Текст книги "Сталинская гвардия. Наследники Вождя"

Автор книги: Арсений Замостьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Но государева милость – явление переменчивое. В те же послевоенные годы над головой Косыгина прогремела гроза: печально знаменитое ленинградское дело могло до срока завершить его служение Советской России. Кто был заинтересован в устранении ленинградцев? Прежде всего – тройка влиятельных политиков – тогдашних союзников, видевших себя преемниками Сталина: Маленков, Берия, Хрущев. Расстрелян Вознесенский. Расстрелян видный ленинградский руководитель А.А. Кузнецов, родственник Алексея Николаевича. Клавдия Андреевна Кривошеина была двоюродной сестрой Зинаиды Дмитриевны Воиновой. В замужестве первая стала Косыгиной, вторая – Кузнецовой. На допросах следователи получили показания против Косыгина; Алексею Николаевичу приходится защищаться. Проверяли каждый шаг Косыгина с 1937 года вплоть до ограблений Гохрана в бытность Косыгина министром финансов. Косыгин возглавлял РСФСР, его вполне могли обвинить в намерениях создать российскую компартию – вместе с земляком Вознесенским. Маленков подготовил постановление «Об антипартийной группе Кузнецова, Попкова. Родионова и других», в которой Косыгин обвинялся в неправильном поведении, в отсутствии бдительности. Но Сталин, за войну особенно высоко оценивший способности Косыгина, разрядил обстановку знаменитым «царским» обращением, как бы между прочим брошенным Косыгину: «Работай, Косыга, работай! Ты еще поработаешь». Царедворцы трактовали эту фразу как охранную грамоту: Косыгина Сталин пощадит. Хрущев не без зависти вспоминал, как Сталин порой признавался, что видит в Косыгине «нашего будущего премьера». Косыгин уцелел – пожалуй, единственный из высокопоставленных ленинградцев. И все-таки ленинградское дело не прошло для Косыгина бесследно, да и не могло пройти. В 1952 году Политбюро (Президиум) значительно расширяют, но в его составе не находится места для Косыгина… Статус Алексея Николаевича понижают, его снова избирают лишь кандидатом в члены Президиума.

В 1953 году, по своеобразной инерции падения, под властью Маленкова и Хрущева Косыгин лишается и кандидатства, на четыре года выбывая из партийной элиты. Косыгину определенно не доверяет и новый партийный руководитель – Н.С. Хрущев. После таких ударов немногие успешно продолжали политическую карьеру, но в Косыгине нуждалось наше государство, нуждались и власти.

После смерти Сталина в марте 1953 года Косыгин на несколько месяцев лишился поста заместителя Председателя Совета министров СССР. Его назначают министром легкой и пищевой промышленности. Но уже в декабре он вернулся в свой кабинет, став заместителем Г.М. Маленкова, а затем нового премьера – Булганина. В 1956 году Косыгина переводят на работу в Госплан, первым заместителем Председателя, а с 1957 года он снова становится заместителем главы правительства. В 1958 году правительство возглавляет успевший убедиться в профессионализме Косыгина Хрущев – первый секретарь ЦК КПСС и безусловный глава Советского государства с 1953 года. После разгрома «антипартийной группировки» Молотова сотоварищи (Косыгин тогда, как и большинство членов ЦК, поддержал Хрущева) Хрущев подумывал даже о назначении Косыгина новым предсовмина – вместо Булганина. Но все-таки решил самолично возглавить правительство.

Статус правительства, а вместе с ним и Косыгина, поднимается. В 1960 году Косыгина – к тому времени уже Председателя Госплана СССР – делают первым заместителем Хрущева. Если Хрущев был харизматическим лидером правительства, то Косыгин с этого времени является его техническим руководителем. Он держит в руках все нити многообразного советского хозяйства и со скромностью, но и не без чувства собственного достоинства, называет себя «главным инженером Советского Союза», то есть – главным инженером одной из двух мировых сверхдержав. Именно Косыгин, как правило, председательствует на заседаниях Президиума Совета министров. Высочайший статус Косыгина в тогдашнем советском руководстве подкреплялся и его возвращением в Политбюро (Президиум) ЦК КПСС. Теперь Косыгин стал полноправным членом партийного ареопага, занимавшегося, конечно, и общегосударственными вопросами. В те годы журналисты не составляли рейтингов влиятельности политиков, но Косыгин, безусловно, уже входил в руководящую пятерку, а по вопросам экономики и вовсе был первым среди равных. Осенью 1964 года ЦК КПСС принял отставку Н.С. Хрущева с его постов. Отметим легитимную форму этого процесса, стремление к коллективному руководству страной. Л.И. Брежнев стал вождем партии, Н.В. Подгорный – Председателем Президиума Верховного Совета, а Алексей Николаевич – главой правительства, Председателем Совета министров.

Косыгин не участвовал в «заговоре против Хрущева», в длительной подготовке революционного пленума. Когда в августе Шелепин и Семичастный рассказали ему об антихрущевских планах, Алексей Николаевич сперва осведомился о настроениях в КГБ. Узнав, что площадь Дзержинского выступает против Хрущева, полностью поддержал идею отставки Хрущева и согласился возглавить правительство.

На расширенном заседании Президиума перед пленумом ЦК, которое проходило 13—14 октября 1964 года, секретарь Компартии Грузии генерал Мжаванадзе упомянул Косыгина в ряду незаслуженно обиженных Хрущевым. Действительно, в сентябре, в отсутствии Косыгина, Хрущев грубо и необоснованно критиковал своего заместителя за недочеты по сбору хлопка. Почти все выступавшие непреклонно критиковали Хрущева. Оговорки позволил себе только молодой председатель ВЦСПС В.В. Гришин и старый соратник Хрущева Микоян. Микоян предложил вариант, который мог показаться компромиссным: «Неправильное отсечь. Хрущева разгрузить, должен оставаться у руководства партии». То есть оставить Хрущева на посту первого секретаря партии или – если воспринимать формулировку Микояна расплывчато – по крайней мере, оставить Никиту Сергеевича в составе Президиума ЦК. В своих воспоминаниях Микоян пишет, что предлагал оставить за Хрущевым пост Председателя Совмина. Видимо, было и такое предложение, но на совещании 14 октября Анастас Иванович предлагал не освобождать Хрущева именно от партийной должности. Хладнокровно и решительно возразил Микояну не Брежнев и не Суслов, а Косыгин: «Удовлетворен ходом обсуждения. Линия правильная. Полумерами не удастся решить. Стиль Хрущева – не ленинский. XXII съезд – два доклада на себя взял. Все сам, все сам. Письма льстивые рассылает, а критические – нет. Противопоставили себя Президиуму ЦК и ЦК. Ни с кем не считаетесь. Интриговали. Доклад Суслова – сначала хвалил, потом хаял. Власть на вас давит. Вам нравятся овации. Записки и единоличные решения о пятилетке и восьмилетке. Военные вопросы – монополизировал. Созвать пленум, ввести пост второго секретаря. Вас освободить от всех постов». Микоян рассказывал Хрущеву: «Я еще предлагал учредить для тебя должность консультанта Президиума ЦК, но мое предложение отвергли». Кто отверг? Снова Косыгин. Отповедь Брежнева еще оставляла Микояну пространство для маневра, но Косыгин был непреклонен и полностью исключал присутствие Хрущева в политической жизни.

В народе события октября 1964-го восприняли с воодушевлением – как отказ от хрущевской смуты, как возвращение к сталинским нормам. С газетных страниц на советских людей смотрели два портрета. Два новых лидера. К одному из них привыкли за последние годы, он неизменно присутствовал на главных государственных церемониях. О втором знали, что в годы войны он был опорой Сталина в тылу, и эта устойчивая слава была стратегическим багажом новой власти. Гуляла по кухням частушка:

 
Будет все по-прежнему! —
Сказал Косыгин Брежневу,
И рабочий будет пьян,
Поставил точку Микоян.
 

А в новогоднем «Голубом огоньке» знатный артист-частушечник, в недавнем прошлом – любимец Хрущева Павел Рудаков вместе со своим новым партнером Станиславом Орловым пели:

 
Сократили в храме штаты,
Упразднили звонаря.
Говорят, что маловато
Прихожан у алтаря.
Эх, снег-снежок, белая метелица,
Вообще-то звонари сейчас уже не ценятся!
 

Веселый получился «Огонек». Многие верили, что пришел конец пустозвонству. Новые лидеры были популярны, на них надеялись.

Назначение Косыгина – человека, всю жизнь занимавшегося экономикой и невоенной промышленностью, – символизировало установку на повышение уровня жизни в СССР. Начался новый период в жизни страны и в судьбе Косыгина – период, который почему-то назвали «застойным», игнорируя успехи Советского Союза в экономике и внешней политике, трудно дававшиеся победы в бескровных и кровавых сражениях «холодной войны». Именно в эти годы Советский Союз достиг паритета с США по современным видам вооружения, в эти годы в нашей стране производились не только лучшие в мире ракеты и балерины, но и специалисты различных отраслей технических и гуманитарных наук. Страна становилась все образованнее, но… от великих знаний – великие печали. Коммунистическая идеология уже не удовлетворяла наших интеллектуалов, они искали опоры в иных идеологических установках, зачастую противоречивших патриотическим ценностям. Но за идеологию Алексей Николаевич не отвечал… Он отвечал за экономическую реформу.

Журнал Newsweek в 1964 году представлял американским читателям кремлевского премьера: «Косыгин – новый тип советского руководителя, не столько идеолог, сколько практик… Человек такого типа мог бы возглавлять крупную корпорацию вроде «Форда» или «Дженерал Моторс», но не кажется способным руководить политической партией. Он, возможно, будет рассматривать проблемы с точки зрения фактов, прагматически и логически… Косыгин поднялся наверх главным образом благодаря своей абсолютной преданности любому делу, которым он занимался, начиная с работы на ленинградской текстильной фабрике… Пристрастие Косыгина к логике будет, несомненно, полезно для русской экономики…».

К тому времени Косыгину стало ясно, что мобилизационная экономика, позволившая нашей стране сделать индустриальный рывок перед войной и выстоять в годы фронтовых испытаний, себя исчерпывает. Индустриально развитой сверхдержавой невозможно было управлять как замкнутой сплоченной корпорацией, как гарнизоном осажденной крепости. Энтузиазм и принудительность – два кита индустриальной революции – нужно было дополнить новыми стимулами, от непосредственной материальной заинтересованности до улучшений условий труда, быта. В условиях то обостряющейся, то «разряжающейся» «холодной войны» выполнить эту задачу было непросто. К реформированию экономики нужно было подойти с осторожностью, по русской пословице «Семь раз отмерь, один раз отрежь».

Все, кто работал с Косыгиным, отмечают его склонность к многократному взвешиванию каждого решения – наедине с блокнотом, в кулуарах Совмина, на консультациях со специалистами… В кругу директоров, главных инженеров и экономистов Косыгин чувствовал себя как рыба в воде: здесь ловили каждое его слово, и он умел приветить каждого работника, который и за тысячи километров от Москвы чувствовал дирижерскую палочку Косыгина. Он был их лидером. Воспоминания советских технократов о Косыгине красноречивы: «Поразило то, что он разговаривал совсем по-домашнему, т. е. простым человеческим языком, а не как в кинохронике. Он показал себя живым, умным, цепким, въедливым, строгим, точным, требовательным и одновременно с этим чутким и юмористичным собеседником, который проявлял действительный интерес и к своему

визави, и к обсуждаемой теме, какой бы на первый взгляд мелкой она ни казалась. В каждом эпизоде, в каждой фазе общения он безошибочно определял ее психологическую подоснову, настрой собеседника. Его реакции, реплики и жесты были безукоризненно выверены и точны. Благодаря этому он добивался такого положения, что собеседник как бы забывал и с кем он говорит, и в какой обстановке он говорит. Несмотря на то, что в этих актах общения участвовало много народу, у собеседника Косыгина была полная уверенность, что они разговаривают наедине. Интимно». С такими преданными кадрами он начал реформу.

Судьба реформы

В России ее называют косыгинской реформой, на Западе – реформой Либермана. Профессор Евсей Григорьевич Либерман, несколько лет проводивший исследования и эксперименты на харьковских машиностроительных предприятиях, 7 сентября 1962 года опубликовал в «Правде» статью «План. Прибыль. Премия». Публикация в «Правде» – не фунт изюма. Началась дискуссия государственного масштаба. В заглавии статьи Либермана бросалось в глаза ключевое, спорное понятие – прибыль. Либерман направил в ЦК свои предложения «О совершенствовании планирования и материального поощрения работы промышленных предприятий». Альтернативную реформу разрабатывал академик В.М. Глушков, набросавший целый фантастический роман с информатизированной системой гибкого планирования, когда система вычислительных центров недалекого будущего, разбросанных по всей стране, превращала экономику в единый оркестр. Косыгина привлекли простота и четкость предложений Либермана. Либермана поддержали самые авторитетные экономисты – академики Немчинов и Струмилин. Косыгин (еще будучи заместителем Хрущева) на совещаниях и в личных беседах «прощупывал» работников министерств и директоров предприятий.

Сначала, в порядке эксперимента, на новые методы планирования и экономического стимулирования перевели несколько фабрик и заводов из разных отраслей хозяйства. Среди них были знаменитые московские предприятия группы «Б» со славной многолетней историей – конфетный «Красный Октябрь», обувная «Красная заря» и табачный «Дукат», а также костюмная «Большевичка», на глазах улучшавшая сервисное обслуживание в новом магазине-салоне. Выходили в свет статьи ученых-экономистов, готовивших реформу. За ходом эксперимента следили внимательно и беспристрастно – и результаты первых месяцев воодушевляли. Реформа «заработала», а общество привыкало к новым реалиям. Косыгин был сторонником умеренной децентрализации экономики – но не допускал «реформ ради реформ», ставя во главу угла эффективность. Он давал предприятиям больше свободы в распоряжении средствами, но не отказывался от плана, сутью которого теперь была стоимость выпускаемой продукции, востребованной на рынке. Во второй половине шестидесятых годов у Советского Союза были наилучшие экономические показатели. Вникая в детали, в мелочи, Алексей Николаевич вел массивный советский пароход между Сциллой экономики казарменной и Харибдой бесконтрольного рынка.

В 1965 году все больше предприятий переводили на рельсы эксперимента. Их работу отныне оценивали не по произведенной продукции, не по валу, а по реализованной продукции и ее стоимости. Новые предприятия на несколько лет освобождались от платежей. Участник того эксперимента В.К. Гусев – тогдашний главный инженер Энгельсского комбината химического волокна – пишет: «Стало выгодно улучшать уже имеющееся оборудование. Причина простая: плата за модернизированный станок или усовершенствованную машину оставалась прежней, а продукции (денег) они приносили больше. Предприятиям было разрешено создавать фонды развития производства».

Реформатор должен учитывать хитрости директоров, которые были готовы перевыполнять заниженные планы. Косыгин пытался сделать выгодным напряженный план, чтобы руководители предприятий были заинтересованы в работе на пределе сил и со строгой экономией.

Нередко приходится слышать такую трактовку экономической реформы: Косыгин-де намеревался десоциализировать Советский Союз, сломать пресловутую «командно-административную систему», но партократы, напуганные Пражской весной 1968-го, реформу свернули и придушили. Это подслеповатый штамп, факты говорят о куда более сложной расстановке сил и обстоятельств. Над реформой Косыгин начал работать еще при Хрущеве. Но сразу после отставки Хрущева Косыгин занялся ликвидацией чудесатых хрущевских экономических нововведений. Борьба с реликтами «волюнтаризма» занимала значительное место в косыгинской реформе первых трех лет после отставки Хрущева. Наконец, от экспериментов Косыгин перешел к масштабной перекройке системы. Старт реформы объявили на сентябрьском пленуме 1965-го. Речь Косыгина кремлевский зал слушал во все уши и аплодировал вполне искренне, неформально. Пленум принял постановление «Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства» – официальный, а не теоретический, документ реформы. Таких постановлений ЦК и Совмина в ближайшем будущем будет немало. Активный период реформы завершился в 1969-м постановлением «О совершенствовании планирования и капитального строительства и об усилении экономического стимулирования строительного производства». Что же потом – реформу придушили? Да нет, экономика развивалась с учетом достижений «золотой пятилетки». Просто реформа не радикализировалась, как этого бы хотелось слишком страстным поклонникам леди Частная Собственность… К 1969 году на косыгинскую систему планирования перешло большинство предприятий СССР, дававших 77% промышленной продукции. Чего же больше? Реформа, как и было запланировано, завершилась вместе с очень успешной пятилеткой. А потом, в 1977-м, в новой Конституции появилась статья, закрепившая наработки реформы: «Руководство экономикой осуществляется на основе государственных планов экономического и социального развития, с учетом отраслевого и территориального принципов, при сочетании централизованного управления с хозяйственной самостоятельностью и инициативой предприятий, объединений и других организаций. При этом активно используется хозяйственный расчет, прибыль, себестоимость, другие экономические рычаги и стимулы». Косыгинский язык внедрился в советский обиход. Предприятия, оставаясь под контролем Совмина и Госплана, получили возможности для маневра, для самостоятельной экономической деятельности. Для людей это – кооперативные квартиры (и предприятия нередко оплачивали паи для сотрудников), дома отдыха, детские учреждения, дополнительные доходы в виде премий. Косыгину удалось реализовать, пожалуй, единственную в нашей истории масштабную реформу без шоковой терапии. Реформа не ударяла по кошелькам. Уровень жизни в 1965—1969 годах повышался. Об этом невыгодно вспоминать тем, кто создает миф о несостоявшейся, половинчатой реформе Косыгина.

Реформу действительно не раз критиковали на заседаниях Политбюро – и Подгорный, и (в меньшей степени) Брежнев. В то же время Брежнев курировал подъем сельского хозяйства, и Косыгин не раз вставал на пути колоссальных капиталовложений в аграрный комплекс. Как известно, есть три основных способа разориться. Самый приятный – женщины, самый быстрый – рулетка, самый надежный – сельское хозяйство.

Но не экономические разногласия омрачили взаимоотношения Брежнева и Косыгина! Судьбу реформы не следует связывать с похолоданием их отношений. Политические маршруты Брежнева и Косыгина разошлись не в 1968—1969-м, а несколько позже – в 1973—1975-м, когда сторонники Брежнева сумели значительно увеличить влияние своего шефа и даже затеяли спектакль «малого культа» личности генсека. Политические позиции Косыгина ослабли, он стал еще более зависим от ЦК и уже не мог действовать сообразно собственной стратегии. С этим, вероятно, и связана полная разочарования реплика, брошенная в разговоре с премьер-министром ЧССР Л. Штроугалом: «Все кончено…». Речь здесь, конечно, идет не о реформе, условно говоря, Косыгина – Либермана, а о самостоятельной политике Совмина после реформы.

В 1970-е заявили о себе еще два важнейших фактора экономической и социальной жизни. Первый – форсированное освоение важных месторождений в Сибири и на Дальнем Востоке требовало солидных капиталовложений в инфраструктуру этих территорий, но и, разумеется, приносило прибыль. Второй фактор – программа Гречко, Устинова, Горшкова предполагала колоссальные «оборонные» затраты. Ситуация сильно изменилась по сравнению с шестидесятыми. СССР больше, чем в прежние годы, тратил на поддержку своих союзников в Африке и Южной Америке. Добавим к этому социальные программы того времени, увеличившие уровень жизни миллионов граждан СССР. Вот вам и целый блок объективных причин уменьшения темпов роста валового национального продукта и национального дохода. Не иллюзорный «подрыв реформы», а слоновье увеличение нагрузки на экономику. Рассмотрим показатель за три косыгинские пятилетки: в первую, золотую, когда реформа активно претворялась в жизнь, среднегодовой рост национального дохода составлял 7,7%. Впечатляющий результат. В следующую пятилетку рост сократился до 5,5%, а в последнюю косыгинскую пятилетку (1975—1979) – до 4,4%. Да, шло падение. Но такие показатели при увеличении расточительности экономики говорят и об устойчивости экономической системы, созданной Косыгиным.

Косыгинская реформа совершенствовала плановую экономику, но не уничтожала социализм. И руководители предприятий, и инженеры, и рабочие получили стимул для качественной работы. Разумеется, в новом экономическом порядке нашлись лазейки и для махинаторов. ОБХС без работы не оставался. Критики косыгинской реформы замечают, что косыгинская децентрализация не пошла на пользу гигантам тяжелой промышленности. Современный автор, критик Косыгина и преданный апологет Брежнева, Михаил Антонов пишет: «Допустим, выпуск дамских шляпок нельзя планировать по количеству и фасонам, потому что тут действует мода, которую нельзя предугадать. Значит, тут производство должно быть поставлено на рыночные основы, равняться на соотношение спроса и предложения.

А Калужский турбинный завод производит мощные силовые установки. Тут и производитель, и потребитель связаны планом и договором, никакие изменения моды в этой области не предвидятся и на производство влиять не могут. Зачем же ставить их производство на те же основы, что и выпуск дамских шляпок?». И все-таки переход от прямого управления экономикой к государственному регулированию предприятий при усилении материальной заинтересованности трудящихся был необходим. И Косыгин его совершил.

Главными противниками реформы в 1965—1970-м были так называемые «софэсты» – экономисты и математики, разрабатывавшие систему оптимального функционирования экономики, сокращенно – СОФЭ. СОФЭ занимались все видные экономисты Советского Союза – в том числе и входившие в комиссию Косыгина. У противоположных сценариев развития экономической системы были общие корни – например, академик Немчинов, умерший в 1964-м, успел благословить и косыгинцев, и софэстов. Оппонентами косыгинской реформы софэсты стали не сразу, но уже после пленума 1965 года можно было говорить об «экономической оппозиции». В СОФЭ цены определялись уравнениями линейного программирования. Они верили, что кибернетика отрегулирует систему планирования. Руководил проектом академик Н.П. Федоренко, участвовали экономисты С.С. Шаталин, И.Я. Бирман. Их поддерживал вхожий к Брежневу Георгий Арбатов. Косыгин, смотревший на ситуацию глазами ушлого хозяйственника, производственника, а не кабинетного экономиста, считал их проект авантюристическим, слишком далеким от устоявшейся, работавшей системы. Они предлагали не усовершенствование, а слом системы. Косыгин опирался на практиков – на директоров и инженеров. Косыгинская реформа делала ставку на их профессионализм и инициативу. Софэсты же смотрели на практиков свысока. Политически они подчас нападали на Косыгина с позиций охранителей социализма, утверждали, что СОФЭ поможет Советскому Союзу одержать победу в исторической битве с капитализмом, а Косыгин, Байбаков, Либерман берут на вооружение чуждый нам буржуазный инструментарий. Но в сущности идеи «софэстов» были куда более рыночными и по-настоящему опасными для основ социализма. «Если «косыгинская реформа» ставила своей целью глубокое эволюционное реформирование отечественной экономики через ее децентрализацию, то СОФЭ предлагала ее ультрареволюционное разрушение по принципу «до основанья, а затем». Реализация СОФЭ поставила бы экономических гуру над производственниками, над директорами и главными инженерами. Диктатура ученых-экономистов, как известно, хуже моровой язвы, и Косыгин это понимал. Бурная политическая деятельность «софэстов», по мнению многих ныне здравствующих экономистов, катастрофически повлияла на социально-экономическое развитие страны, ускорив ее переход в фазу застоя», – пишет Анатолий Салуцкий.

Была и еще одна – может быть, решающая – причина, делавшая невозможной реализацию СОФЭ. Кибернетическая система затрудняла маскировку военных расходов, оборонной промышленности. Значительная часть индустрии была засекреченной, и Госплан научился хитроумной конспирации. Эксперты из КГБ резонно считали СОФЭ опасной затеей, «находкой для шпионов». В 1970 году состоялось расширенное заседание Госплана, на котором проект СОФЭ отвергли. Точка зрения Косыгина и Байбакова возобладала. Правда, к тому времени завершилась и косыгинская реформа.

Косыгинская реформа не была «шоковой терапией». Ее удалось реализовать на фоне повышения уровня жизни – не элитарного, а самого массового. Косыгин считал, что экономикой нужно управлять, приноравливаясь к меняющейся ситуации. Тактику государства следует осторожно менять, чтобы она была целесообразной. Умело менял тактику в экономической политике учитель Косыгина – Сталин.

В этом опасном экономическом плавании Косыгин рассчитывал на свой хозяйственный опыт и на науку. Соратник Алексея Николаевича, его заместитель и председатель Госплана СССР Николай Байбаков так определил отношение советского премьера к умственному труду: «План по науке и технике, считал он, должен стать важной составной частью народнохозяйственного плана и пронизывать все его разделы». Он не имел научных званий и, может быть, в теоретической подготовке уступал иному кандидату наук. Но почему-то в девяностые годы пришедшие к власти кандидаты и доктора наук отнеслись к науке безжалостно, за что и были наказаны провалом собственной работы. Косыгин провалов не знал: не все получалось, многие начинания уходили в песок, но и в блокадном Ленинграде, и в роли премьера могущественного Советского Союза он не капитулировал.