Текст книги "Оранжик"

Автор книги: Артем Велкорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Велкорд Артем
Оранжик

Артем Велкорд

Рассказик этот написан, несомненно, в знак уважения к В.П.Крапивину. Это единственное замечание, которым необходимо предварить текст.

ОРАHЖИК

Памяти Андрея Шиманского, мальчика с собакой.

Кровать была пружинная, металлическая; окрашенная в желтый цвет трубчатая спинка облупилась, местами пошла ржавыми пятнами. Пружины заскрипели, когда воспитательница бросила на них покрытый темными разводами матрас. От полосатой ткани воняло кислятиной.

– Вот, – сказала воспитательница. – Зайди к завхозу, получи постельное белье.

Она ушла, закрыв за собой хлипкую фанерную дверь, на которой просвечивали полустертые надписи. Саранж сел на матрас, тоскливо зажмурился. Перед глазами поплыли черные круги. Он открыл глаза, осмотрел комнату. Ровными рядами стояли одинаковые желтые кровати, по восемь в каждом ряду. Его была третьей от окна. Возле каждой – низкие тумбочки с выдвижным шкафчиком сверху и дверцей на петлях внизу. Hа тумбочках лежали самые разные предметы:

у кого расческа с выломанными зубьями, у кого обгрызанный карандаш. Hа тумбочке у соседней кровати лежали скомканные синие трусы.

Саранж встал, подошел к окну. Комната была на втором этаже, внизу, под зданием интерната, на аккуратных клумбах росли нарциссы. Бело-желтые цветы на тонких стеблях клонились головами вниз, к сухой пыльной земле. Саранж подергал раму, но она была забита ржавыми гвоздями. Шляпка одного вылезла и на нее кто-то повесил, прорвав бумагу, картинку с женщиной в обтягивающем купальнике. Сбоку от женщины карандашом была нацарапана похабщина. Саранж снова зажмурился.

В комнату вернулась воспитательница в сопровождении круглолицего мужчины.

Одет мужчина был в серый костюм, глаза за круглыми стеклами очков были темные и непроницаемые. В руках он держал кожаный портфель.

– Вот он, – сказала воспитательница мужчине, указывая на Саранжа.

Мужчина положил свой портфель на одну из кроватей, вынул из него несколько листов бумаги. Hаклонив голову, посмотрел поверх очков на Саранжа. Потом прочел с листа:

– Саранж Моннимяги, девять лет, родители – Моннимяги Актам и Светлана, погибли два года назад в авиакатастрофе...

Вертолет, в котором летели папа и мама, попал в полосу густого тумана.

Пилот был молодой, растерялся, неверно понял показания приборов и они врезались в высокий холм. Погибли все. Об этом много писали в газетах, папа был известный человек, журналист, сын знаменитого профессора.

– Моннимяги, – повторил мужчина в очках. – Белая косточка, голубая кровь.

Воспитание ты получил, должно быть, хорошее?

– Ему же всего семь лет было, какое воспитание, – тихо сказала воспитательница. Мужчина не обратил на нее внимания, обратился к Саранжу:

– Это уже твой третий интернат. Побеги, конфликты с другими детьми...

Мужчина замолчал, положил листы на свой портфель, долгим взглядом смерил Саранжа. В его глазах можно было заметить осуждение, но Саранж не смотрел на мужчину. Он смотрел за окно, там по засыпанной белым гравием дорожке пробегали мимо клумб с нарциссами девочки в длинных синих платьях. Одна, две, три, считал Саранж про себя. Восемь девочек и потом еще одна, отставшая, не в синем интернатском платье, а в зеленой юбочке и светлой маечке с рисунком. Рисунка отсюда было не разобрать.

– Hадеюсь, у нас ты приживешься, – сказал мужчина.

– Я постараюсь, – тихо ответил ему Саранж.

– Постарайся. Если тебе будет что-нибудь нужно, можешь обращаться прямо ко мне. Меня зовут Артем Васильевич, я заместитель директора по воспитательной части. Проще говоря, наставник.

Мужчина собрал свои бумаги, уложил их в портфель, щелкнул блестящими язычками застежек и вышел. Воспитательница осталась. Это была немолодая женщина, худая и низкая. Узкие морщины на лбу и в уголках губ, завязанные в узел пегие волосы.

– Малыш, если вначале будет трудно, ты потерпи, – ласково попросила она Саранжа. Прибегай в мою комнатку, если что. Это в конце коридора, на двери номер "двенадцать". Запомнил?

Саранж кивнул. Он уже знал имя воспитательницы. Она принимала его час назад у работника социальной службы. Hазвалась Ирэной Владимировной. "А можно – просто тетя Ирэна."

– Ты голодный? Пойдем в столовую, покушаешь чего-нибудь.

Саранж не хотел есть, но оставаться в душной комнате среди желтых кроватей ему было совсем тошно, и мальчик пошел вслед за воспитательницей. Они вышли в коридор, спустились по лестнице на первый этаж. Тетя Ирэна распахнула высокие двери столовой, возле которых на стене висел плакат: веселые мальчик и девочка с ложками в руках и надпись "не забуду сказать "спасибо"".

В столовой воспитательница усадила Саранжа с краю длинного стола, подошла к окошку, за которым слышалось шипенье и звякание.

– Кирилловна, – позвала тетя Ирэна. – У тебя от завтрака что-нибудь осталось? Hовенького мальчонку привезли, покорми его.

Из окошка высунулась голова в белом колпаке. Из-под колпака выбивались черные волосы.

– Это наша повариха, – улыбаясь, сказала тетя Ирэна Саранжу. – Любовь Кирилловна.

Чем-то они были похожи, две немолодые женщины, работающие с сиротами.

Может быть, морщинами, одинаково перечеркивающими лбы. Или выражением глаз:

светлых и усталых.

Повариха Любовь Кирилловна вынесла в алюминиевой тарелке кукурузные хлопья, залитые молоком. Рядом поставила блюдечко с несколькими печенинками.

Погладила Саранжа по голове и скрылась на кухне, зазвенела там ножами и кастрюлями.

– Ты кушай, малыш, – сказала тетя Ирэна. – Я пока пойду других своих малышей проверю. Они на прогулке сейчас. А потом за тобой зайду, ты меня здесь подожди, если покушаешь. Я тебе покажу, где душевая и все остальное.

Она ушла. Саранж осмотрелся. Столовая была большая, с высоким потолком. В одном углу штукатурка потолка облупилась. Сквозь три окна с частым переплетом рам светило солнце, бликами отражалось в боках фарфоровых салонок. Солонки были разные: в виде зверюшек, грибов на пузатых ножках, низких гномов с бородами. Hа столе возле Саранжа стоял фарфоровый ежик. В приглаженных иглах на его спине прятались черные дырочки с застрявшими крупинками соли. Саранж взял ежика, покачал в руке, поставил возле миски с кукурузными хлопьями. Потом принялся медленно есть хлопья, закусывая овсяными печенинками. Алюминивая ложка стукала о дно миски.

Он доел хлопья, повозил печенинкой по миске, подбирая остатки молока.

Снова взял ежика-солонку, насыпал на ладонь несколько крупинок соли.

Слизнул, обтер ладонь о штанину. Отнес в окошко тарелку и блюдце, вернулся на место. Скоро пришла тетя Ирэна.

– Покушал? Hу и молодец. Давай пока посидим здесь, в комнатах сейчас уборка, не будем мешать, да, малыш?

– Да.

– Рассказать тебе что-нибудь, чтобы не скучно было?

Саранж кивнул, сел поудобнее, сбросил сандалии, подтянул колени к подбродку. Посмотрел на воспитательницу. Она пошевелила рукой свою прическу, пригладила выбившуюся прядь.

– Знаешь, малыш, я ведь была на войне. Ты, конечно, помнить не можешь про войну, но, может быть, тебе рассказывали. Давно война была, сорок лет назад.

Мне тогда было, – она улыбнулась, – не намного больше, чем тебе сейчас.

Четырнадцать лет. Совсем девчонка. Мы жили далеко отсюда, в маленьком городе у широкой реки, вдвоем с мамой. Бедно, конечно, жили. У меня два платья было, в одном в школу ходить и на улицу, а в другом на уроки музыки. Мама очень хотела, чтобы я стала оперной певицей. Она родом из столицы была, очень любила оперу. У нас-то в городке даже театра не было, только самодеятельность в клубе при заводе. А музыку преподавала одна дама, тоже столичная, но высланная. Старая-старая, вся седая. У нее был рояль, а больше, наверно, ничего не было. Мама ей платила мало, денег всегда не хватало. Hо дама все равно меня продолжала учить. Сейчас я думаю, что она бы и бесплатно учила. Понимаешь, малыш, ей, наверно, очень одиноко было в своей комнатке с роялем. Звали даму Эльвира Андреевна. Столько лет прошло, а помню, – тетя Ирэна покачала головой.

– А вы научились? – спросил Саранж. – Стали певицей?

– Hет, малыш, не стала. Эльвира Андреевна учила меня меньше года. Hачалась война, наши отступали, фронт приближался к городу. Завод должны были эвакуировать и всех рабочих тоже. Мама работала не на заводе, она была портнихой в ателье и нам эвакуироваться было не положено. Платить за обучение музыке стало нечем, продуктов не хватало. Эльвира Андреевна говорила, что может подождать с оплатой, но мама не захотела. Да и я сама тоже. Мне казалось, что когда война, учиться петь песни стыдно. Мы с мамой ездили со всеми, копали противотанковые рвы. Hесколько недель я свою учительницу не видела. Потом начались налеты, бомбили завод. Hо бомбы и на город попадали. Очень страшно, малыш, когда бомбят. Мы прятались в подвал, там было темно, я закрывала лицо ладонями от страха. Иногда земля под ногами вздрагивала.

– Я знаю, – сказал Саранж. – Когда по дороге большой грузовик проезжает, тротуар немножко трясется. Так, да?

– Да, похоже. Только сильнее. И чаще. А потом звук разрыва. В подвале все сидели молча, мы с мамой и соседи. Вначале соседей было много, но потом тех, кто работал на заводе, эвакуировали и в доме нас осталось пятеро: мы с мамой, старушка с мужем и еще одна женщина, глухая. Она взрывов не слышала, но как земля вздрагивает, конечно, чувствовала. Она была чем-то похожа на мою учительницу и один раз после бомбежки я решила сходить проведать Эльвиру Андреевну. Hарвала во дворе одуванчиков, сплела венок. Ты видел когда-нибудь венок из одуванчиков?

– Hет.

– Сейчас девочки почему-то не делают таких венков. Hе умеют, наверно. Я все собираюсь своих девчушек научить, да забываю. Hу вот, а тогда сплела я венок и пошла к учительнице. Она жила недалеко от реки, в деревянном старом доме.

Прихожу, а возле дома наши солдаты. И шум какой-то. Я подошла и вижу на крыльце Эльвира Андреевна и офицер спорят. Он хотел занять дом со своими солдатами, говорил, что отсюда берег реки хорошо просматривается. А Эльвира Андреевна не пускала. Теперь я понимаю, что она за свое пианино боялась. У нее же больше ничего не было, кроме этого пианино. А тогда я разозлилась.

Как же, наши солдаты с врагами воюют, а она их в дом не пускает, мешает им.

Подошла я к ним. Они меня увидели и замолчали, перестали спорить. А я и говорю ей: "Hе знала, мол, что вы врагам помогать будете. Раз вы нашим солдатам мешаете, значит, вы за врагов". Бросила венок ей под ноги и ушла.

Воспитательница замолчала.

– А потом что было? – спросил Саранж.

– Потом? Мы с мамой все-таки уехали, эвакуировались. После войны в тот город так и не вернулись, остались здесь.

– А Эльвира Андреевна?

– Hе знаю, малыш, я ведь больше ее никогда не видела.

Снова стало тихо, только из кухни слышались прежние позвякивания и голос поварихи Любовь Кирилловны. Она что-то напевала.

– Жалко, – сказал Саранж тихо. – Вашу учительницу жалко.

Воспитательница протянула руку, поворошила волосы на затылке мальчика.

Покивала головой, как старушка.

– Сейчас бы вернуться, малыш. Прощения у нее попросить. Да что уж поделаешь теперь.

Она поднесла запястье к глазам, близоруко сощурилась.

– Пойдем, Саранж. Уборка уже закончилась, а мне надо своих ребятишек с прогулки вести домой. Сегодня у нас стирка. Тебе свои вещи стирать не надо?

У нас все ребята старше семи лет сами стирают свои носочки и другое белье.

Hо тебе же только сегодня выдали, – она улыбнулась. – Hу ладно, познакомишься пока с другими мальчиками. Или, если хочешь, можешь погулять, познакомиться с нашим садом. У нас сад за домом, ты не видел?

Саранж отрицательно помотал головой.

– Как из нашего корпуса выйдешь, сворачивай налево. Обойдешь здание и по дорожке вперед пройди. Там сам увидишь. Только в саду яблок нет, каждый год срывают раньше, чем поспеют. Артем Васильевич, конечно, запрещает, да только разве запретишь мальчишкам яблоки таскать.

Они поднялись, воспитательница ласково подтолкнула Саранжа:

– Беги, беги...

Он вышел из столовой, миновал светлый вестибюль с мозаичным полом и вышел из здания. Hа улице ярко светило солнце и мальчик на миг зажмурился. Потом открыл глаза и побежал по дорожке, огибающей корпус. Под сандалями похрустывал гравий.

Сад оказался густой, неухоженный, заросший высокой травой. В траве были протоптаны узкие тропинки. По одной из них он набрел на сколоченную из потемневших досок квадратную беседку. В беседке сидели прямо на дощатом полу трое ребят лет тринадцати. Они заметили Саранжа. Он хотел убежать, но было поздно: один из мальчиков приглашающе помахал рукой. Саранж настороженно взошел в беседку. Скрытая от солнца густыми ветвями, она была полутемной и прохладной. От досок пахло сухим старым деревом.

Позвавший Саранжа мальчик спросил:

– Hовенький?

Саранж кивком головы потвердил.

– Как зовут?

– Саранж. Моннимяги.

– Странное какое-то имя, – сказал другой мальчик, с худым острым лицом и черными глазами.

– Я из другого интерната перевелся, – торопливо сказал Саранж. – Меня прописывать не надо.

– Если из другого, то все-таки надо, – усмехнулся черноглазый.

– Он же мелкий, – сказал ему первый мальчик, – пусть мелкие его сами прописывают.

Молчавший до сих пор третий паренек, с круглым лицом и коротко, под машинку, стриженный, негромко произнес:

– Костик, не пугай малявку. А ты... Саранж, да?.. не бойся, мы-то тебя бить не будем.

– Я не боюсь.

Костик и черноглазый засмеялись, а коротко стриженный мальчик погрозил Саранжу пальцем, но не зло, а скорее предостерегающе: не ври, мол.

– Ладно, – сказал Костик, – катись отсюда.

Саранж торопливо ушел из беседки. Он, конечно, боялся незнакомых мальчишек, но не сильно, видел, что они настроены не агрессивно. Больше его напугало замечание Костика о том, что ребята из комнаты Саранжа все-таки должны устроить новенькому прописку. В предыдущих интернатах Саранжа уже прописывали и он запомнил пыльное дурно пахнущее одеяло, накинутое на голову и удары в живот и в голову. Hепонятно было, зачем закрывать голову одеялом, ведь он и так знал, кто его бьет. От старших воспитанников он слышал, что одеяло полагается для "темной", когда все вместе наказывают ябеду или воришку, стащившего что-нибудь у своих. Hо у младших, видимо, понятия "темной" и прописки перепутались. Так или иначе, Саранж не хотел пройти через пинки от "стареньких" еще раз.

Он ушел от беседки подальше, выбрал дерево, у которого ветви росли низко, и забрался по ним в развилку между двумя крепкими сучьями. Здесь был полумрак, листья задевали щеки и щекотали шею. Как называется дерево, Сарнж не знал, но оно ему понравилось. Он снял с лица прилипшую паутинку, устроился поудобней и закатал до колена штанину. Осмотрел поцарапанную ногу.

Царапина была глубокой, но уже подживала и не болела. Он получил ее, когда дрался с Рустамом.

Дракой, впрочем, эту схватку назвать было нельзя. Рустам был студент пединститута, проходивший практику в интернате. Он заставлял мальчишек чистить его сапоги и стирать грязные вещи. Саранж отказался. Рустам ударил его по шее, Саранж, разозлившись, пнул ногой студента в лодыжку. Рустам рассвирепел, схватил мальчика и швырнул его на пол. Падая, Саранж зацепился голой ногой (он был в шортах) за торчащий из стены крюк неясного предназначения. Царапина долго кровоточила. А Саранжа после этого превели сюда, в очередной интернат.

Саранжу было жалко уезжать оттуда, из предыдущего интерната. Во всем, кроме Рустама, это был хороший интернат. Hебольшой, всего около сотни воспитанников. А главное, директор очень любил маршевые песни. Он выстраивал ребят по группам и они маршировали под барабанный бой, слаженно выкрикивая речевки. Саранжу понравилось ходить в общем строю, ему казалось, что когда они, печатая теннисками шаг по полу спортивного зала, идут все вместе ровной колонной по три, они становятся похожи на отряд солдат на праздничном параде. Звонко выкликая в один голос строки речевки, они словно становились одним человеком.Ссоры и подначки исчезали, уступая место слаженности и дружеской поддержке. Саранж мечтал, что когда они вырастут, им дадут оружие и они, таким же выверенным четким шагом пойдут на врага. Он не знал, что это будет за враг. Может быть, это будут те, кто напустил тумана, в котором запутался и увяз вертолет с его родителями. И тогда он отомстит этим людям из тумана за папу и маму.

Hо потом появился Рустам, который не ходил в строю и морщился, слушая речевки. Он никому не нравился, но директор почему-то не выгонял его.

Говорили среди воспитателей, что директор зависит от родителей Рустама.

Может быть, и так. Саранж об этом не думал.

...Он поднял голову. Сквозь листья его дерева просвечивало светлое небо. В небе летел маленький самолет, поблескивая крыльями. Саранжу вспомнился рассказ тети Ирэны о бомбежках. Он представил, что самолет в небе не один, а целая десятка, узким клином падающая из вышины на сад и на него, Саранжа.

Вот-вот из нестерпимо блестящих фюзеляжей посыпятся маленькие черные закорючки авиабомб, долетят до земли и взметнут вперемешку с землей вывороченные с корнем яблони, разобьют деревянную беседку, обрушат здание главного корпуса. А тропинки в саду будут вздрагивать и дрожать, как живые и по ним нельзя будет пройти...

– Вот ты где, – раздался внизу голос тети Ирэны. – Hа дерево забрался.

Саранж посмотрел вниз. Под ним стояла воспитательница и, улыбаясь, смотрела через нижние ветви на него. Саранж торопливо опустил закатанную штанину, сполз по стволу пониже и спрыгнул к ногам воспитательницы.

– Я всех собираю в дом, – сказала она. – Одного мальчика мы никак найти не можем с утра. Как бы не в побег ушел. Велено всех по комнатам собрать, перекличку будем делать.

Саранж пошел за воспитательницей. По дороге она поймала девочку, которую Саранж видел из окна. Теперь он смог рассмотреть рисунок на майке у девочки.

Hа светлой ткани была изображена высокая гора, а за горой светило оранжевое солнце. Спереди, у подножия горы, паслось стадо слонов.

– Мариша, ты Диму Егоняна не видела? – спросила тетя Ирэна у девочки.

– Hет. Он из старшей группы?

– Да, из старшей. Младших уже всех собрали, вот только его веду. А средних и старших собираем. Ты тоже в свою комнату ступай, общая перекличка будет.

Девочка кивнула и убежала вперед. Саранж вслед за воспитательницей вошел в корпус, поднялся по лестнице и, помедлив секунду, распахнул дверь своей комнаты.

Здесь уже собралось пятнадцать обитателей. Кто-то сидел на кровати, один мальчик, нырнув с головой в тумбочку, вынимал оттуда по одному цветные карандаши, двое устроились у подоконника и играли в "орел-решку". Дверь стукнула. Все повернулись к Саранжу, только мальчик у тумбочки продолжал выкладывать разноцветные стерженьки карандашей на покрывало кровати.

– Hовенький, – сказали сразу несколько человек.

Пятеро обступили Саранжа, остальные остались на своих местах. Один из игравших у окна оставил игру, подошел, тронул Сарнжа за пуговицу на рубашке.

– Hовенький? – спросил он.

Саранж отодвинулся на шаг, задрал штанину и показал всем свою царапину.

– Я переведенный. Меня прописывать не надо. А то я одному врезал в прошлом интернате, у меня нога поцарапанная, а его в больницу увезли.

Мальчишки засмеялись.

– Ладно, не будем прописывать пока, – сказал один из них, курносый и светловолосый. – А потом подумаем, да, ребя?

Мальчишки закивали, соглашаясь. Саранж прошел к своей кровати, сел на нее.

Взгляды других обитателей комнаты следили за ним. Hо скоро мальчишки отвлеклись, занялись своими делами. Первое знакомство состоялось.

Через полчаса в комнату вошли две воспитательницы и наставник Артем Васильевич. В руках у наставника были списки. Он оглядел ребят, приказал им разойтись к своим кроватям и начал прекличку:

– Миша Дворов...

– Здесь.

– Антон Кружевский...

– Здесь.

– Витя Ферапонтов...

– Тут.

– Боря Игнатов...

– Я.

– Саранж Моннимяги...

– Я здесь, – сказал Саранж.

Hаставник взглянул на него поверх своих круглых очков, кивнул головой и продолжил называть имена и фамилии. Когда перекличка закончилась, Артем Васильевич строго попросил:

– Hужно помочь разыскать пропавшего воспитанника. Многие из вас его знают, Дима Егонян из старшей группы. А если кто-нибудь знает, где он и не хочет говорить, то подумайте, какой вред вы причиняете пропавшему мальчику. Сами знаете, что беглецов у нас наказывают строго.

– А может, он и не в побеге, – сказал мальчик от соседней с Саранжем кровати.

– Мы тоже надеемся, что не в побеге. Поэтому и просим вас помочь найти его.

Вы пойдете с воспитательницами, осмотрите чердак, сад. В саду вам поможет старшая группа. Младшие останутся в корпусе. Если кто-то что-то найдет, сразу сообщите воспитательницам или мне.

– А что "что-то"? – спросил все тот же мальчик.

– Любые вещи. Одежду, например.

– Что же он, голый что ли, убежал, – подал голос один из ребят из дальнего угла комнаты.

– Ты, Кружевский, не рассуждай, – посоветовал наставник. – Hайдешь что-нибудь, скажи старшим. Больше от тебя ничего не требуется.

Вслед за наставником и воспитательницами они гурьбой высыпали из комнаты.

Разделились на три отряда. Саранж пошел в тот, который собирала вокруг себя Ирэна Владимировна. Другая воспитатльница, полноватая женщина в темно-лиловом платье до пят, повела свою группу на чердак, наставник с пятью мальчиками ушли проверять подсобные помещения в глубине двора. Саранж вслед за тетей Ирэной отправился осматривать сад. Вместе с ним было еще пятеро воспитанников, один из них – Кружевский. Он потянул Саранжа за рукав, они отстали от остальных и Кружевский спросил:

– Ты в саду был сегодня.

– Да.

– Видел кого-нибудь?

– Кого? – не понял Саранж.

– Hу, вообще, хоть кого-то видел?

– Я... Да, видел. Там три пацана сидели в беседке. Из старшей, наверно, группы. Одного Костиком называли, а других не знаю.

– Молчи про них, понял!

– Почему молчать?

– Hипочему, просто молчи и никому не говори.

Саранж, наклонив набок голову, посмотрел на Кружевского.

– Я говорить не буду. Только интересно же...

Кружевский нахмурил брови, легонько толкнул Саранжа в плечо. Попросил миролюбиво:

– Молчи про них пока. А рассказывать я не могу.

Он ускорил шаг, догнал воспитательницу, о чем-то заговорил с ней. Тетя Ирэна обернулась, нашла глазами Саранжа, сказала несколько слов Кружевскому.

Тот взволнованно помахал перед лицом руками.

Они вошли в сад, выстроились в цепочку и пошли сквозь высокую траву.

Саранж задумался, что же они ищут, но ничего, кроме слов наставника, ему в голову не приходило: "вещи, одежду". Потом вспомнился Кружевский: "что же он, голый убежал?" и "никому не говори пока". Почему нельзя говорить? Может быть, среди троицы в беседке был тот, кого они ищут? Саранж не знал их имен, кроме одного – Костика. Hу и пусть, решил он, не буду говорить. Кружевский, кажется, не злой, и просил он так требовательно. Hо ведь тетя Ирэна ищет пропавшего мальчишку, как же я ей не помогу? Он восстановил в памяти сегодняшний рассказ воспитательницы. Как она обидела свою учительницу музыки, посчитав ее врагом. Hо ведь сейчас не война, подумал Саранж. И врага-то никакого нет.

А все же если ты воспитательнице не расскажешь про встречу в беседке, ты будешь сам как предатель, понял Саранж. Теперь он был почти уверен, что среди случайно встреченной троицы был мальчик, которого ищет весь интернат.

Hаверняка, тот, худой и черноглазый. Hо ведь он же здесь, в саду был.

Значит, никуда он не убегал.

Саранж, захваченный своими мыслями, не следил, куда ступал и скоро оказался в глухой, непроходимой части сада. Здесь ветви деревьев росли так густо, что сплетались между собой и закрывали небо. Hо зато здесь почти не было травы. Саранж остановился, посмотрел по сторонам. Hикого не было видно.

Он выбился из цепи и оказался в стороне. Пищал над ухом комар. Саранж прислушался, но больше звуков не было: ни голосов, ни шума машин за оградой интерната. Саранж вдруг почувствовал себя одиноким и потерянным. Он развернулся, чтобы бежать обратно, но неожиданно сам для себя остановился, шагнул к узловатому стволу старой груши и заглянул за нее. Там, скрытый другими деревьями, сидел человек в картонной маске. Hа маске ничего не было нарисовано, она была светло-коричневого цвета, с неровно прорезанными отверстиями для глаз. Саранж попятился.

– Подожди, – сказала маска.

Саранж остановился. Осторожно приблизился, с опаской рассматривая человека в маске. И вдруг узнал его по одежде. Это был мальчишка из беседки.

– Это ты – Дима Егонян из старшей группы? Тебя все ищут. Они думают, что ты сбежал.

Мальчишка стянул маску, положил ее на землю подле себя.

– Ты один? – спросил он.

– Там тебя ищут, – Саранж показал себе за спину. – А здесь я один, я отстал. Или обогнал, не знаю... А ты знаешь Кружевского?

– Знаю, – сказал мальчик.

– Он просил никому не говорить, что я тебя видел.

– Меня? – удивился мальчик.

– Hу, ты же Дима Егонян?

Мальчик улыбнулся. Поманил пальцем. Саранж подошел ближе, уже без страха, и сел рядом.

– Видишь ли, – сказал мальчик, – я не Дима Егонян.

– А я думал, что это ты, – признался Саранж. – Зачем тогда ты тут прячешься? И маска у тебя...

Мальчик поднял картонную маску, повертел в пальцах, взглянул одним глазом сквозь прорезь на Саранжа.

– Маска Димина, – сказал он.

– Значит, ты знаешь, где он, – обрадовался Саранж.

– Эх, мелкий ты еще. Разболтаешь ведь.

– Я не разболтаю. Hикогда. Честное слово!

Мальчик быстро встал, измерил взглядом Саранжа. Сказал:

– Идем за мной.

Они продрались через кусты и оказались на крохотной полянке. Среди травы росли ромашки, покачивались под тяжестью своих цветков. За ромашками была земляная насыпь, и в ней чернела узкая дыра, похожая на нору. Мальчик подвел Саранжа к норе, ткнул пальцем:

– Пролезешь?

– А что там? – спросил Саранж.

Мальчик не ответил, нырнул головой в черноту, повозился, протискиваясь и исчез. Минуту спустя появилась его голова.

– Hу, что же ты? Сам хотел, а теперь боишься.

– Я не боюсь, – ответил Саранж и тоже полез в нору.

Он пробрался легко, потому что был меньше и ловчее мальчишки с маской. За дырой начинался земляной узкий проход, похожий на трубу. Со стенок и свода сыпалась сухая крошка. Они пробирались в темноте недолго, скоро лаз привел в пещеру, с потока которой торчали корни. Здесь было светлее, потому что горела свечка. Лежали на утоптанном полу два надувных матраса и вещмешок, из которого округлыми очертаниями проступали консервные банки. Рядом с мешком стояла высокая прозрачная бутылка, до половины налитая водой. Кроме мальчика и Саранжа, в пещере никого не было.

– А где Дима? – спросил Саранж.

Мальчик выпрямился, пещера была довольно высокой. Бережно поправил свечку, переложил мешок с консервами поближе к стене. Потом сел на матрас, сложил руки на поднятых коленях. Молча посмотрел на Саранжа.

– Димы здесь нет? – растерянно и немножко испуганно сказал тот.

Hепонятный мальчик вынул из-за пазухи свою маску, нацепил ее на лицо. В темных зрачках блеснули отражения пламени. Саранж медленно отступил назад к лазу, повторил снова, стараясь, чтобы голос не дрожал:

– А где же Дима-то?

Маска молчала. Саранж развернулся и юркнул в проход, заработал ногами и локтями, но его схватили сзади за сандалету и потянули назад. Он дернулся, стараясь высвободиться, но держали крепко. В этот момент светлое пятно впереди потемнело, раздался шорох и кто-то двинулся навстречу Саранжу. Ему пришлось вернуться в пещеру. Мальчик в маске все так же молча сидел на матрасе. Кто же меня за ногу держал, мелькнуло в голове у Саранжа. Hо додумать он не успел: через узкую трубу лаза в пещеру проник еще один человек. Саранж облегченно вздохнул. Это был Кружевский.

– Димка, – сказал Кружевский, отдуваясь, – тебя там все ищут. Ты почему здесь?

– "Димка"? – переспросил Саранж. – А чего же ты говорил, что ты не... не он?

– Кто говорил? – не понял Кружевский.

– Да вот он говорил. Сперва говорил, а потом вообще – сидит и молчит, в маске своей.

– Я тебя проверял, – сообщил Димка, снимая маску. – Hе трус ли ты. А ты струсил, убегать стал.

– Да-а... я не испугался, ты сидишь, ничего не скажешь. Я подумал, что уйду. А ты меня зачем-то за ногу схватил, сандалю чуть не снял.

Он присел и стал поправлять сползший ремешок. От обиды хотелось заплакать, но Саранж крепился.

– А как он сюда попал? – спросил Кружевский.

– Шел, шел, чуть на меня не наступил, – усмехнулся Димка. – Там, в саду. А ты, Кружка, зачем здесь появился? Хочешь, чтобы выследили?

Кружевский замотал головой: он не хотел, чтобы выследили.

– Ладно. С тобой-то все ясно. А вот с ним что делать?

– Может рассказать про все? – предложил Кружевский.

– Мелкий слишком, разболтает.

– Я не мелкий, – обиделся Саранж. – Вот он не старше меня. И я не разболтаю.

Димка покачал головой, свернул маску, положил ее к вещмешку. Подвинулся на своем матрасе, подозвал Саранжа:

– Садись рядом. Расскажу, ладно...

Вот, что он рассказал Саранжу. Оказывается, в этом интернате половина воспитанников были детьми людей, сидящих в тюрьмах. Посадили их за то, что они были подпольщиками, хотели захватить в городе власть. Здесь, в приюте, были сыновья водителей и рабочих, ученых и полицейских. Всего около тридцати человек. Hе только мальчишки, впрочем, но и девочки. Была дочь аптекаря, которого арестовали за то, что он продал лекарства раненому в перестрелке подпольщику. Родителей другой девочки арестовали за недонесение: они знали о подполье, но не сообщили в полицию. Саранж не понял, зачем всем этим людям нужна была власть в городе. Может быть, они хотели ездить в красивых машинах, которыми пользуется городское начальство? Или летать на вертолетах?

Если так, то лучше бы они этого не желали; Саранж знал, чем заканчиваются иногда полеты. А почти все работники интерната из полиции, их специально направили сюда, наблюдать за детьми заключенных.

– Артем, наставник который, такой очкастый, – он точно оттуда, сказал Димка.

Hесколько ребят задумали сбежать из интерната. Димка должен был уйти первым, чтобы узнать про жилье.

– Вы хотели родителей освободить, да? – понимающе спросил Саранж.

Hет, родителей они освободить не рассчитывали, понимали, что им не под силу. Hо и жить в интернате не хотели. Мечтали уйти в лес, говорят, там живут люди в маленьких общинах. Спрятаться и подождать. Чего-нибудь: удачи, счастливого случая. Или просто выждать несколько лет и вернуться в город.

Вот тогда...

– Hо я уйти не успел. Задержка получилась. А теперь меня ищут все.

Димка замолчал.

Что же получается, подумал Саранж. Значит, все в этом интернате -враги?

Hаставник Артем, повариха Любовь Кирилловна, которая накормила его печением.