Текст книги "Жиды города Питера, или невеселые беседы при свечах"

Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Аркадий Стругацкий
Борис Стругацкий
ЖИДЫ ГОРОДА ПИТЕРА, ИЛИ НЕВЕСЕЛЫЕ БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ

Назвать деспота деспотом всегда было опасно. А в наши дни настолько же опасно назвать рабов рабами.

Р. Акутагава

Комедия в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Кирсанов Станислав Александрович, 58 лет.

Зоя Сергеевна – его жена, 54 года.

Александр – их старший сын, 30 лет.

Сергей – их младший сын, 22 года.

Пинский Александр Рувимович – старый друг, 58 лет.

Базарин Олег Кузьмич – добрый знакомый, 55 лет.

Артур – друг Сергея, 22 года.

Егорыч – сантехник, 50 лет.

Черный Человек.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Гостиная-кабинет в квартире профессора Кирсанова. Прямо – большие окна, задернутые шторами. Между ними – старинной работы стол-бюро с многочисленными выдвижными ящичками. На столе – раскрытая пишущая машинка, стопки бумаг, папки, несколько мощных словарей, беспорядок.

Посредине комнаты – овальный стол, – скатерть, электрический самовар, чашки, сахарница, ваза с печеньем. Слева, боком к зрителям, установлен огромный телевизор. За чаем сидят и смотрят заседание Верховного Совета: хозяин дома профессор Станислав Александрович Кирсанов, рослый, склонный к полноте, украшенный кудрявой русой шевелюрой и бородищей, с подчеркнуто-величавыми манерами потомственного барина, в коричневой домашней толстовке и спортивных брюках с олимпийским кантом; супруга его, Зоя Сергеевна, маленькая, худощавая, гладко причесанная, с заметной сединой, нрава тихого и спокойного, очень аккуратная и изящная (в далекой молодости – балерина), – она в строгом темном платье, на плечах – цветастая цыганская шаль; их сосед по лестничной площадке и приятель дома Олег Кузьмич Базарин, толстый, добродушнейшего вида, плешивый, по сторонам плеши – серебристый генеральский бобрик, много и охотно двигает руками, когда говорит – для убедительности, когда слушает – в знак внимания, одет совершенно по-домашнему – в затрапезной куртке с фигурными заплатами на локтях, в затрапезных же зеленых брючках и в больших войлочных туфлях.

Из телевизора доносится: «Итак, товарищи... Теперь нам надо посоветоваться... Вы хотите выступить? Пожалуйста... Третий микрофон включите...»

Кирсанов: Опять эта харя выперлась! Терпеть его не могу...

Базарин: Бывают и похуже... Зоя Сергеевна, накапайте мне еще чашечку, если можно...

Зоя Сергеевна (наливая чай): Вам покрепче?

Базарин: Не надо покрепче, не надо, ночь на дворе...

Кирсанов (с отвращением): Нет, но до чего же мерзопакостная рожа! Ведь в какой-нибудь Португалии его из-за одной только этой рожи никогда бы в парламент не выбрали!

Разговор этот идет на фоне телевизионного голоса – рявкающего, взрыкивающего, митингового: «Я говорю здесь от имени народа... Четверть миллиона избирателей... И никто здесь не позволит, чтобы бесчестные дельцы наживались, в то время как трудящиеся едва сводят концы с концами... «Голос Нишанова: «То есть я вас так понимаю, что вы предлагаете голосовать сразу? Очень хорошо. Других предложений нет? Включите режим регистрации, пожалуйста...»

Кирсанов: Сейчас ведь проголосуют, ей-богу.

Зоя Сергеевна: А это с самого начала было ясно. Неужели ты сомневался?

Кирсанов: Я не сомневался. Но когда я вижу, что они сейчас проголосуют растратить шестнадцать миллиардов только для того, чтобы неведомый Сортир Сортирыч получил возможность за мой счет ежемесячно ездить в Италию... и даже не сам Сортир Сортирыч, а его зять-внук-племянник... Только для этого заключается контракт века, который по сю сторону никому решительно, кроме Сортир Сортирыча, не нужен... загадят территорию величиной с Бенилюкс... отравят двадцать четыре реки... завоняют всю Среднерусскую возвышенность... Но зато племянник Сортир Сортирыча на совершенно законном основании сможет теперь поехать за бугор и купить там себе «тойоту»...

И в этот момент в квартире гаснет свет.

Кирсанов: Что за черт! Опять?

Базарин (уверенно): Пробки перегорели. Говорил я вам, что не надо этот подозрительный самовар включать...

Кирсанов: Да при чем здесь самовар?.. Подождите, я сейчас пойду посмотрю... Ч-черт, понаставили стульев...

Зоя Сергеевна: Нет, это не пробки перегорели. Это опять у нас фаза пропала.

Базарин (с недоумением): Куда пропала? Фаза? Какая фаза?

Слышны какие-то шумы и неясные голоса с лестницы (из-за кулис справа), голос Кирсанова: «А в этом крыле? Что?.. Понятно... Ну, и что мы теперь будем делать?..» Базарин, подобравшись в темноте к окну, отдергивает штору. За окном падает крупный снег, там очень светло: отсветы уличных фонарей, низкое светлое небо, в огромном доме напротив – множество разноцветно освещенных окон.

Кирсанов (появляется из прихожей справа): Поздравляю! По всей лестнице света нет. И по всему дому, кажется...

Зоя Сергеевна: Ну, по крайней мере, не так обидно. Фаза опять пропала?

Кирсанов: Она, подлая... (Подходит к окну.) Живут же люди, горюшка не знают! (Зое Сергеевне.) Лапа, а где у нас были свечки?

Зоя Сергеевна: По-моему, мы их на дачу увезли...

Кирсанов: Ну, вот! За каким же дьяволом? Это просто поразительно – никогда в доме ничего не найдешь, когда надо!..

Базарин: Станислав, побойся бога. Зачем тебе сейчас свечи? Второй час уже, спать пора... (Спохватывается.) Тьфу ты, в самом деле! У меня же в холодильнике суп, на три дня сварено. И голубцы! Теперь, конечно, все прокиснет...

Зоя Сергеевна: Ничего у вас не прокиснет, Олег Кузьмич, вынесите на балкон и все дела.

Кирсанов (от бюро, с торжеством): Вот они! Видала? Вот они, голубчики... (Передразнивает.) «На дачу, на дачу...»

Зоя Сергеевна: Ой, а где же они были?

Кирсанов: В бюро они у меня были. В бюро! Очень хорошее место для свечей. Интересно, как бы ты без меня существовала в этом мире?.. Где спички?

Зоя Сергеевна: А в бюро их у тебя нет? Замечательное место для спичек...

Кирсанов (укрепляет свечи в канделябрах на бюро и расставляет по столу): Ладно, ладно, лапа, сходи на кухню, все равно стоишь...

Базарин (чиркает спичкой, свечи загораются одна за другой): Да на кой ляд вам это понадобилось, в самом деле? Спать давно пора...

Кирсанов: Ну куда тебе спать, ты же сейчас человек одинокий и даже в значительной степени холостой... Сиди, пей чай, наслаждайся беседой с умными людьми...

Из-за кулис справа появляется длинная черная фигура – рослый человек в блестящем мокром плаще до пят с мокрым блестящим капюшоном.

Черный Человек (зычно): Гражданин Кирсанов?

Кирсанов (ошеломленно): Да... Я...

Черный Человек: Станислав Александрович?

Кирсанов: Да! А в чем дело? Как вы сюда попали?

Черный Человек (зычно): Спецкомендатура ЭсА! (Обыкновенным голосом.) У вас дверь приоткрытая, а звонок не работает. Паспорт ваш, будьте добры...

Кирсанов: Какая еще комендатура? (Достает из бюро паспорт и протягивает Черному Человеку.) Какая может быть сейчас комендатура? Ночь на дворе!

Черный Человек берет паспорт, и тотчас же во лбу у него загорается электрический фонарь наподобие шахтерского. Внимательно перелистав паспорт, он молча возвращает его Кирсанову, а сам распахивает большой черный «дипломат» и, держа навесу, некоторое время роется в нем.

Черный Человек: Распишитесь... Вот здесь...

Кирсанов (расписываясь): А в чем, собственно, дело? Вы можете толком мне объяснить – что, куда, откуда? Войну, что ли, объявили?

Черный Человек (вручает Кирсанову какую-то бумажку): Получите.

Кирсанов (смотрит в бумажку, но ничего не видит, света не хватает): Я ничего здесь не вижу! В чем дело? Вы что – объяснить не можете по-человечески?

Черный Человек: Там все сказано. Будьте здоровы.

Фонарик его гаснет, а сам он как бы растворяется во тьме.

Базарин: Ну и дела!

Кирсанов (раздраженно): Не вижу ни черта... Зоя! Где мои очки?

Зоя Сергеевна: Дай сюда... (Отбирает у мужа бумажку и читает вслух) «Богачи города Питера!..»

Базарин и Кирсанов (одновременно): Что-о?

Зоя Сергеевна (после паузы): «Богачи города Питера! Все богачи города Питера и окрестностей должны явиться сегодня, двенадцатого января, к восьми часам утра на площадь перед СКК имени Ленина. Иметь с собой документы, сберегательные книжки и одну смену белья. Наличные деньги, драгоценности и валюту оставить дома в отдельном пакете с надлежащей описью. Богачи, не подчинившиеся данному распоряжению, будут репрессированы. Лица, самовольно проникшие в оставленные богачами квартиры, будут репрессированы на месте. Председатель-комендант спецкомендатуры ЭсА»... Подписи нет, какая-то печать. Господи, что это значит?

Базарин: Это значит, что документы надо сразу же спрашивать, вот что! Извините... (Осторожно берет бумажку из рук Зои Сергеевны.) Печать!.. Я вам такую печать из школьной резинки за десять минут сварганю... (Переворачивает бумажку.) Так... Кирсанову Станиславу Александровичу... адрес... Правильный адрес... Ну, и как прикажете это понимать?

Кирсанов (нервно): Дай сюда... (Он уже нашел и нацепил очки.) Не понимаю, что это может означать – ЭсА? Советская Армия?

Базарин: Социалистическая Антарктида... Судорожная Аккредитация... Чушь это все собачья, и больше ничего! Двери надо за собой запирать как следует. Интересно, Зоя Сергеевна, как там ваша шубка в передней поживает? Я у вас там, помнится, шубку видел...

Зоя Сергеевна, подхватившись, выходит в прихожую.

Кирсанов (озаренно): ЭсА – это Штурмабтайлунг!

Базарин (непонимающе): Ну?

Кирсанов: Штурмовые отряды! ЭсА. Ну, помнишь – у Гитлера?

Базарин: При чем здесь Гитлер? Какой может быть Гитлер в наше время?

Зоя Сергеевна (возвратившись): Шуба цела... И вообще все как будто цело... Нет, это был никакой не жулик...

Базарин: А кто же тогда?

Зоя Сергеевна: Откуда мне знать? А только это был не жулик и не шутник. Может быть военный... или милиция... или органы...

Базарин: Удивительно знакомая рожа лица! Станислав, а? Тебе не показалось? По-моему, у тебя аспирант такой есть... как его... Моргунов... Моргачев... Ну, на Новый год у вас был, длинный такой, сутулый... Зоя Сергеевна!

Кирсанов ничего не слыша, читает и перечитывает повестку, сдвинув к себе все канделябры.

Кирсанов: Какой я им богач! Что они – совсем уже с ума посходили? Нашли богача, понимаете ли. Драгоценности им подавай... Валюту... Идиоты!

Базарин: Ты что? Серьезно все это воспринимаешь?

Кирсанов: Замечательно интересное кино! А как ты мне еще прикажешь все это воспринимать? Является посреди ночи какой-то гестаповец, вручает, понимаете ли, повестку... явиться, понимаете ли, со сменой белья... Послушай, дай-ка я радио включу.

Он подбегает к бюро и включает репродуктор. Комната оглашается сухим мертвенным стуком метронома.

Кирсанов: Ну вот, пожалуйста! А это как прикажете понимать?

Базарин: А что тут такого? Два часа ночи.

Кирсанов: Ну и что же, что два часа ночи? Где это ты слышал, чтобы метроном по радио передавали в мирное время?

Базарин: А что, разве не полагается? Я, честно говоря, трансляцию и не включаю никогда...

Кирсанов: Я, честно говоря, тоже никогда не включаю... Может быть, так оно и должно быть, но когда я эту хренацию слышу, я сразу же блокаду вспоминаю... Ну его к черту! (Выключает репродуктор.) Испортили все-таки настроение, подонки... Так хорошо сидели...

Базарин: Зоя Сергеевна, можно, я еще одну штучку выкурю?

Зоя Сергеевна (рассеяно): Курите.

Кирсанов: Дай-ка и мне, пожалуй, тоже...

Базарин (укоризненно): Станислав!

Кирсанов: Ничего, ничего, давай... Сегодня можно. Гляди, как руки трясутся, смех и грех, ей-богу!

Базарин: Ты бы лучше корвалол выпил, чем закуривать.

Кирсанов (закуривает от свечи): Нет, но как тебе это нравится! Богача отыскали!.. Только ты мне не говори, что это чьи-то шутки. За такие шутки сажать надо! За такие шутки я бы...

Зоя Сергеевна (прерывает его): Позвони Сенатору.

Кирсанов: Что?

Зоя Сергеевна: Позвони Евдокимову.

Кирсанов: Да ты что – сдурела? Лапочка!

Зоя Сергеевна: Позвони Сенатору, я тебя прошу.

Кирсанов (тыча пальцем в сторону телевизора): Он же на сессии сейчас сидит!

Зоя Сергеевна: Он должен был сегодня прилететь, мне Анюта говорила. Позвони, прошу тебя!

Кирсанов (нервно): И не подумаю. Стану я среди ночи беспокоить человека из-за какой-то дурацкой ерунды!

Базарин: Да, Зоя Сергеевна, тут вы, знаете ли... В самом деле – неловко. Конечно, это очень удобно – иметь среди своих добрых знакомых члена Верховного Совета, но, согласитесь, что это все-таки не тот случай...

Зоя Сергеевна: Откуда вы знаете, какой это случай?

Базарин: Н-ну... Как вам сказать... Лично я не могу к этому серьезно относиться, как хотите. И вам не советую.

Кирсанов: Главное, что я ему скажу, ты подумала? (Язвительно.)

«Богачи города Питера!» Да он пошлет меня к чертовой матушке и будет прав. Если уж звонить, то тогда в милицию. Там, по крайней мере, хоть дежурный не спит. Во всяком случае, не должен спать, раз он за это деньги получает...

Базарин (решительно): Никуда звонить не надо. Совершенно очевидно, что это чей-то дурацкий розыгрыш. Сегодня же старый Новый год, вот и развлекаются какие-то кретины!

Зоя Сергеевна(тихо): Старый Новый год завтра.

Кирсанов (он снова внимательно изучает повестку): Это рэкетиры какие-нибудь! Знаете, что у них здесь на печати написано? «Социальная ассенизация»! Идиоты! И рассчитывают на полнейших идиотов!.. Кстати, что это такое – СКК имени Ленина?

Базарин: Спортивно-концертный комплекс. Это где-то на юге, возле Парка Победы.

Кирсанов: Ну вот! Оставлю им все на столе, а сам поскачу с бельем на другой конец города...

Базарин (с большим сомнением): М-да, это вполне возможно. Только, по-моему, он очень похож на твоего Моргачева...

Кирсанов: На какого Моргачева?

Базарин: Ну, на Моргунова... На аспиранта твоего, как его там...

Кирсанов: Ты, кажется, всерьез полагаешь, будто я уже не способен узнать собственного аспиранта?

Базарин: Извини, но я ничего не полагаю. Я только тебе говорю, что он очень похож...

Кирсанов: У меня нет такого аспиранта. Это не мой аспирант. Это вообще не аспирант. Это либо жулик, черт его подери, либо идиотский шутник!

Базарин (кротко): Ну, извини, я вовсе не хотел тебя обидеть. Я тоже считаю, что это идиотская шутка и что нам всем надо успокоиться. Зоя Сергеевна, я вас умоляю: успокойтесь и не берите в голову. Хотите, я чайник пойду поставлю? Газ, я надеюсь еще не выключили?..

В прихожей хлопает дверь, и в комнате появляется Александр Рувимович Пинский. Это длинный, невообразимо тощий человек, долговолосый, взлохмаченный, с огромным горбатым носом и с неухоженной бороденкой. Он старый друг семьи Кирсановых, живет двумя этажами выше по той же лестнице, поэтому он в пижаме и тапочках, а поверх пижамы – в некогда роскошном восточном халате. В руке у него листок бумаги.

Пинский (возбужденно): Слава богу, вы не спите... Как вам это понравится? (Он швыряет бумажку на стол.) По-моему, это уже переходит все пределы!

К бумажке тянутся все трое, но быстрее всех оказывается Зоя Сергеевна.

Зоя Сергеевна (читает высоким ненатуральным голосом): «Жиды города Питера!..» Что это такое?

Пинский: Читай, читай, дальше там еще интереснее.

Кирсанов (отбирает у жены листок): Позволь. Дай мне. (Читает.)

«Жиды...» Так. «Все жиды города Питера и окрестностей должны явиться сегодня, двенадцатого января, к восьми часам утра на стадион «Локомотив». Иметь с собой документы, а именно: свидетельство о рождении, паспорт, расчетные и абонементные книжки по оплате коммунальных услуг. Все ценности, как-то: меха, наличные деньги, сберегательные книжки, валюту, драгоценности и украшения, а также коллекции – оставить дома в надлежащем порядке. Жиды, не подчинившиеся данному распоряжению, подлежат заслуженному наказанию...» Так. Тут у них что-то зачеркнуто... А, понятно. «Лица, самовольно проникшие в оставленные квартиры, будут наказаны...» Но это как раз вычеркнуто. То есть в оставленные квартиры проникать можно... Ну и, конечно, председатель – комендант – ассенизатор. Подписи опять нет, а печать есть. Та же самая...

Пинский (кипя): Ну что – узнаете? Что вы на меня вытаращились? Неужели не узнаете? Олег Кузьмич, вы же у нас в некотором роде историк, вы же у нас специалист по межнациональным отношениям!.. Вижу, что ни хрена вы не узнаете и не помните ни хрена. В сорок первом году в Киеве немцы такое же вот расклеивали по стенам, почти слово в слово... «Жиды города Киева»... А потом – Бабий Яр! Неужели не помните?... (Торжествующе.) Вот они, наконец, высунулись ослиные уши, хулиганье фашистское, доморощенное! И ведь главное – совершенно уверены, что какой-нибудь еврей обязательно с перепугу попрется к восьми часам, а они на него будут глазеть и ржать, как жеребцы, и пальцами на него указывать...

Зоя Сергеевна (Кирсанову): В последний раз тебя прошу. Позвони Евдокимову.

Кирсанов: Погоди, лапа. Дай разобраться. (Пинскому.) Откуда у тебя эта бумажка?

Пинский: Да только что принес какой-то гад. Наглец хладнокровный, еще расписаться заставил. Откуда я мог знать, что он мне подсовывает? Я думал, это из военкомата. Он ведь, подлец, представился: «Спецкомендатура»...

Кирсанов: Рослый такой парень, в черном плаще?

Пинский: Ну!

Кирсанов: И фонарь во лбу?

Пинский: Да! А ты откуда...

Кирсанов (сует ему в руку свою повестку): На, почитай.

Пинский: Зачем?

Кирсанов: Читай, читай, увидишь.

Базарин: Так-так-так. Это уже серьезно.

Кирсанов (ехидно): А чего тут серьезного? Ну, ходят мои аспиранты, ну, разносят шутливые повестки...

Базарин: Перестань. Может быть, в самом деле позвонить Евдокимову?

Кирсанов: Но я же не знаю, что ему говорить! Как это все расскажешь? Свежему человеку... в третьем часу ночи...

Пинский (прочитав Кирсановскую повестку): Что за чертовщина! Откуда это у тебя?

Кирсанов: Спецкомендатура социальной ассенизации. Здоровенный громила с кейсом и с шахтерским фонарем между глаз.

Пинский: Какой же ты, к едрене фене, богач?

Кирсанов: Да уж какой есть, извини, если не угодил.

Базарин: Вот что. Надо немедленно позвонить в милицию и сообщить, что имеют место хулиганские действия со стороны неизвестного лица.

Кирсанов (раздраженно): Подожди. Давай сначала разберемся. Если это хулиганские действия какого-то идиотского лица, тогда звонить совершенно незачем. Ну, дурак, ну, ходит по квартирам и разносит дурацкие повестки. Ну, напугает дюжину дураков вроде нас... Если дело обстоит таким образом, тогда звонить в милицию – сами звоните. Мне уже повестку принесли, меня уже одурачили, и теперь можно спокойно ложиться спать. Вторую не принесут!

Базарин (задумчиво): Логично.

Кирсанов: А раз логично, тогда давайте ложиться спать. Хватит. Все.

Пинский (алчно): Догнать бы сейчас этого жлоба и накидать бы ему пачек, чтобы кровавыми соплями умылся, падло позорное...

Кирсанов: Сиди уж, старое дреколье. Да смотри, случайно не пукни, а то развалишься. Догнал он... пачек он накидал...

Пинский: Ничего, ничего, не беспокойся, мне бы его только поймать, а там бы я с ним разобрался, не впервой... Меня ведь, главным образом, что поражает? Меня наглость эта первобытная поражает. Вот они уже по квартирам пошли. Вы понимаете, что это означает? Это означает, что они адрес мой – знают. Спрашивается: откуда? Кто им дал? Зачем? Чувствуете?..

Кирсанов: Между прочим, мой адрес они тоже знают...

Пинский (отмахивается): Да перестань ты! Ты-то здесь при чем?

Подумаешь богачом его обозвали! В первый раз в жизни. Меня жидом всю мою жизнь обзывают! Устно. А теперь вот и письменно начали...

Кирсанов: Знаешь, когда в нашей стране человека обзывают богачом, ничего хорошего в этом нет, уверяю тебя. Еще неизвестно, что хуже.

Пинский: Ах, тебе неизвестно, что хуже? Может быть, ты предпочел бы оказаться жидом?

Кирсанов: Я бы предпочел, чтобы на меня не наклеивали ярлыков. Никаких.

Пинский: А жид – это вовсе не ярлык. Жид – это имманентное состояние. Перестать быть богачом можно, а жидом – нет.

Базарин: Да не о том вы говорите, не о том! Оба хуже, вот в чем беда! Так уж у нас сложилось, что миллионы людей это думают. Что еврей, что богач – плохо. Плохо, и все! И мы не имеем права ни в чем винить этих людей. У них есть все основания так думать. Их так воспитали...

Кирсанов: Но позволь, в самом деле! Какой же я, к черту, богач?

Базарин: Да. Ты богач. С точки зрения тети Моти, которая получает семьдесят рублей пенсии, да еще трешку в месяц ей посылает дочка из Сызрани... с точки зрения этой тети Моти, ты – богач! У тебя пять тысяч на книжке, у тебя автомобиль, у тебя дача, у тебя трехкомнатная квартира, у тебя жена может не работать...

Кирсанов: Так у тебя, наверное, не пять тысяч, у тебя, может быть, двадцать тысяч на книжке... Я же знаю, что ты на вторую квартиру копишь...

Базарин: И я богач! И Александр Рувимович богач. Хотя у него «Жигулей» и нет пока...

Кирсанов: У меня «Жигули» второй год под брезентом стоят, резину не могу купить ни за какие деньги!..

Базарин: «Жигулей» у него пока нет, но он зато дочку отправил в Америку, и она ему оттуда подбрасывает... и не трешку в месяц, уж будьте уверены!

Пинский (рявкает): Я дочку в Америку не отправлял! Это ваш Госконцерт говенный ее туда выжил!

Базарин: Этого тетя Мотя ничего не знает. И знать не хочет. Она одно знает: всю жизнь вкалывала, как проклятая, а сейчас, старуха, по помойкам бутылки собирает.

Пинский: И виноват в этом, конечно, еврей Пинский.

Кирсанов: И богач Кирсанов.

Базарин: Да! Еврей Пинский и богач Кирсанов! Потому что никаких других объяснений у тети Моти нет!..

Пинский: Как это – нет! А куда же смотрит работник политпросвещения товарищ Базарин Олег Кузьмич?

Базарин (не слушая): Потому что сначала ей очень хорошо объяснили, что во всем виноваты вредители. Потом ей объяснили, что во всем виноват Гитлер... Да только она не дура. Сорок лет уже нет ни Гитлера, ни вредителей, а жить-то все хуже и хуже... И всю свою жизнь она видит где-нибудь то барина в трехкомнатной квартире с телефоном, то сытого еврея из торговли...

Пинский: А еврея, который в говенном котле всю смену лежит и заклепки хреном выколачивает, – такого еврея она не видела? Так пусть посмотрит! (Тычет себя большим пальцем в грудь.)

Базарин: Представьте себе – такого еврея она не видела. Потому что, простите меня, Александр Рувимович, такой еврей и в самом деле большая редкость...

Кирсанов: Ну ладно, хватит вам, что вы опять сцепились... Не об этом же речь идет. Ей-богу, Олег, ну что ты, в самом деле... Ты что же хочешь мне сказать – сидит где-то какая-то тетя Мотя и сочиняет эти повестки?

Пинский: Не-ет, это не тетя Мотя сочиняет. Это сочиняет сытый, гладкий, вчерашний молодежный вожак, и «Жигули» у него есть, и квартира с телефоном, да только вот бездарный он, к сожалению, серый, как валенок, а потому – убежденный юдофоб... У нас же юдофобия спокон веков – бытовая болезнь вроде парши, ее в любой коммунальной кухне подхватить можно! У нас же этой пакостью каждый второй заражен, а теперь, когда гласность разразилась, вот они и заорали на весь мир о своей парше... Вы, Олег Кузьмич, всегда их, бедненьких, защищаете! Я вас понимаю, сами-то вы выше этого, сами вы все норовите с высоты пролетарского интернационализма проблему обозревать, поэтому у вас всегда и получается, что все кругом бедненькие... даже богатенькие... Мне иногда кажется, Олег Кузьмич, что вы мне просто простить не можете... Это ж надо же, ведь такой был образцово-показательный еврей-котельщик, рыло чумазое, каждое второе слово – мат, подлинное воплощение пролетарского интернационализма, – так нет же, в институты полез, изобретателем заделался, начлабом, дочку в консерваторию пристроил...

Базарин: Перестаньте, Александр Рувимович! Вы прекрасно знаете, что ничего подобного я не думаю и что ничего подобного я не говорил. Я только одно хотел сказать: что в каждой шутке есть доля истины. Даже в самой дурацкой. Мы вот с вами возмущаемся по поводу этих бумажек, а нам бы не возмущаться надо, а задуматься, потому что солома показывает, куда дует ветер...

Пинский хочет ему что-то ответить, но тут Зоя Сергеевна резко поднимается и берет ближайший канделябр.

Кирсанов (всполошившись): Лапа, ты куда? (Пинскому и Базарину.) Да заткнитесь вы, наконец! Что вы опять сцепились, как цепные собаки! (Зое Сергеевне.) Лапа, не уходи, они больше не будут.

Зоя Сергеевна: Три часа уже. Я пойду вещи соберу.

Кирсанов: Какие вещи?

Зоя Сергеевна: Я еще сама толком не знаю, надо посмотреть... Что они там глупости пишут – смена белья. Зима на дворе. Носки надо шерстяные обязательно взять, рейтузы теплые...

Базарин: Позвольте, Зоечка Сергеевна...

Зоя Сергеевна: Тошно мне вас слушать, честное слово. Вы все делаете вид, будто это шутка, будто развлекается кто-то. Будто вы не чувствуете, что это всем нам конец, начало конца...

Кирсанов (беспомощно): Ты что же – серьезно считаешь, что я должен туда идти?

Зоя Сергеевна: Я ничего не считаю. Я знаю только, что идти придется и что ты пойдешь, и я бога молю, чтобы меня пустили с тобой, потому что без меня ты там погибнешь на третий день...

Кирсанов: Лапушка, опомнись! Ну что ты такое говоришь? Ведь это же все ерунда! Ну хочешь, я в милицию позвоню? Подожди, я сейчас же позвоню! (Он подскакивает к телефону, торопливо набирает 02.) Алло... Товарищ лейтенант, с вами говорят из дома шестнадцать по Беломорской улице. У нас тут по лестницам ходит какой-то деятель и вручает гражданам хулиганские повестки... (Замолкает, слушает.) Так почему же вы ничего не предпринимаете? (Слушает.) То есть как это так? А кто же, по-вашему, должен этим хулиганством заниматься? Что? (Слушает.) Да, получил... (Слушает.) В каком смысле, простите? (Слушает.) Позвольте, вы что же хотите мне сказать... (Слушает, потом медленным движением опускает трубку и поворачивается к остальным.)

Базарин: Ну?!

Кирсанов: Он говорит: получили предписание – выполняйте...

Базарин: Та-ак. Этого и следовало ожидать.

Кирсанов: Он говорит: это не только у нас в доме, это везде. Милиции это, говорит, не касается.

Зоя Сергеевна, не сказав ни слова, уходит из комнаты в спальню, налево.

Базарин: Проклятье. Я тебе тысячу раз говорил, Станислав: не распускай язык! Тебе не двадцать лет. И даже не сорок. В твоем возрасте нельзя быть таким идиотом и горлопаном!

Пинский: Золотые слова! И, главное, такие знакомые... Всю жизнь я их слышу. Иногда с добавлением «жидовская морда».

Кирсанов: Какой я вам горлопан? Что вы городите?

Базарин: На митинге Народного фронта ты речи произносил или папа римский? Кто тебя туда тянул? Что они – не обошлись бы без тебя там?..

Кирсанов: Так это когда было... А потом, причем здесь Народный фронт? Ведь я же богач! Богач я! У меня же драгоценности! У меня меха!

Пинский: Э! Э! Не примазывайся! Меха – это у меня.

Базарин: Вот теперь и я считаю – хватит. Звони Сенатору.

Кирсанов молчит, выкапывает из пепельницы окурок, затягивается.

Кирсанов: Не хочу. Сам звони.

Базарин: Ну, знаешь ли!.. Как угодно. Только я с ним за одной партой не сидел...

И тут за окном в доме напротив разом гаснут все оставшиеся еще освещенными окна. И сейчас же гаснут фонари на улице. Остается только светлое низкое небо над крышами. В комнате делается заметно темнее.

Пинский (подбежав к окну): Ого! И в доме десять тоже погасло... Так... И в доме восемь... А вы знаете, панове, во всем квартале, пожалуй, света нет! Знаешь что, Слава, кончай-ка ты выгибать грудь колесом и звони-ка ты своему Евдокимову... если, конечно, он захочет теперь с тобой разговаривать, в чем я вовсе не уверен.

Кирсанов: Нет. Я никогда никого ни о чем не просил и просить не намерен. Пусть будет, что будет.

Пинский: А кто говорит, чтобы просить? Спросить надо, а не просить...

Кирсанов: А что, собственно спрашивать? Тебе вполне определенно сказано: предписание получили? Выполняйте! Старший лейтенант милиции Ксенофонтов...

Из передней доносится стук дверей, топот, приглушенное ржание. Шипящий голос произносит: «Ш-ш-ш! Тихо ты, сундук африканский!..» Щелкает выключатель. «И здесь света нет...» Другой голос отзывается нарочитым баском: «Взлэтаеть... но так – нэвысоко!..» И снова раздается сдавленное ржание. Из прихожей появляется Сергей Кирсанов, младший сын профессора, ладный, сухощавый, среднего роста молодой человек в мокрой кожаной куртке, в «варенках», на голове огромная меховая шапка. И сразу видно, что он основательно навеселе.

Сергей: О, веселые беседы при свечах! Старшему поколению!.. (Срывает с головы шапку и отвешивает низкий поклон. Говорит через плечо в прихожую. ) Заходи смело, они, оказывается, не спят. Причем их тут навалом.

Появляется Артур – тоже ладный. Тоже сухощавый, но на голову выше ростом. Одет он примерно так же, но на первый взгляд производит впечатление странное: он негр, и лица его в сумеречном свете почти не видно.

Артур (отряхивая о колено свою огромную шапку): Здравствуйте. Извиняюсь за вторжение. Мы почему-то думали, что вы уже спите.

Сергей (в прежней шутовской манере): Олег Кузьмич! (Кланяется.) Дядя Шура Пинский! (Кланяется.) Батюшка! (Кланяется.) А это, позвольте вам представить, Артур Петров. Артур Петрович! Мой друг! Вернее, мой боевой соратник. А еще вернее – мой славный подельщик...

Кирсанов (очень неприветливо): Так. Иди-ка ты к себе.

Сергей: Незамедлительно! Мы ведь только представиться. Акт вежливости. А где мамуля?

Кирсанов: Она занята.

Сергей (Артуру): «А глаза добрые-добрые!..»

Оба ржут – довольно неприлично. Из спальни слева появляется Зоя Сергеевна.

Сергей: О! Мамуля! А мы тут тебя ждем. Закусочки бы, а? Немудрящей какой-нибудь. А то ведь мы усталые, с работы, мороз, транспорт отсутствует, в такси не содют...

Зоя Сергеевна: Хорошо, хорошо, пойдемте.

Слегка подталкивая, она вытесняет обоих приятелей в прихожую и выходит за ними.

Кирсанов (Пинскому, неприязненно): Вот оно, твое потакание!

Пинский: А в чем, собственно, дело? Парню двадцать лет. Попытайся вспомнить, каким ты сам был в двадцать лет...

Кирсанов: В двадцать лет у меня не было денег на выпивки.

Пинский: А у него есть! Потому что он работает! Ты в двадцать лет был маменькин сынок, а он работяга. И работа у него, между прочим, достаточно поганая. Ты бы в такой цех не пошел, носом бы закрутил...

Кирсанов: Цех! Ты еще мне скажи – промышленный гигант! Кооперативная, понимаешь, забегаловка на три станка...

Пинский: Ну, конечно! Ну, разумеется! Ведь наши дети могут подвизаться только на великих стройках! Все-таки ты, Станислав, иногда бываешь поразительно туп. Воистину, профессор – это всегда профессор...

Базарин: Мне другое не нравится. Что это за манера такая – водить в дом иностранцев! Нашел время...

Кирсанов: Боже мой, какое счастье, что электричества нет! Ведь он, едва только приходит, как сейчас же включает этот свой громоподобный агрегат... эту свою лесопилку!.. Особенно, когда поддатый...