Текст книги "Возвращение(Полдень. 22-й век). Изд.1962г."
Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Что это? – спросила Шейла.
– Реклама. Каким-то образом попала мне в карман. Слушай. «Красноярская фабрика бытовых приборов…» Ну, это пропустим. Вот. «Универсальная кухонная машина УКМ-207 „Красноярск“ проста в обращении и представляет собой кибернетический автомат, рассчитанный на шестнадцать сменных программ. УКМ-207 объединяет в себе механизм для переработки сырья и полуфабрикатов с механизмом мойки и сушки столовой посуды. УКМ-207 способна готовить одновременно два обеда из трех блюд, в том числе на первое – супы и борщи разные, бульоны, окрошки…»
– Женя! – Шейла засмеялась. – Это же реклама для кафе и столовых!
– Ну и что же? – сказал Женя… Шейла попыталась объяснить:
– Представь себе новый поселок. Или временное поселение, лагерь. Линия Доставки далеко. Связи с Доставкой на Дом нет. Снабжение централизованное. Вот там такая УКМ необходима.
Женя очень огорчился.
– Значит, нам такую не дадут? – спросил он расстроенно.
– Да нет, дадут, конечно, только… Знаешь, вот это уже чистое сибаритство.
– Шейлочка! Дружочек! Ну можно я закажу такую машину? Ведь никому от этого плохо не будет! Зато никуда не надо будет ходить по вечерам.
– Как хочешь, – коротко сказала Шейла. – Но сегодня мы еще ужинаем в кафе.
Она вышла, и Женя смиренно последовал за ней.
Рано утром Женю Славина разбудило фырканье тяжелого вертолета. Он вскочил с постели и подбежал к окну. Он успел заметить синий фюзеляж вертолета с надписью большими белыми буквами: «Доставка на Дом». Вертолет прошел над садом и скрылся за кронами деревьев, сверкающих росой, полных птичьего гомона. На садовой дорожке у крыльца стоял большой желтый ящик. Возле ящика, неуверенно переступая коленчатыми лапами, топтался изумрудно-зеленый киберсадовник.
– А вот я тебя, ассенизатора! – заорал Женя и полез через окно. – Шейла! Шейлочка! Привезли!
Киберсадовник порскнул в кусты. Женя подбежал к ящику и, не притрагиваясь, обошел со всех сторон.
– Она! – сказал он растроганно. – Молодцы, «Доставка на Дом»! «Красноярск», – прочитал он. сбоку ящика. – Она!
На крыльцо, кутаясь в халатик, вышла Шейла.
– Утро какое чудесное! – сказала она, сладко зевнув. – Что ты так расшумелся? Соседа разбудишь.
Женя посмотрел в сад, где за деревьями белели стены Юриного коттеджа. Там что-то вдруг загремело, и послышалось невнятное восклицание.
– Он уже проснулся, – сообщил Женя. – Помоги мне, Шейлочка, а?
Шейла сошла с крыльца.
– А это что? – спросила она.
Около ящика лежал большой пакет, обклеенный пестрой бандеролью с рекламами различных кушаний.
– Это? – Женя растерянно уставился на пеструю бандероль. – Это, наверно, сырье и полуфабрикаты.
Шейла сказала со вздохом:
– Ну ладно. Понесли твои игрушки.
Ящик был легкий, и они втащили его в дом без труда. И только тут Женя сообразил, что в коттедже нет кухни. «Что же теперь делать?» – подумал он.
– Ну, что будем делать? – спросила Шейла.
Нечеловеческим усилием мысли Женя мгновенно нашел нужное решение.
– В ванную, – сказал он небрежно. – Куда же еще? Они поставили ящик в ванную, и Женя побежал за пакетом. Когда он вернулся, Шейла делала зарядку. «Шекснинска стерлядь золотая…» – фальшиво пропел Женя и оторвал у ящика боковину. Машина УКМ-207 «Красноярск» выглядела очень внушительно. Гораздо более внушительно, чем ожидал Женя.
– Ну как? – спросила Шейла.
– Сейчас разберемся, – сказал Женя бодро. – Сейчас я буду тебя кормить.
– Я тебе советую вызвать инструктора.
– Ни в коем случае. Беру эту машину на себя. Ибо сказано: «Проста в обращении».
Машина горделиво поблескивала гладкой пластмассой кожуха среди вороха мятой бумаги.
– Все очень просто, – заявил Женя. – Вот четыре кнопки. Всякому ясно, что они соответствуют первому блюду, второму, третьему…
– …четвертому, – подсказала Шейла вполголоса.
– Да, четвертому, – подхватил Женя. – Чай, например. Или какао.
Он опустился на корточки и снял крышку с надписью: «Система управления».
– Кишок-то, кишок! – пробормотал он. – Не дай бог – испортится. – Он встал. – Теперь ясно, для чего четвертая кнопка: для нарезки хлеба.
– Интересное рассуждение, – сказала Шейла задумчиво. – А тебе не кажется, что эти четыре кнопки могут соответствовать четырем стихиям Фалеса Милетского? Вода, огонь, воздух, земля.
Женя неохотно улыбнулся.
– Или четырем арифметическим действиям, – добавила Шейла.
– Ладно, – сказал Женя и принялся распаковывать пакет. – Разговоры разговорами, а я хочу гуляш. Ты еще не знаешь, Шейла, как я готовлю гуляш. Вот мясо, вот картофель… Так… Петрушка… Лучок… Хочу гуляш! С последующей кибернетической мойкой посуды! И чтобы жир с тарелок превратился в воздух и солнечный свет!
Шейла сходила в гостиную и принесла стул. Женя, держа в одной руке кусок мяса, а в другой – четыре большие картофелины, в нерешительности стоял перед машиной. Шейла поставила стул возле умывальника и удобно уселась. Женя произнес, ни к кому не обращаясь:
– Если бы кто-нибудь сказал мне, куда кладутся продукты, я был бы очень благодарен.
Шейла заметила:
– Два года назад я видела киберкухню. Правда, она совсем не была похожа на эту, но, помнится, было у нее справа этакое окно для закладки продуктов.
– Я так и думал! – радостно вскричал Женя. – Здесь два окна. Справа, значит, для продуктов, а слева – для готового обеда.
– Знаешь, Женечка, – сказала Шейла, – пойдем лучше в кафе.
Женя не ответил. Он вложил мясо и картофель в окно справа и со шнуром в руке отправился к штепселю.
– Включай, – сказал он издали.
– Как? – осведомилась Шейла.
– Нажми кнопку.
– Какую?
– Вторую, Шейлочка. Я Делаю гуляш.
– Лучше бы нам пойти в кафе, – протянула Щейла, неохотно поднимаясь.
Машина ответила на нажатие кнопки глухим рокотом. На переднем щитке ее зажглась белая лампочка, и Шейла, заглянув в окно справа, увидела, что там ничего нет.
– Кажется, мясо приняла, – проговорила она с изумлением. Она не рассчитывала на это.
– Ну вот видишь! – произнес Женя с гордостью. Он стоял и любовался своей машиной и слушал, как она щелкает и жужжит. Потом белая лампочка погасла и зажглась красная. Машина перестала жужжать.
– Все, Шейлочка, – сказал Женя подмигивая.
Он нагнулся и вытащил из пакета тарелки. Тарелки были легкие, блестящие. Он взял две штуки, поставил их в окно слева, затем отступил на шаг и скрестил руки на груди. Минуту они молчали. Наконец Шейла, озадаченно переводившая глаза с Жени на машину и обратно, спросила:
– А чего ты, собственно, ждешь?
В глазах у Жени появился испуг. Он вдруг сообразил, что, если гуляш уже готов, то он должен был оказаться в окне слева независимо от того, были в нем тарелки или нет. Он сунул голову в окно слева и увидел, что тарелки пусты,
– Где гуляш? – спросил он растерянно.
Шейла не знала, где гуляш.
– Тут какие-то ручки, – сказала она,
В верхней части машины были какие-то ручки. Шейла взялась за них обеими руками и потянула на себя. Из машины выдвинулся белый ящик, и странный запах распространился по комнате.
– Что там? – спросил Женя.
– Посмотри сам, – ответила Шейла. Она стояла, держа в руках ящик, и, скривившись, рассматривала его содержимое. – Твоя УКМ превратила мясо в воздух и солнечный свет. Может быть, здесь лежала инструкция?
Женя посмотрел и ойкнул. В ящике лежала пачка каких-то тонких листов, красных, испещренных белыми пятнами. От листов поднимался смрад.
– Что это? – растерянно спросил Женя и взял верхней лист двумя руками, и лист сломался у него в руках, и куски упали на пол, дребезжа, как консервная жестянка.
– Прелестный гуляш, – сказала Шейла. – Гремящий гуляш. Пятая стихия. Интересно, каков он на вкус.
Женя, сильно покраснев, сунул кусок «гуляша» в рот.
– Смельчак! – с завистью произнесла Шейла. – Ну?
Женя молча полез в пакет с продуктами. Шейла поискала глазами, куда бы все это девать, и вывалила содержимое ящика в кучу упаковочной бумаги. Запах усилился. Женя вытащил буханку хлеба.
– Какую кнопку ты нажала? – грозно спросил он.
– Вторую сверху, – робко ответила Шейла, и ей сразу стало казаться, что она нажала вторую снизу.
– Я уверен, что ты нажала четвертую кнопку, – объявил Женя. Он решительно сунул буханку в окно справа. – А это хлебная кнопка!
Шейла хотела было спросить, как можно объяснить странные метаморфозы, происшедшие с мясом и картошкой, но Женя, оттеснив ее от машины, нажал четвертую кнопку. Раздался какой-то лязг, и стали слышны частые негромкие удары.
– Видишь, – сказал Женя, облегченно вздохнув, – режет хлеб. Хотел бы я знать, что там сейчас делается внутри.
Он представил, что там сейчас, может быть, делается внутри, и содрогнулся.
– Почему-то не загорается лампочка, – сообщил он. Машина стучала и фыркала, и это длилось довольно долго, и Женя начал уже искать глазами, на что бы нажать, чтобы она остановилась. Но машина издала приятный для слуха звон и принялась мигать красной лампочкой, не переставая жужжать и стучать. Женя посмотрел на часы и сказал:
– Я всегда думал, что приготовить гуляш легче, чем нарезать хлеб.
– Пойдем лучше в кафе, Женя, – боязливо сказала Шейла.
Женя промолчал. Через три минуты он обошел машину и заглянул внутрь. Он не увидел там ровным счетом ничего такого, что могло бы послужить пищей для размышлений. Ничего такого, что могло бы послужить просто пищей, он тоже не увидел. Выпрямившись, он встретился глазами с женой. В ответ на ее вопрошающий взгляд он покачал головой.
– Там все в порядке.
Он ничем не рисковал, делая это заявление. Оставались еще две неисследованные кнопки, а также масса всевозможных перестановок и сочетаний из четырех.
– Ты не могла бы ее остановить? – спросил он Шейлу.
Шейла пожала плечами, и некоторое время они еще стояли в ожидании, глядя, как машина мигает лампочками – белой и красной попеременно. Потом Шейла протянула руку и ткнула пальцем в самую верхнюю кнопку. Раздался звон, и машина остановилась. Стало тихо.
– Хорошо как! – невольно воскликнул Женя. Было слышно, как за окном ветер шумит в кустах и стрекочут кузнечики. – А где ящик? – испуганно спросил он.
Шейла оглянулась. Ящик стоял на полу среди тарелок.
– А что? – спросила она.
– Мы не вставили на место ящик, и теперь я не знаю, где нарезанный хлеб.
Женя обошел машину и заглянул в оба окна – справа и слева. Хлеба не было. Он со страхом поглядел на черную глубокую щель в машине, где раньше был ящик. Машина ответила угрожающим взглядом красной лампочки. Женя стиснул зубы, зажмурился и сунул руку в щель.
В машине было горячо. Женя нащупал какие-то гладкие поверхности, но это был не хлеб. Он вытащил руку и пожал плечами.
– Нет хлеба.
Шейла, нагнувшись, заглянула под машину.
– Тут какой-то шланг, – проговорила она.
– Шланг? – спросил Женя с ужасом.
– Нет-нет, это не хлеб. Не имеет с хлебом ничего общего. Это действительно шланг.
Она вытянула из-под машины длинную гофрированную трубку с блестящим кольцом на конце.
– Глупый. Ты же не подключил к машине воду. Понимаешь – воду! Вот почему гуляш вышел таким…
– Н-да, – сказал Женя, косясь на останки гуляша. – Воды в нем, действительно, немного… Но где же, все-таки, хлеб?
– Ну не все ли равно? – сказала Шейла весело. – В общем-то конфуз, но хлеб – это не проблема. Смотри, вот я подключаю шланг к водопроводу.
– А может быть, не стоит? – с опаской произнес Женя.
– Глупости. Исследовать так исследовать. Будем делать рагу. В пакете есть овощи.
На этот раз машина, побужденная к действиям нажатием первой кнопки сверху, работала около минуты.
– Неужели рагу тоже вываливается в ящик? – неуверенно пробормотал Женя, берясь за ручки.
– Давай-давай, – сказала Шейла.
Ящик был до краев наполнен розовой кашей, лишенной запаха.
– Борщ украинский, – грустно сказал Женя. – Это похоже на…
– Вижу сама. Ну и срамотища! Даже инструктора стыдно вызывать. Может, позовем соседа?
– Да, – сказал Женя уныло. – Ассенизатор здесь подойдет больше. Пойду позову.
Ему очень хотелось есть.
– Войдите! – произнес голос Юры.
Женя вошел и, пораженный, остановился в дверях.
– Надеюсь, супруги с вами нет, – сказал Юра. – Я не одет.
На нем была плохо выглаженная сорочка. Из-под сорочки торчали голые загорелые ноги. На полу по всей комнате были разложены какие-то странные детали и валялись листы бумаги. Юра сидел прямо на полу, держа в руках ящик с окошечками, в которых бегали световые зайчики.
– Что это? – спросил Женя.
– Это тестер, – ответил Юра устало.
– Нет, вот это все?…
Юра огляделся:
– Это УСМ-16. Универсальная стиральная машина с полукибернетическим управлением. Стирает, гладит и пришивает пуговицы. Осторожнее! Не наступите.
Женя посмотрел под ноги и увидел кучу черного тряпья, лежащего в луже воды. От тряпья шел пар. – Это мои брюки, – пояснил Юра.
– Значит, ваша машина тоже не в порядке? – спросил Женя.
Надежда получить консультацию и завтрак испарилась.
– Она в полном порядке, – сердито сказал Юра. – Я разобрал ее по винтикам и понял принцип действия. Вот подающий механизм. Вот анализатор – его я не стал разбирать: он и так в порядке. Вот транспортный механизм и система терморегулирования. Правда, я не нашел – пока шьющего устройства, но машина в полном порядке. Я думаю, вся беда в том, что у нее почему-то двенадцать клавиш программирования, а в проспекте было сказано – четыре…
– Четыре? – спросил Женя.
– Четыре, – ответил Юра, рассеянно почесывая колено. – А почему вы сказали «ваша машина тоже»? У вас тоже есть стиральная машина? Мою мне привезли всего час назад. Доставка на Дом.
– Четыре, – повторил Женя с восторгом. – Четыре, а не двенадцать… Скажите, Юра, а вы не пробовали закладывать в нее мясо?
Пациенты доктора Протоса
Сергей Иванович Кондратьев вернулся домой в полдень. Все утро он провел в Малом Информарии: он искал профессию. Дома было прохладно, тихо и очень одиноко.
Кондратьев прошелся по всем комнатам, попил нарзану, стал перед пустым письменным столом и принялся придумывать, как убить день. За окном ярко светило солнце, чирикала какая-то птичка, а в кустах сирени слышалось металлическое стрекотание и пощелкивание. Видимо, там копошился один из этих многоногих деловитых уродов, отнимающих у честного человека возможность заняться, скажем, садоводством.
Экс-штурман вздохнул и закрыл окно. Пойти, что ли, к Женьке? Да нет, его наверняка не застанешь дома. Обвешался диктофонами новейшей системы и носится по всему Уралу; в голове тридцать три заботы, не считая мелких поручений. Как это он говорит? «Недостаток знаний нужно восполнить избытком энергии». Прекрасный человек Шейла, все понимает. Но ее никогда нет дома, когда нет дома Женьки.
Штурман пошел в столовую и выпил еще стакан нарзану. Может быть, пообедать? Мысль неплохая, пообедать можно тщательно и со вкусом. Только не хочется есть…
Штурман подошел к окну Линии Доставки, набрал шифр наугад и с любопытством стал ждать, что получится. Над окном вспыхнула зеленая лампа: заказ исполнен. Штурман с некоторой опаской сдвинул крышку. На дне просторного кубического ящика стояла картонная тарелка. Штурман взял ее и поставил на стол. На тарелке лежали два крепеньких малосольных огурца. Такие огурчики – да на «Таймыр» бы, к концу второго года… Может, сходить к Протосу? Протос редкой души человек. Но ведь он очень занят, милый старый Протос. Все хорошие люди чем-то заняты…
Штурман рассеянно взял с тарелки огурец и съел. Потом он съел второй и отнес тарелку в мусоропровод. «Может, опять сходить потолкаться среди добровольцев? – подумал он. – Или съездить в Китай? В Китае я не был…»
Размышления штурмана были прерваны пением сигнала – кто-то просил разрешения войти. Штурман обрадовался, он не привык, чтобы к нему заходили. Видимо, праправнуки из ложной скромности не хотели его беспокоить. За всю неделю, что он здесь жил, его только один раз посетила соседка, восьмидесятилетняя свежая женщина со старомодным узлом черных волос на затылке. Она отрекомендовалась старшим оператором хлебозавода и в течение двух часов терпеливо учила его набирать шифры на клавишной панели Линии Доставки. Задушевного разговора с ней как-то не получилось, хотя она несомненно была превосходным человеком. Несколько раз без всякого приглашения являлись очень юные праправнуки, совершенно лишенные, по-видимому, чувства ложной скромности. Визиты эти были продиктованы соображениями чисто эгоистическими. Один, судя по всему, пришел для того, чтобы прочитать штурману свою оду «На возвращение „Таймыра“», из которой штурман понял только отдельные слова («Таймыр», «Космос») – ода была на суахили. Другой работал над биографией Эдгара Аллана По и без особой надежды просил каких-нибудь малоизвестных подробностей из жизни великого американского писателя. Кондратьев передал ему слухи о встречах Э.А.По с А.С.Пушкиным и посоветовал обратиться к Евгению Славину. Прочие юнцы и девчонки являлись за тем, что в терминах двадцать первого века Кондратьев определил как «собирание автографов». Но даже юные охотники за автографами были лучше, чем ничего, поэтому пение сигнала Кондратьева обрадовало. Кондратьев вышел в прихожую и крикнул:
– Войдите!
Вошел человек высокого роста, в просторной серой куртке и длинных синих штанах пижамного типа. Он тихо притворил за собой дверь и, несколько наклонив голову, принялся рассматривать штурмана. Физиономия его очень живо напомнила Кондратьеву виденные когда-то фотографии каменных истуканов острова Рапа-Нуи – узкая, длинная, с узким высоким лбом и мощными надбровьями, с глубоко запавшими глазами и длинным острым вогнутым носом. Физиономия была темная, а в распахнутом вороте куртки проглядывала неожиданно нежная белая кожа. На охотника за автографами этот человек был решительно не похож.
– Вы ко мне? – с надеждой спросил Кондратьев.
– Да, – тихо и печально ответил незнакомец. – Я к вам.
– Так входите же, – сказал Кондратьев.
Он был тронут и немного разочарован печальным тоном незнакомца. «Кажется, это все-таки собиратель автографов, – подумал он. – Надо принять его посердечнее».
– Спасибо – еще тише проговорил незнакомец.
Немного сутулясь, он прошел мимо штурмана и остановился посреди гостиной.
– Садитесь, пожалуйста, – сказал Кондратьев. Незнакомец стоял молча, устремив взгляд на кушетку.
Кондратьев с некоторым беспокойством тоже посмотрел на кушетку. Это была чудесная откидная кушетка, широкая, бесшумная и мягкая, с пружинящей пенопластовой покрышкой светлого зеленого цвета, пористой, как губка.
– Меня зовут Горбовский, – тихо сказал незнакомец, не спуская глаз с кушетки. – Леонид Андреевич Горбовский. Я пришел поговорить с вами как звездолетчик со звездолетчиком.
– Что случилось? – испуганно спросил Кондратьев. – Что-нибудь с «Таймыром»? Да вы садитесь, пожалуйста, садитесь!
Горбовский продолжал стоять.;
– С «Таймыром»? Вряд ли… Впрочем, не знаю, – сказал он. – Но ведь «Таймыр» в Музее космогации. Что с ним еще может случиться?
– Да уж, – сказал Кондратьев широко улыбнувшись. – Уж дальше некуда.
– Некуда, – согласился Горбовский и тоже улыбнулся.
Улыбка у него, как и у многих некрасивых людей, была милая и какая-то детская.
– Так чего же мы стоим? – бодро вскричал Кондратьев. – Давайте сядем!
– Вы… вот что, Сергей Иванович, – сказал вдруг Горбовский, – можно я лягу?
Кондратьев поперхнулся.
– П…пожалуйста, – пробормотал он. – Может быть вам водички?
Горбовский уже лежал на кушетке.
– Ах, Сергей Иванович! – сказал он. – И вы такой же, как все. Ну при чем здесь водичка, если человеку просто хочется полежать? В античные времена все лежали… Даже за едой,
Кондратьев, не оборачиваясь, нащупал за спиной кресло и сел.
– Уже в те времена, – продолжал Горбовский, – имела хождение многоэтажная пословица, существенной частью которой было «лучше лежать, чем сидеть». А я только что из рейса. Вы сами знаете, Сергей Иванович, ну что такое диваны на кораблях? Отвратительные жесткие устройства! Да разве только на кораблях? Эти невообразимые скамейки на стадионах и в парках! Складные самопадающие стулья в кафе! А ужасные камни на морских купаниях? Нет, Сергей Иванович, воля ваша, искусство создания по-настоящему комфортабельных лежбищ безвозвратно утрачено в нашу суровую эпоху эмбриомеханики и Д-принципа.
«Бедняга!» – подумал Кондратьев сочувственно. Проблема «лежбищ» встала перед ним в совершенно новом свете,
– Знаете, – сказал он, – я застал еще то время, когда в Северной Америке подвизались всякие там фирмы и монополии. Так вот, дольше всех продержалась небольшая фирма, которая сколотила себе за полтора века баснословный капитал на матрацах. Она выпускала какие-то особенные шелковые матрацы – немного, но страшно дорого. Говорят, миллиардеры дрались из-за этих матрацев. Замечательные были матрацы! На них ничего нельзя было отлежать.
– И секрет их погиб вместе с империализмом? – сказал Горбовский.
– Вероятно, – ответил Кондратьев. – Я ушел в рейс на «Таймыре» и больше ничего о них не слыхал.
Кондратьев блаженствовал. Давно уже ему не приходилось вести такие легкие и приятные светские разговоры! Протос и Женя были отличными собеседниками, но Протос очень любил рассказывать про операции на печени, а Женя большей частью учил Кондратьева водить птерокар и ругал за социальную инертность.
– Нет, почему же, – сказал Горбовский, – у нас тоже есть отличные лежбища. Но ими у нас никто не интересуется. Кроме меня.
Он повергнулся на бок, подпер щеку кулаком и вдруг сказал:
– Ах, Сергей Иванович, дорогой, и зачем это вы высадились на Планете Синих Песков?
Штурман опять поперхнулся. Планета Синих Песков с ужасающей отчетливостью встала перед его глазами. Детище чужого солнца. Совсем чужая. Она была покрыта океанами тончайшей голубой пыли, и в этих океанах были приливы и отливы, многобалльные штормы и тайфуны и даже, кажется, какая-то жизнь. Вокруг засыпанного «Таймыра» крутились хороводы зеленых огней, голубые дюны кричали и вопили на разные голоса, пылевые тучи гигантскими амебами проползали по белесому небу. И ни одной тайны не открыла людям Планета Синих Песков. Штурман при первой же вылазке сломал ногу, роботы-разведчики потерялись все до единого, а затем при полном безветрии налетела настоящая буря, и славного доброго Кёнига, не успевшего подняться в корабль, швырнуло вместе с подъемником о реакторное кольцо, раздавило, расплющило и унесло за сотни километров в пустыню, где среди голубых волн гигантские провалы засасывали миллиарды тонн пыли в непостижимые недра планеты…
– А вы бы не высадились? – хрипло сказал Кондратьев. Горбовский молчал. – Вы хороши сейчас на ваших Д-звездолетах… Сегодня одно солнце, завтра – другое, а послезавтра – третье… А для меня… а для нас это было первое чужое солнце, первая чужая планета, понимаете? Мы чудом попали туда… Я не мог не высадиться, потому что иначе… Зачем же тогда все?
Кондратьев остановился. «Нервы, – подумал он. – Надо спокойнее. Все это прошло».
Горбовский задумчиво сказал:
– После вас на Планете Синих Песков первым высадился, наверное, я. Я пошел на десантном боте и взял ее с полюса. Ах, Сергей Иванович, как это было нелегко! Полмесяца я ходил вокруг да около. Двенадцать зондирующих поисков! А сколько автоматов мы там загубили! Классическая бешеная атмосфера, Сергей Иванович. А вы ведь бросились в нее с экватора. Без разведки. Да еще на старой, дряхлой «черепахе». Да.
Горбовский закинул руки за голову и уставился в потолок. Кондратьев никак не мог понять, одобряют его или осуждают.
– Так ведь, Леонид Андреевич, – сказал он, – как я мог вернуться на Землю и заявить – так, мол, и так, летел десять лет, долетел до планеты, был около и вернулся. Вы понимаете, был околои вернулся! С пустыми руками! Да вы бы первый меня осмеяли. Ведь верно же?
– Да, – сказал Горбовский. – Пожалуй. Все равно, это было очень дерзко.
И опять Кондратьев не понял, одобряют его или осуждают. Горбовский оглушительно чихнул и быстро сел, спустив с кушетки ноги.
– Извините, – сказал он и снова чихнул. – Я опять простудился. Проваляешься ночь на бережку – и сразу насморк.
– А зачем это – на бережку? – осторожно спросил штурман.
– Ну как же, Сергей Иванович? На бережку лужайка, травка, приятно так рыбка плещется в заводи… – Горбовский опять чихнул. – Извините… И луна на воде – «дорожка к счастью», знаете?
– «Дорожка к счастью» хороша на море, – сказал Кондратьев мечтательно.
– Ну, не скажите. Я сам из Торжка, речушка у нас там маленькая, но очень чистая. А в заводях – кувшинки. Ах, как отлично!
– Ага, – сказал Кондратьев улыбаясь, – в мое время это называлось «тоска по голубому небу».
– Это и сейчас так называется. А на море… Я как-то сидел – на Гаваях это было – ночью, луна изумительная, где-то девушки поют, и вдруг из воды как полезли, полезли какие-то… в рогатых костюмах…
– Кто?!
– Эти… спортсмены…
Кондратьев хохотнул.
– Нет уж, Леонид Андреевич, – сказал он. – Море вы не трогайте. Я и сам не прочь так… в рогатом костюме! А куда вы сейчас ходили, Леонид Андреевич?
Горбовский махнул рукой и лег опять.
– А, – сказал он. – Брожу к Венере и обратно. Нужно возить добровольцев. Славные ребята – добровольцы. Только очень шумные, едят ужасно много и все, знаете, рвутся на смертоубийственные подвиги.
Кондратьев с интересом спросил:
– А как вы смотрите на проект, Леонид Андреевич?
– Очень правильный проект, – сказал Горбовский. – Я его составлял. Не я один, конечно, но я тоже участвовал. В молодости мне много приходилось иметь дела с Венерой. Злая, злая планета. Да вы, наверное, сами знаете…
– По-моему, очень скучно возить добровольцев на Д-космолете, – сказал Кондратьев.
– Да, конечно, задачи у Д-космолетов несколько иные. Вот я, например, на своем «Тариэле», когда все это закончится, пойду к ЕН 17 – это на пределе, двенадцать парсеков. Там есть планета Владислава, и у нее два чужих искусственных спутника. Мы будем искать там город. Это очень интересно – искать чужие города, Сергей Иванович!
– Какие – чужие?
– Чужие… Их не земляне строили. Знаете, Сергей Иванович, вас как звездолетчика, наверное, интересует, чем мы сейчас занимаемся. Я приготовил для вас специально небольшую лекцию и, если хотите, сейчас ее вам прочитаю, а?
– Ну конечно же!.. С удовольствием… Пожалуйста, – Кондратьев подтащил кресло поближе к кушетке.
Горбовский уставился в потолок и начал:
– В зависимости от своих вкусов и наклонностей наши звездолетчики решают главным образом три задачи, но меня лично интересует четвертая. Ее многие считают слишком специальной, слишком безнадежной, но, на мой взгляд, человек с воображением легко найдет в ней призвание. Тем не менее есть люди, которые утверждают, что она ни при каких условиях не может оправдать затраченного горючего. Так говорят снобы и утилитаристы. А мы отвечаем им на это…
– Виноват, в чем, собственно, состоит эта четвертая задача? – осведомился Кондратьев. – И заодно – первые три?
Горбовский некоторое время молчал, глядя на Кондратьева и помаргивая.
– Да, – сказал он наконец, – лекция, кажется, не получилась. Я начал с середины. Первые три задачи – это двоеточие: планетологические, астрофизические и космогонические исследования. Затем – проверка и дальнейшая разработка Д-принципа, то есть берут новый, с иголочки, Д-космолет и гоняют его у светового барьера до изнеможения. И, наконец, попытки установить контакт с иными цивилизациями в Космосе; в общем, пока тщетные попытки. Моя любимая задача тоже связана с иными цивилизациями. Только мы ищем не контакты, а следы. Следы побывок чужих космолетчиков на разных мирах. Некоторые утверждают, что эта задача ни при каких условиях не может оправдать… Или я это уже говорил?
– Говорили, – сказал Кондратьев. – А что это все-таки за следы?.
– Видите ли, Сергей Иванович, каждая цивилизация должна оставлять множество следов. Возьмите хотя бы нас, человечество. Как мы осваиваем новую планету? Мы ставим возле нее искусственные спутники, от Солнца до нее тянется длинная цепь радиобакенов – по два-три бакена на световой год, – маяки, всевозможные пеленгаторы… Если нам удается высадиться, мы строим на планете базы, научные города. И не берем же мы все это с собой, когда покидаем планету! Вот так же и другие цивилизации.
– И нашли вы что-нибудь? – спросил Кондратьев.
– А как же! Фобос и Деймос – ну, это вы, конечно, знаете. Подземный город на Марсе, искусственные спутники у Владиславы… Вот куда я полечу. Очень интересные искусственные спутники. Да. Вот чем мы, в общем, занимаемся, Сергей Иванович.
– Интересно, – сказал Кондратьев. – Только я, будь моя воля, выбрал бы все-таки исследования Д-принципа.
– Ну, это зависит от вкусов и наклонностей. А сейчас все мы возим добровольцев. Даже гордые исследователи Д-принципа. Мы сейчас – как в ваше время кучера трамваев…
– В наше время уже не было трамваев, – сказал с негодованием Кондратьев. – И трамваи водили не кучера, а… м-м-м… Это как-то по-другому называлось. – Его вдруг осенило: – Слушайте, Леонид Андреевич, а что, если мы с вами сейчас пообедаем? И бутылочку винца…,
Горбовский чихнул, сказал «извините» и сел.
– Постойте, Сергей Иванович, – сказал он, доставая из кармана огромный цветастый носовой платок. – Постойте… Я вам сказал, для чего я к вам пришел?
– Чтобы поговорить как звездолетчик со звездолетчиком.
– Правда. А больше ничего не сказал? Нет?
– Нет. Вас сразу очень заинтересовала кушетка.
– Ага. – Горбовский задумчиво высморкался. – Вы, случайно, не знаете океанолога Званцева?
– Я знаю только врача Протоса, – печально сказал Кондратьев. – И вот с вами познакомился.
– Отлично! Вы знаете Протоса, Протос хорошо знает Званцева, а я хорошо знаю Протоса и Званцева… В общем, Званцев сейчас придет. Николай Евсеевич его зовут.
– Вот хорошо-то! – обрадованно сказал Кондратьев. – Пообедаем втроем. А то мне, знаете, как-то одиноко все…
Послышалось пение сигнала. Кондратьев вскочил.
– Это он, – сказал Горбовский и снова улегся.
Океанолог Званцев был громадного роста и чрезвычайно широк в плечах. У него было круглое, медного цвета лицо, густые темные, коротко остриженные волосы, большие, стального оттенка глаза и прямой маленький рот. Он молча пожал Кондратьеву руку, покосился на Горбовского и сел.
– Вы тут посидите, – сказал Кондратьев, – а я пойду закажу обед. Вы что любите, Николай Евсеевич?
– Я все люблю, – сказал Званцев. – И он тоже все любит.
– Да, я все люблю, – сказал Горбовский. – Только, пожалуйста, не надо овсяного киселя.
– Ладно, – сказал Кондратьев и пошел на кухню.
– И цветной капусты не надо! – крикнул Горбовский вслед.
Набирая шифры у окна Линии Доставки, Кондратьев думал: «Они пришли неспроста. Они умные и добрые люди, значит, они пришли не из пустого любопытства, они пришли мне помочь. Они люди энергичные и деятельные, значит, вряд ли они пришли утешать. Но как они думают помочь? Мне нужно только одно…» Кондратьев зажмурился и немного постоял неподвижно, упираясь рукой в крышку окна Доставки. Из гостиной доносилось:
