Текст книги "Сабля Чингизидов"

Автор книги: Арсений Ахтырцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Передайте моему брату, консулу Кафы, что я приму только безоговорочную капитуляцию крепости. Никаких условий! Иначе весь городской совет закончит свои никчемные жизни на султанских галерах.

Поклонившись, делегаты попятились из каюты. Оказавшись на палубе, они попытались выяснить у толмача причины столь немилостивого приема.

– Визирь – это око султана. И подарки ему полагается делать царские, такие же, как властелину Блистательной Порты, да продлятся дни его и не зайдет солнце над его владениями, – объяснил переводчик. – А ваши подношения – оскорбление султану.

– Но консульская казна пуста, – попытались объяснить толмачу парламентарии. – Город практически разорен поборами банка святого Георгия. Какой же подарок всемилостивейший визирь ожидает получить от несчастной Кафы?

– Великому визирю известно о бедственном положении города, – заверил толмач. – Поэтому он готов закрыть глаза на оскорбляющую его скудность даров. Но только при одном условии.

Генуэзцы напряженно смотрели на переводчика.

– Консул Кафы должен вернуть султану родовую реликвию улуса Джучиева.

– Саблю? – одними губами прошептал викарий.

– Да, – подтвердил толмач, – саблю Чингизидов с алмазом. Тогда адмирал выпустит корабль консула. Иначе – позорный плен и смерть на галерах.

Ночью в зале заседаний консульского замка собрался городской совет города. Неровный свет факела освещал изрезанные морщинами загорелые лица членов совета. Лица бесстрашных воинов, безжалостных пиратов и искусных торговцев. Граждан генуэзской республики, полжизни проведших в смертельно опасных торговых и военных экспедициях. Они не боялись ни бога, ни черта. Ничего, кроме банковского совета.

Протектор банка святого Георгия мог лишить их всего. Жизни, богатства и, самое главное, доброго имени. А это было гораздо больше, чем жизнь. Что жизнь? Они рисковали жизнью сотни раз и привыкли спокойно смотреть в глаза смерти. А если отдать сокровище Чингизидов, то банк конфискует их имущество и пустит по миру их семьи. А самих их сгноит в подвалах замка дожа как государственных преступников.

Смерть не страшна. Семья достойно погибшего получит от банка пенсион, а сын – патент офицера флота республики или статус торгового клиента банка святого Георгия, самого крупного банка Европы. И каждый год будет заказывать мессу за упокой души любимого отца.

Городской совет Кафы наотрез отказался отдать саблю Чингизидов турецкому паше. Консулу Кафы, генеральному казначею и кавалерию совет поручил надежно спрятать реликвию, а консульскому викарию надлежало подготовить письмо в совет банка святого Георгия и до утра через торговых клиентов передать в Геную.

Саблю решено было спрятать в одном из подземных ходов под цитаделью. Генеральный кавалерий Франческо де Корса во главе отряда черкесов-аргузиев спустился в подземелье. Саблю спрятали в неприметной нише одного из бесчисленных боковых ходов. Когда стражники начали заваливать нишу камнями, из глубины главного входа показалась фигура консула. Консул остановился в проходе, не дойдя до ниши, и подал знак факелом. В ту же минуту черкесский сотник, стоявший за спиной генерального кавалерия, перерезал Франческо де Корсе горло.

Этой же ночью, перед самым восходом, турецкая эскадра пропустила небольшую галеру, увозившую последнего генуэзского консула Кафы в сторону Босфора. А еще через два дня Кафа сдалась. Ни один из членов совета города не вернулся в Геную живым.

Через два года крымский хан Менгли-Гирей признает протекторат Османской империи. На долгие три столетия Крым станет вассалом Блистательной Порты. В качестве признания Чингизидов из рода Гиреев единственными законными наследниками дома Бату султан передаст хану саблю с алмазом – родовую реликвию улуса Джучиева.

Москва, июнь, 2005 г.

В пятницу в два часа дня на даче Арсановых принимали брюссельских родственников. Розум поехал за ними в гостиницу, а Лена с утра помогала матери приготовить праздничный обед. Старик Арсанов предстал перед гостями в генеральском мундире с орденскими планками. Уговорить его переодеться в штатское не удалось. Старый генерал на правах хозяина встречал прибывших у ворот. Он галантно поцеловал руку баронессе, они вместе поднялись на крыльцо дачи и прошли в зал, где был накрыт стол.

Генерал представил членов семьи. Баронесса села с Лидой и Леной, а Панина усадили напротив. После вручения подарков завязалась непринужденная светская беседа.

– Я просто счастлива, что у нас оказались такие замечательные родственники, – с чувством провозгласила баронесса. – Просто невероятно, что при ужасном людоедском режиме, при этом кошмаре, царившем в России столько лет, вы сумели создать и сохранить такую прекрасную семью.

Лена застыла с вилкой у рта и испуганно посмотрела на генерала.

Генерал, так удачно сумевший противостоять кошмарному режиму, с неожиданным энтузиазмом закивал головой:

– Вы знаете, вы очень правильно сказали. Ужас и кошмар. Страна разграблена кучкой негодяев.

– Слава богу, грязные руки этой шайки не дотянулись до вашего стола, генерал, – усмехнулся Панин, накладывая себе закуски.

– Пока здесь есть еще такие блестящие офицеры, как вы, – кокетливо кивнула баронесса генералу, – всегда остается надежда на возрождение былого величия России.

– Да, я вам должен сказать, единственная надежда – на офицерство и армию. Больше ни на кого надеяться нельзя, – согласился генерал. – И смею вас заверить, терпение армии не безгранично.

– Я уверена, русское офицерство в конце концов вышвырнет эту большевистскую сволочь вон из России! – с пафосом предрекла баронесса.

– Вот именно! – обрадовался генерал неожиданной поддержке со стороны прогрессивной заграницы. – Именно что большевики, новые большевики. Ничего святого. Я в Бурденко ходил на прошлой неделе, а они мне говорят: «На осмотр надо записываться за две недели». Да разве раньше такое было возможно?

– Чернь. Глумливая чернь, – возмутилась баронесса. – Одна фамилия чего стоит, Бурденко! Плебейство какое-то.

– Вот именно, что чернь. Мерзавцы.

– Ваша фамилия, Арсановы, – это ведь старая русская фамилия, генерал? – поинтересовалась баронесса.

– Да, фамилия старинная, – солидно согласился Арсанов.

– Я так и знала, породу видно издалека. Воронежский предводитель Арсанов не ваш родственник? Меня когда-то с ним знакомили в Париже.

– Да-да, помню, помню. Что-то такое было, – подтвердил генерал, получивший свою фамилию по месту пребывания детдома в маленьком райцентре Арсаново.

– Какая милая шляпка, – решила вмешаться Лидия, чтобы уйти от опасной темы. – И эта вуаль. Она вам так идет. Неужели Карден?

– Это же траур, мама, – простонала Лена в затылок матери.

Но баронессу вопрос нисколько не смутил.

– Моя близкая подруга – владелица салона мод в Брюсселе. Она мне всегда подбирает аксессуары, – с готовностью начала рассказывать баронесса.

И Лида принялась увлеченно обсуждать с баронессой проблемы женской моды в Европе и России.

Слегка ошарашенный фантасмагорическим развитием беседы, Розум с тревогой посмотрел на Панина. В глазах Владимира Георгиевича искрились веселые огоньки.

– Не волнуйтесь, моя кузина может заморочить голову целому генеральному штабу, – шепнул он Алексею. – Пойдемте покурим на веранду.

– А вы из тех самых Паниных? – спросил Розум, когда они вышли покурить.

– Точно такой вопрос мне совсем недавно задал один русский в Париже. Панины те самые, да я не тот. У моей бабки второй муж был граф Панин. А мой родной дед, как выражается наша баронесса, был блестящий флотский офицер. Очень любил играть. К сожалению, в основном проигрывал. Когда Каратаевым надоело оплачивать его долги, он получил пинком под зад. Так что я Каратаев. А дед погиб при Моонзунде. А что это вы так удивленно смотрите на наших дам?

– Да просто поразительно, как баронесса быстро нашла общий язык с Лидией, да и с генералом тоже.

– Ну, я полагаю, ваш генерал вырос не в профессорской семье, – засмеялся Панин. – А Эмилия так и не смогла за свою жизнь закончить ни одного учебного заведения. Так что за них я не беспокоюсь. По-моему, вы мне хотите что-то сказать, Алексей?

– Ну что ж, вы правы. Вас интересует архив Каратаевых, не так ли?

– Да, это так.

– Я вам его предоставлю.

– Правда? Так он у вас?

– У меня. Но у меня будет одно условие.

– Какое?

– Вы мне откровенно расскажете, зачем он вам и барону понадобился через столько лет.

– А вы не догадываетесь?

– Собственно, я знаю наверняка. Вы ищете наследство бригадира.

Панин удивленно поднял брови.

– Так вы же все знаете.

– Не все. Я хочу знать, что собой представляет бригадирово наследство.

Панин задумался.

– В принципе это семейная тайна, но вы имеете право ее знать как член семьи Каратаевых. Так что так и быть, я вам все расскажу.

– Договорились. Завтра утром я за вами заеду. А правда, что Ройбахи практически были в разводе?

Панин усмехнулся.

– Однако вас хорошо информируют. Да, это правда. Вообще барону надо бы поставить памятник. Честно говоря, я был уверен, что Сашка не продержится и месяца после свадьбы. А они прожили целых одиннадцать лет. Впрочем, я не должен сплетничать о наших семейных делах.

– У меня будет еще одна просьба, Владимир Георгиевич.

– Не много ли просьб на сегодня, подполковник?

– Вы не должны никому говорить об архиве. Даже вашим кураторам из «Ратника».

– А где мои гарантии, Алексей?

– Ну, вы можете сообщить, что едете со мной, или даже взять с собой охрану, только об архиве не говорите.

– Хорошо, я вам верю, охрана мне не нужна.

На веранду вышел генерал.

– Как вам наш зять, граф?

– Хорош, хорош. Настоящий каратаевский зять. В нашей семье женщины всегда питали слабость к военным. А как там наши дамы?

– Договариваются на завтра. Лидочка приготовила баронессе программу. Хочет показать Москву. Красную площадь, Кремль, а вечером в Большой.

– И Эмилия согласилась?

– О, она в восторге.

– Неисповедимы пути Господни, – пробормотал Панин.

– Владимир Георгиевич, мне Леша сказал, что завтра вы у нас обедаете, – обратилась Лена к Панину, выходя на веранду.

– Да, если не прогоните.

– Мне надо с вами посекретничать.

– Я к вашим услугам.

– Скажите, только правду, что вы обычно едите? Ну, какие ваши любимые блюда?

– О, вы вряд ли сможете мне угодить, дорогая.

– Ну дайте мне шанс, – засмеялась родственница.

– Тогда, пожалуйста, приготовьте селедочку в подсолнечном масле с лучком, черный хлеб и вареной на пару картошки в мундире. Картошки побольше.

– Вы надо мной издеваетесь.

– Нисколько, дорогая. – Панин обнял Лену за плечи. – Ведь мы с тобой одной каратаевской крови, Лёка. Можно, я тебя буду называть семейным именем?

– Конечно.

– Ну вот, значит, и вкусы у нас должны быть одинаковые. Согласна?

– Согласна, – засмеялась Лена. – Будет вам картошка.

– И сала, если можно, с базара. Меня как-то в Москве угощали, мне очень понравилось.

– И что, вы всегда так, – Лена запнулась, подбирая нужное слово, – демократичны в еде?

– Нет, обычно держу марку. Но тут я среди своих, могу позволить себе расслабиться.

– Ты действительно решил отдать ему архив? – спросила Лена перед сном, прижавшись щекой к плечу Розума.

– Да, а что? Он Каратаев и имеет на архив такое же право, как вы с матерью.

– И этот листок с чердака тоже?

Розум помолчал, заворочался и нехотя ответил:

– С листком я пока повременю. Посмотрим, как будут развиваться события.

Нелюдово, март, 1791 г.

Отставной бригадир Антон Петрович Самарин встречал генерал-поручика Левашова, своего старого однокашника, в своем имении Нелюдово. Старики расцеловались, поднялись на крыльцо с колоннами и прошли в гостиную. Левашов с удовольствием разглядывал стены, сплошь увешанные холодным оружием.

– Хорошо живешь, Антоша. Рад за тебя. Сколько душ-то у тебя?

– Полторы тысячи наберется.

– Богат, богат, как Крез… – Левашов одобрительно осматривал убранство барского дома.

– Да уж, спасибо тетке, оставила наследство, а то так бы в бревенчатых хоромах на полатях и помер.

– А помнишь, в полку на хлебе да на квасе, без жалованья? – мечтательно улыбнулся генерал.

– Да что, Иван, былое вспоминать… Ты зачем приехал-то? Ты же у нас важная птица. При светлейшем.

– При нем, дай ему бог до ста лет прожить. Ты с дороги-то покормишь? – Левашов хитро подмигнул Самарину. Бригадир пожал плечами и отдал распоряжения.

На обед подали копченых перепелов, грибков, капусты квашеной, рыбки соленой, холодную буженину, запеченных карасей, водки, настоянной на орешках, и несколько ягодных наливок.

– Извини, что по-простому, гостей не ждал.

Отобедав, старики уселись в гостиной пить глинтвейн.

– Перепела у тебя знатные, – похвалил столичный гость.

– Сашка настрелял, когда летом в отпуске был.

– Где он сейчас?

– К невесте уехал. Тут недалеко. Усадьба Старыгиных.

– Как он после ранения? Излечился? – продолжал расспрашивать однополчанин.

– Рука зажила, а головой мается. Удар был больно сильный. Я думаю, контузия.

– Читал, читал в реляции. Герой! Слышал я, они казну ханскую отбили?

– Ты не крути, Иван Петрович. За этим приехал?

– За этим, Антоша. Платон меня послал.

– Зубов?

– Он.

– Что ему от нас нужно?

– Говорят, Сашке сабля ханская досталась. А сабелька-то не простая. С достопамятных времен у Чингизовых наследников она знак ханской власти. Родовая вещь. Да и каменья на ней знатные. Больших денег сия сабля стоит.

– Сашка ее в бою взял. По всем законам она его. Как можно трофейное оружие забирать?

– Да я разве не понимаю? А что делать? Платону французский посланник нашептал: «Бесценная вещь, сам Селим справлялся». Ну, он и закусил удила – хочу саблю, и все. Папенька его, обер-прокурор, сразу дознание учинили, кто ханскую казну взял. Ну и добрались до твоего Сашки, нашлись доброхоты, подсказали. Не горячись, Антоша, отдай саблю, а то времена сейчас сам знаешь какие. Накликаешь беду и себе, и мне, и Александру.

– Времена всегда одинаковы. Кто кровь проливает, а кто на дворцовых паркетах шаркает да под одеялом себе чины зарабатывает. Ну да ладно. – Старик подумал, уперев руки в колени, встал и вышел в залу. Встав на оттоманку, бережно снял со стены саблю и вынес Левашову. Левашов восхищенно разглядывал оружие. Вдоль отделанных золотом ножен сабли светились рубины и изумруды отменной чистоты и размера. По золоту вилась арабская вязь. В рукояти сверкали два крупных алмаза.

Генерал вынул саблю из ножен. Клинок равномерного изгиба заканчивался широкой елманью. Булатная сталь потемнела от времени и в отблесках каминного огня казалась черной.

– Да, знатная вещь. Целого состояния стоит. Платоша будет доволен. Успокоится. Спасибо тебе, Антон. А то с пустыми руками мне возвращаться невместно. И так заступником светлейшего прослыл. А это сейчас при дворе первый грех. А так и Зубовым приятно сделаю, и за Сашку твоего похлопочу. В гвардию хочет, в лейб-кирасиры, как отец?

– Нет, Иван. Отвоевался Сашка. Да и моих грехов при дворе не забыли. Так что пусть он здесь отечеству послужит, в губернии.

– Ну, как знаешь. А я поеду. Вели моим молодцам запрягать.

– Что, не останешься? – спросил Самарин без особого сожаления.

– Нет, день еще на дворе. Поеду я, а то ты, старый хрыч, передумаешь еще. Хе-хе.

Проводив карету гостя, Самарин зашел в дом, открыл чулан и снял с полки сверток продолговатой формы. Развернув мешковину, старик вынул саблю в простых кожаных ножнах. Открытый эфес сабли заканчивался простой крестовидной гардой. Рисунок чеканки на черном от времени серебре рукояти почти стерся.

Бригадир вынул саблю из ножен. В основании с обеих сторон клинка золотом был выгравирован несимметричный двузубец. В утолщении торца эфеса темнел большой камень круговой огранки. Старик взял ветошь и потер торцевую грань камня. Камень сверкнул в сполохах камина. Старик ахнул, долго смотрел на камень, потом вложил саблю в ножны, завернул в мешковину и спрятал обратно в чулан.

Москва, июнь, 2005 г.

В субботу утром Розум поднялся, когда Лена еще спала. До встречи с Паниным ему надо было успеть в «присутствие» на совещание по убийству Ройбаха. Докладывал полковник Старостин:

– Среди выехавших из гостиницы наше внимание привлек Паскевич Артур Алексеевич. Он заселился поздно вечером в субботу, а выехал из гостиницы в районе одиннадцати вечера в воскресенье. У нас имеется ксерокопия его паспорта, сделанная работниками гостиницы. Вот его паспортные данные. Прописан в Смоленске. Паспорт липовый, Паскевич Артур Алексеевич в Смоленске никогда не проживал. Покинув гостиницу, он взял такси. Мы нашли таксиста, который его вез. Таксист отвез Паскевича в Домодедово.

Но ни на одном рейсе из Домодедова в эту ночь он не регистрировался и не вылетал. Мы опросили работников смен, работавших на регистрации в ту ночь и на следующий день. Никто его не опознал. Близлежащие гостиницы тоже проверили. Безрезультатно. Тогда мы опросили экипажи рейсов той ночи и следующего дня, и стюардесса томского рейса опознала в нем одного из пассажиров. Гарантировать не может, но предположительно это он.

Место, где он сидел, было зарегистрировано на Полупанова Петра Николаевича. Такой человек действительно существует, живет в Томске, но никуда в эти дни из города не выезжал. Два года назад у него пропал паспорт, и он получил в милиции новый. Кроме того, человек на фотографии с паспорта Паскевича совершенно не похож на Полупанова. Местное МВД получило фотографии и ориентировку, но пока результатов нет.

– Слушай, а Корень ведь сидел в Сибири? – спросил полковника Суровцев.

– Да, Корнеев последний год отбывал наказание в Томске, на химии, но это и настораживает. Такой опытный человек, как Корень, не стал бы оставлять нам такую зацепку.

– Не стал бы, если бы у него было время подготовиться, – возразил генерал. – А у него времени не было. Они узнали, что Ройбах что-то нашел в Нелюдове, только в субботу, а уже в понедельник Ройбах мог улететь в Брюссель. Значит, на все про все у него были только сутки. Корень знает, что он уже в разработке по убийству Зуба и что его людям светиться ни в коем случае нельзя. Никого постороннего найти и подготовить за это время практически невозможно. Вот он и рискнул. Вызвал человека из Томска, которого знал лично.

– Ну что ж, логично, – подтвердил Старостин. – Все томские связи Корнеева уже проверяются. Если исполнитель из Томска, мы его найдем.

Розум привез Панина в полвторого. Накрыли в гостиной. На столе изобилие земли русской было представлено в полном объеме. Икра красная и паюсная аппетитно поблескивала в хрустальных вазочках, на длинных блюдах матово переливалась осетрина нескольких сортов, маринованные маслята и царские рыжики покорно ждали своей участи в пузатых чашках, из мясных закусок буженина, паштет и, конечно же, подарок братского народа – розовое сало – ласкали взор знатока. От блюда с картошкой валил густой пар, а прямо перед Паниным стояла селедочница с аккуратно нарезанными радужными кусочками, посыпанными лучком и залитыми свежим подсолнечным маслом.

– Лена, – сказал Панин, разглядывая все это великолепие, – мы же не очень близкие родственники? Я, наверное, тебя у Розума отобью.

– Давайте, Владимир Георгиевич, отбивайте, а то он мне уже надоел со своими командировками, – серьезно согласилась Лена.

– Какие командировки? Как можно от всего этого уехать? По-моему, подполковник, вы живете не по чину, как минимум на маршальском довольствии.

– Не сглазьте, граф, – засмеялся Розум, – я каждый день молюсь, чтобы этот сон не кончался.

– Особенно не наедайтесь, – предупредила Лена, – оставьте место для горячего и десерта.

– Ну почему каратаевским зятьям всегда так везет? – сокрушался Панин, принимая от Розума рюмку водки из запотевшей бутылки «Русского стандарта».

– Не лицемерьте, граф, небось разбаловались там на своих французских деликатесах, – улыбнулась хозяйка.

– Помилуй бог, какие деликатесы? Я бывал счастлив, когда моя жена угощала меня круасанами с кофе. Вообще кухня во французских домах весьма далека от того, что подают во французских ресторанах.

После обеда Розум вынес Панину архив Каратаевых, а сам пошел на кухню помочь Лене. Минут сорок Панин изучал архив, внимательно читая старые письма, несколько раз возвращаясь к уже прочитанным бумагам. Наконец он позвал Розума и положил перед ним схему самаринского поместья:

– Вот, собственно, как вы уже наверняка знаете, то, что искал Александр. Получив эту бумагу, он принимает решение ехать во Псков. А вот нашел ли он там то, что искал, – это вопрос.

– Не нашел, – ответил Розум. – В тайнике были только кинжалы, которые вам показывал следователь.

– Ну, я так и предполагал.

– Содержимое тайника по просьбе Ройбаха изъял Доминик Перье, который вылетел во Псков за день до Кардашева с Ройбахом. Когда Ройбах узнал о содержимом захоронки, он был явно разочарован. Несколько раз уточнял у Перье, не было ли там какой-то сабли.

Панин задумался.

– Ну что ж, долг платежом красен. Вы выполнили ваше обещание, я выполню свое. Тем более после такого обеда я определенно ваш должник. У Самариных была великолепная коллекция. Бригадир Самарин начал собирать ее еще в середине XVIII века. Старик был прекрасный знаток оружия и собирал коллекцию вполне профессионально, что было тогда большой редкостью. Он охотился за экземплярами, которые были раритетами уже в его время. Так что перед Первой мировой войной самаринская коллекция была одной из лучших частных коллекций холодного оружия в Европе.

Конечно, это была тематическая коллекция, и в ней были представлены, за редким исключением, экземпляры оружия России и стран, с которыми Россия воевала. Стоимость коллекции уже тогда была несколько миллионов, а сейчас она была бы бесценна.

Когда сын бригадира, ротмистр Александр Самарин, вернулся домой на излечение после взятия Измаила в 1790 году, он привез отцу в подарок трофейную саблю, принадлежавшую ханам Гиреям. Старик ничего не знал об истории сабли, но через некоторое время саблю начал искать Платон Зубов, фаворит Екатерины II. Об этой сабле справлялся сам султан, и Зубов узнает о ней от французского посланника.

Оказалось, что сабля является знаменитой реликвией Чингизидов. По распоряжению отца фаворита, обер-прокурора Зубова, производится следствие, где выясняется, что сабля находится у Самариных, и Платон присылает к бригадиру своего придворного, генерала Левашова. Левашов хорошо знает Самарина, они бывшие однополчане по лейб-кирасирскому полку. Он убеждает бригадира отдать саблю. Да и убеждать-то особенно не понадобилось. Попасть в немилость к фавориту тогда было смерти подобно. Тем более что старик находился в немилости еще у Орловых, когда, будучи секунд-майором лейб-кирасирского полка, вместе с шефом полка Измайловым отказался вывести кирасиров из казарм и поддержать путч Екатерины против Петра III.

Но в последнюю минуту страсть коллекционера берет верх над благоразумием. Самарин понимает, какое сокровище оказалось у него в руках, и вместо ханской сабли выносит генералу жемчужину своей коллекции, саблю знатного турецкого сераскира XVI века. Такое оружие султан дарил своим главным военачальникам исключительно за выдающиеся победы в решающих битвах Османской империи. Сабля была украшена драгоценными камнями редкого размера и красоты. Таких сабель известно по описаниям всего несколько. Стоила такая сабля огромное состояние, и ни одна до наших дней не дошла. В восторге от сабли, Левашов везет ее к Зубову.

Самарина оставляют в покое. Он надежно прячет ханскую саблю, и она надолго становится семейной тайной Самариных. В конце XIX века сабля сераскира как родовая сабля Чингизидов попадает в коллекцию графов Уваровых. Под этим ошибочным именем она вошла во многие каталоги того времени. А настоящая сабля Чингизидов продолжает храниться в доме Самариных, и о ней знают только посвященные в семейную тайну люди. К сожалению, следы реликвии во время революции были утеряны, и я, как и Ройбахи, надеялся, что сведения о ее местоположении содержатся в архиве Архипа Каратаева. И, как вы видите, он действительно составил подробную карту тайника, но тот оказался пуст.

– А как выглядела эта сабля?

– О, она была сделана без особых украшений. На клинке и на рукояти – тамга дома Бату, несимметричный двузубец. Клинок из дамасской стали, рукоять серебряная. Но в торце рукояти вделан алмаз уникальной величины и чистоты. Об этом камне писали еще генуэзские хроники. Камень сам стоит бешеных денег, а вместе с саблей его цена увеличивается минимум в несколько раз.

– А почему вы начали искать архив только сейчас?

– В конце апреля я получил информацию от своего артдилера в Берне, что аукцион «Сотбис» принял для торгов лот из России под названием «Сабля Чингизидов». Через несколько дней поступила информация, что владельцы лота хотели бы его продать до аукциона. Цена была более чем приемлемой, и я дал знать, что заинтересован в покупке. Но при этом не знал, какая сабля находится в «Сотбис». Настоящая сабля Самариных или сабля сераскира Уваровых. Когда я приехал в Париж и увидел саблю, я понял, что она из коллекции Уваровых. О чем и сообщил эксперту фирмы «Сотбис» Извольскому. Владелец сабли, по-видимому, знал о зубовской истории, потому что он меня несколько раз переспросил, уверен ли я, что сабля зубовская.

После этого случая мы с бароном и решили активизировать свои поиски, так как опасались, что разочарованные владельцы зубовской сабли, которым, судя по всему, что-то было известно, начнут свои поиски. Они произвели на нас впечатление людей, связанных с мафией, и мы решили начать действовать. Я изложил свой план барону, однако Ройбах под влиянием Эмилии не счел необходимым согласовывать свои действия со мной. За что и поплатился.

– Так значит, когда вы говорили о зубовской сабле, вы имели в виду Платона Зубова, фаворита Екатерины? – уточнил Розум.

– Ну да, а кого же еще? И для владельца сабли это не было сюрпризом. Он меня несколько раз переспросил, действительно ли сабля зубовская.

Розум мысленно представил себе, что испытал Корень, когда узнал, что сабля зубовская, и усмехнулся:

– Он, Владимир Георгиевич, имел в виду Зуба, Зубовских Эдуарда Иннокентьевича, известного в России эксперта-антиквара.

– Постойте, именно о нем меня спрашивал вчера следователь!

– Потому что его убили в начале мая.

– И вы думаете, что причиной было данное недоразумение? О боже, какой ужас! Я хотя и неумышленно, но стал причиной гибели этого человека?

– Не стоит переживать, граф, вы ни в чем не виноваты.

– Может быть, нужно позаботиться о его семье? Я готов.

– Ну, о его семье есть кому позаботиться, Владимир Георгиевич. Я думаю, они в вашей помощи не нуждаются. Сейчас нам надо подумать о вашей безопасности. Насколько я понимаю, ставки в игре гораздо выше, чем мы предполагали. Речь идет об очень больших деньгах.

– Колоссальных деньгах, – подтвердил Панин. – Если сабля не погибла, на сегодняшний день она один из самых дорогих предметов антиквариата в мире.

– Это меняет дело. Те, кто охотится за саблей, ни перед чем не остановятся. И главным их объектом становитесь вы. Они убеждены, что вы знаете, где ее найти, или уже нашли. И наверняка попытаются не выпустить вас из России, чтобы с вашей помощью выйти на саблю.

– Но что же делать?

– Для начала мы организуем вам круглосуточную охрану. До самого вашего отъезда. Это в дополнение к охране из «Ратника». Вообще я бы предпочел, чтобы вы сегодня ночевали у нас.

– Нет, Алексей, исключено. Я возвращаюсь к себе в отель.

– Тогда вы не должны никуда выходить из отеля, и в вашем номере все время будет находиться наш сотрудник.

– Ну, это мне нетрудно, я старый домосед. Я хочу попросить вас об одном одолжении, Алексей. Обещайте мне, что, если найдете саблю, обязательно известите меня.

– Обещаю, Владимир Георгиевич. Обязательно дам вам знать.

– Спасибо. А сейчас, уж извините старика, разрешите откланяться. Устал я за эти два дня. Отвык по гостям ходить.

Через час после ухода Панина на мобильник Розума позвонили.

– Алексей Викторович, я звоню от Старостина. Корень пропал. Полковник сказал звонить прямо вам.

– Вы что же, его упустили?

– Он утром с дачи поехал в офис, в банк. Ну и сидел там безвылазно. И мы тут сидели. А час назад водитель выходит и уезжает один. Мы к охраннику: «Где Корень?» А он говорит: «С утра был, потом уехал».

– Ушел с заднего хода?

– Там сзади проходные дворы прямо на соседнюю улицу выходят. Ну а его там, видно, уже ждали.

– Сколько времени прошло?

– Семь часов, Алексей Викторович. На дачу он не возвращался.

Розум перезвонил Старостину:

– Здорово, сосед.

– Привет, пехота. Ну вот они и начали, Леша. Ты там своего родственника прикрыл?

– Да родственника прикрыл, а родственница сейчас с Лидией в Большом на балете.

– Вот черт.

– Пошли своих, а то я сейчас никого уже не найду.

– Уже едут. Я тебе перезвоню.

В семь тридцать Розуму позвонили еще раз.

– Это я, – сказал Старостин, – мы не успели, Алексей.

– Давай по порядку, – сразу помрачнел Розум.

– Она в туалет после первого акта пошла. В кабинку зашла и пропала. Кабинка закрыта изнутри.

– Перехват объявили?

– Портрет уже размножили, сейчас рассылают. На всех вокзалах и в аэропортах ее ждут. Они ее не вывезут, Леша, но ты же знаешь…

– Знаю. Срочно подключай телефоны Панина.

– Да знаю я, ты мне лучше скажи, Алексей, как он решился? – спросил полковник удивленно. – Он же знал, что за ним следят.

– Мы не представляли себе, о чем идет речь. Это огромная ценность, полковник. Колоссальная. Как сказал Панин, самая дорогая антикварная вещь на сегодняшний день в мире, находящаяся в частных руках.

– А она действительно существует?

– Не исключено. А Корень уверен, что ее нашли. Ему терять нечего, на нем уже два трупа.

– Три.

– Как три? – опешил Розум. – А кто третий?

– Гастролера в Томске нашли. С перерезанным горлом. В общем, через час твой шеф ждет нас с планом мероприятий.

Совещание межведомственной следственной группы началось в девять вечера.

– Да, быстро они работают. Дерзко. – Суровцев с укором посмотрел на участников совещания. – Что скажете, господа офицеры? Старостин?

– Ее портреты на регистрации рейсов во всех аэропортах страны. Все российские рейсы, находящиеся в воздухе, оповещены. Железнодорожная милиция работает по всем вокзалам. Все поезда проверяются. Дорожно-постовая служба получила ориентировку. Мы их обложили, как медведя, товарищ генерал.

– Что на границе?

– Все контрольно-пропускные пункты пересечения границы были оповещены через сорок минут после похищения.

– Что по Корню?

– Боюсь, он уже за границей, – ответил подтянутый подполковник в милицейском мундире. Семь часов – огромная фора.

– А что у нас по его зарубежным контактам? – Суровцев посмотрел на Старостина.