Текст книги "Вечерний круг. Час ночи"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

– А номера квартир совпадают?

– Квартир – нет, – виновато ответил Красильщиков. – Но зато этаж один, шестой.

Он раскрыл папку, которую только что достал из сейфа, и, перебрав немногие бумаги, вытащил одну и протянул Игорю.

– Вот эта записка, гляди.

Игорь рассмотрел записку с обычным, неторопливым вниманием. Очень важная это была улика. И несла она в себе немало информации, надо было только суметь её извлечь. Текст записки гласил: «Извини. Ошиблись адресом. Бедно живёшь». Особенности так называемой письменной речи здесь свидетельствовали, во-первых, о некоем всё же культурном уровне автора, в пределах, скажем, средней школы, во-вторых, о свойственной ему браваде, наглости и некоей безбоязненности, присущей скорей всего неопытности. Значит, наряду с опытными преступниками – ведь кража совершена была вполне квалифицированно, да и наличие нагана об этом свидетельствовало, – в группе был и новичок. Вероятно, на это обратил внимание и Красильщиков, он был опытный сыщик.

Но спросил Откаленко прежде всего о другом:

– Отпечатки пальцев дали чего-нибудь? Мы вчера эксперту особо на это указали.

– Ничего не дали, – досадливо махнул рукой Красильщиков. – Не оказалось годных для идентификации.

Игорь уже обратил внимание на бумагу.

– Так, с отпечатками ясно, – согласился он.

И снова вернулся к записке. Почерк. Никуда не ушёл от школьного, даже что-то тут потеряно. Рука огрубела, отвыкла писать, привыкла к другой работе. Но вот записку эту написать потянуло. Наглец всё-таки.

Следующий пункт – бумага. Листок вырван из блокнота. Бумага тёмная, волокнистая. Блокнот с такой бумагой сейчас вряд ли купишь в Москве. Где же такие продают? Это можно будет установить. И это тоже тянет к приезжим. Виталий, кажется, угадал. Между прочим, блокнотами сейчас редко пользуются. А у парня в кармане блокнот. Но писать он не привык, у него явно другая работа. Зачем тогда блокнот? Это тоже связано с его работой? Записки пишет, заметки делает, расписки даёт, работа с этим связана? На большом заводе? В мастерской? За рулём? Привычно нанизывались мысли, тянулась логическая ниточка, не рвалась.

Игорь снова повертел в руках записку. А парень-то, видимо, пользуется блокнотом часто. Записка написана уже на последнем листке. На обороте виден еле заметный штампик, не печатный даже, а как бы чернильный. Штампик фабрики-изготовителя, не иначе. Разобрать его невозможно. Этим должен будет заняться эксперт.

Кажется, дорого обойдётся тому парню его наглая выходка. Но пока что он и его сообщники гуляли на свободе и тот проклятый наган с ними. Игорю была уже знакома эта вечная нервная напряжённость, когда где-то «ходит» оружие, это гложущее чувство почти личной ответственности и вины, и ожидание, непрестанное ожидание какого-нибудь несчастья.

– А как с гильзой? – спросил Красильщиков. – Светит тут нам что-нибудь?

– Рано пока говорить.

– Здорово всё-таки, что ты на неё наткнулся. И чего тебя под диван потянуло?

– Думал, может, фигурка какая закатилась, столик-то рядом опрокинут был.

– А диван, между прочим, старинный, ты обратил внимание? Красивый диван, – мечтательно произнёс Красильщиков, закуривая.

– Старинный, – подтвердил Игорь. – Всё там старинное. Кто хозяин-то? С ним ты, кажется, говорил?

– Я. И следователь тоже. Он инженер. Старина эта от отца ему досталась. Собиратель старик был, коллекционер.

– А кто, по его мнению, подвод мог дать, кто с его коллекцией знаком, ты спросил?

– А как же! Это, говорит, подумать надо. Рассудительный такой мужик, между прочим, выдержанный. Я и решил, пусть, мол, на своём диванчике посидит, подумает. Благо не унесли его, диван этот. – Красильщиков хохотнул.

Игорь представил себе тот диван на гнутых, резных ножках, придававших ему удивительную лёгкость и изящество, вспомнил овальную резную спинку дивана, в середину которой был вставлен, тоже овальный, пухлый матрасик, обтянутый, как и сиденье и подлокотники, дорогой, набивной шёлковой тканью. Когда Игорь заглянул под диван, он подивился, как искусно и аккуратно был отделан низ сиденья деревянными планками. Но пыли под диваном было немало. Гильза закатилась недалеко, за переднюю ножку, и сразу бросилась Игорю в глаза. Но дальше, до самой стены, возле которой стоял диван, ничего не было, никакой шахматной фигурки, только пыль и… тёмный комочек какой-то у дальней ножки. Этот комочек мелькнул у Игоря тогда мимо сознания, как не заслуживающий внимания. Что это было, между прочим? Игорь невольно поморщился: какая ерунда приходит, однако, в голову! Комочек… такой тёмный, как бы воздушный… Ну, комок свалявшейся пыли, пепел какой-нибудь… Пепел? Чепуха! Откуда там может оказаться пепел, под диваном?

И вот что-то вдруг забеспокоило Игоря во вчерашнем осмотре. Этот непонятный, дурацкий какой-то комочек под диваном, у стенки, что ли? И он тоже, и он… и что-то ещё… Игорь вспомнил хозяина квартиры, с которым так и не успел поговорить. Среднего роста, худощавый, чёрная густая бородка, чёрные усы и совсем светлые глаза между припухшими веками, какие-то неприятные глаза, а в них растерянность, досада, даже горе. Ещё бы! Такая крупная кража! Можно понять и досаду, и горе. А потом он что-то сказал Игорю, что Игорь уже не помнил, но какая-то фраза… или даже словечко… этого самого… как его?

– Как его зовут, потерпевшего? – спросил Игорь.

– Потехин, Илья Васильевич, – ответил Красильщиков.

– А чем вы сейчас занимаетесь по этому делу?

– Да как всегда, отрабатываем связи. К нему же толпой всякие ценители-оценщики ходили, коллекционеры, скупщики-перекупщики, словом, чёрт-те кто. Он фамилий тридцать, наверное, назвал. Это кроме обычных знакомых. А подвод тут был, это ясно. Кто-то из этих людей его дал.

– В списке приезжие какие-нибудь значатся?

– Приезжих трое. И ещё двое в Москве недавно. Никто из них сам участвовать не мог, люди все солидные. Но вот дать подвод…

– И не московским жуликам, а приезжим, – хмуро добавил Игорь.

– Приезжим? – насторожился Красильщиков. – А наган? Он ведь тут ходит, у нас.

– Возможно, когда они тут, и он тут.

– Ох, Игорёк, сомнительно мне, – покачал головой Красильщиков и вздохнул. – Чует моя душа, хлебнём мы с этой кражей, будь она неладна.

– Мы всегда хлебаем. Это тебе не в кино. Дай-ка я Потехину позвоню. Охота мне ещё разок зайти к нему.

Ответил ему бойкий девичий голосок:

– Папы нет дома. Кто его снашивает?

– Из милиции.

– А-а. А вы что хотите?

– Повидать его хотим.

– Приезжайте, он скоро будет.

Игорь решил воспользоваться приглашением, но на всякий случай уточнил:

– Я с кем говорю?

– Это его дочь. Меня зовут Лена.

– Вы в школе учитесь?

– К вашему сведению, я уже на четвёртом курсе учусь педагогического. Как это вы взрослый голос от детского не отличаете, удивляюсь.

– Извините, – усмехнулся Игорь. – А я капитан Откаленко. Сейчас к вам приеду.

Дом, где жили Потехины, находился совсем недалеко от отделения милиции, в соседнем переулке. Дом был новый, из светлого кирпича, с широкими, красивыми лоджиями. Он свободно стоял в глубине обширного двора, и только верхние этажи были видны над зелёными кронами деревьев.

Игорь пересёк двор и зашёл в уже знакомый ему подъезд. Звонок за дверью мелодично и коротко звякнул. Тут же послышался торопливый стук каблучков, и дверь открылась. На пороге стояла длинная, худая девица в ладных коричневых брючках и зелёной лёгкой кофточке навыпуск, под которой не чувствовалось присутствие какого-нибудь белья. Длинные, прямые и жёлтые волосы спускались до лопаток, а половину широкого, как бы приплюснутого лица закрывали дымчатые огромные очки. На босых ногах болтались разношенные домашние туфли.

– Ага! Пришли всё-таки, – весело сказала девушка. – Ну и темпы у вас! Так сто раз убить могут, пока вы явитесь.

– Вы бы мне сказали, что вас убивают, – ответно улыбнулся Игорь. – Я бы знаете как летел!

– Воображаю. Проходите уж. Папы пока нет. Так что вас займу я, если не возражаете.

Они прошли в большую, залитую солнцем, душную комнату, заставленную всякой старинной мебелью.

– К вам как в девятнадцатый век попадаешь, – оглядываясь, пошутил Игорь, не зная, куда поставить принесённый с собой портфель.

– Это папаня устроил себе покои, – насмешливо скривила губки Лена. – Мы с мамой живём по-человечески. Хотите пройти ко мне? Не бойтесь, вы меня не скомпрометируете.

– Пожалуй, не стоит, – ответил Игорь серьёзно. – Лучше знаете что? Вы мне покажите, где что лежало из того, что украли. Можете? Я вам список сейчас зачитаю. – Игорь достал из кармана пиджака сложенный лист бумаги и, развернув его, приступил к чтению. – Значит, так. Шахматы. Ну, это я помню. На том столике, да?

– Естественно, – жеманно пожала плечами Лена, опускаясь на диван. – Да вы садитесь. Курить будете?

Далеко в сторону вытянув ногу, она достала из кармана брюк изящный кожаный портсигар с жёлтой металлической застёжкой и причудливую зажигалку. Игорь поблагодарил и вынул свои сигареты. Они закурили.

Игорь продолжал спрашивать, поглядывая в список:

– А где лежали крест, веер и карманные часы?

– Кресту этому, между прочим, цены нет, – многозначительно заметила Лена, картинно откинувшись на спинку дивана. – Впрочем, папаня вам точно скажет его последнюю цену.

И тут Игоря словно осенило. Вот какое словечко зацепилось у него в памяти после вчерашнего разговора с Потехиным! Игоря тогда удивило это выражение, которое употребил Потехин, – «последняя цена».

– А что значит «последняя цена»? – поинтересовался Игорь.

– Что ж тут непонятного? – снисходительно усмехнулась Лена, не меняя позы. – Золото, старинные вещи всё время дорожают. И папаня очень внимательно за этим следит. Надо же быть в курсе? Вот смотрите.

Она вскочила с дивана, оставив сигарету куриться в маленькой пепельнице, и танцующей походкой подошла к шифоньерке. Открыв дверцу и вытянув нижний ящичек, она достала маленькую зелёную шкатулку и на вытянутой руке поднесла её к Игорю.

– Видите? Это тоже прошлый век. Александр Второй, кажется. Малахит и золото. Правда, красиво?

– Очень.

– Дивная вещица. А теперь глядите сюда.

Она открыла шкатулку. На дне её лежал квадратик плотной бумаги, на котором в столбик были выписаны годы, начиная с тысяча девятьсот шестьдесят девятого, и напротив каждого года стояла сумма в рублях, сначала трёхзначная, а потом четырёхзначная.

– Видите, как растёт её цена? – с гордостью спросила Лена, словно это была её личная заслуга.

Игорь кивнул.

– И всё это приходится везти на оценку или оценщики приходят к вам?

– Приходят, – раздражённо махнула рукой Лена. – Конца им нет.

– Знакомые?

– За столько лет не то что познакомиться, породниться можно.

– Да уж, вы невеста завидная, – улыбнулся Откаленко.

– Не очень. У меня жуткий характер. Да и вообще я не собираюсь становиться невестой. Муж, дети, готовка, пелёнки – спасибо. У меня такого инстинкта нет. Пусть другие этим наслаждаются. Я считаю, если любить, то в чистом виде.

– Как это понимать?

– Я и он. И всё. И больше мне ничего не надо.

– Так, Леночка, не бывает.

– А у меня вот будет.

– Благодаря всем этим папиным ценностям?

– Хотя бы.

– Вас ждут здесь большие разочарования.

– А вы приходите ко мне через пять лет, увидите.

– Договорились. А пока вернёмся к этому списку. Где лежали крест, веер и золотые карманные часы фирмы «Павел Буре»?

– С тремя крышками.

– Часы?

– Конечно. Они считались особо дорогими, даже тогда, при Буре.

– А-а… И где всё это лежало?

– Веер – на стеклянной полочке в горке, а крест и часы – вон там. – Она указала на шифоньерку. – В верхнем ящике.

– Интересно, – заметил Откаленко. – Почему же тогда не унесли из нижнего ящика ту малахитовую шкатулку?

– Шкатулка стояла у мамы в комнате.

– Значит, воры туда не заходили?

– Ну, ясно. Иначе забрали бы шкатулку, будьте уверены. И кое-что ещё тоже.

– Понятно. Теперь дальше. Где стояли подсвечники?

– Там, на рояле.

Игорь прочёл весь список украденных вещей. Все они находились в этой комнате. Было ясно, что воры никуда больше не заходили и о дорогих вещах в комнате жены Потехина им, видимо, не было известно. Игорь тут же уловил важность этого обстоятельства, уловил как бы на лету, пока не вдумываясь, не пытаясь делать выводы. Так же, как он уловил слова Лены о том, что шкатулка была куплена десять лет назад самим Потехиным, а вовсе не досталась ему от отца, как он заявил вчера Красильщикову. Но пока следовало лишь накапливать факты для будущего анализа.

– Кстати, среди оценщиков есть, наверное, и близкие друзья? – спросил Игорь как можно равнодушнее.

Лена пожала плечами.

– Есть, наверное. Только я их не знаю. У меня свои близкие друзья, поинтереснее. – Она лукаво усмехнулась. – Хотите познакомлю?

– Спасибо. У каждого свои близкие друзья. А теперь, Леночка, я проделаю одну операцию. Вы не удивляйтесь только, – сказал Игорь, вставая. – И попрошу вас пересесть, ну, хотя бы на тот стул. Пожалуйста.

Девушка, улыбаясь, послушно поднялась с дивана и самым невинным тоном осведомилась:

– Вы со мной хотите операцию проделать?

– Нет, – сухо ответил Игорь. – С диваном.

– Ого! Это тоже интересно.

Игорь между тем достал из портфеля круглый, высокий свёрток. В нём оказалась стеклянная банка, разделённая внутри на две части. В нижней части была налита какая-то прозрачная жидкость. Сверху банка была закрыта плотной притёртой пробкой. Игорь аккуратно поставил банку на шахматный столик, затем достал из портфеля фонарик на длинной рукоятке и тонкий пинцет.

– Это что же такое? – с любопытством спросила Лена, указывая на банку.

– Эксикатор.

– А зачем он?

– Может быть, и незачем. Посмотрим.

Игорь опустился на пол, подлез под диван и зажёг фонарик.

Так и есть. Загадочный комок темнел у стены, возле задней ножки дивана. Положив зажжённый фонарик на пол, Игорь спиной и руками стал медленно, осторожно отодвигать диван, не спуская глаз с тёмного клочка, который начал чуть заметно шевелиться под дуновением воздуха от двигавшегося дивана. И Игорь с удовлетворением отметил про себя, что не ошибся: комочек был пеплом, случайно не разрушившимся, а унесённым потоком тёплого воздуха, когда где-то здесь, совсем рядом, сгорело несколько бумаг, не случайно сгорело, конечно.

Но это всё ещё предстояло тоже обдумать. А пока надо было действовать с величайшей осторожностью, раз уж Игорь взял на себя обязанности эксперта, первоначальные, конечно, обязанности, дальше с этим комочком пепла будет заниматься специалист.

Игорь выполз из-под дивана, взял со столика банку и пинцет и снова нырнул под диван. Там он в узком свете фонарика подполз на локтях поближе к тёмному комочку, открыл банку и, затаив дыхание, осторожно поддел пинцетом комочек пепла и медленно перенёс его в банку, опустив в верхнее отделение, затем плотно закрыл её пробкой и тогда только с облегчением, жадно вздохнул.

– Вы чего там сопите? – насмешливо осведомилась Лена.

– Ничего. Всё в порядке, – ответил Игорь, выползая из-под дивана и отряхиваясь. – Вы уж извините меня за этот цирк.

– А чем вы там занимались? Что там в банке?

– В банке? – Игорь вовсе не собирался посвящать девушку в свой опыт с пеплом. – Это я ещё вчера должен был сделать, – сказал он самым равнодушным тоном и даже пренебрежительно махнул на банку рукой. – Видно, кто-то из преступников заполз под диван, скорей всего за шахматной фигуркой, которая туда закатилась, и собрал одеждой комок пыли там. Её важно исследовать.

– Наука в борьбе с преступностью, – иронически произнесла Лена. – Я какую-то брошюру с таким названием видела. И очень она вам помогает, наука?

Внезапно на столике у двери зазвонил телефон. Лена поспешно поднялась со стула и, подойдя, взяла трубку.

– Алло! Папа? Ну где же ты? Тебя тут из милиции дожидаются. Зачем? Ну, это уж ты сам спроси. Мы? Беседуем на разные темы. Проводим интересные опыты. – Она прыснула. – Да нет, ничего мы не попортим, не волнуйся. И никуда не лазим. Что я, не понимаю? Мы? В твоей комнате, конечно. О господи! Мне это надоело! Пока. – Она раздражённо бросила трубку и обернулась к Откаленко: – Мой драгоценный папаня приехать никак не может. Просит извинить. Он вам очень нужен?

– Да нет, не горит, – заверил её Игорь. – В другой раз повидаемся. Завтра, например.

Они простились.

Уже спускаясь в лифте, Игорь подумал: «Дочка под стать, видно, папане. Но кражу всё равно надо раскрывать, никуда не денешься. И ключик, возможно, у меня в портфеле». Его охватило нетерпение.

В тот же день Виталий Лосев после окончания оперативки в отделе направился в злополучный парк, где накануне так неудачно провёл вечер Пётр Шухмин со своей девушкой.

Предупреждённый по телефону капитан Филипенко встретил его с нескрываемым удовольствием. Ведь ответственность теперь делилась, и отнюдь не пополам. На плечи Филипенко ложилась куда меньшая часть, раз уж тут сам МУР принимался за дело.

Увидев стремительно входящего к нему Лосева, Филипенко поспешно вскочил из-за стола, словно ему перелилась энергия, исходящая от гостя.

– Ну, для начала расскажи про убийство. Чего там известно?

Виталий так внезапно перешёл к делу, что Филипенко, с разбега проскочив дальше, потом вынужден был вернуться.

– А я тебя помню… – начал было он, но тут же остановился и для точности переспросил: – По убийству? Сейчас доложу.

Филипенко положил перед Виталием лист бумаги, где зелёным карандашом были обозначены деревья, кусты, трава, жёлтым – дорожки парка, синим – край пруда, а ломаная красная линия, видимо, обозначала след волочения. Он начинался возле широкой аллеи, в кустах, тянулся через небольшую лужайку, к пруду, но, не доходя до него, обрывался в кустах, недалеко от новой дорожки.

– Силён ты рисовать, – одобрительно кивнул Лосев. – Значит, нашёл место, где драка была?

– Во всяком случае, где он упал и откуда его поволокли.

– А на этом месте ничего не нашёл?

– На коленях всё излазил, носом пропахал – ничего. Ни нитки, ни пылинки. А вот в стороне – она и закатиться могла – нашёл бутылку из-под водки. Вроде бы свежая. Ну, я её, как положено, упаковал и часа два назад в НТО отправил. Может, там какие «пальчики» обнаружатся.

– Та-ак. Уже хорошо, – задумчиво произнёс Лосев и снова спросил: – Ну а личность убитого, значит, не установлена и никаких документов при нём?

– Ничего. Ни бумажки. И опознавать пока некому. Пьян был ведь. А о пьяницах родные начинают тревожиться, как правило, на вторые, а то и на третьи сутки.

– Какой характер ранений?

– Два удара ножом. Один смертельный.

– Значит, всё-таки драка была, думаешь?

– Скорей всего.

– Та-ак… – неопределённо произнёс Виталий и махнул рукой. – Ладно. Пока пойдём дальше. Что там за драка ещё была?

– Обычная драка. Правда, у одного вроде нож был. Но в ход пустить не успел. Словом, пьянь подзаборная. И нож-то этот он выбросил.

– Допрашивал?

– Нет ещё. Вчера не разговор был, а сегодня только собрался, позвонили, ты приедешь. Решил подождать. Злее будут.

– Злость в нашем деле не помощник. А личность их установили?

– Да их обоих каждая собака знает.

– И кто такие?

– Один Гошка такой, кличка Горшок. На аттракционах тут в парке работает. На набережной. Там их четыре стоит. Видел?

– Вроде видел.

– Ну вот. А второй Володя-Дачник. Этот рабочий, в парке здесь. По уборке. Пьёт – не просыхает. Давно гнать его пора. Сам уже предлагает.

– Сам?

– Ну да. «Пойду, – говорит, – где меня ещё не знают. Подержат месяца три, пока пьянство моё им тоже поперёк не станет. Тогда дальше двину».

– А сказал хоть, из-за чего подрались?

– Да так, говорит, из желания. Вообще похоже.

– Ладно. Давай займись теми двумя. Местожительство уточни только, если выгонять будешь. Вдруг понадобятся. А мне этого голубчика давай. Витька, значит?

– Витька. Фамилия Коротков. Видимо, тоже с этих аттракционов на набережной.

– Там, я гляжу, передовой коллектив собрался. А где мы с этим Витькой обоснуемся?

– Тут оставайся, – решил Филипенко. – А я себе место найду.

На том и порешили.

Филипенко ушёл, а Виталий перебрался на его место за столом и, посвистывая, стал разглядывать корешки книг на полочке возле сейфа.

А через минуту в кабинет завели Витьку.

Сегодня парень выглядел совсем другим. Видно было, что провёл он беспокойную ночь и кое-что обдумал. О вчерашнем его состоянии напоминали только тёмные круги под глазами, нервное подёргивание то века, то уголка рта и какой-то скачущий, неустойчивый взгляд. Но вся его тощая, чуть сутулая фигура была налита пружинящей силой, и под серой курткой угадывались литые мышцы. Лосев намётанным глазом сразу ухватил всё это и подумал, что парень видимо, много занимался спортом, и сравнительно недавно ещё.

– Эх, Витя! – вздохнул Лосев, критически оглядывая парня. – А ведь, мне кажется, ты классным спортсменом был. Не пойму только, каким ты видом занимался.

– Ты не угадаешь, а я забыл, – хмуро отрезал Виктор.

– И не сосёт, не тянет?

В тоне Лосева было сочувствие и интерес, искреннее сочувствие и живой, непритворный интерес, словно он расспрашивал о болезни, которой может вот-вот и сам заболеть.

– Представь себе, и не сосёт, и не тянет, – угрюмо усмехнулся парень. – Вот насчёт опохмелиться – тянет, это да. Всё жду, когда ты меня отпустишь.

– Не жди, Вить, – вздохнул Виталий. – Не отпущу я тебя.

– Это как так?! – Парень даже подскочил на стуле. – А вчера…

– Вчера сгоряча могли и отпустить, конечно, – согласился Лосев и, усмехнувшись, добавил: – Но ты этой ошибки совершить им не дал. Вёл себя, говорят, плохо.

– Ну а сейчас-то чего?

– А сейчас, Виктор, ошибки быть не может. Нападение с ножом на работника милиции. Слишком ты опасен, чтобы тебя отпускать.

– Не мой нож, – слабо возразил Витька.

– Твой. Два свидетеля есть. Девушка и ещё один гражданин. Он сам потом в милицию пришёл. Никто его не звал. Да ты его видел. Так что тебе ещё и на свидетелей повезло. Всё одно к одному.

– Не видел я никого.

– Видел. И он всё видел. А в заявлении написал, что испугался тебя, потому и пришёл. Это был, пишет, потенциальный убийца. Вот кем ты ему в тот момент показался.

Виктор, отвернувшись, молчал. Для него, очевидно, был полнейшей неожиданностью такой поворот в его деле. Но он поборол свою минутную слабость, он даже заставил себя презрительно усмехнуться, это, правда, стоило ему немалых усилий.

– Плевал я на вашего свидетеля, – хрипло сказал он.

– Плевать, Витя, не надо, – сочувственно покачал головой Лосев. – Надо всё трезво взвесить и найти верную линию поведения, чтобы спасти всё, что ещё можно спасти.

– Зареветь и во всём признаться? – иронически спросил Виктор.

Виталий махнул рукой.

– Зареветь у тебя всё равно не получится, а признаваться тебе уже не в чём. И так всё ясно. И ни на кого не свалишь. Никто тебя не толкал, не подпоил. Нет главаря, нет подстрекателя. Даже тот парень, в красной рубахе… как его зовут, ты сказал?

– Я тебе ещё ничего не сказал.

– Да нет, вчера.

– Забыл.

– Ну, неважно. Потому что и он тут ни при чём. В крайнем случае может пройти как второстепенный соучастник. Или свидетель. Но третий уже не требуется.

– Он что же, по-твоему, против меня свидетелем пойдёт?

– А какой вообще свидетель может быть? Что он может сказать? Что ты нечаянно ножом махнул? Или что человек ты вообще-то хороший, но вот в тот вечер только оступился? Эх, Витя, а ведь было время, когда ты, допустим, гонял мяч и ни о чём плохом и в самом деле не думал.

– Мяч гонял, – со вздохом согласился вдруг Виктор. – Во второй лиге.

– Ого! А где стоял?

– В средней линии. Но и задачи в обороне ставили. Работал я с обеих ног, и, куда развернусь, никто угадать не мог.

– К такому всегда трудно пристроиться.

– Вот-вот. Тонкий розыгрыш я любил, – с тоской продолжал Витька, глядя мимо Виталия, куда-то за его спину. – Длинный пас, неожиданный, только вперёд, на атаку. Для этого форварды знаешь какие нужны?

– Как Блохин, например.

– Во. Со вкусом к умной атаке. Он от кого хочешь уйдёт. Помнишь, пять лет назад, с «Баварией»? Шварценбек за ним и тот не успевал. Шварценбек, не кто-нибудь! И какие он тогда голы забил, помнишь?

– Кто не помнит! Особенно второй. Прямо вдохновенный гол какой-то. Когда чувствуешь, что всё тебе удаётся. У тебя так бывало?

– Бывало. Тогда и я забивал. Ох, компания у нас тогда была! Сейчас половина уже в первой лиге играет. Пригласили.

– Как же ты из такой компании ушёл?

– Как, как… Обиделся сначала, дурак. На игру меня не поставили, видишь. А я ночи не спал, её ждал. Мне бы стерпеть. Ну, а тут ещё нехорошее дело открылось. Переманили у нас двоих. Вот они напоследок ту игру своим будущим коллегам и сдали, по существу. Я, как узнал, психанул, конечно. Напился, помню, в первый раз до потери сознания и всё бросил.

– А потом увидел, что и без тебя обошлись, и без тех двух.

– Ясное дело, обошлись.

– Эх, без всех нас обойтись можно, мы только обойтись не можем. Помнишь, как с «Араратом» было? «Незаменимых» выкинули, когда зазнались, переболели года два, и какая команда сейчас отличная, какие исполнители!

– «Арарат» – да, – увлечённо согласился Виктор. – Он ещё чемпионом будет, увидишь.

Вообще, оба они незаметно увлеклись и как бы выключились, ушли из первоначального состояния. В первый момент Лосев пошёл на это сознательно, но сразу же азарт собеседника увлёк и его самого. Больше всего даже не предметом разговора, хотя футбол он и в самом деле искренне любил. Нет, завязавшийся сейчас разговор увлёк его больше всего своей психологической и нравственной подоплёкой. Сейчас этот парень невольно раскрывался перед Лосёвым лучшей своей стороной, лучшими качествами, которые в нём ещё сохранились. И в этом смысле разговор получался весьма полезный.

– И совсем молодые ещё, – завистливо вздохнул Виктор, имея в виду команду армянских футболистов. – Но перспективные, это точно. А двое-трое, я тебе скажу, там уже классные игроки, хоть сейчас можно в сборную ставить.

– А тебе самому-то сколько?

– Мне? Двадцать. Да что я…

– Что ты? – с какой-то невольной, тоскливой злостью переспросил Лосев. – Да как ты мог, скажи мне, ни с того ни с сего вдруг на человека с ножом броситься? Как ты мог?

Виктор беспокойно заёрзал на стуле.

– А чего он ходит, где не надо! Вот мы ему и сказали, чтобы сматывал.

– Ты, что ли, сказал?

– Ну, Горшок. Какая разница?

– А чего он сказал?

Лосев, конечно, сразу уловил кличку, которая сорвалась у Виктора.

– Чего сказал? А вот чтобы в парке его больше не было.

– А почему?

– Почему, почему… Потому.

Витька явно не знал, что сказать. Но Лосев чувствовал, что какая-то причина существовала, серьёзная причина, почему парни потребовали от Шухмина, чтобы он ушёл из парка и больше там не показывался. Но причину эту Витька называть не хотел.

– Ты, Виктор, пойми, – посоветовал Лосев. – Просто так ты его хотел прогнать или не просто так, сейчас значения уже не имеет. Сейчас тебе надо думать о другом, о себе думать, надо сбрасывать годы.

– Это как же так сбрасывать? – удивился Виктор.

– А так. Допустим, статья предусматривает санкцию от двух до пяти лет. За одно и то же преступление. Меньше нельзя и больше нельзя.

– Интересное кино, – недоверчиво произнёс Витька. – Это зачем же так придумали?

– Чтобы суд мог, если само преступление доказано, учесть личность подсудимого, его поведение на следствии, мотивы преступления, то есть что толкнуло, понял?

– Понял, не глиняный.

– Вот поэтому я тебе и говорю, что надо годы сбрасывать. Два года это лучше пяти, такая арифметика тебе, надеюсь, понятна?

– Ещё бы…

– Так вот. Чтобы получить, допустим, два или три года, а не пять, надо, как минимум, себя правильно вести на следствии, помочь ему, а не мешать.

– А как максимум?

– Как максимум, Витя, надо искренне раскаяться не только в том, что совершил, но и во всей своей неправедной жизни, твёрдо раскаяться и твёрдо решить её менять. Но этого, честно говоря, я от тебя пока не жду. Это сразу не приходит. Ты пока помоги мне, исходя хотя бы из своих собственных интересов. Понял ты меня?

– Понял, – хмуро ответил Виктор. – Ну а какая статья мне светит?

– Вот опять же. Можно тут применить двести шестую, часть вторая. Это злостное хулиганство, особо дерзкое, сюда и твой нож войти может, и что групповое оно…

– Какое групповое? Я же один.

– Двое вас было, свидетели видели. И если один убежал, это ничего не меняет. Тем более он-то первый и пристал. Так что роли разные, но драка одна.

– Та-ак, – упавшим голосом протянул Витька. – И сколько же отламывается по этой статье?

– Как раз до пяти лет.

– Фью… – Витька даже присвистнул. – Годов не жалеют.

– Что верно, то верно, – согласился Лосев. – И с этим фактом надо считаться. Но могут квалифицировать твои действия и по другой статье. Допустим, сто девяносто первой – два. Это уже посягательство на жизнь работника милиции. Тут наказание предусмотрено от пяти до пятнадцати лет.

– Ну да?! – с тревогой воскликнул Виктор.

Виталий помедлил, соображая, и покачал головой.

– Нет, эта статья в данном случае применяться не должна. Вы ведь не знали, что Шухмин работник милиции, и он был не в форме, да ещё с девушкой. Ведь не знали, верно я говорю?

– Ну, ясное дело! Откуда нам было знать?

– Вот и я так думаю. Цели ограбления у вас тоже не было. Так?

– Так, – с готовностью подхватил Витька.

– Цель была дурацкая, как я погляжу, чтобы Шухмин больше не ходил с девушкой в парк. Почему-то от других посетителей вы этого не потребовали. Только к Шухмину прицепились. Почему? Может, и в самом деле работника милиции в нём узнали?

– Да нет же! Точно тебе говорю.

– Но тогда почему именно к нему? Учти, это и на суде у тебя спросят.

– Ну, почему… Пьяные были.

– Не то. Пьяные целый час ни за кем ходить не будут. Что-нибудь другое придумай, чтобы поверили. А лучше всего правду скажи. Ведь вы за ними целый час шли, так?

– А я помню, думаешь?

– А что вообще шли, это ты помнишь?

– Ну… вроде.

– Где вы их встретили?

– Где? Не помню уже.

– А ты постарайся.

– Говорю, не помню, и всё, – заупрямился Витька.

Лосев помолчал. Странно, однако. В этом пункте парень ведёт себя особенно упрямо. Место встречи с Шухминым и, следовательно, начало слежки, он указывать явно не желает. Может быть, здесь скрыта и причина слежки? Допустим, Шухмин в том месте увидел что-то неприятное для них, опасное, и они решили посмотреть, куда он после этого пойдёт, не в милицию ли? Но то же самое видели и десятки других людей вокруг. Почему эти парни выбрали именно Шухмина? Он иначе повёл себя, чем другие? Возможно. Но Шухмин про это ничего не сказал. Значит, он сам этого не заметил. А может быть, Шухмин со своей девушкой забрели куда-нибудь, где больше никого не было, и там Пётр что-то заметил? Может, эти парни там ограбили кого-то или куда-то залезли, что-то украли? Нет, в таких случаях убегают, а не следят за свидетелями. Да и не заметил Пётр ничего подозрительного, иначе бы он сказал. Странно. Всё очень странно.