Текст книги "Калифорния без золота"

Автор книги: Аркадий Аверченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Аркадий Аверченко
Калифорния без золота

Когда первые золотоискатели наткнулись на Калифорнию – они буквально купались в золоте. Вторая волна золотоискателей – более многочисленная – ходила уже только по колена в золотых струях, третья – могла еле омочить пятки, а четвертая, пятая, шестая как нахлынула на сухой облезший, когда-то столь густо позолоченный берег – так ни с чем и отхлынула: редкому счастливцу после долгих поисков попадался золотой слиток, довольно ясно видимый под микроскопом.

Кто, какой пионер, какой первый золотоискатель открыл Выборг – этот золотой прииск, где можно купить любую вещь дешевле грибов – неизвестно. Может быть, оно раньше так и было – мне о том неведомо. Но вслед за первым золотоискателем из Петрограда хлынул целый поток золотоискателей – вот теперь они и бродят по унылым опустевшим магазинам Выборга – с видом усталых рудокопов, изрывших целые десятины, намывших целые горы земли и извлекших из ее недр одну только пару, подозрительного вида, чулков за десять марок.

* * *

Компания измученных петроградцев с остолбенелым видом останавливается перед витриной крохотной выборгской лавчонки и испускает ряд отрывистых восклицаний:

– Ого! Ботинки.

– Да. И как дешево. 50 марок.

– А в Петрограде за такие слупили бы рублей 25.

– Сколько это марок вышло бы?

– 25 рублей? Пятьдесят четыре с половиной марки.

– Ну, вот видите! На целых четыре с половиной марки дешевле.

– Зайдем, купим.

– Да мне таких не нужно. Я таких не ношу.

– Ну, вот еще какие тонкости! Дешево, так и бери.

Вваливаются в магазинчик.

– Покажите нам вот эти ботинки… Что? Последняя пара? Ну вот, видишь: я тебе говорил – покупай скорей. Гм! Последняя пара: вот что значить дешевка. Ну-ка, примерь.

– Гм… Вззз… ой!

– Что? Тесноваты? Ну, ничего – разносятся. Заверните ему. Плати. Пойдем.

– Да я, собственно, такой фасон не ношу…

– Но ведь дешевы!

– Дешево-то они дешевы. Жаль только, что тесноваты.

– А зато на четыре с половиной марки дешевле.

– Дешевле-то они дешевле.

– То-то и оно. Бери, пойдем. А это что – смотри-ка… Магазин рамочек. Для чего эти рамочки?

– Для чего-нибудь да нужны. Зря продавать не будут. И как дешево – голубенькая, а семь марок стоить. Зайдем, купим.

Входить всего четверо, но лавочка так мала, будто вошли сто.

– Слушайте: для чего эти рамочки, что вы продаете?

– Ля картина…

– Для картин, значит, – переводить один, очевидно, тонкий знаток финского языка.

– А через границу провести их можно?

– Та, мосна.

– Я знаю, что таможня, так я вот и спрашиваю…

– Ты его не понял, – торопливо поправляет переводчик. – Он говорит, что можно. Но вероятно, спрятать нужно, да?

– Та, мосна.

– Спрятать. Мы их под костюм спрячем, в чемодан. Знаешь, я возьму пять штук.

– И я три. Почем они?

– По восьми марок.

– А в Петрограде я такие по два рубля видел.

– Да уж там сдерут. Там могут. Россия!

– А тебе для чего эти рамки?

– Да придумаю. Сейчас не нужны, после понадобятся. Вставлю что-нибудь в них.

– Заплатили? Пойдем. Ну, что тебе еще нужно?

– Да так, собственно говоря, ничего…

– А ты вспомни!

– Ей Богу, ничего.

– Чулки не нужны ли?

– Чулки? – мямлить вялый петроградец. – Собственно говоря…

– Ну вот видишь! Вот тебе и чулочный магазин. Здравствуйте. Есть чулки?

– Нету. Се продано.

– Ну, что вы. Нам всего нисколько пар. Поищите. Может, найдется.

– Тамская есть чулки.

– Дамские?… Гм! А, ну покажите.

– Послушай… да зачем мне дамские.

– Вот чудак! Дешево ведь. Бери – теплее еще, чем носки. До самого колена. Бери ты три пары и я три пары.

– Сести пара нету. Сетыри пара есть сего.

– Нету шести пар? Ну, давайте четыре. А остальные две пары можно чем-нибудь другим добрать. Вот эту штуку дайте.

– Не, эта не продается. На эта стука сляпа надевается. Для окна. На выставка.

– Действительно, слушай… Ну зачем тебе болван для шляпы. К чему он?

– А? Ну, нет, знаешь, не скажи. Это штука удобная. Придешь домой – куда положить шляпу? Ну, и наденешь ее на эту чертовину. А что у вас еще есть?

– Нисего нету. Се родано.

– Русские все, черт их дери. Пронюхали – и сразу все расхватали. А это что за кошка? Почем?

– Это наса коска. Сивой.

– Живая? А чего ж она лежит, как искусственная. Только покупателей зря смущает…

– Пойдем, господа.

– Вот драма так драма… Приехали в Выборг, а купить нечего. А вот магазинчик какой-то, зайдем. Что здесь продается?

– Черт его… не разберешь. Витрина пустая. Войдем на всякий случай.

– Здравствуйте… Гм… Какие-то рабочие, а товару не видно. Что вы тут делаете, братцы? Это магазин?

– Та. Тольки сицас есцо магазина нету. Акроица тая неделя.

– На той неделе? А что тут будут продавать?

– Ветоцна магазин.

– Цветочный? Ну, ладно. Если еще приедем – зайдем, купим. Смотри, какими хорошенькими обоями оклеивают. Послушайте: почем обои?

– Bе марки кусок.

– Ну продайте нам вот эту пачку… Нельзя? Подумаешь важность… Почему нельзя? А ножницы продаются? Нет? Жалко; очень хорошенькие ножницы…

* * *

Номер гостиницы завален коробками, свертками, пачками.

– Ты чего сопишь?

– Да вот хочу ботинки в рукав пиджака засунуть. Боюсь, вдруг в Белоострове таможенные дощупаются.

– Если новые – конфискуют. А ты поцарапай подошвы – будто ношеные. Ношеные везти по закону можно.

Счастливый обладатель ботинок вытаскивает перочинный ножик и приступает к работе. Зажимает между коленей подметкой кверху ботинок и начинает царапать ножиком блестящий лак.

– Ну что?

– Черт их дери: все-таки, видно, что не ношеные, а просто поцарапанные. Грязи на них нету.

– А ты плюнь.

Владелец ботинок послушно плюет на подметку.

– Да нет, я тебе не в том смысле. Ну, да уж раз плюнул, теперь разотри получше. Об пол повози.

– И черт их знает, почему у них такие полы чистые… Не мажется! Блестит себе и блестит.

– Ножом потыкай. Постой, дай я. Вот так – и так… Ой! Видишь – дырка.

– Ну вот обрадовался.

– Ничего. Зато уж видно, что не новый. Оборви еще ушко ему, черту. Тогда уж никто не придерется.

– Я лучше шнурок, будто, оборву. Все поспокойнее.

– Собственно, на кой черт ты их взял? Фасон не модный, тесные, на боку дырка.

– Ты же сам говорил…

– Мало, что я говорил… Вон ты мне абажур ламповый посоветовал взять – я его себе надевать буду, что ли, ежели у меня электричество.

– Сколько ты за него заплатил?

– Пятнадцать рублей на наши деньги.

– Вот видишь, а в Петрограде за восемь целковых купишь – и возиться не надо, и прятать не надо.

– Гм… Действительно. Рамочки… тоже накупили! Обрадовались! Грубые, аляповатые.

– А ты еще в другом магазине докупил две штуки – к чему?

– Рамочки – что… Их, в крайнем случае выбросить можно. А вот чулки дамские – это форменное идиотство. Ну, как я их надевать буду?

– Обрежь верхушку – носки получатся.

– Носки… Их еще подрубить нужно. Да и носки сколько стоять? Два целковых? А я по четыре с полтиной за эту длиннейшую дрянь платил.

– Подари кому-нибудь.

– А ты найди мне такую женскую ногу. Сюда три поместятся, Постой… Это еще что такое?

– Пресс-папье из березовой коры.

– Боже, какая дрянь. Неужели, это мы купили?

– Мы. А в этом пакете что?

– Тоже рамочки. А это подставки для фруктовых ваз, банка гуммиарабика, лапландский ножик, сигары…

– Мы ведь не курим…

– Что значит – не курим. Мы никого и не режем, а лапландский ножик купили. Мы и не бабы, а шелковое трико коротенькое купили. Дураки мы, вот кто мы.

– А это что?

– Этого уж я и сам не знаю. К чему оно? Металлический ящик, ручка, какие-то колесики, задвижечка… Покупаешь, а даже не спросишь – что оно такое.

– Зато дешево. Тридцать две марки.

– Дешево?.. А я тебе вот что скажу: эти сорочки здесь стоят пять рублей, а в Петрограде – четыре, салфетки здесь десять рублей, в Петрограде семь, а галстуки… Галстуки, вообще, ничего не стоят! Повеситься можно на таком галстуке.

– Поехали, действительно! Обрадовались, накинулись.

– А тут еще с таможней может быть…

– Молчи, пока я тебя лапландским  ножиком не полоснул!!

Тяжелое настроение.

* * *

Поездки в Выборг напоминают мне историю с Марьиной слободой в городе К.

Была такая Марьина слобода, которая вдруг прославилась тем, что живут там самые трезвые мещане и самые красивые, добродетельные девушки и жены. И когда пошла эта слава, то стала ездить туда публика – любоваться на трезвых мещан и добродетельных красавиц… И чем дальше – тем больше ездило народу, потому что слава росла, ширилась, разливалась.

А когда мне совсем прожужжали уши о знаменитой слободе, и я поехал туда – я увидел ряд грязных покосившихся домов, поломанные заборы, под каждым из которых лежало по пьяному мещанину, а из домов неслись крики, хохот гостей, взвизгивание женщин и звуки скрипки и разбитого пианино: это добродетельные девушки и жены укрепляли славу своей удивительной слободы.

Ибо сказано – о Выборге ли, о Марьиной слободе ли: чересчур большой успех – портит.