Текст книги "Человеческое достоинство и социальная структура. Опыт прочтения двух исландских саг"

Автор книги: Арон Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Не вызывает сомнения и дидактическая роль саг: они являли аудитории образцы поведения людей, живших в героизированном прошлом.

В ряде случаев эта героизирующая функция подчеркивалась тем, что в сагах содержались прямые или косвенные намеки на эддические песни, воспевавшие героев германской и скандинавской древности. Рисуя конфликты между персонажами саг, в которых выявлялись их доблести, прежде всего мужество и чувство чести, эти произведения оказывали воспитательное воздействие на тех, кто им внимал. Будучи записанными в XIII столетии, в «век Стурлунгов», когда исландское общество было раздираемо острыми противоречиями, расшатывавшими традиционные ценности, саги рисовали людям того времени более раннее состояние, когда внутренние конфликты не были столь резкими. Суровой действительности они противопоставляли героизированное прошлое. В сагах нашла выражение и народная мудрость; в некоторых из них, в частности в «Саге о Храфнкеле», немало пословиц и поговорок.

При всем своем разнообразии, «семейные саги», как мы уже знаем, фокусируются на одном сюжете: конфликт – порожденная им вражда – убийство или увечье – судебная тяжба, сопровождающаяся осуждением виновника, – разрешение конфликта. Но эта однотипность жанровой структуры никоим образом не исключала бесконечного и в высшей степени изобретательного варьирования ситуаций, в которых раскрываются характеры протагонистов. В сагах перед нами проходят индивиды – человеческие характеры с их страстями и особенностями, с их пониманием норм поведения, которые они, однако, всякий раз реализуют по-своему. «Семейные саги» в своей совокупности (а их сохранилось несколько десятков, помимо еще большего числа «прядей») являют нам своего рода «человеческую комедию» древней Исландии.

Но за этим планом жизненных ситуаций и столкновений (независимо от того, в какой мере в сагах воспроизведена реальная действительность) историк может обнаружить известные общие тенденции плана социального. Бонды, работники, вольноотпущенники и рабы, с одной стороны, и влиятельные собственники, годи, и могущественные предводители, с другой, – такова картина социальной действительности, вырисовывающаяся в этих текстах. В отдельных сагах и «прядях», подобных тем, которые были рассмотрены выше, могут быть обнаружены симптомы процесса медленной трансформации этого общества, во многом сохранявшего еще черты древнегерманской и древнескандинавской архаики. Эти памятники открывают уникальную для медиевистики возможность увидеть социальные процессы, связанные с властью, собственностью и зависимостью как бы «изнутри». Эти общесоциологические явления обретают плоть и кровь, участвующие в них люди выступают перед нашим взором не в виде безликих и безмолвных объектов, но в качестве полнокровных индивидов, движимых страстями, интересами и личными склонностями и вместе с тем подчиняющихся нормам поведения и нравственным установкам, которые диктовались им их культурой.

Я далек от намерения экстраполировать свои наблюдения на другие общества раннесредневековой Европы, ведь скандинавская специфика вполне очевидна. В частности, фигурирующие в сагах могущественные люди, годи, отнюдь не были крупными землевладельцами и магнатами того типа, какой существовал в ту же эпоху в большинстве стран Европы. Их богатства, значительные по исландским меркам, выглядят весьма скромными при таком сравнении[28]. Подвластные им бонды не являлись зависимыми держателями, и верховенство годи выражалось прежде всего в обладании ими личным авторитетом и влиянием, каким они пользовались в повседневной жизни и в суде. Отсутствие монархического начала и чрезвычайно слабое влияние церкви, когда она наконец появилась на острове, придавали всему развитию особый характер.

Но самых серьезных размышлений заслуживает, на мой взгляд, то обстоятельство, что сохранившиеся исландские повествовательные тексты приоткрывают перед нашим умственным взором завесу над жизнью сельского населения, – завесу, которая в иных случаях оказывается непроницаемой.

В «Пряди о Торстейне» и в «Саге о Храфнкеле» может быть прослежен один и тот же сюжет, отражавший суровую жизненную реальность: утрата мелким самостоятельным бондом его независимости и включение его в орбиту власти могущественного человека. Причины этого превращения свободного в зависимого могли быть различны и случайны, но общая тенденция очевидна.

Отражение этой тенденции в обоих рассмотренных нами произведениях далеко не одинаково. В повествовании об отношениях между Торстейном и годи Бьярни всячески подчеркивается тот факт, явно существенный для автора «пряди», что Торстейн как бы добровольно признал над собой власть влиятельного соседа, «не потеряв лица». Годи и бедняк выступают здесь в качестве достойных один другого протагонистов, так что в целом «Прядь о Торстейне Побитом Палкой» предлагает существенно идеализированную картину. Напротив, подчинение Сама верховенству Храфнкеля произошло в результате длительной ожесточенной борьбы, которая велась ими как в ходе судебной тяжбы, так и с оружием в руках. Эта борьба, на определенном этапе осложненная вмешательством других могущественных людей, сопровождалась радикальными переменами в положении борющихся сторон и лишь в конечном итоге привела к унижению и подчинению Сама и торжеству Храфнкеля, восстановившего свое господство. В этот конфликт были втянуты на стороне Сама и многие простолюдины, пытавшиеся его поддержать. Социальный фон, на котором развертывается борьба между Самом и Храфнкелем, прописан в этой саге несравненно более выпукло, чем в ряде других саг.

Напряженность столкновений, изображенных в этих рассказах, выражается преимущественно в возникновении сложных эмоциональных ситуаций, связанных с покушением на честь и достоинство конфликтующих индивидов, и именно на этой стороне дела сосредоточено внимание авторов. Тем самым историк получает редкую возможность увидеть социально-психологическую сторону конфликта. Перед нами не безликие «траденты» дарственных грамот и столь же лишенные индивидуальных характеристик персонажи франкских «формул», применявшихся в ходе втягивания крестьян в зависимость от церковно-монастырских и светских владельцев, – напротив, изученные нами рассказы позволяют представить себе начальные фазы того же, по сути дела, процесса, в виде взаимодействия и столкновения живых личностей. В этой возможности приблизиться к человеку я вижу большую познавательную ценность исландских саг Формы мировосприятия, модели поведения, эмоциональную напряженность, которая прорывается в действиях персонажей саг, едва ли правомерно полностью «списать» на северную специфику.

Примечания

[1]Lonnroth L. Sponsors, Writers and Readers of Early Norce Literature // Social Approaches to Viking Studies / Ed. by Ross Samson Glasgow, 1991.

[2] Американский исследователь Дж. Л. Бачок вычленяет в «сагах об исландцах» основополагающие «блоки», образовывавшие их формальную структуру, – он называет их feudems (от англ. feud «распря») См Bynck I. L. Feud in the Icelandic Saga Berkeley, Los Angeles, London, 1982.

[3] Ни в коей мере невозможно согласиться с таким толкованием «семейных саг», которое приравнивает их создание к литературному творчеству современного типа и видит в них своего рода романы. Подобное толкование нашло свое предельное выражение у В. Бетке. См. Hrafnkels saga freysgoða Mit Einleitung, Anmerkungen und Glossar / Hrsg von W. Baetke Halle a d Saale, 1952 (Altnordische Textbibliothek Neue Folge I Bd).

[4] Исландский филолог Сигурд Нордаль, который изучал «Сагу о Храфнкеле Годи Фрейра» (исследуемую нами в этой статье) и нашел в ней ряд неточностей в изложении топографии (указаниями на которую изобилует эта сага) и фактов из жизни некоторых ее персонажей, пришел к выводу, что сага не что иное, как fiction, плод художественного вымысла (Nordal S. Hrafnkatia (Reykjavik, 1940 7 Studia Islandica). Однако если под «историчностью» саги понимать не буквальное соответствие ее сообщений фактам действительности, а ее пригодность для изучения взглядов автора, равно как и мировиденья, характерного для его времени, то оценка познавательных возможностей исследования саг была бы совершенно иной.

[5] Здесь не место рассматривать полемику между сторонниками теории «свободной прозы» (фольклорного происхождения и бытования саг, которые, согласно этой теории, и были записаны, не претерпев, существенных изменений) и приверженцами теории «книжной прозы», утверждавшими, что саги представляют собой литературные произведения, созданные индивидуальными авторами.

[6] См. Clover C. J. Icelandic Family Sagas (Íslendingasögur) // Old Norse-Icelandic Literature A Critical Guide / Ed. by С. J. Clover, J. Lindow «Islandica» XCV Ithaca, London, 1985 P. 239 ff, Vestemn Olason Islendingasogur // Medieval Scandinavia An Encyclopedia N. Y., L, 1993 P. 333 ff.

[7] Характеристику этого нового подхода см Byock J. L. Op cit, From Sagas to Society Comparative Approaches to Early Iceland // Ed. by Gisli Palsson Enfield Lock, Middlesex, 1992.

[8] Библиографию см. Fidjestol Hrafnkels saga etter 40ars gransking // Maal og minne, 1983, Clover С. J. Op cit, Medieval Scandinavia An Encyclopedia P. 301, 676–677.

[9] Þorsteins þáttur stangarhöggs. Цит. по изд. Íslendinga Sögur og þættir Pnojabmdi SvartaHvitu Reykjavik, 1987 Bis 2293–2299. Цитаты на языке оригинала приводятся в орфографии, принятой в этом издании Русский перевод О. А. Смирницкой см. Исландские саги. Ирландский эпос. М., 1973. С. 130–137.

[10] Бьярни фигурирует также и в «Саге о Людях из Оружейного Фьорда» (Vopnfirðinga saga).

[11] Goði (от goð, божество, слово употреблялось только во множественном числе) – предводитель, сочетавший функции главы местного тинга (судебного собрания) и жреца, осуществлявшего жертвоприношения языческим богам – асам Сфера влияния годи – годорд (goðorð) – не представляла собой территориально очерченного округа и строилась на личной основе рядовые свободные хуторяне, бонды (bœndr), искали покровительства и помощи влиятельных людей и признавали их верховенство, независимо от места жительства.

Они были þingmenn, участниками местного тинга, возглавляемого годи. Бонд сохранял право расторгнуть отношения верности со своим годи и искать себе другого предводителя Годи были лидерами местного населения Их голос был решающим как на местных тингах, так и на общеисландском народном собрании – альтинге, на котором они составляли орган, принимавший законодательные постановления (lögretta) Влияние годи было наиболее весомым в судебных делах Достоинство годи было, как правило, наследственным, но могло отчуждаться и переходить к другим уважаемым семьям В течение Х в., когда территория Исландии была разделена на четыре «четверти», всего насчитывалось 36 (затем 39) годордов. В последующий период число их увеличилось до 50. Общественное и политическое могущество годи не только не убавилось после принятия христианства около 1000 г., но еще более возросло, со временем некоторые наиболее влиятельные пред водители сконцентрировали в своих руках управление несколькими годордами См.: Karlsson G. Goðar og bændur // Saga 10, 1972, Jon Johannesson. A History of the Old Icelandic Commonwealth Islendinga saga Winnipeg, 1974, Karlsson G. Goðar and Hofðingjar in Medieval Iceland // Saga Book of the Viking Society, 19 1977, Hastrup К. Culture and History in Medieval Iceland An Anthropological Analysis of Structure and Change Oxford, 1985, Byock J. L. Medieval Iceland Society, Sagas, and Power Berkeley, Los Angeles, London, 1988.

[12] Термином «víking» в источниках обозначались военные экспедиции скандинавов, нередко сочетавшиеся с торговлей Термин «víking» прилагался к участникам таких экспедиций.

[13] Хозяева коней стравливали их с тем, чтобы они кусали и пинали друг друга, и выигравшим считался тот, чей конь обратит в бегство коня другого владельца.

[14] Принятие исландцами христианства произошло в 1000 (или 999) г. События, описываемые в этой «пряди», по видимому, происходили в то время.

[15]Jón Viðar Sigurðsson. Fra Goðorðum til Rikja. Proun godavalds a 12 og 13 old Reykjavik, 1989.

[16] См Эстерберг Э. Молчание как стратегия поведения. Социальное окружение и ментальность в исландских сагах // Мировое древо 1996 Вып. 4. С. 21–42 См. также Гуревич А. Я. Несколько соображений на полях статьи Эвы Эстерберг // Там же, С. 43–46.

[17] Hrafnkels saga // Íslendinga Sögur og þættir Annað Bmdi Svart a Hvitu, Reykjavik, 1987 Bis 1397–1416 Русский перевод О А Смирницкой см Исландские саги Ирландский эпос. С. 138–162. Сопоставление «Саги о Храфнкеле» с «Прядью о Торстейне» занимает видное место в работе Palsson H. Siofraeoi Hrafnkels sogu Reykjavik, 1966 Bis 114–122. Автор, принадлежащий к «исландской школе», представители которой, как уже упоминалось, настаивают на «книжном» происхождении «семейных саг», развивает теорию о том, что оба эти произведения вышли из-под пера одного и того же сочинителя, жившего в конце XIII в Херман Паулссон пытается обнаружить черты сходства в лексике, фразеологии и построении этих текстов, равно как и в отдельных поворотах сюжетов игнорируя существенные смысловые различия между ними. В противоположность его концепции, я считаю наиболее важными именно эти различия, которые с особенной ясностью проявляются как в трактовке образа годи в «Пряди о Торстейне» и в «Саге о Храфнкеле», так и в том обстоятельстве, что в первом случае конфликт между годи и бондом рисуется в пол ной изоляции от социальной среды, тогда как во втором случае борьба Храфнкеля с Самом теснейшим образом переплетена с соперничеством между могущественными людьми и с противоречиями между главным героем саги и рядовыми бондами.

[18] Немецкий исследователь К. фон Зее полагает, что идея, заложенная в основу саги, состоит в демонстрации коллизии могущественного предводителя с «маленьким человеком», который вознамерился покуситься на его власть В «Саге о Храфнкеле», по мнению К фон Зее, анонимный автор показывает тщету этой попытки ниспровергнуть установившийся порядок В противоположность годи Фрейра, который на всем протяжении рас сказа остается твердым и решительным, простолюдин Сам проявляет неустойчивость характера, обнаружившуюся прежде всего в отказе убить Храфнкеля, когда тот попал в его руки Иными словами, величие Храфнкеля разительно отличает его от малодушия и переменчивости Сама, что и приводит в конце концов к восстановлению власти Храфнкеля. См See К von Die Hrafnkels saga als Kunstdichtung // See К von Edda, Saga, Skaldendichtung. Heidelberg, 1981. S 486–95.

[19] Islendmgabok Landnamabok 1–2 / JakobBenediktssongafut (Islenzk Fornrit I) Reykjavik, 1968.

[20] При этом необходимо помнить, что идея судьбы была одной из основных черт миросозерцания скандинавов, нашедшего свое воплощение в их религии и мифологии. Неумолимой судьбе подчинены не одни только люди, но и боги-асы.

[21] Старшая Эдда. Древнескандинавские песни о богах и героях. М.: Л., 1963. С. 22.

[22] Edda. Die Lieder des Codex Regius nebst verwandten Denkmalem // Hrsg. von G. Neckel, H. Kuhn Heidelberg, 1962. S. 29.

[23] Die Bósa-saga in zwel Fassungen, Cap. 2, Hrsg. von J. L. Jericzek. Strassburg, 1893. S. 6–7.

[24]Гуревич А. Я. Сага и Истина // Семиотика культуры. Труды по знаковым системам. Тарту, 1981. Вып. XIII С. 34.

[25]Miller W. J. Bloodtaking and Peacemaking. Feud, Law and Society in Saga Iceland. Chicago London, 1990.

[26]Gurevich A. The Origins of European Individualism. Oxford UK; Cambridge USA, 1995. P. 19 ff.

[27] Подробнее см.: Гуревич А. Я. «Эдда» и сага. М„ 1979; Miller WI Emotions and the Sagas // From Sagas to Society. P. 89 ff.

[28] См.: Samson R. Goðar: Democrats or Despots? // From Sagas to Society. P. 167 ff.

Источник: Одиссей. Человек в истории. 1997. – М. Наука. 1998. ISBN 5-02-008548-0. С. 5-30.

Сканировано Андреем Раковским, сайт История России