Текст книги "Я дрался на Т-34"

Автор книги: Артем Драбкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Ремонтные бригады, пытавшиеся восстановить мой танк, после безуспешных семидневных трудов объявили мне, что мой танк не подлежит ремонту в полевых условиях, добавив, что воевать на нем я смогу лишь в 1944 году. Вот так закончились для меня бои за Киев. За эти бои командование батальона представило меня и еще шестерых командиров к званию Героя Советского Союза.

В период подготовки к дальнейшим боям мне разрешали самостоятельно формировать свой экипаж, поскольку со старым экипажем пришлось расстаться. Без ложной скромности скажу, что люди просились ко мне. Правда, из назначенного мне экипажа я никого, кроме механика-водителя, менять не стал. Радистом был молодой паренек Клещевой (имени его не помню), а башнером старшина эвенк, имя и фамилия которого также стерлись из памяти. Несколько опытных механиков батальона уговорили меня взять механиком-водителем Петра Тюрина.

27 декабря 1943 года бригада получила приказ наступать в направлении Чековичи – Гута-Добрынская – Каменный Брод – Андреев. Впервые мне было доверено идти в головном дозоре.

Двигались к линии фронта ночью. Погода была морозная, грунт был твердым. Выпавший с утра снег несколько смягчал стук танковых гусениц. Двигатель нового танка тянул очень хорошо, мы двигались с высокой скоростью. Я нервничал, поскольку непонятно, где и как тебя встретит противник. Успокаивало то, что мы двигались полями, обходя населенные пункты, сокращая маршрут. Пройдя километров двадцать, мы вошли в какую-то деревушку. Остановились. Вскоре нас догнала колонна бригады. Отдых был очень короткий, после чего мы получили задачу двигаться вперед, но у меня – незадача. Мой механик-водитель Петр Тюрин заявил, что вести танк не может, поскольку не видит в темноте. Мы засуетились. Заменить его было некем. Экипаж был не взаимозаменяемым. Мог вести танк, кроме водителя, только я. Минут двадцать заставил нас Тюрин волноваться. Тут я почувствовал, что он лжет, если бы он на самом деле ослеп, он бы себя вел по-другому. Просто у парня сдали нервы – идти первым, не зная, что случится с тобой в следующую секунду, очень тяжело. Вскипев, я закричал на него: «Зачем же ты напросился в мой экипаж?» и добавил, обращаясь к замкомандира батальона Арсеньеву: «Товарищ гвардии старший лейтенант! На ближайшем привале замените мне Тюрина». И, повернувшись снова к механику-водителю, приказал в грубой форме: «А сейчас садись за рычаги и веди танк». Я дал команду «Вперед» и, напрягая зрение, стараясь в темноте через летящие снежинки разглядеть хоть что-нибудь, начал управлять им через ТПУ. Я часто отвлекался на ориентирование по карте, нагибаясь внутрь танка, который слабо, но освещался, и вскоре забыл про Петра, который вполне уверенно вел танк.

С рассветом вдалеке показалось село Каменный Брод, а перед ним, метрах в пятистах от себя, я увидел темный предмет, который в предрассветных сумерках принял за танк. Дал по нему два раза бронебойными снарядом – вижу искры от попаданий и отлетающие в разные стороны черные куски. Понял, что перепутал, а подъехав, увидел большой валун. Вдруг из села на всех парах выскочили два немецких танка T-IV и удирают от нас вправо, в сторону города Черняхова. Я кричу: «Тюрин, догони, догони». А он струсил, остановился. До них уже полтора-два километра. Я выпустил пару снарядов – мимо. Черт с ними, надо брать село.

Не доехав до крайних домов метров триста, встретил старичка, который показал мне проход в минном поле и сказал, что в селе немцев нет, но в соседнем стоит много немецких танков. Поблагодарив деда, вошел в село и двинулся по улице на его противоположную окраину. Дома стояли в одну линию вдоль дороги, а за ними, справа и слева, виднелись широкие поля. Меня догнали еще два наших танка, в том числе и танк командира взвода Ванюши Абашина. Выйдя на противоположную окраину, увидел в полутора километрах соседнее село, расположенное вдоль дороги. Не успел посмотреть на карту, чтобы определить его название, как вдруг заметил рядом с дальним селом, немного правее, курсирующие по полю немецкие средние танки T-IV, выкрашенные в белый цвет. Вслед за ними из-за домов начали выползать танки «Тигры» и «Пантеры», которые строились в боевую линию. Насчитал их семь штук. За ними также выстраивались во вторую линию танки T-IV, которых было около полутора десятков. Недолго думая, подал команду: «Бронебойным заряжай!» – «Бронебойным – готово». Стреляю по правофланговому «Тигру» – мимо! Что такое?! Смотрю в прицел – он у меня сбит на пять делений вправо. Вот почему от меня ушли те два танка при подходе к селу. Уточняю прицел, слышу, как по радио командиры нашей и второй роты развертывают танки в боевой порядок. Высунувшись из башни танка, увидел, как весь батальон развертывается в поле правее домов в боевой порядок, чтобы встретить в лоб танки противника. Это было безграмотное решение командира батальона, которое дорого нам стоило, но об этом я расскажу дальше.

Не знаю, что меня дернуло, но я решил атаковать немцев. Один против двадцати немецких танков! Совсем голову потерял! Даю команду механику: «Вперед! К тому селу!» Вслед за мной шел и второй танк нашего взвода, которым командовал Ванюша Абашин. Слева от дороги увидел скат к реке. Стало быть, можно свернуть с дороги и незаметно подойти к противнику. И только успел об этом подумать, как крайний «Тигр» с расстояния один километр дал по мне выстрел. Он бы меня убил, но болванка зацепилась за рукоять оставленной с осени и вмерзшей в землю сохи, изменила траекторию полета, пролетела в нескольких сантиметрах от башни моего танка. Повезло! Если бы они по мне все саданули, от меня бы мокрого места не осталось, но почему-то они не стреляли. Я крикнул Тюрину: «Сверни влево и иди по лощине вдоль речки, к крайнему дому села!» За мной этот маневр повторил и Ванюша Абашин.

Подъехав к крайнему дому, думая, что он закрыл меня от развертывающихся немецких танков, решил посмотреть из-за угла этой хаты, что делают немцы, и доложить обстановку командиру роты по радио. Только я подбежал, крадучись, к углу дома и хотел было высунуться, как снаряд, выпущенный из танка, стоявшего за стогом сена в полутора километрах от деревни, по-видимому, в целях обеспечения развертывания главных сил и поддержки их атаки, отвалил угол этой хаты и отбросил меня к моему танку. Поднялся с трудом, ибо ноги отяжелели и не хотели подчиняться, иду к своему танку, руки трясутся. А тут метрах в трехстах-четырехстах перед нами выполз из окопа тяжелый танк T-VI – «Тигр» желтого цвета. Мы стоим на открытом месте. Почему он не стрелял?! Не знаю… Я еще в танк не заскочил, кричу Ванюше: «Стреляй, р… й, стреляй!!! Стреляй по нему, твою мать!» А он стоит, смотрит. Видать, обалдел. Честно говоря, я был выше его по уровню подготовки, особенно после службы офицером связи при штабе.

С трудом влез в свой танк и навел пушку на этот выползающий «Тигр». Однако, видимо, вследствие шока и большого волнения никак не мог определить точно расстояние до него. Принял решение отступить. Даю команду Тюрину развернуться и вернуться в Каменный Брод тем же путем, что и пришли. А немецкие танки, завершив развертывание, пошли в атаку на батальон, стреляют, наши танки горят. Я параллельно им, правее метров двести, иду со скоростью 50 – 60 км/ч.

Обогнал их, заехал за крайнюю хату, резко развернулся и встал между домом и сараем, около которого стоял стог сена: «Сейчас я вас в борт пощелкаю». А танки обошли деревню справа и движутся мимо меня. Смотрю в прицел, мешает куча навоза. Продвинулся вперед, развернул башню и вижу идущий ко мне правым бортом крайний правофланговый вражеский «Тигр», готовый к выстрелу по одному из наших танков, стоявшему на его пути. Своего попадания я не видел, но «Тигр» дернулся и встал, а из него повалил дым. Ко мне подъехал танк командира 2-го взвода Кости Гроздева, ему надо было за другую хату и бить, а он ко мне жмется. Видимо, танк, который издалека прикрывал развертывание и стрелял по мне, когда я был у соседнего дома, врезал ему. Башню сорвало, и она отлетела на крышу соседнего дома. Костя выскочил… вернее, выскочила верхняя часть туловища, а нижняя в танке осталась. Руками по земле скребет, глаза хлопают. Ты понимаешь?! Я кричу механику: «Назад!» Только развернулись – удар! И танк закрутился и закатился аж на другую сторону улицы. Болванка, попав в правую бортовую передачу, оторвала большой бронированный кусок, оголивший шестерни передачи, но танку практически ущерба не принесла. Немецкие танки повернули левее и стали быстро сворачиваться для выхода из боя.

Сожгли мы у них четыре танка, из них один «Тигр», но и сами потеряли восемь машин. В лоб встретили! Надо было спрятаться за хаты, пропустить их и жечь в борта. Мы бы их все там пожгли! А так роту потеряли! В основном, конечно, молодежь – только пришедшую на пополнение, без опыта. Главное, они выскочили. Уже позднее выяснилось, что эта группировка с нашим выходом в Каменный Брод попадала в окружение, отчего и шла ва-банк, чтобы прорвать наш боевой порядок.

Быстро перегруппировавшись, бригада начала преследование. Темнело. Настроение отвратительное – столько людей потеряли, но сейчас главное – не дать им закрепиться и перейти к обороне.

Часам к девяти темнота и моросивший мелкий дождь со снегом совсем ослепили меня. Движение замедлилось. Меня догнали другие танки, развернувшись в боевую линию, идем, озираясь друг на друга. Ночная мгла, атака в никуда, противника не видно. Начали стрелять осколочно-фугасными снарядами по ходу движения. Вскоре прошли большое село.

Незаметно наступил рассвет, показалась грунтовая дорога. Слышу по радио открытым текстом: «Фадину занять свое место». Ускоряю ход и выхожу вперед в готовности действовать в качестве боевого дозора. За мной выдвигаются еще два танка. С рассветом на душе стало веселее, однако ненадолго. Сквозь дымку, высунувшись по грудь из танка, увидел очертания большого населенного пункта. Мне показалось, что это город Черняхов. И только успел это подумать, как по нам ударила тяжелая вражеская артиллерия.

Развертывание и атака с ходу начались стремительно. Слева, в двухстах метрах от меня, развернулась батарея новых самоходных установок СУ-85 и открыла огонь с места. Еще левее разворачивается истребительно-противотанковая батарея нашей бригады. Мы тремя танками атакуем, ведя огонь по крайним хатам.

Смотрю в прицел и вижу выдвигающуюся перпендикулярно нам в двух километрах колонну танков, входящую в город с другой стороны. А тут еще артиллерия бьет по ним и по нам откуда-то справа. Мелькнула мысль, как хорошо налажено взаимодействие по захвату этого населенного пункта. И тут заметил, как от крайнего дома в белом полушубке бежит навстречу нам человек, подбегает к командиру противотанковой батареи и бьет его в лицо. Оказалось, что в город уже вошла 21-я гвардейская танковая бригада, а мы, выходит, ведем огонь по своим. Быстро ориентируемся и поворачиваем на центр города. Слышу по радио открытым текстом: «Фадину и Абашину выйти к железнодорожному вокзалу». Поворачиваю правее и вижу двухэтажное каменное здание вокзала.

Поворачиваю башню для выстрела вдоль улицы, и вдруг танк содрогается от мощного взрыва крупнокалиберного осколочного снаряда, попавшего в правую часть кормы. Танк продолжает двигаться, медленно сворачивая в правую сторону.

Механик-водитель кричит: «Командир, добили нашу бортовую передачу». – «Можешь двигаться?» – «С трудом». Подъехали к крайнему от вокзала дому. Я выскочил из танка, чтобы посмотреть повреждения. Оставшуюся часть броневого листа, прикрывавшую шестерни бортовой передачи, как ножом срезало. Разбиты две шестерни, а другие имеют трещины. Не пойму до сих пор, как мы еще продолжали двигаться. В этот момент подъехал на своем танке командир батальона Д. А. Чумаченко, приказавший занять оборону и ждать ремонтников.

Поставив танк в гуще яблоневого сада, примыкавшего к дому, мы вскоре дождались присланную командиром батальона ремонтную летучку. Поговорив немного с ремонтниками, я распорядился, чтобы командир орудия и стрелок-радист находились в танке и вели наблюдение, а сам решил сходить к зданию вокзала и понаблюдать из него за городом. Вдруг услышал крики, автоматные очереди и выстрел из моего танка. Повернулся и со всех ног бросился назад. Оказалось, что оставшиеся в тылу немцы атаковали танк. Ремонтники и экипаж заняли оборону, а заряжающий выстрелил осколочным снарядом практически в упор по атакующей пехоте. В итоге немцы потеряли около десяти человек, а оставшиеся тринадцать сдались в плен.

Восстановление танка заняло около суток, а потом пришлось догонять ведущую бои днем и ночью свою бригаду. Не могу вспомнить сейчас, когда же мы спали. Все это делалось какими-то урывками, от одного до двух часов в сутки. Усталость провоцировала появление безразличия, что вело к потерям.

Уже ночью вошли в город Сквиру. Все измотались до того, что никто и не заметил прихода Нового, 1944 года. Отдохнуть удалось часа три-четыре.

Проснулись от ударов по башне палкой – работники походной кухни звали на завтрак. Во время завтрака нас вызвали к командиру батальона. Около батальонной автомашины с будкой собралось одиннадцать человек, из которых трое – командиры самоходных установок. В батальоне осталось восемь танков – это еще неплохо, плюс два отделения от взвода бригадной разведки. Выйдя из будки, командир батальона сначала представил нам нового командира роты лейтенанта-техника Карабуту, а затем поставил задачу пройти маршем до города Тараща, овладеть им и удержать до подхода главных сил бригады.

Выдвинулись засветло. Мне с пятью разведчиками опять пришлось двигаться в голове колонны на километр-полтора впереди. Вскоре над нами зависла «рама». Значит, жди гостей. И точно! Появляются восемнадцать Ю-87. Развернувшись в боевую линию, держа интервалы между машинами сто – сто пятьдесят метров, мы на большой скорости шли вперед. Бомбежка была интенсивной, но безрезультатной – ни одна машина не пострадала. Впереди показалось небольшое село, откуда донеслись выстрелы полевых пушек и автоматные очереди. Мы были очень злы и с ходу открыли огонь, заставив небольшой гарнизон спасаться бегством.

Мы продолжали двигаться в боевом порядке, как будто бы нам что-то подсказывало, что противник совсем недалеко и мы вот-вот его встретим. На смену отбомбившимся и ушедшим восемнадцати самолетам появились вдалеке еще две группы по восемнадцать самолетов, которые, сделав большой разворот, принялись нас бомбить. Это подтверждало мое предположение, что противник совсем близко. Вскоре перед нашим взором открылась большая деревня, через которую двигалась черная на фоне белого снега, сплошная, необозримой величины колонна противника.

Голова этой колонны, в которой были автомашины, конные упряжки, уже вышла из села и стала наращивать скорость, чтобы уйти. Как выяснилось, это выдвигались тылы вновь подошедшей 88-й пехотной дивизии противника. Видя перед собой практически беззащитного противника, мы, стреляя с ходу, стали рассыпаться из боевого порядка по ширине колонны, чтобы не дать уйти и части из нее. Тут, на нашу беду, население деревни Березанка вышло из домов навстречу нам, молясь и призывая нас быстрее войти в деревню, мешая вести огонь по немцам. Пришлось вести огонь через их головы по убегающим в поле немцам, бросавшим снаряженные повозки и автомашины. Идя вдоль колонны, расстреливаю убегающих немцев из пулеметов. Вдруг увидел группу фрицев на окраине деревни, суетившихся возле каких-то повозок, распрягавших лошадей и отгонявших их в сторону. Даю выстрел осколочным в их гущу и вижу: снаряд раскидал их в сторону, и только тут заметил орудие, которое они пытались развернуть прямо на дороге.

Высунувшись из башни, увидел еще три такие же группы, пытающиеся освободиться от лошадей, которые везли орудия. Мне удалось сделать три или четыре выстрела, и все снаряды легли в расположение этой артиллерийской батареи. Подскочив к первому орудию, я приказал Тюрину объехать его, сам же расстреливал из пулемета ее расчеты. Придя немного в себя от скоротечного боя, я высунулся из башни, осматривая поле боя. Оно было ужасно. Вдоль дороги стояли брошенные немецкие повозки и автомашины, разбитые и целые, груженные продовольствием и боеприпасами, лежали трупы убитых немцев и лошадей… Такое же количество лежащих на снегу трупов мне пришлось увидеть примерно через неделю в районе прорыва немецкой обороны у города Виноград, но это были уже наши пехотинцы…

Пленных было порядка двухсот человек, и мы не знали, что с ними делать, так как на танках десантом шел только взвод разведки. Пришлось из них выделить для охраны и конвоирования несколько человек. Мы сосредоточились в деревне, поживившись трофеями. Тюрин и Клещевой принесли по большой свиной туше, положив их на трансмиссию: «Отдадим хозяевам домов, где будем останавливаться». А затем Тюрин подал мне новые кожаные офицерские сапоги, говоря, что в валенках все время нельзя ходить, а таких сапог, дескать, лейтенанту все равно не выдадут. Да, сапоги оказались мне по размеру, и я до сих пор помню их прочность, непромокаемость.

Вскоре ко мне подошел командир роты старший лейтенант Володя Карабута, поставил задачу двигаться вперед к городу Тараща, который был где-то в десяти километрах западнее деревни Березанка.

Подмороженная грунтовая дорога позволяла идти на высокой скорости. Пройдя несколько километров, мы подошли к селу Лесовичи. Немцев там не оказалось.

До города оставалось всего около трех километров, которые мы легко преодолели. В сумерках на большой скорости, наблюдая в прицел пушки, врываюсь на улицу. Жителей никого не видно. Это плохой признак – значит, где-то засада. Впереди вижу перекресток, но в этот момент из одного дома выбегает женщина и машет рукой. Останавливаю танк, высовываюсь из люка и кричу ей, но за ревом двигателя ее ответа не слышу. Вылезаю из танка и спрашиваю: «В чем дело?» Она кричит, что впереди, метрах в трехстах, на перекрестке, стоят немецкие танки. Благодарю ее и направляюсь к своему танку. В этот момент выскочивший из следующего за мной танка командир роты Владимир Карабута, узнав от меня о противнике, сказал: «Фа-дин, ты уже Герой Советского Союза, поэтому первым пойду я» – и начал объезжать мой танк. Вскочив в танк, кричу Петру Тюрину: «Иди за ним, как только его подобьют, сразу из-за него выскакивай и – вперед!» Тюрин за ним. Так оно и случилось. Пройдя метров сто, танк Карабуты получает снаряд в лоб и загорается. Я обхожу его и, стреляя в никуда, вырываюсь вперед. Только тут увидел впереди, метрах в ста, тяжелую самоходную установку «Фердинанд», которая, упираясь кормой в небольшое каменное строение, контролировала перекресток. Увидев «Фердинанда» и ударив ему в лоб бронебойным снарядом, даю команду Тюрину таранить его. Тюрин приблизился, ударил «Фердинанда» и начал его давить. Экипаж попытался выскочить, но попал под автоматный огонь заряжающего. Четверо остались лежать убитыми на крыше корпуса, однако одному немцу удалось убежать. Успокаиваю Тюрина и даю команду сдать назад. Вижу, остальные танки и САУ движутся по улице, ведя огонь.

Успокаиваюсь, сажаю разведчиков на танк и выдвигаюсь на улицу, ведущую к центру города. Стрельба прекратилась, и наступила какая-то зловещая тишина. Командир роты со своим экипажем погиб (как потом выяснилось, он остался жив), и ждать команды «вперед» не от кого, кто-то должен показать пример. А коль я шел первым и так легко расправился с «Фердинандом», то мне и сам бог велел идти дальше. Разворачиваюсь на перекрестке налево и двигаюсь по улице, которая спускается к реке. Подошел к мосту. Только подумал: «Не обвалился бы», – как с другой стороны реки из-за поворота улицы показалась большегрузная автомашина с большим кузовом. В темноте немцы не заметили остановившийся на противоположном берегу у основания моста наш танк и, выехав на мост с ходу, уперлись бампером в лоб танка. Шофер быстро сообразил и выпрыгнул из кабины прямо под мост. Мне оставалось только нажать на спуск пушки, и осколочно-фугасный снаряд, пробив кабину, взорвался внутри кузова, набитого немцами. Фейерверк! Останки людей падают на лед, на мост. Я говорю: «Петя, вперед». Передок и мотор сбросили с моста и, по трупам проехав через мост, поднялись по улице. Разведчики соскочили с танка у моста, видимо, отправившись мародерничать – собирать часы, пистолеты. Тогда часов-то не было. Только у командира танка были танковые часы с большим циферблатом.

Медленно двигаемся вперед, повернули и, дав выстрел вдоль улицы, устремились на полном ходу к центру города. Подошли к Т-образному перекрестку. Перекладину этой «Т» образовывал дом, к стене которого, в тень, я прижал танк. Немцев не видно. Своих танков тоже. Заглушили мотор, притаились, наблюдаем. Идти вперед ночью по хорошо освещенным луной улицам без разведки и десанта на танке страшновато, но и стоять без дела тоже неудобно. Кругом зловещая тишина. И вдруг слышу: заработали двигатели нескольких танков, и мгновенно мимо меня по улице на большой скорости прошли три наших танка. Тут же в той стороне, куда они прошли, послышались взрывы и орудийные выстрелы. Вспыхнул бой и на восточной окраине города, где оставались основные силы бригады. Я жду. В той стороне, куда проскочили три наших танка, бой постепенно замирает – видимо, их сожгли.

Минут через пятнадцать-двадцать я услышал, как оттуда идет немецкий танк. Решил подпустить его вплотную и уничтожить метров со ста. И тут меня осенила дикая мысль. Надо его уничтожить так, чтобы было красиво, чтобы потом мелом на нем написать: «Подбил лейтенант Фадин». Во дурь какая! Для этого его надо впустить на перекресток, т. е. на пятнадцать-двадцать метров от себя, и врезать ему бронебойный снаряд в борт, когда он будет поворачивать налево (я почему-то был убежден, что он повернет на левую улицу). И вот держу вражеский танк на прицеле. Танк-то небольшой: T-III или T-IV. Он вышел на перекресток, развернулся налево, я доворачиваю башню направо… а она не поворачивается. Вражеский танк рванул вдоль улицы. Кричу Тюрину: «Заводи и выходи на эту улицу, расстреляем его вдогонку!» Но танк сразу не завелся. Упустили! Я выскочил из башни на корму. К задней части башни танка был приторочен брезент. Разведчики, сидевшие на корме, вытянули его края, чтобы подстелить на холодную броню. Выпущенный край брезента попал под зубцы поворотного механизма башни, заклинив ее. Он не мог туда попасть, просто не мог!!! Я до сих пор не могу пережить, что упустил этот танк! Я после войны рассказывал этот эпизод матери. Говорю: «Не мог брезент под башню попасть». На что она ответила: «Бог тебя сколько раз спасал? – 4 раза. Бог ведь один. Видимо, там честные люди сидели. Вот он тебе и подсунул брезент под башню».

Вытащив брезент и запрыгнув в танк, приказываю Тюрину выйти на улицу, по которой ушел танк, в надежде догнать его снарядом. В это время слышу по радио: «Фадину, Фадину, срочно вернуться назад». Разворачиваю свой танк в обратную сторону и двигаюсь к мосту.

Бой явно затихал. Немцы, понеся потери, начали вывод своих подразделений. Вот так в ночь с 4 на 5 января мы освободили город Тараща.

В течение первой половины дня 5 января мы приводили себя в порядок, немного поспали. А в 14 часов 5 января 1944 года начали выдвижение через весь город на запад, в направлении города Лысая Гора. Как и прежде, мне посадили четырех разведчиков – и вперед, в голове колонны.

Входим в пригород Лысой Горы. Справа вижу в темноте украинские белые хаты, а впереди темнеет лесок. Командую Тюрину увеличить скорость. Проскакивая по улицам Лысой Горы, получаю три или четыре снаряда из полуавтоматической пушки себе в левый борт. Танк сполз вправо в какую-то яму, так что стрелять из него можно только в воздух. Останавливаемся. Открываю люк, вылезаю из танка и вижу, что моя левая бортовая передача разбита и танк не только двигаться, но и повернуться, чтобы удобнее было стрелять, не может. Подъехавший командир батальона приказал ждать ремонтников, оставив для охраны стрелковое отделение во главе с командиром взвода.

Выставив охранение, мы взяли свиную тушу, которую захватили в разгромленном обозе, и с тех пор возили на танке, подняли хозяина дома деда Ивана с хозяйкой и попросили пожарить нам свинины. Хорошо поужинали. Но нам было не до сна. Стали готовиться к защите подбитого танка. Для этого сняли спаренный с пушкой пулемет и пулемет радиста, приготовили гранаты, автомат. К нам присоединились семь стрелков с их командиром. Так что сил для отражения наступления пехоты противника было достаточно. С рассветом, заняв круговую оборону, я ждал попытки фашистов захватить наш танк. Где-то часов в девять утра прибежали четверо местных и сообщили, что к нам идут немцы группой человек до двадцати, а может, и больше. Отправив местных, чтобы не нести лишних потерь, мы залегли и приготовились к бою.

Буквально через три-четыре минуты немцы в белых халатах с автоматами неорганизованной группой, чуть ли не толпой, показались из-за домов, направляясь в нашу сторону. По моей команде мы открыли шквальный огонь по ним и убили, по-видимому, человек десять. Они залегли, а затем уволокли своих убитых и больше нас не беспокоили. Часам к 14 подошли главные силы бригады, которые разгромили противостоящих нам немцев, оставили ремонтную летучку и, забрав мою пехоту, двинулись в сторону города Медвин за нашим батальоном.

С 6 по 9 января 1944 года ремонтные бригады восстанавливали мой танк, приводя его в боевое состояние. Мы же коротали свободное время в разговорах с местными красавицами, жившими по соседству. Вечерами собирались вместе, рассказывали о своем детстве или же играли в карты. Утром 9 января к нам приехал командир батальона Дмитрий Чумаченко, который, похвалив меня за мои действия в городе Тараща, приказал по завершении работы принять командование полуротой танков, прибывших, как и мой, из ремонта, и повести их освобождать деревушку в нескольких километрах от города Виноград, что мы и сделали.

Где-то 17 января нам было приказано передать несколько сохранившихся танков в 20-ю гвардейскую танковую бригаду нашего корпуса и выйти в резерв корпуса для пополнения ее прибывающими экипажами танков из глубины тыла.

Доукомплектовывались вблизи города Медвин всего несколько дней. Впервые офицеры бригады собрались вместе после доукомплектования, которое было в ноябре. Многих ребят я недосчитался. В первую очередь, конечно, погибали экипажи, прибывающие в составе маршевых рот, получившие слабую подготовку при сколачивании в глубоком тылу. Наибольшие потери бригада несла в первых боях. Выдержавшие первые бои быстро осваивались и затем составляли костяк подразделений.

В период доукомплектования я был назначен командиром танка командира батальона. В экипаже были очень опытные танкисты, провоевавшие не менее года, а то и более: механик-водитель гвардии старшина Петр Дорошенко, награжденный орденами Отечественной войны I и II степени и орденом Красной Звезды, командир орудия гвардии сержант Фетисов, награжденный двумя медалями «За отвагу», и радист-пулеметчик гвардии сержант Елсуков, награжденный орденом Отечественной войны II степени и орденом Красной Звезды. Кроме того, все они были награждены медалью «За оборону Сталинграда». Даже к 1944 году, когда награждать стали чаще, это были очень высокие награды, и такого экипажа в бригаде больше не было. Экипаж жил отдельно и не якшался с другими тридцатью экипажами, и когда после объявления приказа я прибыл к ним в дом, где они поселились, то прием был настороженным. Понятно, что принять верховенство над собой самого молодого лейтенанта бригады, выросшего буквально за три-четыре месяца боев, им было трудно, тем более что Петр Дорошенко и Елсуков были значительно старше меня. Я тоже понимал, что мне еще надо доказать свое право командовать этими людьми.

Уже 24 января бригада была введена в прорыв, проделанный 5-м механизированным корпусом в направлении городка Виноград.

Ввод в бой осуществлялся на рассвете практически перекатом через только что атаковавших противника стрелков 5-го механизированного корпуса. Все поле перед немецкой обороной было усеяно трупами наших солдат. Как же так?! Это же не сорок первый – сорок второй годы, когда не хватало снарядов и артиллерии, чтобы подавить огневые точки противника! Вместо стремительной атаки мы ползли по пашне, объезжая или оставляя трупы наших солдат между правой и левой гусеничными лентами, чтобы их не задавить. Пройдя первую линию стрелковых цепей, резко, без команды увеличили скорость атаки и быстро овладели городком Виноград.

Где-то утром 26 января командир батальона получил приказ направить свой танк вместе с экипажем в распоряжение командира бригады гвардии полковника Жилина Федора Андреевича, потерявшего танк в январских боях. Так в последних числах января 1944 года я стал командиром танка командира 22-й танковой бригады.

Воевать весной сорок четвертого на Украине было сплошное мучение. Ранняя оттепель, моросящий сырой снег превратили дороги в болота. Подвоз боеприпасов, горючего и продовольствия осуществлялся на лошадях, поскольку машины все застряли. Танки еще как-то двигались, а мотострелковый батальон отставал. Пришлось просить население – женщин и подростков, которые от села к селу несли на своих плечах по одному снаряду или вдвоем тащили ящик с патронами, увязая чуть ли не по колено в грязи.

В конце января мы, окружая Корсунь-Шевченковскую группировку, сами попали в окружение, из которого едва вырвались, утопив восемь танков в реке Горный Тикич. Потом отражали атаки пытавшихся вырваться фашистов. Короче, к 18 февраля, когда нам приказали сосредоточиться в районе деревни Дашуковка, в бригаде остался один танк командира бригады – мой танк – и мотострелковый батальон автоматчиков. Правда, от батальона осталось шестьдесят-восемьдесят человек и два орудия 76-мм пушек, да и он отстал, увязнув по дороге в грязи. Управление бригады сосредоточилось в деревушке недалеко от Дашуковки, мотострелки должны были подойти примерно через пять-шесть часов. Противник только что выбил наши части из Дашуковки, таким образом практически прорвав кольцо окружения. Мы с комбригом и начальником политотдела подъехали к глубокому оврагу, который нас отделял от Дашуковки и до которой оставалось примерно километр. Деревня стояла на пригорке, вытянувшись с севера на юг, образуя улицу длиною примерно полтора-два километра. С трех сторон она была окружена оврагами, и только северная, дальняя от нас окраина имела пологий спуск к грунтовой дороге, шедшей из Лысянки. В районе деревни шел вялый бой. Видно, обе стороны выдохлись, резервов нет. Изредка шестиствольный миномет противника где-то с северной окраины Дашуковки разбрасывал мины по нашей пехоте. Мы вернулись в деревню, расположившуюся перед оврагом.