Текст книги "Масоны и революция"

Автор книги: Арон Аврех

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Далее Гессен переходит к главному вопросу – «По-видимому, масонство сыграло некоторую роль при образовании Временного правительства. Недоуменно я спрашивал Милюкова, откуда взялся Терещенко, никому до того не известный чиновник при императорских театрах, сын миллионера, – да и еще на посту министра финансов, на который считал себя предназначенным Шингарев, смертельно предпочтением Терещенки обиженный. Милюков отвечал: «Нужно было ввести в состав правительства какую-нибудь видную фигуру с юга России», а потом эта видная фигура вытеснила Милюкова и сама заняла его место министра иностранных дел. А когда это случилось, Милюков говорил: «При образовании Временного правительства я потерял 24 часа (а тогда ведь почва под ногами горела), чтобы отстоять кн. Г.Е. Львова против кандидатуры М.В. Родзянко, а теперь думаю, что сделал большую ошибку. Родзянко был бы больше на месте». Я был с этим вполне согласен, но ни он, ни я не подозревали, что значение кандидатуры как Терещенко, так и Львова скрывалось в их принадлежности к масонству». Заканчивает Гессен свое краткое, но достаточно емкое повествование о русских масонах рассуждением о том, что со времени первой революции реакционные круги приписывали жидомасонам безграничное влияние и решительно во всем усматривали их происки (в частности, сам автор не раз попадал в составляемые ими масонские списки), хотя прибавка «жидо» вряд ли верна – «насколько мне известно, участие евреев было редким исключением». Теперешнее масонство (т. е. русское масонство в эмиграции) «выродилось» в общество взаимопомощи, «но уже и в то время (т. е. до Февральской революции.– А.А.) благодетельное противодействие масонства русской кружковщине сразу вывернулось наизнанку» ^[8].

Вот все, что сообщил Гессен о масонах. Пока отметим прежде всего его стремление быть максимально точным: чему он был свидетелем лично, автор воспоминаний специально отделяет от того, что ему стало известно из других источников («насколько мне известно»), которые он, к сожалению, не называет. Мы можем только предполагать, что в числе таких источников была известная книга С. Мельгунова «На путях к дворцовому перевороту» (вышедшая в 1931 г. в Париже, в которой масонам отводится большое место), белоэмигрантская пресса, воспоминания и т. д. (которые и сам Мельгунов широко использует), а также, по-видимому, беседы с людьми, в той или иной мере осведомленными в масонской теме. Также очень осторожен Гессен, когда говорит о Временном правительстве. Он допускает, но отнюдь не утверждает категорически («по-видимому»), что при его образовании масонство сыграло какую-то роль. Основанием для такого допущения послужили сведения, полученные Гессеном спустя ряд лет, о том, что М.И. Терещенко и князь Г.Е. Львов были масонами.

Следующим по хронологии источником по дореволюционному русскому масонству является один отрывок из воспоминаний П.Н. Милюкова. Эти воспоминания писались им в последний год его жизни, в разгар второй мировой войны (1942 г.), но опубликованы были лишь в 1955 г. То, что он в них сказал о масонах, очень невелико по объему. Характеризуя состав Временного правительства, Милюков в числе прочего заявил: «Я хотел бы только подчеркнуть еще связь между Керенским и Некрасовым – и двумя не названными министрами, Терещенко и Коноваловым. Все четверо очень различны и по характеру, и по своему прошлому, и по своей политической роли, но их объединяют не одни только радикальные политические взгляды. Помимо этого, они связаны какой-то личной близостью, не только чисто политического, но и своего рода политико-морального характера. Их объединяют как бы даже взаимные обязательства, исходящие из одного и того же источника». Страницей дальше он добавляет: «Из сделанных здесь намеков можно заключить, какая именно связь соединяет центральную группу четырех. Если я не говорю о ней здесь яснее, то это потому, что, наблюдая факты, я не догадывался об их происхождении в то время и узнал об этом из случайного источника лишь значительно позднее периода существования Временного правительства» ^[9].

Этот отрывок, как источник, примечателен в двух отношениях. Во-первых, он не содержит решительно ничего нового по сравнению с тем, что уже было опубликовано на этот счет в книге Мельгунова и в воспоминаниях Гессена, вышедших на много лет раньше. Во-вторых, несмотря на это, именно он послужил новым и достаточно сильным импульсом для гальванизации темы о масонстве, которая до этого сошла «за границей практически на нет. Он же, этот отрывок, стал одним из основных источников, легших в основу масонских построений Н. Яковлева и В.И. Старцева.

Следует обратить внимание еще на кое-какие детали свидетельства П.Н. Милюкова. Совершенно недвусмысленно дав понять, что он имеет в виду именно масонскую связь указанной им четверки, автор воспоминаний тем не менее решительно не желает произнести слово «масон», причем под очень странным и не выдерживающим никакой критики предлогом. В самом деле, почему тот факт, что он узнал об этой связи много позже, является препятствием для его произнесения? Правда, Милюков при этом добавляет, что узнал о масонстве четверки из случайного источника, но из контекста видно, что не это обстоятельство является причиной его умолчания, а именно первый мотив ретроспективности. Здесь, безусловно, кроется какая-то загадка, которую вряд ли до конца удастся разгадать, но обратить внимание и высказать хотя бы гипотетические соображения необходимо. Нельзя упускать из виду и упоминания о случайности источника. Что же касается слов «лишь значительно позднее», то они позволяют считать, что Милюков имел в виду 1920-е годы, скорее всего их начало, а не 30-е, когда в эмиграции о масонах чирикали уже все воробьи на белоэмигрантских журнальных и газетных крышах.

Приведенная выдержка из воспоминаний Милюкова очень всполошила двух людей – Г.Д. Кускову и А.Ф. Керенского. Последний срочно пересек Атлантику, чтобы специально обговорить с Кусковой созданную Милюковым ситуацию и выработать единую линию по части ее нейтрализации. Об этом мы узнаем из трех писем Кусковой, опубликованных (с купюрами) в книге бывшего меньшевика Г. Аронсона ^[10]. Эти письма представляют один из краеугольных камней, на котором строится масонское (или антимасонское) здание Каткова, Яковлева и Старцева, и поэтому их необходимо проанализировать с особой тщательностью.

Первое письмо к Вольскому датировано 15 ноября 1955 г. Судя по содержанию и тону, оно, по-видимому, является ответом на какой-то запрос адресата, связанный как раз с появлением воспоминаний Милюкова. Вольский, вероятно, что-то знал о масонском прошлом Кусковой и решил обратиться к первоисточнику. «Самый трудный вопрос о масонстве,– отвечала ему автор письма.– Наше молчание было абсолютным. Из-за этого вышла крупная ссора с Мельгуновым. Он требовал от нас раскрытия всего этого дела. А узнал он об этом от тяжко заболевшего члена его партии (хоть убей, не помню его фамилию: на Л., народник очень известный). Мельгунов доходил до истерик, вымогая у меня (еще в России) ^[11]данные, и заверял, что ему «все» известно. Я хорошо знала, что ему почти ничего не известно, как и Бурышкину. Потом он в одной из своих книжек сделал намек, что такое существовало».

Уже в этом небольшом отрывке обнаруживаются слабости и противоречия. Если «тяжко заболевший» поведал Мельгунову главную тайну организации – факт ее существования, то почему он должен был только этим ограничиться, утаив от своего близкого единомышленника по партии народных социалистов, где всех членов было раз-два и обчелся, все остальное, связанное с этим фактом, тем более что свое признание он сделал, по-видимому, считая, что уходит навсегда в лучший мир? Почему упоминается Бурышкин? Ответ может быть только один: Бурышкин тоже что-то знал и говорил об этом. Почему, наконец, надо считать «намеком» весьма длинный и подробный рассказ Мельгунова о масонах со ссылкой не только на разные источники, но и прямым заявлением (в его известной книге «На путях к дворцовому перевороту»), что ему неоднократно предлагали стать масоном.

Далее Кускова сообщает «кратко, что было», Было же следующее: 1) «Началось» сразу после поражения революции 1905– 1907 гг. 2) «Ничего общего это масонство с типичным масонством не имеет. Никогда ни и какой связи с ним не состояло, на том простом основании, что это русское масонство отменило весь ритуал, всю мистику и прибавило новые параграфы. 3) Цель масонства: политическая. Восстановить в этой форме «Союз освобождения» и работать в подполье на освобождение России. 4) Почему выбрана такая форма? Чтобы захватить высшие и даже придворные круги. На простое название политическое они бы не пошли».

В пятом и шестом пунктах говорится о том, что в отличие от заграничных масонских лож в эту организацию прием женщин «впервые» был разрешен. Весь масонский ритуал – фартуки и прочее – был отменен. Посвящение состояло лишь в клятве об абсолютном молчании. Все строилось на доверии, каждая ложа состояла из пяти человек, а затем – «конгрессы». Ложи не должны были знать друг друга, но на конгрессах встречались члены разных лож, что позволяло им судить «о размахе движения и его составе». Выход из организации также был обусловлен клятвой: вышедший никогда никому ничего не должен был говорить, просто «заснуть». Таких выходов, пишет Кускова, она не помнит, «интерес к движению был огромен, и наша пробковая комната (кабинет ее мужа С.Н. Прокоповича, обитый пробкой для звуковой изоляции. – А.А.) действовала вовсю».

Далее Кускова уверяет, что она знала двух «виднейших большевиков, принадлежавших к движению». Когда произошла Октябрьская революция, она и ее муж были уверены, что «все будет вскрыто». Но нет, масоны-большевики тайну соблюли, возможно из боязни репрессий. «Людей высшего общества (князьев и графьев, как тогда говорили) было много. Вели они себя изумительно: на конгрессах некоторых из них я видела. Были и военные – высокого ранга... Движение это было огромно. Везде были «свои люди». В доказательство она ссылается на Вольно-экономическое и Техническое общества. Оба они «были захвачены целиком». Причем еще со времен «Союза освобождения». В первом «прочно уселись» Богучарский, Хижняков (секретари) и Прокопович (председатель). Во втором – Лутугин и Бауман. Та же картина была и в земствах. «Масонство тайное лишь продолжило эту тактику». Далее идет очень важный кусок, связанный с Милюковым. «П.Н. Милюков, осведомленныйоб этом движении, в него не вошел: «Я ненавижу всякую мистику»! Но много членов к.-д. партии к нему принадлежали. Но так как Милюков был в центре политики, его осведомляли о восстановлениях конгрессов. Иногда и сам он прибегал к этому аппарату: надо, дескать, провести через него то-то и то-то».

Далее Кускова объясняет, почему в организации не оказалось ни одного провокатора; принимались только те, чья честность и высокая мораль не вызывали сомнений. Сомнительные кандидатуры отвергались. Именно поэтому «до сих пор тайна движении, тайна этой организации не вскрыта. А она была огромна. К Февральской революции ложами была покрыта вся Россия». Сообщив, что и теперь «здесь, за рубежом, есть много членов этой организации. Но все молчат», Кускова так объясняет это молчание: «И будут молчать – из-за России еще не вымершей» (т. е. из-за живущих еще в Советской России членов этой организации. – А.А.) Выше она выразила эту же мысль в следующих словах: «Почему нельзя вскрыть это движение? Потому что в России не все члены его умерли. А как отнесутся к живым – кто это знает?».

Отвечая, по-видимому, еще на один вопрос: почему она, человек ближе и лучше всех знакомый с этой организацией в настоящее время, не выступит по этому столь интригующему сюжету в печати, автор письма заявляла: «Писать об этом не могу и не буду. Без имен это мало интересно. А вскрывать имена – не могу. Мистики не было, но клятва была. А она действительна и сейчас по причинам Вам понятным».

Рассказ о взаимоотношениях с Гучковым также, надо полагать, был ответом на вопрос. «Много разговоров о «заговоре Гучкова». Этот заговор был (примечание Вольского: «Конечно, был. Я сам это слышал от Гучкова»). Но он резко осуждался членами масонства. Гучков вообще подвергался неоднократно угрозе исключения». Далее речь идет о неблаговидных, с точки зрения Кусковой, связях Гучкова с немцами уже во времена Гитлера, которые для нас не представляют интереса. Заканчивается письмо тем же рефреном: сейчас о масонах писать нельзя. «Через кого-нибудь историки, конечно, об этом узнают. Но сейчас, повторяю, писать о нем нельзя. Теперь Вы понимаете, почему здесь об этом не говорят. Маклаков, Балавинский и др. к этому движению не принадлежали. Они принадлежали к французским ложам, совершенно открытым» ^[12]. Сделаем пока несколько предварительных замечаний. В психологическом плане письмо Кусковой оставляет впечатление какой-то истерической взвинченности. Автор на кого-то нападает, от чего-то защищается, мысли его прыгают. Но совершенно отчетливо выступают два ведущих мотива: 1) «движение» было огромным и 2) писать о нем сейчас нельзя, нельзя, нельзя! Между тем совершенно очевидно, что единственный аргумент, доказывающий необходимость такого молчания, до смешного несостоятелен: если опасаться, в случае огласки, за судьбу масонов, оставшихся в Советской России, не называй их, и высосанная из пальца проблема полностью таким образом решается. Кроме того, Кускова своим письмом Вольскому уже нарушила клятву, ибо назвала, помимо себя и Керенского, еще пять фамилий людей, состоявших вместе с ней в масонской организации. Дело, разумеется, было не в этом, и нам еще предстоит подумать, что в действительности заставляло Кускову с таким ожесточением защищать тайну своей организации.

Второе, что бросается в глаза, – это полная взаимоисключаемость свидетельств Кусковой и Милюкова. Тот, как мы помним, утверждал, что узнал о масонской связи Керенскогo, Терещенко и др. спустя ряд лет. Кускова же весьма определенно заявляет, чтоо Милюков не только знал о существовании описанной ею организации, в которую входил и Керенский, но даже давал ей время от времени конкретные задания, т. е. косвенно и какой-то мере направлял ее деятельность, хотя сам и не принадлежал к ней. Не совсем ясно то место письма, где речь идет о Гучкове. Его можно толковать таким образом, что Гучков тоже был с Керенским и Кусковой в одной масонской организации, но вел себя, с точки зрения этой организации, так плохо, что в ней не раз ставился вопрос о его исключении из нее. Между тем ни Мельгунов, ни кто-либо другой, в том числе и сам Аронсон, писавшие о масонах, никогда не считали Гучкова масоном, и, забегая вперед, скажем, что он действительно никогда таковым не был.

Абсолютно несостоятельным является утверждение Кусковой, что в масонской организации было много представителей высшего общества и высокопоставленных военных. Из контекста письма становится понятным, откуда оно взялось: по старости лет (в момент написания этого письма Кусковой было 87 лет) автор письма явно смешивает «Союз освобождения», деятельность которого относится к 1904—1905 гг., с годами первой мировой войны, на которые как раз и падает деятельность новой популяции масонов.

Второе письмо Кусковой адресовано Л.О. Дан и датировано 20 января 1957 г. Письмо опубликовано не полностью, приведен лишь небольшой отрывок. «...Всю пятницу с утра до вечернего поезда провела с Ал. Фед. (Керенским. – А.А.). Надо было обсудить, как поступить с упоминанием Милюковым той организации, о которой я Вам говорила... Он очень одобрил то, что я сделала: записав для архива и закрепостив на 30 лет. Он сделает то же самое. Но кроме того, в своей книге, которую он пишет, он сделает предисловие, ответив на туманность Милюкова. Ответит лично за себя и от себя, не называя больше ни одного имени. Все это теперь обдумано, и оба согласились о форме, в какой должно быть сделано осведомление. А вот болтовню следовало бы в Нью-Йорке, по возможности, прекратить. Живы еще люди в России, люди очень хорошие, и их нужно пожалеть»... ^[13].

Из письма с полной очевидностью следует, что Кускову, как и Керенского, беспокоил во всей этой масонской истории только один момент – «туманность» Милюкова, а ссылка на еще живущих в России была просто нелепым предлогом: в 1957 г., отделенная от своей страны многими годами эмиграции и грандиозными событиями прошедших лет, Кускова не имела и не могла иметь ни малейшего понятия о том, как обстояло дело с «очень хорошими людьми» вообще. Создается впечатление, что оба собеседника боялись каких-то разоблачений иного плана, связанных с ними лично, к которым в порядке цепной реакции мог бы привести намек Милюкова. Совещание двух и было как раз посвящено вопросу выработки линии поведения на этот случай. Что же касается намерения обоих собеседников рассказать потомкам все, как было на самом деле, то историкам остается только ждать и надеяться. Но, думается, сенсаций не будет.

Третье из опубликованных писем было послано Кусковой тому же адресату менее чем через месяц—12 февраля 1957 г. – и вызвано, как видно из текста, вопросами, которые задала ей Дан, прочитав письмо от 20 января. Отвечая, по-видимому, на вопрос о том, какой был смысл в создании особой, да еще такой необычной организации, Кускова с явным раздражением писала: «...Вы забываете, что 9/10 русских людей были не только беспартийны, но они ненавидели партии и партийность. Эту... голую в смысле политическом среду надо было прежде всего вычистить. Этой работой мы и занимались. Она была очень трудна...».

Вне всякого сомнения, под «русскими людьми» Кускова разумеет здесь среду земско-либеральную и буржуазную, которая действительно очень плохо поддавалась партийной организации. Дальше она прямо так и пишет: «Заметили, вероятно, наши широкие отношения с «князьями и графьями»? Это – земская среда. Ее надо было привлечь на сторону революции. Это было сделано. Причем поистине дружеские отношения остались между нами и этой средой и потом, после революции». Этот отрывок совершенно точно доказывает, что «князья и графья», о которых писала Кускова в предыдущем письме, это именно земцы, связанные так или иначе с «Союзом освобождения», а отнюдь не «люди высшего общества» в тогдашнем смысле этого слова, как она до этого уверяла. Что касается «революции», то она, конечно, понимается в специфически «освобожденском» смысле, имевшем мало общего с революцией подлинной.

Гораздо скромнее, по сравнению с первым письмом, говорится и о военных: видно, вопросы и недоумения Дан, также знавшей и наблюдавшей среду, в которой подвизалась Кускова, несколько умерили ее пыл. «Надо было завоевать военщину. Лозунг – демократическая Россия и не стрелять в манифестирующий народ – объяснять приходилось много и долго, – среда косная. Успех тут был довольно большой». Это довольно далеко от «военных высокого ранга». Речь, пне всякого сомнения, идет об офицерах младшего и среднего звена, и не больше.

Из дальнейшего хорошо видно, что у Кусковой с памятью обстояло дело совсем плохо: она явно смешивает события, относящиеся к деятельности «Союза освобождения», и предфевральским временем. «Надо было «взять в наши руки», – снова упорно твердит она, – императорское Вольно-экономическос общество, Техническое общество, Горный институт и др. Это было проделано блестяще; всюду были там «наши люди»... Пропаганде было где развернуться. Особенно большую роль сыграл Горный институт (Лутугин, Бауман и другие профессора). Без всех этих подсобных учреждений мы не смогли бы так широко провести «Освобождение», банкеты, заявления земцев и т. д. Учительский среда. Весьма косная. Проведение съездов, местных и всероссийских. Кооперации... Вес это было сплошь беспартийно, и в некоторых углах – темно и антиобщественно и т. д. Нет необходимости доказывать, что все, здесь сказанное, к масонству не имело ни малейшего отношения.

Тем не менее, отвечая, по-видимому, на вопрос Дан, в котором последняя, что-то зная о масонах, усомнилась в категорическом утверждении Кусковой об отсутствии всякой масонской обрядности, кроме клятвы, Кускова писала: «Что касается «поцелуев» и пр., то при одном из обысков у С.П. Мельгунова нашли целый ящик фартуков, крестов и т. д.– от деда его – масона. Все это из новой организации было выкинуто. Осталось одно: моральная связь и требование действий без партийных склок и всех этих болезненных явлений русской партийности. Так это и было».

В связи с этим напомним, что в письме к Вольскому, касаясь устава, где говорилось о выходе из организации, Кускова указывала, что вышедший должен был поклясться – «никогда и никому, просто «заснуть». Последнее слово сразу вызывает сомнение в верности ее утверждения об отсутствии каких-либо масонских атрибутов, кроме клятвы. Дело в том, что глагол «заснуть» – не просто типичный масонский термин, неотделимый от всей прочей масонской обрядности, а одно из основополагающих масонских установлений. И то, что Кускова употребила его спустя столько лет, говорит о том, что этот термин был в ее масонской среде в широком ходу.

Концовка письма заслуживает внимания. «Керенский, – отвечала Кускова еще на один вопрос, – должен сделать в своей книге заявление, что с организацией Временного правительства эта организация прекратила свои действия. Не было ни одного конвента, и никакие «давления» на решение Временного правительства эта организация не оказывала. Влияние оставалось разве лишь в личных связях. Но ведь более половины членов Временного правительства к этой организации не принадлежали...» ^[14]. Из приведенного текста отчетливо видно, что намек, сделанный Милюковым, беспокоил Керенского (и, надо полагать, также Кускову) в связи с послефевральскими делами, а не до и во время них. Этот факт нам представляется весьма важным, о чем подробнее будет сказано дальше.

Таковы эти три письма Кусковой, на которых строятся масонские концепции Н. Яковлева и В.И. Старцева. К этому надо добавить, что и сам публикатор Аронсон придает им большое значение. Именно вокруг них он группирует все остальные сведения и строит свои умозаключения в том разделе своей книги, где речь идет о масонах.

Так же как и Н. Яковлев и В.И. Старцев, но значительно раньше их Аронсон уверяет читателей в том, что «существовала в России, может быть, немногочисленная, но политически влиятельная организация, представители которой играли весьма видную роль в переломные годы русской истории, в 1915—1917 годы, в эпоху первой мировой войны и февральско-мартовской революции». Далее он, в полном соответствии с письмами Кусковой, подчеркивает две важные черты этой организации: засекреченность и политическую пестроту входивших в нее деятелей. Именно секретностью автор объясняет, что «почти все историки эпохи» прошли мимо этого «редкого феномена». Более того, всякие упоминания о масонах и сейчас вызывают скепсис у рядового читателя. Одна из причин его – «страшные сказки», которые распространяли сперва в России, а теперь в эмиграции черносотенцы о так называемых жидомасонах.

Тем не менее существование вышеуказанной масонской организации – непреложный факт. В нее входили князь Г.Е. Львов и А.Ф. Керенский, Н.В. Некрасов и Н.С. Чхеидзе, В.А. Маклаков и Е.Д. Кускова, великий князь Николай Михайлович и Н.Д. Соколов, А.И. Коновалов и А.И. Браудо, М.И. Терещенко и С.Н. Прокопович. Более того, в эту «людскую смесь» затесался и бывший Директор департамента полиции А. А. Лопухин. В связи с этим автор не мог, конечно, не задаться вопросом, почему Милюков в своих воспоминаниях, говоря о масонах, о существовании которых он, по его словам, узнал много лет спустя, упорно избегает этого слова. «Надо сознаться,– пишет Аронсон,– что читатели мемуаров не без удивления отметили его странную манеру выражаться, ни разу не упоминая имени масонов и ограничиваясь какими-то намеками. Это тем более необъяснимо, что задолго до второй мировой войны в печати говорилось о масонах, назывались многие имена». Милюкову также, несомненно, были известны книга Мельгунова и мемуары Гессена, где речь идет о масонах. «Сами масоны, говорят, связанные клятвой, молчат, но почему Милюков чувствует себя связанным в этой области – непостижимо» ^[15].

Вызывает удивление не только Милюков, но и сам Аронсон. Спрашивается, как согласовать его утверждение, что Маклаков был масоном той масонской организации, о которой писала Кускова, и категорическое утверждение последней, что Маклаков в нее не входил, будучи совсем другим масоном? Как примирить слова Милюкова, что он узнал о существовании этой организации много лет спустя, с не менее решительным заявлением той же Кусковой, что он не только знал об организации, но и давал ей конкретные задания для исполнения? Аронсон не только не пытается разрешить эти противоречия, но даже не задается таким вопросом.

Открывая приведенный выше перечень масонов фамилией князя Г.Е. Львова, он делает такое примечание: «...автором получено опровержение о масонстве князя Г.Е. Львова ссылкой на церковные настроения первого председателя Временного правительства». Никаких разъяснений на этот счет со стороны Аронсона не последовало. В числе прочего Аронсон, продолжая свой рассказ о масонах, приводит пример, так сказать; автобиографического характера – рассказ «приятеля (в 1918 г.– А.А.), почему-то решившегося нарушить тайну и исповедаться. Для меня этот рассказ прозвучал фантастически». Приятель рассказал следующее. По дороге на фронт к ним (в какую-то провинцию) заехал Колюбакин (известный кадет, член ЦК к.-д. партии.– А.А.), провел там два дня «и за это время основал у нас масонскую ложу». Сам рассказчик в ложу приглашен не был. Но довольно скоро приехал другой член Думы – «К», и он был тот, кто вводил меня (т. е. приятеля. – А.А.) в ложу. Я был к этому подготовлен». Был исполнен, к его удивлению, ритуал: завязаны глаза, ряд вопросов (какие – не помню), прочел формулу присяги, вручил перчатки, поцеловал и ввел в другую комнату – «и я увидел десяток своих старых знакомых, местных деятелей, ранее меня уже введенных в ложу». Спустя некоторое время пришли и другие – не члены ложи, в том числе и сам Аронсон, – послушать доклад приехавшего из Петербурга депутата Думы ^[16].

Этот рассказ вызывает не меньшее недоумение, чем недомолвки Милюкова. Колюбакин поехал на фронт в 1915 г., т. е. в самый разгар деятельности эмансипированной, безритуальной масонской организации. Спрашивается, как же тогда объяснить всю эту обрядность, описанную «приятелем»? Как согласовать «десяток» с утверждением Кусковой, что ложи состояли из пяти человек? Если бы Колюбакин принадлежал к другим (как Маклаков), по утверждению Кусковой, французским масонам, тогда на эти вопросы есть хотя бы формальный ответ. Но, как увидим дальше, Колюбакин принадлежал именно к тем масонам, о которых писала Кускова. И, кроме того, как быть тогда со свидетельством Гессена, на которое ссылается Аронсон, о разоблачениях в «Новом времени», приведших к тому, что ложам с обрядом было приказано «заснуть»?

Наконец, почему сам Аронсон не называет ни фамилии «приятеля», ни тех, кого он увидел на собрании? Ведь он же не был связан масонской клятвой, тем более что сам в своей книге выражает недоумение по поводу молчания не только Милюкова, но и Кусковой, понимая, что ссылка на живущих в России несостоятельна. В ходе изложения будет показано, что и другие сведения и умозаключения Аронсона столь же сомнительны и противоречивы, как и только что приведенные.

Следующий по времени появления материал о масонах был опубликован в 1965 г. Он включен в статью американского историка, занимающегося русской историей, Леопольда Хаймсона в виде свободного авторского изложения и перемежается с изложением и интерпретацией других материалов на ту же тему, нам уже известных. Возникает необходимость его вычленения – задача, к счастью, в данном случае простая.

Важен повод, по которому Хаймсон завел вдруг речь о масонах. Дело в том, что его статья «Проблема социальной стабильности в городской России, 1905—1917» в журнале «Slnvic Review» (первая часть опубликована в том же журнале в декабре 1964 г.) имеет дискуссионный характер. Вместе с ней напечатаны еще две дискуссионные статьи; Артура Менделя «Крестьянин и рабочий накануне первой мировой войны» и Теодора фон Лауэ «Шансы либерального конституционализма». Заголовок последней статьи отражает тему дискуссии: была ли в России конституционная (западная) альтернатива революции? Именно на этот вопрос делает попытку ответить Хаймсон и для своего вывода (отрицательного) в числе прочего считает необходимым поставить вопрос о месте масонства в событиях 1914—1917 гг. Привлеченный им новый материал представляет собой интервью известного меньшевика Б.П. Николаевского с меньшевиками Чхеидзе и Гальперном в 1920 г., которое Хаймсон извлек из личного архива интервьюера. По мнению Хаймсона, в России не только рабочий класс был изолирован от образованного, привилегированного класса, но и большинство последнего все больше отделялось от царского режима, шел процесс поляризации сил, в результате чего либералы уже открыто заявляли в Думе о пропасти между царизмом и общественным мнением. Отсюда кризис партий: внутри кадетской партии пришли к столкновению буржуазное и разночинско-радикальное крылья. Во главе первого стоял Милюков, второе возглавлял Некрасов. Спор между ними, как уверяет Хаймсон со ссылкой на Потресова и Мартова и что абсолютно не соответствовало действительности (это показано в наших работах ^[17]), шел о выборе политической ориентации – эволюционной или революционной тактики. В Москве, продолжает автор, ссылаясь на публикации в «Историческом архиве» (1958, № 6 и 1959, № 2), прогрессистами и левыми кадетами был создан Информационный комитет, который вступил в переговоры даже с большевиками ^[18].

Кризис, пишет далее Хаймсон, ссылаясь на Струве и др., переживали и все другие политические партии. Обострились разногласия и в провинции между местным «обществом» и властью. Сгустившиеся тучи революции, с одной стороны, противостоявшая ей контрреволюция – с другой, необходимость выбора вызвали всеобщее замешательство, привели к поискам неофициальных личных связей взамен распадавшихся партийных.

Исходя из этой обстановки, делает вывод автор, и следует интерпретировать пока еще мало выясненное явление – возрождение масонства в России в предвоенные годы. И далее идет это «выяснение» с перечнем источников, на которых оно построено. Все они нами уже охарактеризованы, кроме книги С.П. Мельгунова «На путях к дворцовому перевороту», о которой речь ниже. Единственным новым источником является упомянутое выше интервью Николаевского с Чхеидзе и Гальперном. На основании этих материалов Хаймсон рисует следующую картину «возрождения» русского масонства. В последние дни III Думы были предприняты меры по активизации русского масонского движения при изменении его характера. Цель состояла в том, чтобы объединить все «передовые силы» от представителей прогрессистов до представителей большевиков, присоединяя сюда и органы образования, различные кружки и пр., для создания коалиции против существующего режима. Одним из инициаторов этого начинания была Кускова, ставившая своей целью таким путем восстановить «Союз освобождения» и работать подпольно для освобождения России.