![](/files/books/160/oblozhka-knigi-zolotoy-lotos.-sbornik-nauchno-fantasticheskih-povestey-i-rasskazov-172832.jpg)
Текст книги "Золотой лотос. Сборник научно-фантастических повестей и рассказов"
Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие
Соавторы: Генрих Альтов,Анатолий Днепров,Михаил Грешнов,Виктор Сапарин,Валентина Журавлева,Юрий Сафронов,М. Дунтау
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Передние ряды механических чудовищ, достигнув поляны, остановились. Задние карабкались на них и тоже замирали в куче, перепутавшись, растопырив уродливые сочленения. Поверх упали с деревянным стуком, ломаясь пополам, шесты на колесиках. Одно колесо, звеня какими-то пружинками, докатилось до платформы и улеглось у ног Жени. Тогда Женя оглянулся на Руду. Руда стоял на платформе, уперев руки в бока.
– Ну вот, ребята, – сказал он. – Отдаю это вам на разграбление. Немедленно все систематизировать и синхронизировать с подпрограммой. Теперь мы узнаем, что и как думает Великий КРИ.
– Неужели Великий КРИ построил все это, чтобы изучать поведение «Буриданова барана»? – с ужасом спросил Женя.
– Сомнительно, правда? – сказал Руда, скаля белые зубы.
Мимо два здоровенных кибернетиста проволокли за заднюю ногу небольшого металлического жука.
Напротив платформы нога оторвалась, и кибернетисты повалились в траву.
– Я же говорил, что она слабо держится, – сказал Женя.
Негромкий, но отчетливый голос прорезал шум:
– Что здесь происходит, дети?
Наступила тишина.
– Приехал, – шепотом сказал Руда. – Ну, сейчас начнется.
– Делим трофеи, учитель! – произнес он бодрым, веселым голосом. – Мы отобрали у КРИ все модели и теперь поймем, в чем причина… гм…
– Мы исследуем модели, – подхватил кто-то, – выявим причины странностей аналитического сектора КРИ. Мы проследим вариации в конструкциях…
К платформе, прихрамывая и опираясь на толстенную трость, приблизился старый седой негр в белом костюме.
– Значит, тебя тоже беспокоит поведение КРИ, Поль, сынок мой? – ласковым вкрадчивым голосом осведомился старик. – Всерьез беспокоит?
Руда сошел с платформы. Жене показалось, что он как-то сразу усох.
– Что же ты молчишь, Поль? – продолжал Августус Ламба. – Ведь это гениальная идея – вскрыть причину неправильной работы аналитического сектора, проследив… Что вы там хотели проследить? И у тебя уже есть, наверное, какие-нибудь соображения на этот счет, да? Так, предварительные, правда?
Руда глядел себе под ноги и молчал. Вокруг стало тесно от кибернетистов. Видимо, никто ничего не понимал, но все чувствовали что-то неладное. Августус Ламба мелкими шажками обошел Руду и вдруг, размахнувшись, с треском опустил свою трость на его широкую спину.
– Ох, – сказал Руда и втянул голову в плечи.
– Только не говори мне, что это у тебя вышло не нарочно, – сказал Ламба, замахнулся еще раз, но раздумал и сел на край платформы, поставив трость между колен.
– Вот, дети, – сказал он, тяжко вздохнув и оглядев испуганные лица кибернетистов. – Мы целый месяц бьемся, потеем, ломаем себе головы… А этот человек… Скажите, дети… Нет, ты мне скажи, Поль, сынок мой. Сколько ног у обыкновенного австралийского барана?
Гробовое молчание.
– Я спрашиваю, сколько у барана ног?
– Грубо говоря, четыре, – ответил Руда и кашлянул.
Кибернетисты переглянулись. Кажется, они начали понимать.
– А кто последним контролировал программу задачи «Буриданов баран» перед вводом, Поль, сынок?
– Я, – сказал Руда. Трудно было поверить, что он способен разговаривать таким тихим голосом.
– Дети, – сказал старик, – этот мошенник сделал в программе маленькое исправление. В задаче «Буриданов баран» он показал, что у барана семь ног.
– Ой, – сказала какая-то девушка.
– Мало того, этот интеллектуальный пират убрал из программы все, что касается мозжечка барана!
Руда тяжело вздохнул – не очень искренне, как показалось Жене.
– Задача о семиногом баране без малейших признаков органов равновесия!
Кибернетисты хохотали. Августус Ламба ткнул Руду в живот концом трости.
– Почему ты не желаешь работать над моей темой, ты, рыжий разбойник?
Руда опять вздохнул и слегка развел руками.
– Почему ты хватаешься за десять тем сразу и обманываешь своего учителя?
– У меня дурная наследственность, – уныло пробубнил Руда.
Ламба еще раз ткнул Руду тростью.
– Долго это будет продолжаться? Долго ты еще будешь донимать несчастную машину задачами о пятиугольных треугольниках? Долго ты будешь водить меня за нос?
– Не могу, – сказал один из кибернетистов и упал на траву.
– Бедный, славный, добросовестный КРИ! – продолжал профессор. – Он так старался! Разве он мог предположить, что его хозяева окажутся такими… такими…
– Я больше не буду, – уныло сказал Руда.
Женя ночевал у Руды. Кибернетист постелил ему в кабинете и, не сказав ни слова, ушел обратно к акациям. Впрочем, по его лицу было видно, что самое страшное позади. Было жарко, в раскрытое окно заглядывала оранжевая Луна, расчерченная серыми квадратами и треугольниками звездолетных ракетодромов.
Женя смотрел на нее, с наслаждением перебирая в памяти события дня. Он очень любил такие дни, которые не пропадали даром, потому что удавалось познакомиться с новыми славными людьми. С такими, как вдумчивый Парнкала, или великолепный Руда, или Ламба-громовержец…
Об этом я обязательно напишу, подумал он. Обязательно! Как веселые умные молодые ребята на свой страх и риск вложили заведомо бессмысленную программу в необычайно сложную и умную машину, чтобы посмотреть, как эта машина будет себя вести.
И как она себя вела, тщетно тужась создать непротиворечивую модель барана с семью ногами и без мозжечка. И как шла через черную теплую саванну армия этих уродливых моделей, шла сдаваться рыжебородому интеллектуальному пирату. И как Интеллектуального пирата били палкой – наверное, не в первый и не в последний раз… Это может получиться хороший очерк…
Женя смотрел на Луну, пока не заснул. На рассвете он проснулся. На кухне тихонько звенели посудой и вполголоса разговаривали.
– Мне тоже показалось, что старик не очень рассердился, – сказал Парнкала. – Меня он однажды гнал через весь поселок. А что это он говорил насчет пятиугольных треугольников?
– Это моя тема, – ответил Руда. – Мы с Энни исследуем поведение машины в специальных условиях… Хотим создать экспериментальную основу для теории больших ошибок [5]5
Теория больших ошибок – раздел математической логики, изучающий ход логических построений на основе заведомо бессмысленных и противоречивых исходных данных (фант.). – Прим. авторов.
[Закрыть]. Старик очень неохотно дает для этого машину.
– Он считает, что это оскорбляет ее достоинство, – сказала Энни. – Но получилось все-таки неудобно. Ребята месяц ломали головы, старик в Москву ездил…
– Ерунда, – уверенно сказал Руда, – ребят очень интересует эта тема. А старик любит Россию и с удовольствием ездит туда. Ведь если бы я сразу ему сказал, он попросту прекратил бы опыт, вот и все. Жди потом другого случая! А сейчас, когда есть готовые результаты, ему и самому интересно. Ох, и поработаю я теперь, друзья!
После длительной паузы, когда Женя уже начал дремать, Парнкала вдруг сказал:
– О семиногий баран! До чего грустно, что больше нет твоей загадки!
ЖЕРТВЫ БИОЭЛЕКТРОНИКИ
Юмореска
М. ДУНТАУ
Это необыкновенное утро началось для тети Фени (так звали ее клязьменские старожилы) вполне обыкновенно. С половины восьмого она уже проворно семенила по привычному маршруту. В руке у нее позвякивал бидон с молоком.
Небольшая сухонькая фигурка ее бодро мелькала во дворах, а острый носик совался во все интимные детали быта покупателей молока.
Приближаясь к дому номер двадцать девять, она уже вспоминала, что хозяин его – Прокопий Матвеевич, и что сейчас он в отпуске, и что жена его – женщина с мужским характером, и что недавно она его… Да разве можно перечислить все, что знала тетя Феня!
Стуча в дверь, она раздумывала: «Наверное, Прокопий Матвеевич спит еще… «ена-то в отъезде…» Вопреки ее ожиданиям дверь открылась сразу, и на пороге появилась солидная, грузная фигура хозяина. Усы его со сна топорщились, как у моржа.
В руках он держал кастрюлю.
– Здравствуй, тетя Феня! – прогудел он.
– Здравствую, батюшка, здравствую, – пропела она. – Давай кастрюльку-то, налью…
Тетя Феня поставила бидон, взяла кастрюлю и… с изумленным выражением лица принялась, как заправский физкультурник, проделывать приседания с выбрасыванием рук вперед. Кастрюля со звоном покатилась по ступенькам.
Прокопий Матвеевич выпучил на нее глаза и собрался выразить свое недоумение, но не успел. Он почувствовал, что сию же минуту, немедленно должен делать то же, что и тетя Феня.
Несколько секунд он крепился, подавляя напряжение мышц, но неведомая сила победила, и он начал энергично повторять упражнения тети Фени.
Самое удивительное заключалось в том, что они выполняли одинаковые движения и в одном темпе.
Казалось что кто-то командует им: «Ра-аз, два-а, три-и, четыре».
Однако работа рук и ног не мешала языку тети Фени действовать. Диалог, происходивший между обоими партнерами, был необыкновенно сбивчив. Содержание его, надо признаться, было не совсем выдержанным.
– И чего ты?… – вопрошала, приседая, тетя Феня.
Энергично повторяя то же упражнение, Прокопий Матвеевич растерянно оправдывался:
– Да разве… я?…
– Молоко не опрокинь!.. – жалобно молила тетя Феня, выполняя «отведение прямой ноги назад».
Тут оба перешли на исполнение «поскоков на обеих ногах попеременно».
– У-па-ду… за-мо-ри-лась… я… совсем! – выводила тетя Феня, подпрыгивая по-сорочьи.
Прокопий Матвеевич скакал молча, сосредоточенно глядя под ноги.
Ветхое крылечко тряслось и скрипело…
Все прекратилось так же внезапно, как и началось. Тетя Феня в изнеможении опустилась на ступеньку, поправила сбившийся на затылок платок.
Прокопий Матвеевич солидно, гулко откашлялся и разгладил усы. Сделал вид, что ничего особенного не произошло, и пробасил, подавляя злую одышку:
– Ну! Поза… позанимались, и ладно. Наливай… молоко, что ли…
– Молоко! Молоко! – передразнила его возмущенная тетя Феня. – Капитолина Михайловна приедет, скажу ей… Она тебе пропишет молоко-то!
Отдышавшись, она отмерила полагавшиеся полтора литра и взяла бидон. Бормоча что-то в адрес предполагаемого виновника (конечно, Прокопия Матвеевича), тетя Феня побрела усталой походкой к калитке. Предполагаемый виновник стоял на крылечке и задумчиво гладил усы. Он безуспешно пытался осмыслить: что же, в сущности, произошло? Вдруг он заметил, что тетя Феня от калитки быстро побежала назад, вскрикивая:
– Пошел! Фу! Тубо!
Повернувшись, она отчаянно замахала рукой:
– Ой! И здесь! Страсти-то какие! Пошел, говорю тебе! – И, обращаясь к Прокопию Матвеевичу, жалобно завопила: – Да убери ты своего пса ради Христа! Проходу нет!
Прокопий Матвеевич, еще не вполне оправившийся от предыдущего, с тупым удивлением глядел на… собаку! Да! Прекрасная крупная овчарка смотрела ему прямо в глаза, насторожив уши, как будто ожидая команды. Он машинально похлопал по ноге:
– Песик, песик, иди сюда! Ну иди же!
Пес стоял по-прежнему неподвижно, только острые уши его слегка шевелились.
С чисто мужским самообладанием Прокопий Матвеевич попытался успокоить напуганную тетю Феню:
– А ты не бойся! Он на меня смотрит, а тобой и вовсе не интересуется.
– Да что ты, батюшка, ослеп, что ли? Он только на меня и уставился! Вот уши-то, как у волка! Ой, люди добрые, страшно!.. Пошел! Тубо! Пиль! Куш! Апорт!
В смятении она перебрала все собачьи команды, но, видя, что помощи ожидать не приходится, начала планомерное отступление, прикрываясь бидоном, как щитом. Упершись спиной в калитку, она нащупала щеколду, открыла и неожиданно ловко вынырнула на улицу.
Тут тетя Феня почувствовала себя в безопасности и не замедлила отвести душу:
– Пропади ты пропадом с собаками твоими! Чтобы они подохли, окаянные!
С этой заключительной репликой она поспешно двинулась дальше.
Прокопий Матвеевич собрался еще раз задобрить неизвестную собаку, но ее уже не было. Растерянно почесав затылок, Прокопий Матвеевич (на всякий случай) обошел дворик, заглядывая во все углы, но нигде ничего особенного не обнаружил.
– Да-а, – коротко резюмировал он. – Приедет Капочка, расскажу ей все.
А объяснение этих необыкновенных событий было совсем близко! Стоило лишь кому-нибудь заглянуть в комнату соседнего дома, и он увидел бы, как сын Анны Семеновны Ковдиной, инженер Ковдин, сосредоточенно возится с каким-то аппаратом вроде радиоприемника и заканчивает пайку последнего соединения в аппарате.
«Чем бы опробовать?» – думает он. Порывшись в ящике, он находит рулончик ленты с наклейкой: «Запись биотоков двигательного центра. Производственная гимнастика».
Ковдин вкладывает ленту в аппарат, включает его, быстро садится в кресло и бормочет: «Посмотрим, как с мощностью излучения обстоит дело…» У него начинают подергиваться мышцы рук и ног, а через две-три секунды он невольно выполняет те же упражнения, что и наши герои.
Но вот лента кончилась, Ковдин доволен.
– Отлично! Можно начинать в клинике, – замечает он.
Подумав секунду, он вкладывает в аппарат другую ленту, с наклейкой «Биотоки зрительного центра. Рекс», и включает аппарат. Сейчас его любимая овчарка находится в нескольких километрах от дома, но вот она рядом, сидит и преданно смотрит ему в глаза.
Инженер выключает аппарат и, поглядывая на часы, принимается торопливо завтракать. Он очень спешит, потому что в десять часов должен демонстрировать в хирургической клинике свой аппарат для восстановления двигательных функций мышц после повреждений нервных стволов.
Но… инженер Ковдин еще не подозревает, что его аппарат излучает не на пять метров, а по меньшей мере на целых двадцать!
СУД НАД ТАНТАЛСОМ
В. САПАРИН
I
Барч летел над Тихим океаном, когда его машина вдруг сообщила: «Иду на вынужденную посадку».
Начала действовать противопожарная система.
В иллюминатор Барч увидел, как левый бортовой огнетушитель пустил струю в носовую часть.
Оттуда повалил густой дым, потом вырвался язык пламени. Огнетушитель сбил пламя, и дым снова пополз жирными клубами. Прошла минута, другая, и острая струя пламени вновь потянулась вдоль борта.
Вокруг – ничего, кроме глади океана. Но машина, видимо, отыскала на карте какой-то клочок суши и тянула к нему из последних своих механических сил.
Наконец и Барч разглядел вулканический островок, сверху удивительно похожий на одно из тех пятнышек, что покрывали листья зараженного танталусом тростника. Вблизи он оказался нагромождением скал, небрежно брошенных посреди океана.
Дым валил из машины так, – что временами Барч ничего не видел. Он сообразил только, что она два раза прошлась над обнаруженным ею островком. Но сесть на эти торчащие, как шипы, скалы не могла даже машина скорой помощи.
Когда машина пошла на третий заход, Барч вдруг почувствовал, что пол под ним проваливается и он вместе с креслом, в котором сидел, летит вниз.
Вися под куполом парашюта, он видел, как его аппарат, оставляя дымный след, падал все ниже и ниже, приближаясь к поверхности океана.
Дальше все произошло, как в дурном сне. Скалы внезапно угрожающе выросли и, казалось, нацелились на него своими жесткими пастями. Он больно стукнулся коленкой об острый выступ и почти одновременно грудью о вертикальную стенку. У ремня отскочила пряжка, и Барч вывалился из кресла – к счастью, с небольшой высоты.
Кресло ветром поволокло Дальше, и оно исчезло вместе с запасом продовольствия и медикаментами, уложенными в герметические карманы под сиденьем.
Прошло несколько минут. Первым, почти машинальным движением Барч достал из нагрудного кармана блок-универсал. Упругая пластмасса корпуса осталась цела, но внутри что-то лопнуло. Он лишился главного – связи с окружающим миром.
Стиснув зубы и волоча ушибленную ногу, Барч вполз по пологому склону на скалистый гребень, чтобы оглядеться.
Вокруг расстилался океан, синий, казавшийся бездонным.
Волны равнодушно набегали из-за горизонта, тыкались в скалы, составлявшие островок, словно удивляясь, зачем он здесь.
Этот безвестный островок, веснушка на лице океана, скорее всего не имел даже названия.
Барч повернулся на спину. Лежа на камнях и глядя на кусок неба, словно обгрызенный по краям силуэтами острых скал, он стал припоминать, как все произошло.
Первым перед его мысленным взором предстал тюремщик Свенсен.
II
…Тюрьма выглядела так, как и представлял ее себе Барч по многочисленным фотографиям: целый научный городок, без единого кустика или травинки на гладкой пластмассовой мостовой, и все это покрыто огромным прозрачным колпаком.
– Убежать отсюда невозможно, – говорил убежденно Свенсен. Его чуть запавшие глаза и жесткие складки у рта придавали ему вид пророка. – Сюда есть только вход. Как в Дантов ад. Обратно? Xa. В этой стене вы не найдете даже шва.
– А трещины?
Свенсен ударил кулаком по прозрачной стене. Кулак отлетел, как от тугой резины.
– Она многослойная. Все слои самозатягивающиеся. Масса гибкая, не трескающаяся. Ее не прошибет даже пуля!
– Но ведь есть вход! – настаивал Барч.
– Вы хотите сказать: тем самым и выход? Человек может выйти. Микроб же – нет.
– Один все-таки вышел?
– Среди наших заключенных нет того, кого вы ищете.
– Охотно верю. Но ведь не с Марса же он свалился!
– И это совершенно исключено. Ракеты обеззараживаются с полной гарантией. За этим следит Контроль Безопасности.
– Но ведь есть бактерии, которые специально доставляются с других планет. Они тоже поступают к вам?
– В специальных сосудах и прямо в особый корпус. Вон видите тот дальний, как бы в дымке. Там еще два таких колпака, как этот. Дополнительная изоляция.
– А вы не думаете, что на Луне могли уничтожить не всех микробов? – спросил Барч. – Ведь ракеты с Луны не дезинфицируются.
– К сожалению, это исключено, – сказал Свенсен сурово. – И вы отлично знаете, что на Луне были только анаэробные бактерии. Подумать только, – воскликнул он, совсем как пророк, вскинув руки кверху, – уничтожить все микроорганизмы на целом небесном теле! Это была трагическая ошибка! Просто не верится, что такая же судьба угрожала и Земле. Помните, как начали уничтожать все вирусы гриппа, возбудителей дизентерии, холеры? Некоторых так вывели начисто. Теперь их ищут на Венере.
– Пойдемте, – добавил он другим тоном.
– Где же вход?
– Перед вами.
Только приглядевшись, Барч увидел на простиравшемся перед ним участке стены тонкий, как волос, стык и почти совсем прозрачные петли.
– Это единственное место на земном шаре, – пояснил Свенсен, – где существуют еще сторожа. Конечно, никто не подумает войти сюда без спросу. Но Контроль Безопасности настаивает… Откройте! – произнес он громко.
Часть стены отошла. Открылся проход, такой узкий, что им пришлось входить по одному. Вытянув руку в сторону, Барч почувствовал, что она упирается во что-то твердое. Они очутились не прямо под куполом, как он думал, а в коридоре.
– Обработка уже началась, – сказал Свенсен, указывая на пол, усеянный пупырышками с крохотными отверстиями. – На ногах ведь приносится больше всего бактерий.
– А им запрещен и вход?
– Разумеется. Нелегальный, я имею в виду. И ваш танталус не смог бы проникнуть к нам, даже если бы захотел. Понимаете теперь, почему я так твердо заявляю, что его у нас нет?
– Однако не для того же, чтобы я в этом убедился, вы пригласили меня сюда?
Свенсен промолчал.
Коридор упирался в глухую стену большого корпуса. Минута ожидания – и пупырчатый пол стал медленно опускаться. Когда он остановился, отверстие наверху закрылось глухой шторой. Теперь им предстояло удивительное путешествие.
Свенсен и Барч разделись, одежду сложили в какие-то герметические ящики. Потом они стали переходить из одного помещения в другое через тамбуры с двойными дверями. Их обрызгивали и обдували, мыли и терли струями растворов разного состава и температуры. Барч, зажмурив глаза, шел за Свенсеном. После обмываний начался цикл облучений: шли то в оранжевом, то в голубом, то в зеленом свете, который излучали просвечивающие стены, то в полной темноте.
В одном месте контрольные приборы, следившие за всеми процедурами, выразили какое-то сомнение, и им пришлось повторить заново одну из только что проделанных серий обработки.
Наконец было получено разрешение надеть новенькие комбинезоны. Легкие костюмы висели в герметических шкафах с цифрами размеров и роста на дверцах. Глухие, словно для полета на планеты, молочно-белые комбинезоны оставляли открытыми лишь лицо и руки. Еще один контрольный осмотр, и вот двор тюрьмы.
Свенсен указал на длинный корпус.
– Тут гриппы. Все, сколько их ни есть. Сто с чем-то. А этот корпус чумной. Тоже, как видите, не маленький.
– Чистый анахронизм, – поспешил добавить он, заметив, что Барч поежился при слове «чумной». – Один из парадоксов медицины заключается в том, что чума за то время, пока она находится здесь, под замком, так изучена и против нее найдены такие сильные и быстродействующие средства, что, вырвись она даже сейчас на свободу, это причинило бы только лишние хлопоты, и все. Если бы человечество располагало этими средствами прежде, чума считалась бы невинной болезнью, гораздо более безобидной, чем грипп. Я имею в виду обыкновенную чуму, конечно.
– А есть и особые?
– О, в последнее время открыто много видов, которых прежде не знали. Их не различали потому, что они встречались в виде ничтожных примесей к обыкновенной бубонной чуме. В том числе открыта чума, – в голосе Свенсена зазвучал оттенок гордости, – по сравнению с которой все, что знало человечество, – ничто. Против нее не действуют сыворотки.
– Я вижу, вы в восторге от нее. Так, чего доброго, вы станете приветствовать и танталуса?
– А почему бы и нет? – немедленно откликнулся Свенсен. – Вспомните историю с возбудителем возвратного тифа, – сказал он, останавливаясь и придерживая Барча за локоть. – Его уничтожили по приговору медиков. Что произошло дальше? Через десять лет после того, как был убит последний экземпляр, один микробиолог, изучая уже книжные труды, установил, что этот жизнедеятельный организм был бы чрезвычайно полезен – в соответственно трансформированном виде, конечно, – для человека. Попробуйте поищите теперь возбудителя возвратного тифа по всей вселенной!
Свенсен сжал с силой, которую трудно было ожидать в человеке столь щуплого телосложения, руку Барча. Тот посмотрел на собеседника. Его предупредили о «коньке» знаменитого тюремщика.
– Нет микробов только вредных, – торжественно, словно с кафедры, произнес Свенсен, – как нет микробов и только полезных. Взгляды на микробов меняются и будут меняться, но микробы – все, какие только существуют на Земле и других планетах, – должны быть под рукой у исследователя. Вот почему тюрьму микробов или санаторий микробов – называйте, как хотите, – я считаю гениальной идеей, надо отдать должное ее автору Карбышеву.
Барч с интересом выслушал эту тираду, хотя слово «одержимый» приходило ему раза два на ум.
– У нас немного бывает посторонних посетителей, – заговорил Свенсен совсем другим тоном. – Поэтому каждый, кто проникает за эту стену, становится как бы экскурсантом. Если вы хотите…
– Разумеется, – оживился Барч.
– А именно?
– Чумной корпус, – сказал Барч твердо.
В чумной корпус их пустили без особых церемоний. Видимо, считалось, что под куполом никаких микробов уже нет.
Широкий коридор вел в глубь здания. По обеим сторонам виднелись узкие двери с надписями – черными буквами по желтому полю – названия разных видов чумы.
Свенсен остановился у одной из дверей.
– Вот, – сказал он. – Pestis mortis. Та самая.
Глубоко заинтересованный Барч переступил порог. К его удивлению, их выдерживали в промежуточной камере довольно долго, пока, наконец, лампочка на потолке не вспыхнула зеленым светом.
– Чего же вы опасаетесь? – удивился он. – Заноса бактерий из коридора? Но что можно занести сюда более опасного?
– Мы вообще против смешения бактерий, – возразил Свенсен. – Это искажает картину. Ведь, собственно, из-за этого и Pestis mortis долгое время не могли обнаружить.
Лаборатория имела самый обыденный вид. Простой стол с колбами и пробирками. Ряды термостатов у стены.
«Тут она», – подумал Барч, покосившись на аккуратные шкафчики.
Двое людей в таких же комбинезонах, как на Барче и Свенсене, но в белых масках, закрывающих лица, и в белых же перчатках работали за длинным столом.
Барчу вдруг захотелось, чтобы и у него на руках очутились перчатки, а лицо закрыла маска. Он взглянул вопросительно на Свенсена. Но этот энтузиаст микробиологии, видимо, пренебрегал мерами предосторожности.
– Хотите взглянуть?
Свенсен подвел его к микроскопу, стоявшему на столе. Барч приблизил глаза к окулярам и вздрогнул: на светло-желтом фоне бульонной жидкости ворочалась огромная змея, правда, без головы и без утончающегося хвоста. Темное ее тело конвульсивно дергалось.
Свенсен тронул рычажок манипулятора, и Барч увидел, как к вытянутому туловищу приблизилось тончайшее острие ножа. Змея дернулась и подпрыгнула, но нож улучил момент и отрубил от змеи кусок. Затем быстрым, совсем неуловимым движением он рассек змею вдоль.
Автомат-оператор продолжал оперировать бациллу. Барч почувствовал что-то вроде тошноты. Ему приходилось не раз иметь дело с чудовищами, не видимыми невооруженным глазом, и наблюдать картины их страшного разрушительного действия, – он не был трусом. Но эта увеличенная бацилла, словно готовая схватить охотящийся за нею нож, производила неприятное впечатление.
Должно быть, мужественные люди работали в этой лаборатории, вырабатывая средства защиты против болезни, которые пригодятся, может быть, когда-нибудь при посещении другой планеты. Молчаливые люди в масках спокойно передавали друг другу пробирки с самой страшной смертью из всех существовавших когда-либо на Земле.
Свенсен вдруг спохватился.
– Пойдемте! – сказал он поспешно. – Наши временные маски на лицах и руках скоро выдохнутся.
Так, значит, пока они стояли в промежуточной камере, открытые части их тела были подвергнуты какой-то обработке! Барчу стало немного легче.
«Ну, всё», – с облегчением подумал он, когда лампочка на потолке выходной камеры загорелась зеленым светом.
Но радость его оказалась преждевременной. Выходная дверь оставалась закрытой… Прошла минута, и пол в камере тихо пошел вниз. Затем повторилось почти все то, что уже было при входе в тюрьму: обмывания, облучения, и, наконец, контрольные приборы объявили, что выход разрешается.
– Ну, а если бы? – спросил Барч.
– Карантин, – пожал плечами Свенсен. – Уколы! И все прочее.
– Но ведь сыворотка бесполезна?
Свенсен ничего не ответил.
– В отдел вирусов? – предложил он.
В отделе вирусов Свенсен долго водил Барча по всем лабораториям. Барч уже не надеялся найти здесь ни танталуса, ни какого-либо отдаленного его родственника. Тем не менее вирусы, заключенные в тюрьму, завладели его вниманием: многое из того, что делалось тут, нельзя было наблюдать в обычных земных лабораториях, где работали лишь с безвредными существами.
В одном месте он долго смотрел, как делились и размножались крохотные существа, похожие на пружинки. Форма пружинок без конца менялась. Это был какой-то фейерверк формообразования. Как объяснили сотрудники лаборатории, процесс был вызван искусственно.
– Мы уже создали около шестисот новых форм, – сказали они.
Барч достал блок-универсал и запечатлел и «пружинки» и рассказ сотрудников.
– Я очень благодарен за предоставленную возможность посетить тюрьму, – сказал Барч, расставаясь со Свенсеном. – Мне кажется, я не зря провел здесь время.
– Я на это и рассчитывал, – ответил тот несколько загадочно.
Сейчас Барчу, томящемуся на заброшенном вулканическом островке, кажется, что у Свенсена была какая-то тайная мысль, которую он так и не высказал. Зачем он уговаривал осмотреть тюрьму? Для чего водил по всем вирусным лабораториям?
Барч снова оглядел уже осточертевшие ему скалы. Больная нога не давала покоя. Колено распухло и посинело, острая боль пронизывала тело при малейшем движении… Он оторвал рукав от рубашки и сделал повязку. Если бы была еда и он мог развести огонь! Тогда все выглядело бы иначе.
Ищут ли его? Конечно! Но попробуй найти на просторах Тихого океана человека, который не может дать вести о себе.
Ему надо как-то устроиться получше. Лежать дальше на этих похожих на наждак камнях просто невозможно. Как ни трудно было волочить неподвижную ногу, Барч решил перебраться в более удобное место – впадину, поросшую чем-то вроде мха. Здесь было мягко.
И вдруг он увидел воду. По узкой ложбинке в камне, похожей на линию на ладони, струилась прозрачная, тонкая ленточка влаги. Вода! Он приложил язык к шершавой поверхности скалы и минут пятнадцать пил.
Заходящее солнце коснулось горизонта. Светило тонуло так быстро, точно соскочило с какого-то гвоздика на небе. Набежал ветерок.
Барч решил попробовать заснуть. Но не успел он закрыть глаза, как в его утомленном мозгу замелькали новые картины.