Текст книги "Панмедиа. COVID-19, люди и политика"

Автор книги: Аркадий Недель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Медицина XVII века считала, что источник всех болезней находится внутри организма, патогенный механизм мыслился исключительно как внутренний, влияние внешних факторов, а тем более невидимых глазу, не рассматривалось. Эту парадигму было не так легко сломать, и во многом это произошло благодаря очередной эпидемии чумы, пришедшей в последней трети XVIII века в Россию. Екатерина II не представляла размеры бедствия, вероятно, от нее их скрывали, и должные карантинные меры приняты не были. Чума быстро распространилась по городам, сея панику и смерть. Летом 1771 года в больницу при Николо-Угрешском монастыре, построенном в честь победы на Куликовом поле, прибыл молодой медик Даниил Самойлович (1744–1805). Он мгновенно занялся лечением зараженных, расчитывая только на свои силы. Кроме него врачей в монастырской больнице не было. Смертность росла с каждым днем, погибал почти весь медперсонал, и Самойлович начал изобретать меры защиты, которые оказались действенными. Он понял, что основное заражение происходит через дыхание и телесный контакт, поэтому все помощники могли подходить к больным только в самодельных масках в халатах, пропитанных уксусом и смазанных дегтем. Это тут же снизило количество и скорость заражений среди медперсонала. Вдобавок сам врач, который лично вскрывал бубоны на теле пациентов, носил окуренную одежду тех, кто уже умер от чумы.

Революционная идея Самойловича состояла в том, что он первый начал готовить прививки из содержимого бубонов. Ослабляя агента болезни, который по понятным причинам оставался для него невидимым, он превращал его из убийцы в спасителя. После победы в чумной войне Даниил Самойлович отправится в Европу продолжать обучение, опубликует серию работ, где изложит свои взгляды на происхождение Черной смерти, и внесет огромный вклад в развитие акушерства.

Коллега и современник Самойловича, английский врач Эдвард Дженнер (1749–1823) пошел по тому же пути, применил вакцину против натуральной оспы – одной из самых страшных болезней той эпохи. Идея была очень похожей: использовать материал болезни для борьбы с ней. На протяжении долгого времени Дженнер изучал литературу по народному врачеванию. Он заметил, что издревле, и в самых разных культурах, люди интуитивно стремились построить защиту от болезни таким способом, вводя оспенный гной в тело больного или приготавливая специальный раствор из оспенных корочек. Кто-то после этого умирал, кто-то переносил заболевание относительно спокойно и выздоравливал. Мысль понятна, люди стремились привить своим зараженным иммунитет – почти магическое действие, учитывая, что это делалось без какой-либо теории, на чистой интуиции.

Однажды и сам Дженнер решился на подобный эксперимент. Собрав материал коровьей оспы на руке одной доярки, заразившейся этой болезнью, не опасной для человека, Дженнер стал постепенно, малыми дозами его вводить здоровому восьмилетнему мальчику по имени Джим Фиппс. После нескольких недель таких сеансов Дженнер стал заражать Фиппса уже натуральной оспой, врач проделал этот трюк два десятка раз, но ребенок так и не заболел. Хотя Фиппс остается сегодня самым известным «первым» вакцинированным человеком в Европе, он таковым на самом деле не является. Несколькими годами ранее учитель из города Киля, Питер Плетт, таким же точно способом вакцинировал трех школьников, используя ту же коровью оспу. А в 1774 году, когда очередная эпидемия оспы стала накрывать Англию, фермер из Йетминстера, Бенджамин Джести, вакцинировал коровьей оспой себя и свою семью, используя иглу для пошива мешков. Несмотря на косые взгляды соседей, которые расценили поступок Джести как варварский, эксперимент оказался удачным и даже был оценен (в прямом смысле слова) правительством Уильяма Питта Старшего.

Наука пришла к открытию вирусов позже, в конце XIX века, когда микробиолог Дмитрий Ивановский (1864–1920), занимавшийся болезнями растений, в 1892 году открыл вирус табачной мозайки, поражающий все растения рода Nicotiana. Табачной мозайкой также занимался голландский ботаник Мартин Бейеринк (1851–1931), опиравшийся в этом на труды немецкого агронома Адольфа Майера, который находил причину табачной мозайки в бактериальном заражении растений, что оказалось неверным. Бейеринк опроверг это мнение, в своих исследованиях он показал, что растения заболевают от микроскопических агентов, которые, как он считал, имеют жидкообразную природу и способны редуплицироваться в организме хозяина. Вместе с Пастером или независимо от него, он назвал их «вирусами».

На самом излете XIX века два немецких микробиолога, Фридрих Лёффлер (1852–1915) и Пауль Фрош (1860–1928), сражались с крайне неприятным недугом под названием «ящур», атакующим грызунов, кур и крупных животных. Он принадлежит к семейству пикорнавирусов, имеющих как правило форму икосаэдра. Кстати, эти икосаэдры весьма опасны и для человека, они являются возбудителями полиомиелита, ринита и гепатита А, среди прочих. Тогда Лёффлер и Фрош этого еще не могли знать, но именно сражаясь с ящуром, эти ученые в 1898 году открыли субстанцию, которая, в отличие от бактерий, свободно проходила сквозь фарфоровые фильтры. Эта субстанция или агент была идентифицирована ими как единственный возбудитель болезни. Так возникла вирусология – наука о бесклеточной жизни.

COVID доступа: жизнь

Поведение COVID-19, как и остальных вирусов, очень интересно тем, что не будучи изначально в научном понимании живым, он становится таковым или мастерски мимикрирует живого в процессе взаимодействия с последним. Если средневековый философ и богослов Фома Аквинский, повторяя мысль Демокрита и Платона, считал, что мимезис заключается в подражании природе, «ars imitatur naturam», то Аристотель в «Поэтике» говорил о подражании как творческом акте, когда художник доводит само произведение природы до совершенства. Творчество коронавируса ближе к аристотелевскому определению мимезиса. Его мастерство состоит в удивительной способности выдать себя живому организму за того, кем он не является – обеспечивающим жизнь клетки элементом.

Разнообразие вирусов огромно, порядка шести миллионов, и они далеко не все похожи на нашего панмедийного врага. Одни – как он, другие имеют форму спирали, яйца или, как на рисунке ниже, могут напоминать букву фу из японской азбуки катакана[11]11
  Подробнее о формах вирусов: Вирусология (в 3-х тт.), под ред. Б. Филдса и Д. Найпа. Т. 1, Москва: Мир, 1989. С. 28 и далее.


[Закрыть]. Их размеры тоже варьируются: от 20 до 300 нм в диаметре. Интересно, что вирусы могут поражать не только людей и животных, но и бактерии – таких называют бактериофагами, их обнаружил в 1917 году французский микробиолог Феликс д’Эрелль (1873–1949), не писавший никаких диссертаций и едва ли вообще имевший высшее образование[12]12
  Бактериофагов открыл в 1915 году английский ученый Фредерик Туорт (1877–1950), изучая натуральную (черную) оспу, а именно вакцинию – осложнение оспенной вакцинации в форме дерматоза, которая вызывается распространением вируса осповакцины. Туорт заметил, что существует некая «сущностная субстанция», которая дает вирусу вакцинии расти в лабораторных условиях. Туорт предположил, что причиной этой субстанции являются сами зараженные бактерии, необходимые для выживания вакцинии. Его предположение подтвердилось, когда он начал изучать их под микроскопом и смог зафиксировать процесс разрушения бактериальных клеток. Свое открытие Туорт опубликовал в статье Twort, F. W. «An Investigation on the Nature of Ultra-Microscopic Viruses». The Lancet, 186 (4814), 1915, рр. 1241–1243. Также см.: Keen, Eric C. «Phage therapy: concept to cure» // Frontiers in microbiology vol. 3 (238). 19 Jul. 2012, doi:10.3389/fmicb.2012.00238
  Считается, что д’Эрелль пришел к открытию бактериофагов в Мексике, независимо от Туорта, хотя у некоторых авторов это вызывает сомнения: Duckworth, Donna H. «Who Discovered Bacteriophage?» // Bacteriological Review, vol. 40 (4), 1976, pp. 793–802. Так или иначе, отсутствие формального медицинского образования не помешало д’Эреллю в течение жизни написать более ста научных статей и шесть книг и стать одним из основателей революционного метода в изучении инфекций. Подробнее: Summers, William C. Félix d’Herelle and the Origins of Molecular Biology. New Haven & London: Yale University Press, 1999. Также: Hershey, Alfred D. «Bacteriophage T2: Parasite or Organelle?», Weisberg, Robert A. «Bacteriophage λ as a Model «System»», in We Can Sleep Later. Alfred D. Hershey and the Origins of Molecular Biology, (ed.) Franklin W. Stahl, New York: 2000. Wenkel, Simone & Deichmann, Ute (eds.). Max Delbruck and Cologne: An Early Chapter of German Molecular Biology, London: World Scientifc Publishing, 2007.


[Закрыть].

Известные формы вирусов. Рис. Анны Полищук

Как часто случается, открыл он их в результате других научных изысканий. После Первой мировой войны ученый с внешностью Дон Кихота занимался патогенными бактериями дизентерии, натолкнувшись на ранее неизвестного агента (инфекцию), который вызывал их смерть. Д’Эрелль начал специально заражать бактерии этим агентом и обнаружил, что он успешно увеличивает свою популяцию за счет их уничтожения. Затем д’Эреллю приходит в голову сногсшибательная мысль – как тут не согласиться с Аристотелем, что творец доводит природу до совершенства – лечить бактериальные болезни с помощью бактериофагов! Инертный ученый мир отнесся к этому скептически, однако в те времена еще не существовало антибиотиков, и предложить что-то более эффективное никто не мог. Д’Эрелль, поверив с свой метод – благо над ним не стояло государство, как сегодня над Раулем – начал его применение и получил положительные результаты, которые он изложит в книге «Бактериофаг» (1922). Самым поразительным остается описание процесса выделения, «самоидентификации», фагов-агентов из бактерий и их внеклеточного существования.

Но бактериальная драма на этом не заканчивается. Многие годы спустя биолог Сальвадор Лурия, сбежавший из муссолиниевской Италии в США, покажет, что бактерии научаются сопротивляться фагам и это умение они передают генетически. В Америке Лурия, вместе с Максом Дельбрюком и Альфредом Херши, организует неформальное научное сообщество под названием «Phage Group», куда войдет еще ряд крупных ученых, внесших огромный вклад в создание науки микробиологии. Но все это произойдет потом. А в 1934 году Сталин приглашает д’Эрелля в СССР для продолжения работы над бактериофаготерапией, чем он и займется в Тифлисе в компании со своим грузинским коллегой Гиоргием Элиавой[13]13
  В написании имени ученого я сохраняю грузинскую орфографию: გიორგი ელიავა.


[Закрыть], прекрасно знавшим труды француза в этой области. Бактериологи познакомились сразу после войны в Институте Пастера в Париже, куда Элиава начал ездить с научными целями, а д’Эрелль тогда в очередной раз прибыл из Мексики, где он добывал алкоголь из сока агавы. Поработав в Институте несколько лет, д’Эрелль покинет его из-за склок с администрацией. В 1921 году Элиава создает в Грузии бактериологический институт, где сам успешно занимается исследованиями фагов – до 1937-го, пока не будет расстрелян как враг народа.

В 1930-х Дельбрюк и Лурия разрабатывали количественную методологию по изучению лигических взаимодействий бактериофага и клетки, что помогло лучше понять механизм мутации. Херши со своими коллегами доказал, что генетическая информация бактериальных вирусов закодирована в их нуклеиновых кислотах, это в свою очередь дало возможность установить фундаментальную характеристику вирусов, а именно: они содержат либо РНК, либо ДНК. Далее ученые выяснили, что помимо лизиса, которые вызывают вирусы у зараженных бактерий, имеет место и так называемая вегетативная вирусная инфекция, когда фаги проникают в «хозяина» (в данном случае в бактерию) без лигических осложнений. Это явление стали рассматривать как пассивную инфекцию, и благодаря ему прояснился механизм встраивания вирусов в «хозяйскую» хромосому.

Фаги действуют как настоящие хищники: нападая на бактерию, они впрыскивают в нее свой генетический материал, запуская механизм редупликации. Но если от укуса тарантула, тоже впрыскивающего в свою жертву яд – в эпоху Ренессанса он считался причиной безумия, – пострадавшие вылечивались экстатическим танцем «тарантеллой», то у пораженной фагом бактерии такой возможности нет. В танце или без него бактерия начинает работать на производство фагов, чей геном мутирует, смешиваясь с геномом хозяина.

Захват клетки бактериофагом. Рис. Анны Полищук

Помимо РНК или ДНК, находящихся внутри агента, последний обладает еще и белковой оболочкой – капсидом (на рисунке ниже он изображен треугольником), который защищает вирус от угрозы и помогает при захвате клетки. Некоторые вирусы вдобавок покрыты липидной оболочкой, жировым слоем, который защищает их от угроз внешней среды.

Мутированный бактериофаг. Рис. Анны Полищук

Структура агента. Рис. Анны Полищук

Агенты могут содержать до двух цепочек ДНК или одну цепочку РНК, способную удваиваться или достраи вать на себе цепочку РНК, таким образом вирусы способны размножаться в различных органеллах зараженной клетки. Органеллы – это микроструктуры, расположенные в цитоплазме клетки и выполняющие различные функции по ее жизнеобеспечению. Сами органеллы делятся на мембранные и немембранные. К первым относятся, например, удивительный «аппарат Гольджи» (Golgi apparatus), как его принято называть в биологии, открытый итальянским гистологом Камилло Гольджи. Он напоминает поезд из мембранных цистерн, работающий на станции, его задача – сортировать проходящие через станцию белки. Если чуть более подробно, то аппарат, или станция Гольджи ответственна за три вида белковой массы: плазматическую мембрану, секреты – жидкости, выделяемые клетками, в которой содержатся биологически активные вещества, и энзимы – молекулы белка, которые служат для ускорения химических процессов в клеточных организмах.

Строение клетки

К немембранным органеллам относится рибосома, играющая фундаментальную роль в синтезе белковых молекул из аминокислот по программе, которая в свою очередь определена генетическим кодом – матричной РНК. Эта мРНК в свою очередь состоит из последовательности кодонов – единиц генетического кода, или триплетов, содержащих тройку нуклеотидов. В эукариотических клетках, о них шла речь выше, рибосомы могут располагаться как на мембранах ретикулума (эндоплазматической сетки), так и быть сателитами цитоплазмы, то есть находиться в незакрепленном на ней виде.

Репликация вирусов с позитивным геномом, к которым относится и коронавирус (на сегодняшний день выявлены два его штамма, типа L и S), происходит благодаря способности геномной РНК выступать в качестве мРНК после заражения. Авторы «Вирусологии» отмечают, что «это имеет двоякие последствия. Во-первых, ферменты, ответственные за репликацию генома, синтезируются после заражения, и нет необходимости в их внесении в зараженную клетку вместе с вирионом ‹…› Во-вторых, так как все позитивные геномы относятся к монолитным и все их гены сосредоточены в одной хромосоме, первичный продукт трансляции обеих РНК (как геномной, так и мРНК) обязательно представляет собой единый белок»[14]14
  Вирусология, Т. 1. С. 132. (Выделено мною)


[Закрыть]. У вируса с негативным геномом прибавляется работа: его геномная РНК служит панелью одновременно для редупликации и транскрипции, то есть заражение должно быть внесено в клетку заранее. Работы, конечно, у «негативистов» больше, но при этом у них есть и преимущество: при промощи splicing’а (который МакКлинток исследовала на кукурузе) – процесс создания зрелого РНК, когда вырезаются интроны и сшиваются экзоны[15]15
  Интроны – некодированные участки РНК; экзоны – кодированные участки, которые составлют зрелую молекулу РНК (термины были введены американским биохимиком Уолтером Гилбертом).


[Закрыть] – обеспечивает формирование ряда мРНК с одного и того же участка генома. В этом случае вирус берет под тотальный контроль клеточный белок.

Это – если очень кратко и схематично. Сколько-нибудь подробное изложение сложнейшей механики клетки и ее заражения вирусами не входит в нашу задачу, сказанное необходимо лишь для того, чтобы читатель смог приблизительно визуализировать эти процессы. Для детального углубления в материал нам понадобится не один месяц занятий, у вируса же эти знания отчасти врожденные, отчасти приобретаемые.

Как в Средних веках в Европе, когда в профессиональной сфере началась специализация и стали возникать цеха, у вирусов тоже есть своя специализация – по хозяевам. Иначе говоря, он опасен для одних и безопасен для других. Например, натуральной оспой (variola vera) может заболеть только человек. Это не означает, однако, что другая клада штаммов – ветвь культуры данного вируса – не могла ранее заражать кого-то другого. Штамм – принятое в науке условное обозначение культуры, или как еще говорят, субкультуры, вирусов, существующей в определенное время и имеющей определенные генетические характеристики. Во многом это научная идеализация, как «частица» в физике.

Штамм вируса. Рис. Анны Полищук

Согласно недавним исследованиям, вирус оспы начал эволюционировать примерно 68 тыс. лет до н. э., то есть в эпоху среднего палеолита, и стал хорошо известен уже в Африке и Древнем Египте эпохи ХХ династии (1189–1077 гг. до н. э.). В середине III века до н. э. гунны принесли вирус в Китай, вызвав там эпидемию черной оспы, а двумя столетиями позже болезнь выкосила треть населения древней Японии[16]16
  Taylor, Milton W. Viruses and Man: A History of Interactions, New York/ Dordrecht/ London: Springer, 2014.


[Закрыть]. В Индии она тоже не осталась незамеченной, получив воплощение в образе богини Патрагали – молодой дамы с очень вспыльчивым характером, восемью ликами и восемью парами рук. В порыве злости она, как гласит легенда, не пожалев собственного отца, Иксора, который до того испонил ее просьбу и дал ей в качестве трапезы собственный палец и свою кровь, швырнула в него жемчужное ожерелье, в результате чего лицо родителя покрылось оспенными пустулами.

В 568 году, в разгар «Слоновьей войны», эфиопские войска находившиеся в Мекке, вероятно принесли оспу с собой обратно, что дало толчок к ее распространению в Африке[17]17
  Более детально этот вопрос обсуждается в книге Kotar, S. L. & Gessler, J. E. Smallpox: A History. North Carolina: McFarland, Year: 2013. Также: Hopkins, Donald R. The Greatest Killer. Smallpox in History. Chicago: University of Chicago Press, 2002.


[Закрыть]. Считается, что в Европу оспу принесли войска Александра Македонского, воротившиеся из военных экспедиций. В IX веке оспа настигла норманнов, атаковавших Париж, и поскольку карантин соблюдать было некогда, болезнь быстро распространилась среди войска, едва не добравшись до Карла Лысого, короля Западно-Франкской империи. Перепугавшись, если верить рассказам, король повелел немедленно истребить всех зараженных, в том числе кого-то из близкого круга.

Атака вирусом мембраны. Рис. Анны Полищук

Вирусы различаются не только по своей внутренней структуре, но и способом захвата клеток хозяина. Некоторые из них, как, например, герпесвирусы – очень влиятельное семейство, которым болеют большинство Homo Sapiens на планете, атакуют мембрану, отбрасывают капсид и встраиваются в ядро.

Герпесы, чье название происходит от греческого глагола ἕρπειν -«ползти», вселившись в клетку, могут там находиться и не проявляться сколь угодно долго, но их новый хозяин отныне живет как бы в подаренном вирусом времени. При менее благоприятных условиях, смене климата, ослаблении иммуной системы и т. д., герпес может дать знать о себе и запустить процесс заболевания. Если хозяину везет, и он никогда не заболевает, вирус так и остается у него в латентном состоянии. Говоря языком философии, он существует в потенции, подобно аристотелевской бесконечности.

Сегодня, в период «опасной возможности» – именно так следует точно переводить китайский термин для «кризиса» 危机 (wēi jī), – под прицел попала как раз эта потенциальность. Возможная опасность стала не менее опасной, чем опасность актуальная. В социальном плане, это новая ситуация, которой не было со времен 1930-х, когда все находились под подозрением и все подозревали всех. Это было временем вирусозрения – видеть то, что не видно невооруженным глазом: врага, предателя, двурушника, замаскировавшегося под своего. Вот и сегодня не только внешнее поведение, но и внутренее состояние человека подозрительно, оно не является его собственностью. Температура, давление, сердцебиение и т. п., как и психологический настрой, – подконтрольная зона, которая может быть либо безопасной для общественного блага, либо от нее может исходить угроза. В последнем случае власти начинают относиться к такому человеку как к вирусу – его тем или иным способом отключают от социума, за ним устанавливается слежка.

Именно это и предложили авторы патента от 26 марта 2020 года, поданного компанией Microsoft. Вот цитата из него: «система криптовалюты, сообщающаяся с приспособлением пользователя, может проверять соответствие данных по активному состоянию его тела с условиями, установленными системой криптовалюты, и вознаграждать криптовалютой того пользователя, чьи данные состояния тела верифицированы»[18]18
  https://patentscope.wipo.int/search/en/detail.jsf?docId=WO2020060606&tab= PCTBIBLIO
  Текст оригинала: The cryptocurrency system communicatively coupled to the device of the user may verify if the body activity data satisfes one or more conditions set by the cryptocurrency system, and award cryptocurrency to the user whose body activity data is verifed will be based on four key disruptive themes – Artifcial Intelligence, Experience Design, Smart Infrastructure, and HealthTech.
  Кто-то, а может и сами авторы этого патента, видит в этом наступление эпохи «дополненной реальности» (Augmented reality), как ее обозначил австралийский футуролог Брэт Кинг. В своей книге «Банк 4.0» Кинг настоятельно советует всей банковской системе переходить в онлайновый режим работы, если она хочет выжить в новой, дополненной реальности. См.: King, Brett. BANK 4.0. Banking Everywhere, Never at a Bank. Wiley, 2019, p. 31.


[Закрыть]. Выражение «сообщающаяся с приспособлением пользователя» (communicatively coupled to the device of the user) буквально означает следующее: вы больше никто, теперь мы, хозяева «системы», капитализируем даже температуру вашего тела, артериальное давление, сердцебиение и т. д. Если буддизм на протяжении столетий пытался решить проблему, как освободить человека от иллюзорного «я», то ребята из Microsoft решили это быстро и дешево: вместо «я» – device. Надо понимать, что такая капитализация тела отличается от прозрачности вашей медицинской карты, которую в случае необходимости может прочитать заинтересованное ведомство, как и от вашего счета в банке и штрихкодов, по которым видны ваши покупки. В случае с медкартой или покупками у человека есть выбор: не пойти к врачу, лечиться самому, обратиться к знахарке, или пойти к врачу, когда человек сочтет это необходимым. В случае с покупками он может купить или не покупать определенный товар, может расплатиться наличными или попросить соседа совершить покупку за него. Иначе говоря, здесь существут свобода выбора, а значит – время, которое еще принадлежит вам. В ситуации, которую предлагает патент, такого выбора нет. Если у вас неправильная температура, давление, пульс и т. п., это мгновенно передается в систему, что лишает вас не только частного пространства, но и вашего времени. По сути дела, система предполагает непосредственный контакт с телом, с его языком, минуя свободную волю – одно из основных отличий человека от животного или свободного гражданина от раба.

Отчасти это выглядит как воспроизведение старых идей «МК-Ультра», проекта ЦРУ 1950–1970-х годов по экспериментам над человеческим сознанием и манипуляции с ним. После закрытия проекта ЦРУ уничтожило львиную часть документов, но оставшиеся материалы позволяют судить о том, что эксперименты велись с применением всех тогда доступных средств: химических, биологических, наркотических, в частности ЛСД. В течение продолжительного времени, нескольких месяцев, подопытным людям давали химические препараты, их подвергали электрическим разрядам в значительно больших дозах, чем это было разрешено практикой тех лет, как, например, Линду Макдональд, одну из пациенток. Человека вводили в коматозное состояние, что сопровождалось прослушиванием магнитофонных записей и командами, которые должны были переделать личность испытуемых и полностью подавить их волю. Эти опыты инициировал шотландский психиатр Ивэн Кэмерон (1901–1967), на проведение которых он получал по тем временам богатые субсидии от государства, эксперименты проводились в Allan Memorial Hospital, в Монреале. По свидетельствам людей, прошедших через эти испытания, методы Кэмерона мало чем отличались от тех, которые использовались в нацистских концлагерях, Йозефом Менгеле и прочими. Все это происходило после Нюрнбергского процесса, где Кэмерон тоже присутствовал и, надо полагать, сильно впечатлился достижениями своих немецких коллег.