Текст книги "ЧУДЕСНЫЕ ПОЭМЫ"

Автор книги: Артур Арапов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

В красках дня задушевно звучных,

И таинственных волн волненье

Побуждает к идеям лучшим.

Здесь не встанет вопросом глупым

Перед Истиной сонм сомнений,

Мир домашним зверьком беззубым

Ластится на Земных коленях.

Ни минут, ни часов, ни счёта.

Счастье частностью неделимо.

И понятие «время» стёрто.

Всё – едино, как жизнь – едина.

Ангел спал, преисполнен Веры.

Солнце Землю вело за ручку

По аллеям гелиосферы…

Сон, как Жучку, зазвав на случку,

Тузик в будке храпел чуть слышно

(Да в обнимку со сладкой слойкой).

Фея тихо из дома вышла,

Как всегда поутру, на дойку.

Взвод цветов её дружно встретил

Перезвоном благоуханным.

Улыбаясь светло, как дети,

Окружили её тюльпаны.

Заплясали весёлой стаей

Одуванчики, как веснушки,

В жмурки с бабочками играя;

Зайцы выбрались на опушки;

Стройным строем, как на параде,

Ели, леса простор облапив,

Отразились в озёрной глади

(Будто в самой бездонной хляби).

Дёрг за вымя – струя в ведёрко

Белым звоном как песня льётся.

Тот, кто титьку коровью дёргал,

Видел утро, и видел солнце!

Что ни капля, всё чудо света.

Красота! без конца и края…

Вдруг… из облака – что же это?!

Боже! – лестница золотая!

Из верёвок лучей ступени!

Смотрит Фея – глаза боятся,

Страх щекочет её колени…

В облаках она видит старца!

Приближаясь, спускаясь ниже,

Он растёт с каждой милей шага!

Встал на землю. Деревьев выше

И волшебней любого мага.

Водопадом седые пряди,

Стаи птиц в бороде туманной.

Подошёл, добродушно глядя,

И с улыбкою безобманной

Говорит:

– Молочка глоточком

Угостишь ли?

Фея (протягивая ведро):

– Конечно! Пейте,

На здоровье!

Он:

Спасибо, дочка!

(Отхлебнул – раз, второй, и третий.)

– Ах, вкусн омолоко парное!

С основания мирозданья

Это – самое основное

Человеческое питанье!

Кап! в траву с бороды полкапли -

Побежал ручеёк сквозь поле!

Из кармана достав кораблик,

Отпустил Он его на волю.

Было видно, как стал Он счастлив.

Как Он долго мечтал об этом!

Чтовесь фарс вековых напраслин

Перед детской мечты сюжетом?!

Фея:

– Неужели Вы – сам Всевышний?!

Он:

– Я? Всевышний?! Помилуй, детка!

Сам Всевышний посимпатишней,

Хоть и весел бывает редко,

Видя, что все Его творенья

Его детям, как кость раздора -

Псам голодным на утешенье.

Реки, степи, леса и горы

Создавать было… ох, непросто!

Люди, люди, где б все вы были,

Не слепи Он сей дивный остров

Иэ дорожно-межзвездной пыли?!

Но сегодня мне честь большая:

Передать вам его улыбку,

Что – и с радостью! – выполняю:

В вашем мире, где всё столь зыбко,

Пригодится кусочек чуда!

…И, склонясь к Фее Вере, старец

Передал ей, сию минуту,

То, что ни на одном базаре

Ни за рубль, ни за два не купишь,

Ни за сотню, и ни за тыщу,

То, что с виду постней чем кукиш,

А на деле – нужней не сыщешь!

Тот мешок из холстины серой,

Где скрывал свои крылья Ангел

В день, когда со своею Верой

Повстречался вдруг спозаранку.

Он:

– Можно вытолочь воду в ступе,

Можно свет применять наружно…

Но, кто верил, любил и любит,

Тот в мешочке найдёт, что нужно.

Добродетель в нём есть святая

Для того, кто увидеть может.

Улыбнулся ещё, прощаясь,

Необычный посланник божий -

И исчез. Лишь, в напоминанье

О таинственном визитёре,

Ручеёк тихо гладил камни,

Убегая за солнцем в море.

11

Не пора ли уже признаться,

Мысль и вправду материальна.

В данном факте не убеждаться

Мудрым людям неактуально.

Раз уж бог наделил мозгами,

Значит, хочешь не хочешь – надо,

Не гнушаясь Его дарами,

Разуметь то, что мысль крылата.

Ангел с Феей и Тузик с Мусей

Отдыхали в тени беседки.

Тузик блох теребил на пузе

(как ему завещали предки).

Струны арфы перебирая,

Фея сладкоголосо пела.

Муся, изредка подпевая,

Нотой «му» помогая делу,

Беззаботно щипала зелень.

В середине стола, меж фруктов,

Тех, что мухи лениво ели,

Находился «подарок»…

Ангел:

– Ух ты!

Чудо! Руку лишь только сунул

В совершенно пустой мешочек,

Как достал из него, что вздумал -

Если мыслями непорочен.

Фея:

– Счастья лишнего не бывает…

Ангел:

– Но и впрок его не отложишь.

Блага божьего караваи

Тем и сладостней, и дороже,

Что деление их и множит!

Поделился куском с несчастным -

Счастья сделалось вдвое больше!

Это – истина. Ты согласна?

Фея:

– Да, согласна.

Ангел:

– Тогда за дело!

Нужно этот святой подарок

Передать той девчонке смелой,

Что спасла меня от пожара

В том хлеву… Ей оно нужнее.

И, ещё прошептав три слова,

Нежно чмокнув родную Фею,

Птицей ввысь воспарил он снова.

Ах, как всё-таки обалденно,

Два крыла положив на воздух,

Обретать красоту вселенной,

Удивляясь Земному росту!

Фея знала, всегда так было:

Тот, чей дух распознал свободу,

Притяженья Земного силу

Не считает помехой взлёту.

Фея:

– Что ж… пойду приготовлю ужин.

Благодетель мой благородный

Аппетит налетает дюжий

И вернётся как волк голодный!

Даль. Деревья стоят, печально

Шелестя о своём, осеннем.

Обреченные изначально,

Листья молятся о спасенье:

«Не срывайте нас, Христа ради!»

Напряла скуки осень-пряха.

Близок дождь. Как всегда некстати.

Одинокая всхлипнет птаха.

Ангел:

– Что поёшь ты, чудная птица?

Кто оценит твои тревоги?

Кто понять тебя согласится?

Боги? Да… если только боги…

Одиночество – спутник скучный.

Так и знай, это аксиома!

Давит мукой оно беззвучной,

Тихо душу вгоняя в кому.

Отправляйся к людским приютам!

Там не сладко, но и не пусто.

Квасу выпить тебе нальют там

И дадут пожевать капусты…

Святы блюда простого люда!

(Птаха даже не улыбнулась.)

С чувством юмора, видно, худо.

Ишь, нахохлилась! Ишь, надулась!

Чем прикидываться тупицей

Да моргалками грустно хлопать,

Лучше стала бы проводницей.

По какой из тропинок топать?

Сколько путников те тропинки

Потоптало! и всё бесследно.

Под ногами – минут песчинки…

Нет, не видно сиротки бедной.

Только в просеках колобродит

Заблудившийся сквознячишка.

Да в заброшенном огороде

Полевая скребётся мышка…

Раз-другой появились люди.

То рыбак, то пастух болезный…

Они:

– Слышь, земляк, закурить не будет?

Ангел:

– Извините, но я не местный.

Он нашёл её где-то в поле:

Собирала она свеколку

И таскала её в подоле

К своей хижине, втихомолку.

Не узнать было невозможно

Ту «противницу пепелища» -

Был наряд на ней внедорожный:

В чернозёме по голенища

Сапожонки на босу ногу,

Куртка в цвет бытия степного…

Ангел:

– Здравствуй, девочка. Бог в подмогу!

Сиротка:

– Сам помог бы, чем дёргать бога.

Ангел:

– Вот, возьми (протянул мешочек),

Тут есть всё, в чём нужду имеешь.

Сиротка:

– Пошутить надо мною хочешь?

Ангел:

– Нет. Суй руку в него смелее.

Как ни выглядело б нелепо,

Ты найдёшь всё, что сердцу мило.

Хочешь – хлеба, а хочешь – неба!

Лишь бы добрым желанье было.

Каждый должен во что-то верить,

Каждый должен мечтать о чём-то,

А иначе мы, люди – звери,

Чей удел прозябать в потёмках.

Капнул дождик холодной каплей.

Чуть подумал, и капнул снова.

Вздрогнул мир, как озябший зяблик,

Что живёт испокон без крова.

Поразмыслив, она решилась:

Будь что будет – не станет хуже!

Взяв мешочек, перекрестилась,

И достала тотчас наружу -

Мыло, валенки, сковородку,

Куклу с бантами в юбке красной,

На могилку отцову фотку,

Да провизии всякой-разной.

Удивления было вдоволь,

Даже дождик умолк с испуга!

Эй вы, галки, вороны, совы,

Полюбуйтесь – вот это штука! -

Это ж просто бездонный кладезь!

Всё, что хочешь – твоё, от Света.

Из болота возникнет сад здесь.

Только следуй любви заветам!

На столе было всё готово.

На десерт – молоко и песни!

И созвучье струны и слова

Тонким отзвуком в поднебесье.

Ну а там – далеко – над всеми…

Кто-то грамотный, нас создавший,

Сея сны, усыпляя время,

Лил лучи на земные чащи.

Там, в молекуле его мозга,

Атом «солнечная система»,

Млечность звёзд расплескав извёсткой,

Укрывал бытия проблемы.

Эпилог

Расставаться с друзьями трудно.

С ними было светло, отрадно.

Вечера проходили чудно

В их присутствии, что понятно.

Был: романтик, поющий песни,

Из мечты мастеривший крылья.

Стал: философ и божий вестник -

Символ воли и многожилья.

Был халатик простой доярки,

Превратился в шлейф доброй феи.

Для сиротки нашлись подарки,

Смелый пёс победил злодея.

Разлились по деревне пляски,

Дом Культуры ожил Премьерой…

Город снова поверил в сказки

Про Надежду, Любовь и Веру.

_________________

* Весь– селение, деревня (устар.).

2008-2009. Самара

Роман в стихах

или

Поэт и Изабель

Вступление.

Надеюсь, я уже созрел

писать роман. Мой друг-читатель

(да, я на "ты" – ты мой приятель!),

бросай рутину глупых дел!

Садись-ка в кресло поудобней…

Я поведу рассказ о том,

чем я и сам грешил тайком

(кто с правдой – тот и благородней!),

когда и молод был, и глуп.

И верил, что Земли я пуп!

Роман, конечно, о любви.

Пусть рвутся новые поэты

изобретать велосипеды,

а наше дело – c'est la vie!*-

сбирать цветы ночных мечтаний

в букет красноречивых слов

о тонкостях проблем полов,

о тайнах искренних страданий…

Пора! Горит огонь в руках!

Начнём. Итак…

РОМАН В СТИХАХ

1.

Ей было имя – Изабель.

В эпоху прежних аномалий

детей так часто называли.

Когда весной цвела капель,

и птицы обновляли гнёзда,

она явилась в Божий свет.

Как роз божественный букет,

так сказочно легко и просто

влюбила всех, кто был вокруг,

в себя. От маленьких пичуг

в её саду до грузных тёть

и дядь, двоюродных и крёстных -

все пели ей (довольно сносно).

Талантом одарил Господь -

так что ж не петь, когда поётся?!

Когда ребёнок не пищит,

от песнопений сладко спит,

светя улыбкою, как солнце.

Весна Земли, весна души -

в них дни и ночи хороши!

Года летят, как паровоз…

Таков закон – козе понятно!

Во взрослый мир билет (бесплатно!)

приносит детям Дед Мороз.

Всё интересней год за годом,

всё ближе, ближе мир чудес!

Глядь, детский блеск в глазах исчез…

Зачем так поздно понимаем,

Что, всё поняв, мы всё теряем?!

И вот ей 28 лет.

Она прекрасна, несомненно,

умна, увы… но, откровенно:

её душа – сплошной секрет.

Она не замужем – так модно,

а впрочем, дело и не в том.

Само собой придёт потом,

сейчас же проще быть свободной.

Всё хорошо. Карьерный рост

достичь планирует до звёзд!

Идёт июнь. Уже тепло.

Уже клубника подоспела

(но, это просто – между делом).

У Изабель в душе светло:

она парит почти как птица,

ласкают пухом тополя,

и мнится, что сама Земля

ей подаёт пример – крутиться.

И, не боясь помять крыло,

она летит, ветрам назло!

Эфир переполняет слух

разнообразными волнами.

Бег за цивильностью – цунами! -

для юных дев, не для старух!

Авто, манто, салоны моды,

балы, премьеры – всё при ней!

В круженьи головных идей

нет места шалостям погоды.

В пургу, грозу и летний зной

охвачен быт лихой вознёй.

Случайно ли случилось так,

закономерно ли? Неважно!

Но вот, воскресным днём, однажды,

ей встретился один чудак.

Он шёл «куда глядят глаза»

(на самом деле – шёл не глядя),

в руке – кулёк, в кульке – тетради,

/в тот час как раз была гроза/

по лужам в сланцах, без зонта,

грудь нараспашку – красота!

Любовь? Конечно же, любовь!

Жила любовь в нём к песне лета,

к дождю – соратнику поэта,

и, взбудораживая кровь

(прости, читатель, с рифмой туго),

она звала: бежать! писать!

Контрастный душ – душе под стать,

когда в ней вековую скуку

сменяет вмиг восторга звон,

и оживает явь, как сон!

Итак, он жил в черновиках,

чудак-поэт – каких навалом!

И день, и ночь стихи писал он,

бродя в своих далёких снах.

Нарочно, голосу рассудка

внимая лишь в угоду рифм,

в мир «нереальный» отворив

Сознанье. Явь казалась жуткой

ему, он странствовал всегда

в стране с названием «Мечта»!

«Поэт в России больше, чем

поэт!» – в России он и грузчик,

и дворник.., и макулатурщик

(читать-то некому совсем!).

Но тем и славен, слава Богу! -

«никто», а пишет! Вопреки

безумству жизненной реки,

восславив истину – свободу

в глуши страдающей души!

Ну, что ж, пиши, поэт, пиши!

Так вот, влюбилась Изабель.

И, будучи прямолинейной,

презрев бойкот духовно-тельный,

себе призналась: счастья цель

теперь одна – романтик добрый

обязан стать её роднёй!

Пусть он немножко «не такой»,

немножко грязный, мятый, мокрый…

Такая в нём чудная прыть,

что… как его не полюбить!?

Ах да, совсем забыл сказать,

в тот день воскресный громогласный,

когда лил ливень ежечасно,

романтик уронил тетрадь

(кулёк – по швам, типичный случай),

чуть было труд не пострадал,

он сразу же его поднял,

но – гром гремел, бесились тучи! -

конверт, что выпал из кулька,

умчало прочь, как мотылька.

Она увидела конверт,

но окликать поэта поздно -

летел он, как ракета к звёздам,

не как зевака на концерт

в одну из местных филармоний,

где сонных зрителей артель

храпит под сказочную трель

меланхолических симфоний.

Так обрела её рука

письмо поэта-чудака.

Обратный адрес рассказал,

что отправитель тоже местный,

живёт на улице известной,

где ресторан "Девятый вал",

дом 43, квартира 20.

Коль сверху штампа почты нет,

так отправитель – сам поэт,

совсем не трудно догадаться…

"Отправить ли письмо самой,

иль отнести к нему домой?"

Решила почтой, но потом,

подумав (что порой некстати),

надела простенькое платье,

И, вдоль по улице, пешком,

в дом неизвестного поэта

направилась. Смиренный дождь

ушёл, простясь, как добрый гость.

Хозяйка солнечного лета -

Природа, в хижине прибрав,

вернулась в мир своих забав.

Для Изабель такой "поход"

был чем-то вроде приключенья,

в её цветном воображении

ей рисовалось: вот войдёт

она в заветное местечко,

там – миллионы светлых тайн

дорожкой вымощены в рай!

Там, золотистою овечкой,

пасётся Муза под столом,

Пегас серебряным крылом

поэту навевает рифм

причудливость, а на кларнете

играют ангельские дети…

Ах, как изыскано красив

мотив божественной сонаты!

На стенах – память славных дней -

Подковы боевых коней,

Доспехи, рыцарские латы,

и сотни, сотни древних книг,

чей мудрый смысл поэт постиг.

"Нет, он не может быть женат -

подобный казус невозможен -

поскольку вовсе не ухожен

и совершенно диковат…

Ну вот и дом…" Пятиэтажка,

её приветствию в ответ,

как все последние сто лет,

вздохнула, как сказала, тяжко:

"Что ж, заходи уж, коль пришла."

Подъездная немая мгла

с презреньем искренним косясь

на гостью шедшую незвано,

стук каблучков ругала бранно.

Окно – единственная связь

со светом – свет не пропускало

(давно фанерой заменил

умелый плотник Михаил

стекло, что жителям мешало,

всенощным звоном, почивать

(по нынешнему, значит, спать).

Квартира 20, это факт,

была над всеми этажами,

и между ней и облаками

располагался лишь чердак.

Звонок нащупав аккуратно,

чуть-чуть волнуясь, Изабель

нажала кнопку: птичья трель

засвирестела неприятно.

Молчок… Шаги! Щелчок замка.

– Письмо?

– Да…

Тощая рука

взяла конверт. Закрылась дверь.

Она стояла обалдело,

с раскрытым ртом, немея телом…

Читатель, друг мой, верь не верь,

прошло минут 15 – 20,

она осмыслить не могла

такие странные дела.

Потом… как начала смеяться,

что, расхлебянив* дверь, поэт

стал хохотать за нею вслед.

– Я вскрыл… – сказать пытался он,

сквозь смех, но не хватало мочи.

– А там, ха-ха… там… мой же почерк!

Я думал, Вы – наш почтальон…

– Всё ржут и ржут, – соседка снизу

промолвила. – И день и ночь,

хоть всю округу обесточь,

везде пролезут, будто крысы…

– Входите! – пригласил поэт.

В ногах, и вправду, правды нет -

присаживайтесь, хоть куда.

Вам, в благодарность за находку,

я мог бы станцевать чечётку,

да не умею, вот беда.

Хотите квасу? лимонаду?

Я мог бы предложить вино,

да нет его уже давно…

Итак, какую же награду

хотите Вы за Ваш визит?!

– и принял он важнейший вид.

– Мне газированной воды.

В их душах юных, без сомненья,

вскипали волны вдохновенья.

в глазах весёлых и простых

сияло что-то, между чем-то,

улыбки не сползали с лиц

и брови, словно крылья птиц,

взмахнув, застыли кинолентой

остановившей дивный кадр…

С портрета Пушкин Александр

глядел на кухонный содом -

на старомодный холодильник,

давно не тикавший будильник,

на батарею под столом

пустых бутылок из под кваса,

на иероглифы стихов

в горах исписанных листов,

на недоеденное мясо

и бутерброд, что без хлопот

живут себе, который год,

на жутко выцветших холстах

неаппетитных натюрмортов.

– А знаете, – сказал он гордо.

Я дописал роман… в стихах…

– О, это очень интересно!

– Да… не хотите почитать?

– Хочу, конечно!

– Как назвать

пока не знаю, если честно…

Есть старый мульт, в нём Врунгель врёт:

"как назовёшь – так поплывёт!"

Вот Вам печатный вариант.

ошибок много… Но, заметьте,

что у старушки "olivetti"

частенько западает "а",

"б" не печатается вовсе.

К примеру, вот, в конце строки,

где подправляю от руки:

"Грустили серьги на берёзе…"

– Сегодня же читать начну.

Мне, под ночную тишину,

всегда читается легко.

Ну, я пойду – уже темнеет.

– Вдвоём идти повеселее,

давайте…

– Мне не далеко.

– Я провожу Вас…

– Доброй ночи!

– Постойте, я же не узнал,

как Вас зовут, моя вина…

– Я не представилась Вам – точно!

В том нет секрета – Изабель.

– Как Изабель? на самом деле?!

– А, что такого?

– Ничего…

Прочтёте мой роман – поймёте.

На этой задушевной ноте

Простились.

"Только и всего?

Не выпив даже чая с кексом?"-

Нет-нет, читатель, не спеши!

Понятен твой порыв души,

но всё же не дошло до секса

в тот вечер. Право, не грусти!

сюжетов много впереди.

2.

Она лежала на тахте,

полунакрыта одеялом.

Со взглядом тихим и усталым

грустили барбусы в воде.

Аквариум живой картиной

души природу усыплял.

На столике стоял бокал,

и ароматный запах винный,

влекомый слабым сквозняком,

струился наполняя дом.

Раскрыв загадочный роман,

приотворив калитку рая,

разгадку тайны предвкушая,

в литературный океан

она шагнула. С первой строчки

в её задумчивых глазах

стал обнаруживаться страх.

В романе речь, как по цепочке,

Лилась в души её купель,

о ней самой – об Изабель!

"И вот ей 28 лет.

Она прекрасна, несомненно,

умна, увы… но, откровенно:

её душа – сплошной секрет.

Она не замужем…"

– Всё верно…

Но, как же это понимать?!

Меня так точно описать?

возможно ли? Нелепо! Скверно!

Он всё подстроил… Или нет?..

Нет, просто чушь и полный бред!

Совпало имя?.. Ну, и пусть -

обыкновенная случайность,

зачем кидаться сразу в крайность?

Я с детства сказок не боюсь.

Всё, хватит нажимать на тормоз!

"…балы, премьеры – всё при ней!

В кружении головных идей…"

И главной героини образ

Подходит к девушке любой.

Так, что там дальше?.. Боже мой!

"Решила почтой, но потом,

подумав (что порой некстати),

надела простенькое платье,

И, вдоль по улице, пешком…"

Он что, подглядывал? Безумец!

А вдруг маньяк?.. Но, как он мог?

Этаж, где я живу, высок,

напротив, в допотопном ЦУМе,

все окна в баннерах реклам…

Читаем дальше… Ну, дела!

Он нашу встречу описал

заранее! Не телепат ли?

Читает мысли?.. Нет, навряд ли…

"На столике стоял бокал.

И ароматный запах винный…"

И это изображено?!

Ну, хватит! Больше не смешно!

Покинув плен тахты старинной,

отбросив в сторону роман,

она ушла на кухню. Кран

открыла, чайник налила,

поставила на газ. Шмат сала

из холодильника достала,

отрезав, съела, и пошла

обратно к тайне: любопытство

не отпускало ни на миг.

Так часто выходить из книг

нет сил – такое паразитство! -

Что дальше, там? – вопрос гнетёт.

Бывает и наоборот -

предчувствуя в финале боль,

в ответ уже не хочешь верить,

шаг от находки до потери,

печальной нотой si-bemol,

терзает дух, читать не хочешь,

но и не можешь не читать!

Она взяла роман опять.

Прочла: "…пропикало час ночи.

Давно допит вина бокал.

На кухне чайник закипал…"

Час ночи – факт, чёрт побери! -

бокал пустой, а с кухни чайник

уже насвистывает… Крайне

тревожно сделалось внутри.

Она бледна. Не сон ли снится?

А может вырезки статей

из Книги Судеб перед ней?

Но, поздно, верная сестрица-

Луна зовёт стелить постель.

Спокойной ночи, Изабель!

3.

Наутро, встав ни с той ноги,

не в силах в мыслях разобраться,

неспешно стала одеваться…

Любовь, как по воде круги

(чем дальше, тем сильней волненья),

о стены дьявольских интриг

могла разбиться через миг,

снискав простое утешение

в солёных водах женских слёз -

вполне приемлемый курьёз.

Но, нет! Она была сильна

в своём неверии в сюрпризы.

"Проникнуть стоит за кулисы

и тайна фокуса – ясна!"

"Всё дело рук – не провиденья" -

такие лозунги всегда

служили ей, как дважды два,

и этот случай, без сомненья,

она сумеет разгадать…

В окне погоды благодать

вещает свет! Да будет явь!

"К чему прикидываться дурой?

С моим умом, с моей фигурой -

живи и пой! люби и славь

Создателя! О, жизнь – ты чудо!"

Дзинь-дон-н-н! Звонок.

– Кто там?

– Сто грамм!

Подружка, что не по годам

умна, наведалась.

– Гертруда!*

– Что Изабель?

– Я влюблена!

– В кого?

– В поэта – колдуна!

– В кого, в кого? В поэта?

– Да!

– Несчастное дитя! Поэта

любить – паршивая примета,

а жить с ним – сущая беда.

Представь себе – ты, днём и нощно,

стираешь, моешь, варишь суп,

а он, поэт – ходячий труп,

всё пишет, пишет… Тьфу! Аж, тошно!

На кухню, в ванну, в туалет -

тетрадь с собой берёт поэт.

Нет-нет, подруга – и не спорь! -

тебе в мужья поэт не нужен.

Тебе приличным будет мужем

нормальный честный русский вор:

банкир, налоговый инспектор,

начальник… в общем, бизнесмен,

а ни какой-нибудь там Член

Союза Рифмоплётной секты

заоблачно-летучих вшей -

попутчик Музы и бомжей!

– А? Я прослушала, прости…

Ты мне о чём-то говорила?

– Нет, в самом деле, это мило!

И где твой старый добрый стиль -

внимать реальным рассуждениям?

– Я влюблена – и все дела!

Амура меткая стрела

пронзила грудь…

– В стихотворенье

ты влюблена, а не в него,

не в графомана своего.

– Ах, так?! Читай! Его роман.

Вот, с этой – сто восьмой страницы,-

узнаешь, что за "небылицы"

понакрапал мой "графоман"!

– "Роман в стихах"! Хм! Вот потеха!

Что ж, я в поэзии знаток!

Как там писал когда-то Блок?

"Ночь, улица, фонарь, аптека…"

Поверь, подруга, все стихи -

плоды бездельной чепухи!

И начала Гертруда вслух

читать немыслимые вещи:

"В ту ночь приснился сон ей вещий:

собака, пастбище, пастух…

Собака, стало быть – к подруге.

И точно – утром в дверь звонок -

подруга входит на порог

(точь-в-точь с улыбкою той суки,

что ночью снилась Изабель),

пренеприятная мамзель.

Она любила поучать

людей, казалось, от рожденья,

имея ко всему презрение,

и не имея сил молчать.

Работала в Райисполкоме,

четвертый или пятый год,

и пиком всех её забот

была забота о Законе,

блюдимом на мирских фронтах,

в бумажно-деловых горах.

Но – что скрывать, что налицо? -

цветы, конфеты, шоколадки

(а также и другие взятки),

из рук заботливых жильцов

девятого микрорайона,

где обитал райисполком,

несла все дни Гертруда в дом,

на основании законном,

с не менее большой душой:

"дают – бери!" – закон такой".

Гертруда бросила читать,

в глазах мелькнуло подозрение.

– Бредовое стихотворенье…

– И больше нечего сказать?

– Здесь и поэзией не пахнет -

простая проза, что ни ямб…

Лить грязь на власть имущих – штамп.

Уже не выстрелит, не жахнет*,

подобная белиберда.

Привычка стадная тверда,

конечно, пастуха ругать,

но кто-то должен стадом править.

Иначе, вилами буравить

начнут друг друга, враг – врага…

Нет, Изабель, таких памфлетов

вовек не выпустят в печать.

До смерти в бедности страдать -

удел бунтующих поэтов…

Что ж ты, подруга юных лет,

лишь улыбаешься в ответ?

– Вдруг мысль явилась мне сейчас -

издать на собственные средства!

Деньжат, полученных в наследство,

на томик хватит, в самый раз.

– Ты говорила, что на шубу

к зиме накопишь, наконец.

– Песец, и в Африке – песец.

– Ну-у, знаешь, это просто глупо!

На сим, оставшись при своём,

оставив споры на потом,

подруги мирно разошлись.

Зачем Гертруда заходила,

она сама совсем забыла.

Так залетевшая вдруг мысль

не отыскав предназначенья

сверкнёт хайлом* и упорхнёт,

а ты стоишь, разинув рот,

впадая в недоразумение,

ловчась отсеять свет от тьмы

в своих извилинах прямых.

Мой друг, читатель добрый мой -

увы, я вынужден признаться -

предслышу, из-за декораций,

уже смеются критик злой

и пародист неугомонный,

над "титаническим" моим

трудом. Бог с ними! Желчный дым

скупцам оставив, бью поклоны

лишь Солнцу – мне оно важней.

Тень брошенных в меня камней,

надеюсь, света не затмит,

а остальное – предрассудки.

Кому ни лень – шутите шутки,

ни тем душа во мне скулит.

Радею лишь за пониманье,

и уповаю на Богов.

Не вкус халвы слащавых слов,

всегда по вкусу мирозданию,

но гармоничных мыслей суть

(ну надо же – так завернуть).

4.

Тот день решила Изабель

особой посвятить диете:

в обед, копаясь в Интернете,

пила малиновый кисель

с ванильной булочкой вприкуску;

затем – бананы, виноград;

салат; горячий шоколад;

на полдник – чудо кухни русской -

французский борщ: вода, морковь,

лук, свёкла, вера и любовь!

Она надеялась найти

в сети паучьей Интернета

приемлемое для поэта

издательство. Из девяти

приличных отобрав одно лишь

(чей сайт излишеств не имел),

прайс запросила по e-mail.

И вот – с судьбою не поспоришь -

ответ к семи часам пришёл:

всё даже очень – хорошо!

"Печатать можно хоть сейчас!

Сто-двести тысяч экземпляров,

в век виртуальных самоваров,

достаточно на первый раз.

Там, в будуарах книгочтивых,

найдутся верные сердца

ценителей трудов писца,

поистине благоречивых!"

Идеей сей увлечена

роман взялась читать она…

5.

А что тем временем поэт?

Давным-давно забыв о гостье,

слагал он вновь незримый мостик

промеж неведомых планет.

Куда-то бегал, что-то делал,

но был опять сам не в себе,

теряясь в суетной толпе

забыто-опустевшим телом,

летал, мечтая "о своём",

душою в космосе ином.

Вот так же он писал роман,

переполняясь вдохновеньем,

Земным отпущен притяженьем,

ещё "вчера". Сюжетом пьян,

вдыхая жизнь в листву тетрадей,

переселяясь в сказку грёз,

он жил, растрогавшись до слёз,

одной возвышенности ради!

Влюбляясь сердцем в персонаж,

впадая в неземную блажь,

весь месяц не ложился спать -

рука тянулась к авторучке,

вплетать извилин закорючки

в тугую "общую" тетрадь.

Слова, являясь неким чудом,

и, унося куда-то высь,

в горячий мозг вселяли Мысль,

само-собой, из ниоткуда.

Зачем? Кто знает… Бог судья

мечтательного забытья.

В тот вечер встречи с Изабель,

когда открылось её имя,

казалось, что-то между ними

вдруг промелькнуло. Ночи хмель

унял его воображенье.

Она пришла, она ушла…

А может сном она была?

Все эти умозаключения,

понятно, к сути не ведут.

И нам гадать не стоит тут.

Признал ли он судьбы сигнал

в чертах лица "залётной птицы"?

Как знать… Событий вереницы

кружили пёстрый карнавал.

Громадами стихотворений,

как диким лесом окружён,

легко мог заблудиться он.

Немало в мире совпадений,

таких, как имя – Изабель…

Вращалась жизни карусель.

Расположение планет

способствовало водным знакам -

рыбёхам, скорпионам, ракам -

но водолей, что не секрет,

совсем не водный, а воздушный,

был непременно обречён

(таков неписанный закон

Галактики) на день недужный.

И, так уж вышло, наш поэт

был водолеем с детских лет.

Он заболел. Озноб и жар

попеременно ощущая

(такое, знаете, бывает,

когда шальной болезни шар

тебя толкает в лузу бреда),

он в свой подъезд себя донёс

и… рухнул, тут же, в полный рост,

ужасно напугав соседа

(тот тип как раз спускался вниз).

Сосед и сам, тем, что был лыс,

беззуб, небрит и страшно тощ,

мог напугать любого зверя

до полной умственной потери!

А тут… забыв про тёщин борщ,

про соль (за ней его послали

в ближайший продуктовый маг),

стоял, как бедный вурдалак

с картины Репина "Не ждали".

– Мужик, живой ты или нет? -

в конце концов спросил сосед.

Ни звука. Глупо рот скривив,

перешагнуть хотел он было…

но, что-то в нём заговорило.

Стремглав, сомненья победив,

вернулся он в свою квартиру,

зачем-то тёщу обругал,

взял телефон, 03 набрал,

хлебнул холодного кефиру,

и в трубку горестно изрёк:

– Алло! Тут… гибнет… паренёк…

– Чем болен? Сколько дней болел?

Пол? Стул? Фамилия больного?

– Не знаю. Но ему хреново!

Лежит – чуть дышит – бел как мел.

В подъезде… Улица Меньшая.

Дом сорок три, квартира шесть…

Да, домофон в подъезде есть,

но не фурычит.

– Выезжаем.

Так, тёщу доведя до слёз,

зять соли к сроку не принёс!

Диагноз вывели простой:

на високосном солнцепёке

поэт весь день гулял, в итоге -

удар случился тепловой.

Врач говорил:

– Вы что ж, ребята,

"03" додумались набрать?

Пожарных надо было звать!

Его тушить гидрантом надо!

– Живой?

– Похоже, что живой.

Но с перегретой головой.

В палате, ровно через час,

поэт, свалив два табурета,

доковыляв до туалета,

опорожнившись в унитаз,

подумал: "Где я? Непорядок.

Не помню… Вроде бы не пил.

В больницу, что ли угодил?

Полна земная жизнь загадок!

Вот интересно, что со мной?

Врача увижу, и – домо-о-ой".

В квартире собственной своей,

что от отца ему досталась,

в ту ночь, решив унять усталость,

остыть от мыслимых идей,

лёг спать поэт. Поэмы в стопках

остались, терпеливо ждать,

когда к ним снизойдёт опять,

чтоб дописать иль бросить в топку,

хозяйка почерка – рука

хитросплетений батрака.

Но сон не шёл. Луна в окне

объёмом пылким восхищала,

тянула из под одеяла,

звала его: "Иди ко мне!

Здесь хорошо! Сквозь тень земную,

глядеть на Землю будем мы,

от солнца скрыв свои умы,

и слушать тишину ночную!"

Ах, ночь! какой чудной колдун

тебя создал для этих Лун?!

6.

Читая часть под цифрой "5"

замысловатого романа,

предшествующего – так странно! -

событиям, идущим вспять

привычным доводам рассудка,

там, где упал плашмя герой,

прониклась Изабель слезой,

перепугавшись не на шутку.

Но успокоилась тот час,

прочтя, что доктор его спас.

И, с облегчением вздохнув,

в приливе воодушевления,

продолжила ночное бденье.

Уж кенар в клетке, спрятав клюв

под крылышко, спокойно дрыхнул,

а Изабель, войдя во вкус,

мотая будущность на ус,

пророчества листала. Вспыхнул

пред нею истины момент -

без Чуда счастья в жизни нет!

Она читала, как потом,

в четверг ли, в пятницу – субботу,

взбредёт поэту в непогоду,

бродить по лужам босиком.

Как он, смешной и несуразный,

случайно свалится в фонтан,

затем в элитный ресторан

ворвётся, вымокший и грязный,

забыв, что нет на нём носков,

когда не хватит двух листков

для изложения на них

нарисовавшихся мелодий…

Как ей самой, по непогоде,

придётся "на своих двоих"

трусить (заглохнет её "Deewoo").

И встречи неизбежный час

пересечёт пути их фраз

и взглядов. Влюбчивый "Ромео"

подарит ей луны листок,

чудесный вечер, восемь строк

из Гёте, из Шекспира – три,

из Пушкина, догмат мажорный:

"Любви все возрасты покорны".

И будут птицы, до зари,

играть волшебные сонаты,

на инструментах духовых

забавных клювиков своих,

а ночь, в явленье звездопада,

с ума начнёт вовсю сводить!

"Прекрасно! Но, пора остыть.

Пока всё это – лишь слова,

на замусоленной бумаге…

А может буквенные знаки

имеют значимость? Едва

означишь в рифму заклинанье -

придёт, что изображено…

Смешно! А может не смешно?

Вдруг мысли преобразованье

обречено явленьем стать?!

Всё! Спать! Пора ложиться, спать".

7.

Рассвет давно доел Луну.

Сквозь форточно-оконный вырез,

радел задорный птичий свирест.

К утру, намаявшись, уснул,

беспечным крепким сном младенца,

больной бессонницей поэт,

и чей-то милый силуэт -

не в честь амбиций, но тенденций -

привиделся ему во сне.

Луч солнца гладил по спине,

и грезилось – её рука

его тихонько обнимала.