Текст книги "Колченогий бакалейщик"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Всего их было шестеро. Одного из них я сразу узнал по серьгам в ушах – это его мы встретили на дороге накануне вечером. То были ладно сложенные, мускулистые парни с потемневшими от ветра и загара лицами, по матросской моде украшенными пышными бакенбардами. В центре толпы, опираясь на стол, стоял тот самый малый с веснушками, которого я видел ночью на торфянике. Черный плащ, взятый из дому несчастным Енохом, все еще свисал у него с плеч. Внешне этот человек разительно отличался от прочих. Черты его выражали пронырливость, коварство, злобность и жестокость, а хитрые, все подмечающие глазки светились неприкрытым торжеством при взгляде на распростертого в кресле дядю. Внезапно он повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза, заставив впервые на своей шкуре ощутить смысл выражения: «мурашки по коже от этого взгляда».

– А ты кто такой? – спросил он. – Отвечай, не то мы найдем способ развязать тебе язык.

– Я племянник мистера Стивена Мейпла и приехал сюда навестить его.

– Ах, вот как! Ну что ж, желаю тебе и твоему дяде приятно провести времечко. А теперь за работу, парни, да поскорее – нам еще до рассвета нужно вернуться на борт. Что будем делать со стариком?

– Подвесить его, как это делают янки, да ввалить шесть дюжин, – предложил один из матросов.

– Слыхал, презренный ворюга-кокни? Мы тебя до смерти запорем, если не вернешь украденное. Где они, отвечай?! Я же знаю, что ты никогда с ними не расстаешься.

Дядя сжал губы и покрутил головой. Страх на его лице мешался с упрямством.

– Не хочешь говорить? Ладно. Подготовь-ка его, Джим.

Один из матросов схватил дядю и грубо сорвал с него сюртук вместе с рубашкой. Он остался сидеть в кресле, обнаженный до пояса. Торс его был весь в жировых складках, мелко подрагивающих от холода и страха.

– На крюк его, ребята!

Вдоль одной из стен висело множество крючьев, предназначенных для копченых окороков. Матросы привязали дядю за запястья к двум из них. Затем кто-то из матросов снял кожаный ремень.

– Бей пряжкой, Джим, – сказал главарь. – Пряжкой оно вернее!

– Трусы! – закричал я. – Как вам не стыдно истязать старого человека!

– Следующим на очереди будет молодой, если не заткнется, – пригрозил предводитель, метнув в мой угол злобный взгляд. – Давай, Джимми, вырежи из его шкуры ремешок!

– Постойте! – крикнул один из матросов. – Дайте ему еще один шанс!

– Да-да, – поддержали его остальные, – дайте старой швабре последний шанс!

– Если вы разнюнитесь, ничего не получите, – отрезал главарь. – Выбирайте что-то одно. Либо мы выбьем из него правду, либо можете заранее забыть о том, ради чего мы все положили столько сил и трудов и что сделает всех и каждого из нас джентльменами на всю оставшуюся жизнь. Третьего не дано. Так что прикажете делать?

– Пускай получит свое! – хором закричали все, больше не колеблясь.

– Тогда все в сторону!

Тяжелая пряжка ремня со свистом разрезала воздух, когда Джим несколько раз взмахнул им на пробу. Но прежде чем первый удар упал на него, дядя в отчаянии взмолился:

– Отпустите меня, я этого не перенесу!

– Скажи сначала, где они?

– Я покажу, если отпустите.

Они развязали носовые платки, которыми дядя был привязан к крючьям, и спустили его на пол. Первым делом он натянул на свои жирные округлые телеса сорванную одежду. Матросы окружали его тесным кольцом. На смуглых лицах явственно читалось нарастающее возбуждение и живой интерес.

– Только без обмана! – угрожающе молвил веснушчатый. – Ежели попытаешься нас надуть, мы тебя на кусочки изрежем. А теперь говори! Где они?

– В моей спальне.

– Где это?

– Наверху.

– В каком месте?

– В углу дубового ларца рядом с кроватью. Матросы ринулись к ведущей на второй этаж лестнице, но окрик главаря заставил их вернуться.

– Нельзя оставлять здесь этого старого хитрого лиса, ребята. Ха! Что-то ты на лицо переменился – значит, я правильно угадал, разве нет? Клянусь Господом, он собирался потихоньку сняться с якоря, пока мы там будем ковыряться. А ну-ка, парни, свяжите его покрепче, да прихватим эту тварь с собой.

Нестройно топоча по лестнице, они направились на второй этаж, таща за собой связанного пленника. На несколько мгновений я остался один. Руки мои были связаны, зато ноги оставались свободными. Если бы только найти дорогу через торфяники! Тогда я смог бы вызвать полицию и перехватить разбойников, прежде чем они доберутся до побережья. В какой-то момент я замешкался, усомнившись, имею ли я моральное право оставлять дядюшку одного в лапах бандитов. В то же время, будучи на свободе, я мог принести намного больше пользы своему родственнику, а случись худшее – позаботиться о его собственности, чем оставаясь здесь. Приняв решение, я метнулся к двери, но не успел еще достичь ее, как прямо над моей головой раздался пронзительный душераздирающий вопль, сопровождаемый испуганными возгласами, и к ногам моим с ужасающим грохотом свалилось что-то тяжелое. Этот жуткий хлюпающий звук до конца жизни будет звучать у меня в ушах. Передо мной, в полосе света, протянувшейся от открытой двери, лежал мой несчастный дядя. Его лысая голова под неестественным углом вывернулась на плечо, как у цыпленка, которому свернули шею. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в его смерти вследствие перелома шейных позвонков.

Вся шайка ссыпалась с лестницы и окружила меня и мертвеца так быстро, что я едва успел толком осознать, что же произошло.

– Мы тут ни при чем, приятель, – обратился ко мне один из матросов. – Он сам выпрыгнул в окно, и это святая правда. Нашей вины здесь нет.

– Он думал, небось, что успеет оказаться с наветренной стороны от нас и воспользоваться темнотой, чтобы смыться, – сказал другой. – Вот только нырял он головой вперед, и даже такая толстая шея не выдержала.

– Туда ему и дорога! – вмешался главарь, грязно выругавшись при этом. – Если бы он сам не подох, уж я бы ему всенепременно помог. А вы, ребятки, напрасно оправдываетесь. Это убийство, и все мы – соучастники! Есть только один способ спастись: держаться друг за дружку, если, конечно, как говорится, вы не предпочтете висеть поодиночке. Здесь всего один свидетель…

Он снова метнул на меня взгляд своих злобных маленьких глаз, а я заметил у него в боковом кармане что-то блестящее: то ли нож, то ли револьвер. В то же мгновение двое матросов встали между нами.

– Забудь об этом, капитан Элиас, – сказал первый. – Старик готов, это так, но ни один из нас не приложил руку к его смерти. В конце концов, мы не собирались его убивать. Самое худшее, что его ожидало, – это потеря нескольких лоскутов кожи на спине. Что же касается этого молодого человека, то к нему у нас никаких претензий нет…

– Болван! Если у тебя нет к нему претензий, то они есть у него. Стоит ему раскрыть пасть на суде, и за твою шкуру никто не даст и ломаного гроша. Он не должен заговорить – вы сами понимаете, что на весах его жизнь против наших.

– У шкипера башка хорошо варит, – поддержал главаря другой матрос. – Уж лучше сделать так, как он говорит.

Но мой защитник – тот самый тип с серьгами в ушах заслонил меня своей широкой грудью и во всеуслышание поклялся, что никому не позволит пальцем ко мне притронуться. Мнения остальных разделились поровну. Споры по поводу моей грядущей участи грозили перерасти в серьезную драку, но капитан вдруг издал крик восторга и удивления, тут же подхваченный всей шайкой. Они радостно смеялись и показывали пальцами. Проследив направление их взглядов, я увидел удивительную картину.

Тело дяди лежало на земле с широко раскинутыми ногами. Та, что короче, находилась дальше от нас, чем здоровая. Вокруг ступни валялось около дюжины мелких блестящих круглых предметов, сверкающих в лучах пробивающегося сквозь открытую дверь света. Схватив фонарь, главарь ярко осветил привлекший всеобщее внимание участок. В падении толстая деревянная подошва раскололась, и стало ясно, что она представляла собой тот самый тайник, в котором дядя хранил свои ценности. Дорожка была буквально усеяна сияющими драгоценными камнями. Три из них поражали необыкновенно крупными размерами, а еще десятка четыре также представляли довольно большую ценность. Матросы вместе с капитаном кинулись на четвереньках собирать добычу, и в это время мой «адвокат» с серьгами незаметно дернул меня за рукав.

– Это твой единственный шанс, – прошептал он. – Катись отсюда, парень, пока не случилось чего плохого.

Очень своевременное предложение, незамедлительно принятое мною к исполнению. Несколько осторожных шагов в сторону – и вот я уже выскользнул из освещенного пятна незамеченным, а затем пустился наутек. Я бежал, спотыкаясь и падая, поднимаясь и падая вновь, а если кто удивится – попробуйте пробежать сами хоть немного по пересеченной местности со связанными руками. Я бежал и бежал, пока у меня не перехватило дыхание, а ноги устали до такой степени, что еле волочились. И тут выяснилось, что никакой нужды в столь поспешном бегстве вовсе не было. Когда я остановился перевести дух, достаточно далеко, по моим расчетам, убежав от дядюшкиного дома, и оглянулся назад, то увидел в отдалении мерцающий фонарь и контуры тел окруживших его матросов. Спустя несколько секунд фонарь внезапно погас, оставив меня в кромешном мраке посреди высохшего торфяного болота. Связали меня так крепко и профессионально, что прошло не менее получаса, прежде чем, ценой невероятных ухищрений и одного сломанного зуба, мне удалось все же освободиться от пут. Первоначальным моим замыслом было вернуться на ферму Перселла, но в темноте под беззвездным небом нельзя было отличить север от юга, так что пришлось мне несколько часов до рассвета бродить среди блеющих овечьих отар, не имея ни малейшего представления, куда, собственно, я направляюсь. Но вот, наконец, на востоке слабо разалелся край неба, и в предрассветных сумерках я обнаружил, что нахожусь совсем рядом с той самой фермой, к которой стремился всю ночь. В свете приближающегося дня проявились волнообразные просторы покрытых предутренним туманом торфяников, уходящих к самому горизонту, и я с удивлением заметил чью-то фигуру, бредущую в том же направлении, что и я сам. Поначалу я приближался к незнакомцу с некоторой опаской, но вскоре, еще не догнав его, узнал по сутулой спине и прыгающей походке старого Еноха. Трудно передать, как я обрадовался, увидев его живым. Он поведал мне, что бандиты оглушили его, избили, отобрали плащ и шляпу, и всю ночь он странствовал в темноте, как и я, не зная, куда податься и у кого искать помощи. Узнав от меня б смерти хозяина, старый слуга расплакался. Он сидел среди голых камней и рыдал взахлеб, судорожно сотрясаясь всем телом от приступа старческого кашля и икоты.

– Эти люди – они из команды «Черного Могола», – сказал он, немного успокоившись. – Я знал, я всегда знал, что они прикончат его рано или поздно!

– Кто они такие? – спросил я.

– Что ж, вы все-таки его родственник, – помявшись немного, начал старик. – Хозяин умер, и дело это наконец-то закончилось. Никто не расскажет вам обо всем лучше меня. Другое дело, останься он в живых: без хозяйского приказу старый Енох и рта бы не раскрыл. Но раз уж вы, стало быть, покойному племянником доводитесь, да в трудную минуту не погнушались ему на помощь явиться, то я так считаю, мастер Джон, что вам следует об этом знать.

Вот как было дело, сэр. Дядюшка ваш имел бакалейную торговлю в Степнее, как вы, наверное, знаете, но, помимо торговли, занимался еще кое-чем. Он покупал и продавал разные вещи, никогда не спрашивая при покупке, откуда что взялось. В конце концов, зачем спрашивать людей о том, что его лично не касается? Если кто-нибудь приносил ему камушек или серебряное блюдо – какое ему дело, где продавец все это взял? Здраво рассуждая, так и надо себя вести, а парламенту следует принять закон на этот счет – я всегда говорил об этом покойнику. Как бы то ни было, а в Степнее такой порядок всех устраивал.

Ну так вот, один пароход, шедший из Южной Африки, взял, да и потонул. Так оно было или нет, но Ллойд страховку заплатил. Поговаривали, что на нем везли крупную партию первосортных алмазов. Вскоре после этого в Лондонский порт прибыл бриг «Черный Могол». Бумаги у него были в полном порядке, и по ним выходило, что он доставил из Порт-Элизабет груз кож. Капитан брига, которого звали Элиас, явился к хозяину, и как вы думаете, что он предложил ему? Клянусь своей грешной душой, сэр, это были алмазы, точь-в-точь такие, что потонули вместе с тем африканским пароходом. Как они попали к нему в лапы? Я не знаю. Хозяин тоже не знал, да и не особенно интересовался. У капитана были свои причины не держать их при себе, вот он и отдал камни хозяину, ну, вроде как вы, к примеру, кладете что-нибудь в банковский сейф. Со временем ваш дядюшка привык к ним и даже полюбил. Вот тогда-то у него стали возникать те самые вопросы, которых он прежде не любил: в каких местах, например, побывал «Черный Могол», и где его шкипер заполучил алмазы. Короче говоря, когда Элиас пришел за своими камушками, хозяин заявил ему, что предпочитает с ними не расставаться и что у него в руках они вроде как целее будут. Вы не подумайте только, что я тогда одобрил его поступок, но хозяин уперся и высказал все это шкиперу прямо у себя в лавке, в задней комнате. Ну, а в результате получил перелом ноги и три сломанных ребра.

Капитана Элиаса осудили за это дело, а хозяин, как только поправился, решил, что в ближайшие пятнадцать лет ему не о чем беспокоиться. Из Лондона, правда, пришлось убраться – хозяин все же побаивался матросиков – да только мало это ему помогло. Элиас вышел на свободу всего через пять лет и сразу начал охотиться за вашим дядюшкой вместе с теми из прежней команды, кого он сумел собрать. А вы еще предлагали полицию вызвать! Тут с какой стороны ни глянь, а полицию хозяину звать было так же не с руки, как и Элиасу. И все-таки они его обошли по кривой и одолели, как вы сами видели, сэр. Он надеялся, что в безлюдном месте сможет отсидеться в безопасности, а на поверку вышло, что безопасность эта дутой оказалась. Эх, да что говорить! многих людей покойник обидел. А вот ко мне всегда хорошо относился, и навряд ли я когда-нибудь сумею отыскать другого такого хозяина.

Несколько слов в заключение. Одномачтовый тендер, несколько дней болтавшийся близ берега, был замечен в то утро идущим против ветра в Ирландском море. Можно предположить, что судно имело на борту Элиаса и его сообщников. Во всяком случае, больше никто и никогда о них не слышал. На дознании выяснилось, что последние годы дядя влачил довольно убогое существование, и после него почти ничего не осталось. Судя по всему, сознание обладания таким сказочным сокровищем, постоянно хранимым им в не совсем обычной манере на собственной персоне, являлось единственной настоящей радостью в жизни покойного. Насколько мы смогли выяснить, он ни разу не попытался реализовать даже малую часть своих алмазов. Таким образом, прожив жизнь с подмоченной репутацией, дядя и после смерти не сумел восстановить свое доброе имя в глазах родственников, не оставив никакого наследства. Последние, в равной степени шокированные как обстоятельствами его гибели, так и его порочным образом жизни, постарались как можно скорее изгнать из семейных анналов всякое упоминание и саму память о колченогом бакалейщике из Степнея.

1898 г.