими гостями; спать она отправилась одновремено с остальными обитателями Мольтон-Чейса, и кузина, пожелав ей спокойной ночи, поздравила с очевидным выздоровлением.

– Никак не могу взять в толк, что творится с твоей кузиной, Белла, – сказал Гарри Клейтон жене, когда они направились в свой покой. – Ее словно подменили, и от былой ее веселости не осталось и следа.

– Она и в самом деле сильно изменилась, – ответила миссис Клейтон, – но думаю, она просто нездорова. Упадок сил ведь весьма сказывается на настроении.

– Может быть, ее что-то гнетет? – предположил муж после некоторой паузы.

– Гнетет? – повторила Белла, даже приподнявшись на постели от удивления. – Да, конечно же, нет, Гарри! С чего бы это? У Бланш есть все, чего душа ни пожелает. Кроме того, я уверена, что более идеального мужа, нежели полковник Деймер, просто и быть не может: он – сама преданность. Сегодня он много говорил со мной, и я знаю, он весьма встревожен. Гнетет! – что за чудная мысль, Гарри? И почему она вообще пришла тебе в голову?

– Уж и сам не знаю, – растерянно отвечал муж, словно сознав, что совершил большую оплошность.

– Мой старенький дурачок! – отвечала жена, с улыбкой целуя его и собираясь погрузиться в безмятежный сон.

Но проспать спокойно эту ночь им было не суждено. На рассвете сон их оказался прерван. Миссис Клейтон проснулась от стука в дверь опочивальни.

– Войдите! – крикнул мистер Клейтон, но стук в ответ только усилился.

– Кто это может быть, Гарри? Встань и посмотри, – сказала Белла.

Гарри, как и подобает любящему мужу, тут же послушно поднялся, открыл дверь и увидел на пороге полковника Деймера, одетого в халат. В свете брезжущей зари фигура его выглядела таинственно и нереально.

– Могу я поговорить с вашей супругой, мистер Клейтон? – отрывисто вопросил полковник.

– Разумеется, – ответил Клейтон, недоумевая однако, зачем она могла ему понадобиться в столь ранний час.

– Тогда пусть она поспешит в спальню миссис Деймер. Бланш очень плохо, – дрожащим голосом сообщил полковник.

– Очень плохо! – вскричала Белла, спрыгивая с кровати и заворачиваясь в халат. – Что вы имеете в виду, господин полковник? Когда это случилось?

– Увы, я не знаю! – в волнении ответил он. – Она вроде бы заснула, но потом начала метаться по кровати и не переставая говорить что-то. Среди ночи я вдруг проснулся и, не найдя ее рядом, зажег свечу и побежал на поиски. Она упала на лестничной площадке, где я ее и нашел.

– Обморок? – спросила Белла.

– Не знаю, что это – обморок или удар, – отвечал он, – боюсь, скорее всего именно последнее. Перенеся Бланш в постель, я дал ей кое-какие лекарства, чтобы она пришла в себя… Мне не хотелось будить вас, и я не…

– Да почему же, полковник Деймер? Какие тут могут быть церемонии?! – перебила его хозяйка.

– Я думал, ей станет лучше, но она только что снова впала в забытье и так слаба, что не может шевельнуться, Еще у нее жар – я убедился в этом по учащенному пульсу, и, по-моему, она немного не в себе.

– Гарри, дорогой, немедленно пошли за доктором Барлоу, – попросила Белла мужа. – Пойдемте, полковник Деймер. Ее ни на минуту нельзя оставлять одну.

Они поспешили по коридору в комнату Бланш. Когда они проходили мимо покоя мистера Лоренса, дверь приоткрылась, и он хрипло спросил хозяйку:

– Что случилось, миссис Клейтон? Уже почти целый час в доме какой-то переполох.

– Моей кузине, миссис Деймер, стало плохо, мистер Лоренс и мы послали за доктором. Сейчас я иду к ней.

Дверь притворилась, и Белле почудилось, будто она услышала тягостный вздох.

Бланш Деймер лежала в постели. У нее был жар, лицо пылало, во взгляде читалось то выражение смятения и тревоги, какое бывает у человека в бреду, когда он не совсем теряет сознание.

– Бланш, дорогая, – вскричала Белла при виде ее, – что с тобой? Что случилось?

– Мне просто показалось, что он его унес, – медленно и печально проговорила миссис Деймер. – Но я ошиблась… Нет, пока он не должен его трогать – еще не время! О, ему недолго осталось ждать! У него ключ…

– Она сейчас бредит, – сказал полковник Деймер, входя в комнату вслед за миссис Клейтон.

– О, полковник, – со слезами воскликнула Белла. – Как это ужасно! Она меня пугает! Может, падая, она ударилась головой? Вы знаете, почему она встала и вышла на лестницу?

– Совершенно не представляю, – ответил он.

Взглянув на него сейчас при свете занявшегося утра, проникавшем в комнату сквозь раскрытые ставни, Белла заметила, как состарила и измучила его эта тревожная ночь.

– Вернувшись из Индии, я заметил, что жена моя разговаривает и ходит во сне. Несколько раз я не заставал ее рядом, как и этой ночью, и видел, как она во сне ходит по комнате, но прежде с ней такого не бывало. Когда я нашел ее в коридоре, то спросил, зачем она туда вышла, что искала, и Бланш ответила: «Ключ». Когда я отнес ее обратно в кровать, то заметил, что на столике у нее, как всегда, лежит связка ключей, и решил поэтому, что она не понимает, о чем говорит. Надеюсь, доктор Барлоу скоро придет. Я ужасно тревожусь.

Он действительно был крайне встревожен, и бедная маленькая миссис Клейтон могла лишь пожать ему руку и просить не терять надежды, а тем временем его жена безмолвно лежала на подушках, устремив взгляд в пустоту.

Как только появился доктор, он сразу же объявил, что пациентка перенесла тяжелый нервный шок, и пожелал узнать, не случилось ли с ней накануне какого-либо сильного потрясения. Полковник Деймер, отвечая на вопрос доктора, решительно отверг такого рода возможность. Он сказал также, что приехал из Индии лишь месяц тому назад, что все это время жена его была слаба, но здорова, и что он с той поры не отходит от нее ни на шаг. Три дня назад они прибыли из Гавра в Фолькстоун, и у миссис Деймер не было жалоб на какое-нибудь необычное недомогание или усталость. Он добавил, что у его жены слабые нервы, она легковозбудима, что у нее может часто меняться настроение и пропадать аппетит, однако у ее друзей не было никаких причин серьезно опасаться за ее здоровье.

Доктор Барлоу весьма скептически выслушал полковника, но не стал больше поднимать вопроса о том, что могло дать толчок случившемуся несчастью. То, что таковой имел место, по-видимому, не вызывало у него сомнений. Вместо этого доктор сразу же прибег к средствам, которые применялись в ту пору. Но пиявки и банки, компрессы и примочки в равной мере оказались бесполезны, необратимый процесс шел своим чередом: Бланш Деймер суждено было умереть. В течение дня перспективы вырисовывались все более мрачные, прогнозы доктора делались все менее обнадеживающими, и неизбежное становилось очевидным всем. Полковника Деймера страх за жизнь жены довел почти до безумия.

– Спасите ее, доктор Барлоу, спасите! – молил он с тем неистовством, с каким люди в такие минуты обращаются к врачам, словно во власти тех сделать нечто большее, чем просто помочь организму в его борьбе с недугом. – Спасите ей жизнь, ради Бога! Я все что угодно для вас сделаю, абсолютно все, что в моих силах! Может, вызвать других докторов? Телеграфировать в Лондон? Может ли кто-нибудь там помочь ей? Сейчас решается не только ее жизнь, но и моя также. Ради всего святого, не церемоньтесь, только скажите, что нужно сделать!

Доктор Барлоу, разумеется, отвечал полковнику, что если он не удовлетворен, то может телеграфировать в город и попросить совета других специалистов, причем назвал имена нескольких врачей, занимавшихся особо подобными случаями. В то же время он уверил полковника, что все они вряд ли могут сделать для пациентки больше, чем он уже сделал сам, и что, по видимости, исход болезни можно будет предугадать не ранее, как через несколько дней.

Белла Клейтон перестала заниматься гостями и все время находилась подле кузины, несчастный муж которой, словно привидение, непрестанно ходил по комнате взад и вперед. Всякий раз, взглянув на больную, он пытался уверить себя, что ей стало чуть-чуть лучше. И все это время он молился о спасении жизни женщины, которая, как он в простоте своей полагал, предана ему душой и телом.

Время от времени миссис Деймер начинала говорить, и тогда с уст ее слетали невероятные слова:

– О, умираю! – глухо воскликнула она, – погибаю под тяжестью пирамиды… пирамиды его благодеяний… Словно огромный камень, она придавила мне грудь… Я задыхаюсь под бременем молчаливых упреков… Его ласковые слова, забота и помощь, внимание и обходительность… непосильной ношей лежат на моей душе! Два и два – четыре… Четыре и еще четыре – восемь… На него нужно повесить восемь замков… Но все равно червь раскаяния гложет меня, и неугасимое пламя сжигает мне…

– О! не подходите так близко, полковник Деймер! – воскликнула бедная Белла, когда несчастный, побледнев как полотно, снова приблизился к кровати и прислушался к неистовому бреду жены. – Помните, она не ведает, что говорит. Завтра ей точно будет лучше. Не слушайте сейчас эту чепуху – не мучьте себя.

– Я уже не верю, что ей будет лучше, миссис Клейтон, – на третий день агонии ответил он ей.

– Любимый! – горестно и нежно проговорила больная, не обращая никакого внимания на их разговор. – Если ты когда-нибудь любил меня, то узнай сейчас, что и я тоже всегда любила тебя. И за твою любовь я пожертвовала не только жизнью.

– Она говорит обо мне? – спросил полковник Деймер.

– Думаю, да, – грустно молвила Белла.

– Снимите его! Слышите? снимите! – вдруг в ужасе закричала миссис Деймер, – этот сундук… сундук, окованный железом. Он давит мне на грудь, не дает покоя душе. Что я сделала? Куда я отправлюсь? Как я теперь увижусь с ним?

– Что она такое говорит? – дрогнувшим голосом спросил полковник.

– Полковник Деймер, я должна просить вас выйти из комнаты, – плача ответила Белла. – Вы не можете больше здесь оставаться. Прошу вас, оставьте меня с Бланш наедине, пока она не успокоится.

Полковник был вынужден выйти из спальни, плача, словно малый ребенок, а Белла с болью в сердце попыталась успокоить лежавшую в бреду женщину.

– Если бы он хоть ударил меня, – простонала миссис Деймер. – Или нахмурился, или сказал, что я лгу… Мне не было бы так тяжело… Но он убивает меня своей добротой… Где же сундук?.. Откройте его… Пусть он сам увидит… Я готова умереть… Но я забыла… Нет ключа… И никто, никто не сможет открыть его… Он мой, мой… Чу! Я слышу! Слышу его! Он зовет меня! Как я могла оставить его там одного?.. Пустите меня к нему… Никто меня не удержит!.. Пустите, я говорю… Я… слышу его… и… мне все равно, что скажут люди!

Наконец, когда Белла почти потеряла надежду на облегчение ее страданий, Бланш, совершенно выбившись из сил, задремала на час, после чего широко открыла запавшие глаза и изменившимся, но твердым голосом спросила:

– Белла! Я была больна? – бред закончился.

Заканчивалась и ее жизнь.

Придя в следующий раз, доктор Барлоу увидел, что сознание прояснилось, но пульс почти не прослушивается, а тело холодеет, после чего сказал ее друзьям, что Бланш осталось жить часов двенадцать, не более.

Полковник Деймер в исступлении телеграфировал в Лондон и вызывал докторов, которые приехали, когда жену его уже укладывали в гроб.

Белла, услышав приговор, беззвучно заплакала; великая печаль опустилась на всех обитателей Мольтон-Чейса. Гости со времени болезни миссис Деймер были оставлены хозяйкою на попечении бедного Гарри.

После короткого сна, возвратившего ей рассудок, Бланш некоторое время лежала недвижно и молча. Силы совершенно оставили ее. Вот, наконец, глядя в опухшие от слез глаза кузины, умирающая спросила:

– Я умираю, Белла? Правда?

Бедная маленькая миссис Клейтон не знала, как ответить на столь прямой вопрос, и что-то пыталась выдавить из себя, но Бланш посчитала ее невнятные слова утвердительным ответом.

– Я так и думала. Я больше не смогу встать с постели?

– Боюсь, что нет, дорогая. Ты так слаба!

– Да, я едва могу пошевелить рукой. И все же я должна Постараться. Мне нужно кое-что сделать.

– Могу я сделать это за тебя, Бланш?

– Ты… ты сделаешь это, Белла?

– Все, что ни скажешь, любовь моя! Ты еще спрашиваешь!

– А можешь ли ты обещать мне, что сохранишь эту тайну? Дай мне посмотреть тебе в глаза. Да, они, как всегда, правдивы, и я могу на тебя положиться. Так вот, пусть, пока я не умерла, черный сундук заберут из моей комнаты – запомни, Белла, пока я не умерла . Вели поставить его у себя, в твою гардеробную.

– Что поставить, дорогая? Твой сундук для белья?

– Да, да, его, сундук для белья, вернее… Впрочем, называй его, как знаешь, Белла. Только вели унести его прямо сейчас. И смотри: никому ни слова. А когда умру, вели зарыть его в могилу вместе со мной. Ты, конечно, сделаешь это ради меня?

– А полковник Деймер?

– Если, Белла, ты хоть слово скажешь ему… ему или кому-нибудь еще, знай: я никогда не прощу тебе этого! – вскричала умирающая и в возбуждении приподнялась на кровати. – О, я умираю… Ах! зачем я так долго откладывала, почему не сделала этого раньше? А теперь я не могу даже умереть спокойно.

– Да, да, моя дорогая Бланш, я все, все сделаю, как ты сказала, обязательно сделаю, – пообещала миссис Клейтон, встревоженная ее состоянием, – и, кроме меня, никто не будет об этом знать. Хочешь, я прямо сейчас велю отнести его ко мне? Ты можешь вполне на меня положиться. Прошу тебя, ни о чем не волнуйся!

– Да! Прямо сейчас – сразу же. Нужно спешить! – проговорила умирающая, в изнеможении упав на подушку. Белла позвала слугу – и черный сундук, окованный железом, был перенесен и спрятан в ее покоях. Миссис Деймер была уже так слаба, что кузина хотела позвать ее мужа, однако умирающая не пожелала говорить с ним.

– Мне нечего сказать ему… Я могу лишь причинить ему боль, – прошептала она. – Я умираю, Белла, и хочу, чтобы рядом была только ты, ты одна. Так лучше.

Пожелание Бланш было исполнено, и полковника Дей-мера, всю ночь метавшегося по коридору взад и вперед, не оказалось подле жены в ее последние мгновения. Она умерла на рассвете, перед восходом солнца, наедине со своей преданной маленькой кузиной.

Перед самой смертью она тихо прошептала:

– Скажи ему, Белла, что я ему все прощаю. Скажи еще, что этой ночью я видела, как отверзлись небеса и дух младенца вместе с Богородицей молился за нас… Груз грехов больше не гнетет меня, и на душе у меня теперь легко и покойно…

И, торжественно добавив:

– Я вознесусь к Небесному Отцу… – она умерла, не докончив фразы.

Простодушная Белла добросовестно передала последние слова умершей полковнику Деймеру.

– Она просила меня сказать вам, что чувствует себя прощенною, что видела, как для нее открылись небеса и бремя грехов упало с ее души… Ах, полковник Деймер, прошу вас, думайте об этом – и в мысли найдете утешение. Бланш теперь счастливее, чем будь она с вами.

Но бедный верный муж оставался совершенно безутешен.

Днем приехали доктора из Лондона. Их торжественно приняли, усадили завтракать и вежливо отправили обратно. Все гости, приехавшие на Рождество, собирали вещи и готовились уехать из Мольтон-Чейса, потому что тяжелая утрата не позволяла помышлять об увеселениях. И Гарри Клейтон сказал жене, что очень признателен им за такое решение.

– Все это слишком прискорбно, Белла, и праздники все равно расстроились. Несчастные гости, конечно, это поняли, к тому же они решительно ничем не могут помочь нам. Всю неделю в доме царило горе, и останься они, стало бы еще горше. А вот Лоренса я, право, ни разу не видел таким убитым. С той самой поры, как твоя бедная кузина заболела, он ничего не ел. Можно подумать, что она была его сестрой или лучшим другом.

– Он уезжает вместе с остальными, Гарри?

– Нет. Он намерен остаться и быть на похоронах, а затем уедет за границу. Он сильно соболезнует тебе, Белла, и хотел, чтобы я тебе об этом сказал.

– Он очень добр, поблагодари его от моего имени.

* * * *

Бедная миссис Клейтон, избавленная от необходимости заботиться о гостях и горько рыдающая в своей комнате, никак не могла решить, как же ей поступить с черным сундуком кузины. Она обещала Бланш ничего не говорить полковнику Деймеру и своему мужу. Полковник, поскольку у него не было фамильного склепа, пожелал похоронить жену рядом с могилами Клейтонов на кладбище при деревенской церкви Мольтона. Но как было втайне поместить в могилу черный сундук на глазах у всех участников похорон – этого наивная Белла решить никак не могла. Однако судьба помогла ей выйти из затруднительного положения. На второй день после смерти кузины в дверь комнаты Беллы негромко постучали. Она пригласила стучавшего войти и к своему удивлению увидела на пороге мистера Лоренса. Белла подумала, что он желает выразить ей свое соболезнование лично.

– Очень великодушно с вашей стороны, мистер Лоренс… – начала, было, она.

– Я едва ли достоин вашей признательности, миссис Клейтон. Я искал вас, чтобы поговорить о весьма важном, но скорбном деле. Можно мне занять несколько минут вашего времени?

– Разумеется! – она указала ему на стул.

– Это касается той, которую мы потеряли. Миссис Клейтон, скажите мне правду – вы любили свою кузину?

– О, да, всей душой, мистер Лоренс. Мы подруги детства.

– Тогда я могу вам довериться. Если вы хотите спасти добрую память своей кузины, то должны для нее кое-что сделать. Среди вещей миссис Деймер был небольшой черный сундук, окованный железом. Он не должен попасть в руки полковника Деймера. Сможете ли вы перенести его из ее комнаты к себе и – если настолько все еще простирается ваше доверие ко мне – передать его мне?

– Вам, мистер Лоренс? Чемодан, окованный железом? Откуда вам может быть известно о тайне моей кузины?

– Тайне?

– Да. Этот чемодан она доверила мне. Перед самой смертью. Она взяла с меня, не позволив задать вопросов, клятву, что я сделаю именно то, о чем вы сейчас попросили. Так вот, чемодан уже здесь.

Белла распахнула стенной шкаф и показала Лоренсу сундук, о котором он говорил.

– Да, я вижу, это он, – подтвердил Лоренс. – Как же вы собираетесь им распорядиться?

– Она хотела, чтоб он был закопан в могиле вместе с нею.

– Сейчас этого сделать никак нельзя, и дело, собственно, не в нем: нужно просто извлечь его содержимое.

– Но как? – удивленно спросила миссис Клейтон. – Он заперт, и очень хорошо заперт, а ключа нет.

– Ключ у меня, – печально молвил собеседник.

– У вас?! Ах, мистер Лоренс, – с дрожью воскликнула хозяйка, – здесь кроется какая-то ужасная тайна. Бога ради, объясните мне, в чем тут дело! Какое отношение вы можете иметь к сундуку моей несчастной кузины, если лишь однажды встретились с ней?

– Это она так вам сказала? – спросил Лоренс.

– Нет, но мне так показалось. Вы знали ее? Когда вы познакомились? Где? И почему вы об этом не сказали раньше?

– Как мне теперь рассказать вам? – вымолвил Лоренс, глядя на невинное женское лицо, на котором смешались удивление и страх, но которое, казалось, нельзя было и помыслить залитым краской стыда. – Вы слишком добры и слишком счастливы, миссис Клейтон, и вам, надо полагать, нелегко себе представить, а тем более проникнуться сочувствием к тем терзаниям и искушениям, которые предшествовали нашей с Бланш роковой дружбе и ее падению.

– Ее падению? Бланш согрешила? – с ужасом воскликнула Белла Клейтон.

– Будьте добры не перебивать меня, миссис Клейтон, – поспешно выговорил он, закрывая лицо руками, – иначе я никогда не смогу рассказать вам эту грустную историю. Я познакомился с вашей кузиной много лет назад. Подозревали ль вы, что она несчастлива в своем браке?

– Никоим образом! – удивленно ответила Белла.

– Бланш в самом деле была очень несчастна, как несчастны и многие женщины потому, что у мужчин, с которыми они связали свою судьбу, совершенно противоположные чувства и вкусы. Мы встретились после ее возвращения в Англию и… О, это старая история, миссис Клейтон… Я полюбил ее и был достаточно безумен, чтобы признаться ей. Ну, а когда мужчина-эгоист и самоотверженная женщина признаются друг другу в любви, совсем нетрудно предугадать, к чему это приведет. Я разбил ее жизнь – простите, что я говорю без обиняков, – а она продолжала любить меня и все мне прощала.

– О, Бланш! – воскликнула Белла, густо покраснев и закрывая лицо руками.

– Несколько месяцев мы наслаждались нашим невообразимым счастьем, а потом она, ни слова не сказав мне, вдруг уехала из дому, отправилась на континент. Я был изумлен, наконец, просто обижен, и как только нашел ее в Париже, потребовал объяснений. Но она отказалась встретиться со мной, а когда я стал настаивать, уехала оттуда так же внезапно, как из Лондона. С тех пор она не отвечала на мои письма, мы никогда не встречались, покуда неожиданно не столкнулись в вашем доме. Тогда, после ее первого отказа встретиться со мной, гордость не позволила мне вновь просить ее о встрече, и я назвал все происшедшее флиртом. Я пытался заставить себя вычеркнуть из своего сердца воспоминания о наших встречах, и, мне казалось, мне это удалось.

– О, моя бедная, бедная! – рыдала миссис Клейтон. – Вот почему она так долго сторонилась всех, вот откуда ее отчужденность. Она, выходит, пыталась воплотить свое раскаяние в муки отречения и неизбывного одиночества. Она ни с кем, ни с кем не делилась своей тайной. Ну, а сундук, мистер Лоренс – какое отношение все это имеет к черному сундуку?

– Когда несколько дней назад я встретил ее в вашем парке и упрекнул за то, что она бросила меня, и потребовал объяснить такую перемену отношения ко мне, она пригласила меня в свои комнаты. И, открыв этот самый сундук, показала мне, что там лежит.

– Что же это?… – еле слышно вымолвила миссис Клейтон.

– Не угодно ли вам увидеть самой? – спросил Лоренс, вынимая из кармана ключ. – В конце концов я имею такое же право показать вам, как и сама Бланш. Но достаточно ли дорога вам память о ней, ее репутация, чтобы вы хранили эту тайну?