Текст книги "Комментарии к пройденному (журнальный вариант)"

Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Я уже рассказывал и писал раньше, что работать над сценарием "Сталкера" было невероятно трудно. Главная трудность заключалась в том, что Тарковский, будучи кинорежиссером, да еще и гениальным кинорежиссером вдобавок, видел реальный мир иначе, чем мы, строил свой воображаемый мир будущего фильма иначе, чем мы, и передать нам это свое, сугубо индивидуальное видение он, как правило, не мог, – такие вещи не поддаются вербальной обработке, не придуманы еще слова для этого, да и невозможно, видимо, такие слова придумать, а может быть, придумывать их и не нужно. В конце концов, слова -это литература, это высоко символизированная действительность, совсем особая система ассоциаций, воздействие на совсем иные органы чувств, в то время как кино – это живопись, это музыка, это совершенно реальный, я бы даже сказал – беспощадно реальный мир, элементарной единицей которого является не слово, а звучащий образ.

Впрочем, все это теория и философия, а на практике работа превращалась в бесконечные, изматывающие, приводящие иногда в бессильное отчаяние дискуссии, во время коих режиссер, мучаясь, пытался объяснить, что же ему нужно от писателей, а писатели в муках пытались разобраться в этой мешанине жестов, слов, идей, образов и сформулировать для себя, наконец, как же именно (обыкновенными русскими буквами, на чистом листе обыкновеннейшей бумаги) выразить то необыкновенное, единственно необходимое, совершенно непередаваемое, что стремится им, писателям, втолковать режиссер.

В такой ситуации возможен только один метод работы – метод проб и ошибок. Дискуссия... разработка примерного плана сценария... текст... обсуждение текста... новая дискуссия... новый план... новый вариант – и опять не то... и опять непонятно, что же надо... и опять невозможно выразить словами, что же именно должно быть написано СЛОВАМИ в очередном варианте сценария...

Всего получилось не то семь, не то восемь, не то даже девять вариантов. Последний мы написали в приступе совершеннейшего отчаяния, после того как Тарковский решительно и окончательно заявил:

"Все. С таким Сталкером я больше кино снимать не буду"... Это произошло летом 1977-го. Тарковский только что закончил съемки первого варианта фильма, где Кайдановский играл крутого парня Алана (бывшего Рэдрика Шухарта). Фильм при проявке запороли, и Тарковский решил воспользоваться этим печальным обстоятельством, чтобы начать все сызнова.

АН был с ним на съемках в Эстонии. И вот он вдруг, без всякого предупреждения, примчался в Ленинград и объявил: "Тарковский требует другого Сталкера". – "Какого?" – "Не знаю. И он не знает. Другого. Не такого, как этот". – "Но какого именно, трам-тарарам?!"

– "Не знаю, трам-трам-трам-и-тарарам!!! ДРУ-ГО-ГО!"...

Это был час отчаяния. День отчаяния. Два дня отчаяния. На третий день мы придумали Сталкера-юродивого. Тарковский остался доволен, фильм был переснят. И вот именно тот сценарий, который мы за два дня переписали и с которым АН помчался, обратно в Эстонию, был положен в основу фильма.

Кроме того, сохранился третий (или четвертый?) вариант сценария – он опубликован в НФ в 1981 году. И сохранился (чудом!) самый первый вариант -он известен под названием "Машина желаний", хотя, мне кажется, что самое первое, условное название было все-таки "Золотой Шар".

Мне кажется, знатокам и любителям как повести "Пикник на обочине", так и фильма "Сталкер" небезлюбопытно сравнивать, насколько первый вариант киносценария отличается от самой повести, а последний вариант – от первого.

Вообще говоря, история написания киносценария есть, как правило, история жесткого взаимодействия сценариста с режиссером. История беспощадной борьбы мнений и представлений, зачастую несовместимых. Сценарист, как мне кажется, обязан в этом столкновении творческих подходов идти на уступки, ибо кинофильм – это вотчина именно режиссера, его детище, его территория, где сценарист существует в качестве хоть и творческого, но лишь наемного работника.

На протяжении тридцати лет нам приходилось иметь дело с разнообразными типами, вариациями и разновидностями кинорежиссеров. Самый среди них распространенный – бурно-кипящий, говорливый, абсолютно уверенный в себе энтузиаст. Он стремителен. Он, как гром с ясного неба, возникает вдруг из небытия, обрушивает на автора ворох соблазнительнейших предложений и остроумных, льстящих авторскому воображению идей и так же стремительно, подобно молнии, исчезает опять в своем небытие – навсегда и без всякого следа. Таких у нас было множество.

Если же говорить о серьезных режиссерах, то они все были очень не похожи друг на друга. Они были такие же разные, как и их фильмы.

Андрей Тарковский был с нами жестким, бескомпромиссным и дьявольски неуступчивым. Все наши робкие попытки творческого бунта подавлялись безо всякой пощады. Лишь однажды, кажется, удалось нам переубедить его: он согласился убрать из фильма "петлю времени" (которую мы сами же для него и придумали – монотонно повторяющийся раз за разом проход погибшей некогда в Зоне бронеколонны через полуразрушенный мостик). Этот прием почему-то страшно его увлекал, он держался за него до последнего, и только соединенными усилиями нам удалось убедить его в том, что это банально, общеизвестно и тысячу раз "было". Он согласился наконец, да и то, по-моему, только оттого, что ему пришлась по душе наша общая идея: в Зоне должно быть как можно меньше "фантастики" – непрерывное ожидание чего-то сверхъестественного, максимальное напряжение, вызываемое этим ожиданием, и – ничего. Зелень, ветер, вода...

Александр Сокуров, снявший замечательный фильм "День затмения", был, напротив, мягок, уступчив, готов к компромиссам, его совсем нетрудно было убедить и переубедить. Сценарий проходил по начальственным инстанциям долго, трудно, даже мучительно, идиотские вопросы и рекомендации сыпались градом ("Какие именно работы ведут

ученые? Почему сверхцивилизация агрессивна? Убрать бытовые сцены и карлика!!!"). Авторы (теперь уже опытные, битые, многажды пытанные), скрипя зубами, переделывали сцены – режиссер оставался спокоен и тих. Просто он ТОЧНО знал, что там будет в конце концов и на самом деле – в его кино, в объективе камеры, на пленке, на экране. И когда настал момент, он предложил свой, выношенный и любимый вариант (сделанный для него Юрием Арабовым) и именно по этому сценарию отснял фильм – значительный, мощный, превосходный в своем роде, но очень далекий и от исходной повести "За миллиард лет до конца света", и от последнего варианта авторского сценария.

Мне приходилось работать с Григорием Кромановым ("Отель "У ПОГИБШЕГО АЛЬПИНИСТА") – это был тоже человек, скорее, мягкий, но в то же время отнюдь не уступчивый. У него явно была своя позиция, свой образ снимаемого кино, и фильм в результате получился неплохой, особенно для тех лет. Жалко только, что не удалось нам убедить его отказаться от финальной "дьявольской гонки" роботов-андроидов на лыжах: нам казалось, что это невозможно снять сколько-нибудь достоверно – так оно, к сожалению, и вышло.

Безусловно интересно было работать с Константином Лопушанским. Но я знаю его, главным образом, по работе над фильмом "Письма мертвого человека", сценарий которого на девяносто процентов написал Вячеслав Рыбаков, а БН был там, скорее, на подхвате – "для придания весу". (Прекрасно помню несколько последних авральных дней, когда до окончания всех сроков остается всего ничего, киноматериал уже отснят, но еще не смонтирован, и совершенно непонятно, как его монтировать; начальство требует, чтобы фильм был антивоенным и "антиядерным", но чтобы в то же самое время ядерной катастрофы и духу не было; и вот мы втроем – Лопушанский, Ролан Антонович Быков и БН – трое суток подряд, по четырнадцать часов в сутки, сидим, запершись в номере Быкова в ленинградской "Астории", и думаем, и сочиняем, и мучаемся в поисках хитрого и одновременно простого хода, чтобы вырулить из тупика... Толку, впрочем, от этого мозгового штурма оказалось чуть; понадобился еще один мозговой штурм – с участием Арановича и Германа, – чтобы довести материал до ума.) А когда, много лет спустя, АБС написали сценарий "Туча" специально по заказу Лопушанского, дело не пошло – сценарий оказался "не тот", а как сделать, чтобы он стал "тот", ни авторы, ни режиссер так и не сумели придумать.

Аналогичная история произошла со сценарием "Пять ложек эликсира". Мы писали его специально для хорошего знакомого АН – белорусского режиссера Бориса (кажется) Ивченко. Я уже толком не помню, в чем там было дело – то ли Минская киностудия "Беларусь" заартачилась, то ли режиссеру сценарий не показался, но в результате фильм (под странным названием "Искушение Б.") был снят лишь несколько лет спустя совсем другим режиссером и на совершенно другой киностудии. Неплохой, между прочим, оказался фильм. Отличные актеры. Точная режиссура... Крепкая "четверка", на мой взгляд, что, согласитесь, немало. (Как говаривала наша мама, старая учительница: "Четверка–хорошая отметка. Ее надо заслужить".)

А вот с Константином Бромбергом мне работать не пришлось, я вообще едва с ним знаком. Первый вариант сценария по "Понедельнику..." был написан очень давно для студии Довженко в Киеве. Неплохой был сценарий, и сначала он пошел было в студии на ура, но потом там образовалось, как водится, новое начальство и, объявило его издевательством и клеветой на советскую науку. А вот фильм "Чародеи" задумывался режиссером как мюзикл (песенки для него писал наш любимый Юлий Ким – я так и не понял, почему эти песенки не попали в фильм). Мюзикл получился недурной. Сначала он мне, признаться, не понравился, но посмотревши его пару раз, я к нему попривык и теперь вспоминаю его без отвращения. Кроме того, невозможно не учитывать простого, но весьма существенного обстоятельства, что на протяжении множества лет этот мюзикл регулярно идет по ТВ под Новый Год. Значит, нравится...

Я прикинул сейчас: за тридцать лет АБС написали в общей сложности десять полнометражных сценариев. Плюс добрую дюжину короткометражек и мультяшек. Плюс еще одну дюжину (насколько мне известно) полнометражных сценариев написали с нашего ведома и одобрения всевозможные сценаристы-доброхоты, среди которых были и любители, и матерые профессионалы. А реализовалось из всего этого многообразия потенциальных возможностей восемь фильмов – пять сняты были у нас и три за границей. Не густо. Правда, история пока еще не прекратила течение свое – регулярно на моем горизонте продолжают возникать (для того, чтобы тут же исчезнуть) энергичные энтузиасты со своими ультрарадикальными предложениями. Я наблюдаю за всеми этими перипетиями, разумеется, не без интереса, но ничего особенного от них более не жду. Вероятность появления действительно хорошего кинофильма невелика. А времена самой интересной (с Алексеем Германом) и самой плодотворной (с Андреем Тарковским) работы уже миновали, и думается мне, навсегда.

С.ЯРОСЛАВЦЕВ, или КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ОДНОГО ПСЕВДОНИМА.

Почему, собственно, "С.Ярославцев"? Не помню. Понятно, почему "С": все наши псевдонимы начинались с этой буквы – С.Бережков, С.Витин, С.Победин... Но вот откуда взялся "Ярославцев"? Совершенно не помню.

В нашей замечательной стране, где бухгалтерия не выдаст автору ни единого рубля гонорара без предъявления самых исчерпывающих сведений о паспорте, месте жительства и о количестве детей, – в этой удивительной стране нашей сохранить тайну псевдонима, казалось бы, совершенно невозможно. И тем не менее следует признать, что "загадка С.Ярославцева" выдержала испытание временем более чем удовлетворительно.

Разумеется, тысячи читателей почти догадывались, who is who, сотни были весьма близки к правильному ответу, но только, может быть, десятки знали этот ответ точно. Лично мне приходилось встречаться с четырьмя основными гипотезами по поводу личности С.Ярославцева.

1. С.Ярославцев – это А. и Б. Стругацкие, пытающиеся таким вот образом, с помощью псевдонима, продраться сквозь цензурно-редакторские рогатки.

2. С.Ярославцев – это А.Стругацкий без какого-либо участия Б.Стругацкого.

3. С.Ярославцев – это Б.Стругацкий без какого-либо участия А.Стругацкого.

4. С.Ярославцев – это некий молодой начинающий писатель Имярек, рукописи которого А. и Б. Стругацкие (из чистого альтруизма, во имя Литературы, Святой и Великой) "причесывают, доводят до кондиции, а затем -проталкивают в печать".

Помнится, мне доставляло известное удовольствие с непроницаемым лицом выслушивать такого рода версии, а потом отвечать в манере Рэдрика Шухарта: "Комментариев не имею..." Это была такая забавная игра.

Но в том, как эта игра начиналась, не было абсолютно ничего забавного. Все три произведения С.Ярославцева были задуманы и разработаны в исключительно неблагоприятное и тяжелое для АБС время, в интервале 1972–1975 годов, когда новые договора не заключались, а те, что были заключены раньше, не исполнялись, перспективы и горизонты решительно затянуло туманом, и вопрос "Как жить дальше и зачем?" встал перед нами во всей своей неприглядной определенности.

В январе 1972 года мы начали писать сценарий мультфильма под названием "Погоня в Космосе". Сценарий этот сначала очень понравился Хитруку, через некоторое время – Котеночкину, но потом на него пала начальственная резолюция (в том смысле, что такие мультфильмы советскому народу не нужны), и он перестал нравиться кому бы то ни было. И вот тогда АН взял сценарий и превратил его в сказку. Так появился С.Ярославцев – девяносто процентов А.Стругацкого и десять процентов А. и Б. вместе взятых.

Примерно в то же время мы придумали сюжет про человека, сознание которого крутилось по замкнутому кольцу времени. В этом сюжете изначально было много любопытных позиций: тщетные попытки героя вмешаться в историю... предупредить генералиссимуса насчет войны... Жданова – насчет блокады... ну хотя бы родного отца – насчет ареста! Идея неслучайности, предопределенности, неизбежности истории мучала нас, раздражала и вдохновляла. Сохранилась запись в дневнике, относящаяся ко второй половине 1979 года: "Человек, проживший много жизней. Давно понял, что историю изменить нельзя. Сейчас находится в стадии активного альтруизма – спасает отдельных хороших людей. Но ничего в людях не понимает и спасает подонков и ничтожеств..." Ничего подобного напечатать в те времена, разумеется, было нельзя, и тогда АН взял этот сюжет и написал все, что только и можно было в те времена написать, – историю Никиты Воронцова. И это было второе произведение С.Ярославцева.

23 января 1975 года в нашем рабочем дневнике появляется запись: "Человек, которого было опасно обижать", и на другой день: "Имя ему -Кимм". Первый сюжет был разработан тогда же, причем достаточно подробно -хоть садись да пиши. Кроме Кимма, который обладал загадочной способностью помимо воли своей наносить ущерб людям, вознамерившимся нанести ущерб ему самому, были там у нас: гангстер Шевтц (наемный убийца), некий сенатор, ученый генерал из ВПК ("генерал-чума"), священник, культурист-мазохист... Действие, вполне бурное и исполненное захватывающих приключений, должно было протекать в курортном городе некоей маленькой страны – не то Греции, не то Мальты...

В дневниках отдельные упоминания этой темы, идейки и предложеньица "по поводу", фразы, замечания, наметки встречаются неоднократно. Например: "Не сделать ли для ХС спец. главу ... "Охота на василиска" – погоня за человеком, которого было опасно обижать" (самое начало 1984-го). А в самом начале 1986-го: "Василиск – человек, который страшно мстит обидчику, сам того не желая, инстинктивно, зачастую не зная об этом. Представить себе мир, где василиски редки, но обычны (как, скажем, мастера спорта или доктора наук)". В "Отягощенных злом" мы даже в какой-то мере реализуем образ такого "василиска"-громобоя, но все это – лишь скольжение по поверхности. До настоящего дела руки у нас все еще не доходят. Основательно мы возвращаемся к этому сюжету снова лишь в мае 1990 года. В дневнике записано: "Обсуждали Несчастного Мстителя". И дальше: "Нужна биография НМ, с родословной, подробно. История, как человек обнаруживает в себе дьявола". Теперь нашего героя звали Ким Волошин, и главные события повести должны были разворачиваться сегодня, сейчас и у нас в стране. Никаких Греции, никаких Мальт, никаких сенаторов – заштатный российский городок, обком-райком, милиция, УКГБ... И должно было это все называться теперь "Бич Божий" – мы не знали тогда, что произведение с таким названием уже существует.

Мы обсуждали новый сюжет на протяжении всего 90-го года. Будь на то моя только воля, мы обсуждали бы его и дальше – мне казалось, что времени впереди еще навалом, куда спешить?.. АН думал иначе. Может быть, он что-то предчувствовал. Может быть, догадывался. Может быть, знал. Здоровье его уже заметно пошатнулось тогда, но он перемогся и заставил себя работать – сел и к началу лета 1991 года закончил последнее произведение С.Ярославцева "Дьявол среди людей". Третье и последнее.

Вот, по сути, и вся история этого псевдонима – короткая история длиною в двадцать, без малого, лет.

Vita brevis, ars longa.

С.ВИТИЦКИЙ.

Происхождение этого псевдонима лежит на поверхности. Традицию основал АН еще в незапамятные времена. Надо было опубликовать под псевдонимом какой-то перевод, и АН выбрал "С.Бережков" – просто потому, что жил тогда на Бережковской набережной. Совершенно аналогично БН, живший на улице Победы, не мудрствуя лукаво, при необходимости варьировал все свои псевдонимы, перебирая соответствующую цепочку: "Победа – Виктория – Виктор – Витя".

Задуман "Поиск предназначения" был давно, но теперь нет уже возможности установить, когда именно. И нет возможности проследить даже основные этапы работы. Вот они – разрушительные последствия всеобщей компьютеризации: бумажные архивы исчезли, теперь все – на диске, и если нет предусмотрительно проставленной даты, то уже и не установишь, когда именно был написан тот или иной текст.

Последний раз я обращался к наброскам по поводу романа "ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ" (название, естественно, условное) в конце июня 1991-го, но когда я эти наброски начал впервые делать, когда сама мысль о новой вещи появилась, теперь уже установить невозможно.

Многое из придуманного ранее вошло впоследствии в "Поиск предназначения", но сам этот роман начал формироваться заметно позже:

"...Человек обнаруживает (заподазривает), что некая сила ведет его по жизни, оберегая от опасностей и направляя в некоем (непонятном) направлении.

1941. август. "Взорвался" следователь, который вел дело Амалии Михайловны – хотел ее засадить, а ее судьба – спасти мальчика. С этого эпизода и начинается расследование.

1942. январь. "Счастливый мальчик". Людоед разорван в клочки – все думают, что от прямого попадания, но мальчик-то знает, что ни снаряда, ни осколка не было. Эта история прошла мимо следствия, но послужила толчком для понимания ситуации мальчиком.

1950, август. Поступление на физфак. Единственный преподаватель, который настаивал (и настоял бы!) на приеме, вдруг – у окна – разлетается на куски. Всех потом посадили за теракт. Но герой в атомники не попал и, следовательно, уцелел.

1958, ноябрь. Страшно и непонятно ("словно бомбу проглотил") погиб писатель Каманин (значительная фигура в Ленинграде), пришедший в восторг от его рукописи. И герой не стал писателем. На писателя и рукопись выходят через редакцию журнала "Красная заря", куда герой отнес рукопись. Рукопись – роман-воспоминание на тему "Как, собственно, удалось мне уцелеть?"

1965, декабрь. То же произошло с ученым, которому передал шеф героя по матинституту его работу. Ученый, побеседовав, решил двигать героя на международные конференции и "взорвался"..."

И т.д., и т.п., и пр. По сути, это уже законченный план будущего романа. Последняя дата входа в этот файл – 27.12.92, – после чего я, видимо, уже начал работать собственно над текстом.

Писался роман трудно и долго. Черновик закончен был в августе 1994-го и потом правился еще неоднократно в течение примерно полугода. Ко мне все время приставали (да и сейчас пристают время от времени) с вопросом, как мне пишется в одиночку. Ответы "трудно", "дьявольски трудно", "медленно и мучительно" вопрошающих не удовлетворяют. Я придумал несколько сравнений, вот самое точное

из них: представьте, что много лет подряд вы с напарником пилите двуручной пилой огромное бревно, но теперь напарник ушел, вы остались в одиночестве, а бревно и пила никуда не делись, надо пилить дальше... Те, кому приходилось пилить толстые стволы двуручной пилой в одиночку, меня понимают.

Еще меня не раз спрашивали, а зачем, собственно, вообще понадобился Б.Стругацкому псевдоним? Предостерегали: псевдоним помешает коммерческому прохождению романа. Просили (издатели): нельзя ли где-нибудь на той же обложке под "С.Витицким" поставить хотя бы петитом "Б.Стругацкий"... Мне все эти разговоры были вполне понятны (время такое: продаются не столько книги, сколько имена), всем своим советчикам и просителям я искренне сочувствовал, но не мог позволить себе действовать по-другому.

Много-много лет назад мы с АН договорились, что каждый из нас, если случится публиковать что-либо серьезное в одиночку, будет делать это только под псевдонимом. АН следовал этому правилу неукоснительно, как же могу я позволить себе нарушить старый договор? И в то же время делать из своего псевдонима мрачную тайну я тоже отнюдь не собираюсь: каждый, кто хотел узнать истину, мог это сделать без каких-либо трудностей и хлопот.

Я очень рад, что С.Витицкому удалось не только начать, но и закончить свою работу. Ниоткуда не следовало, что это получится вообще, и уж совсем непонятно было, удастся ли, даже доведя свою работу до конца, сохранить приличный уровень. Кажется, удалось. Слава Богу. Но бревно никуда не делось – вот оно, всегда передо мной. И пила на месте. Надо пилить дальше. Однако, противу некоторых ожиданий, второй роман осилить в одиночку еще труднее, чем первый. Если подумать, ничего странного или удивительного здесь нет: типичный для начинающего писателя "синдром второго романа". Второй роман всегда писать на порядок труднее, чем первый. И если первый свой роман С.Витицкий писал – словно груженый воз перед собою толкал, то теперь это выглядит в точности так же, но только воз приходится толкать уже в гору.

x x x

И в заключение – некоторые итоги. Некие окончательные суждения о самой процедуре литературной работы, некие практикой доказанные теоремы, имеющие чисто прикладной характер. Если угодно– основные принципы и заповеди литературного труда, к которым АБС постепенно пришли и которым следовали по возможности неукосни

тельно. Кое-кто сочтет их самоочевидными или даже тривиальными, но тем не менее мне захотелось здесь и сейчас их заново и для всех сформулировать – по возможности кратко и ясно.

Первое. НАДО БЫТЬ ЩЕДРЫМ. Надо помнить, что щедрость – писательская щедрость, щедрость воображения – всегда окупается. Не надо бояться отставить идею, которая кажется дьвольски соблазнительной, но по какой-то причине сопротивляется своей реализации. Надо уметь отбросить ее без колебаний, пусть полежит в архиве в ожидании своего часа. Каждая такая идея уже сделала свое дело – самим фактом своего появления на свет. Она уже осветила для вас какой-то уголок бытия, и в этом уголке теперь всегда будет светло. Дурацкую идею отбросить не жалко, она никому, кроме вас, не нужна. А достойная идея обязательно к вам вернется со временем и в самый нужный момент. Как вернулась к АБС идея "нашего человека на Тагоре" – через два года после своего возникновения, или идея "человека играющего" – спустя без малого двадцать лет.

Второе. НИКОГДА НЕ ОТЧАИВАТЬСЯ! Следует привыкнуть к мысли, что кризис, так мучительно переживаемый и кажущийся мертвенным тупиком, это на самом деле прекрасно! Надлежит помнить: если не получается, не идет, заколодило, значит, начались настоящие роды! Ведь роды – как скажет вам любая мать -это всегда мучительно, трудно и больно. Конечно, приятно и радостно писать, когда текст словно бы сам собою выливается из-под пера. И далеко не всегда легко и весело рожденная повесть легковесна или плоха. Это верно. Но всякая повесть, родившаяся в муках и в отчаянии, всегда какая-то особенная. Она всегда не такая, как все то, что было до нее, и не такая, как то, что будет после. Она – любимая, и навсегда.

И наконец, "тройное правило", о котором все знают и которое всегда – в бесплодных поисках Mensura Zoili – забывают. НАДО БЫТЬ ОПТИМИСТОМ. Как бы плохо ни написали вы свою повесть, у нее обязательно найдутся читатели -многие тысячи читателей, которые сочтут эту повесть без малого шедевром. В то же время НАДО БЫТЬ СКЕПТИКОМ. Как бы хорошо вы ни написали свою повесть, обязательно найдутся читатели, многие тысячи читателей, которые будут искренне полагать, что у вас получилось сущее барахло. И, наконец, НАДО БЫТЬ ПРОСТО РЕАЛИСТОМ. Как бы хорошо, как бы плохо ни написали вы вашу повесть, всегда обнаружатся миллионы людей, которые останутся к ней совершенно равнодушны, им будет попросту безразлично – написали вы ее или даже не начинали вовсе.

Dixi et animam levavi.