Текст книги "Горькое счастье"
Автор книги: Аристарх Барвихин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
– И правду хороша, ничего не скажешь! – раздался рядом с Николаем голос дядюшки. – Да ты, братец, не скромничай. Я сам был молод, знаю каково оно. Вижу, вижу, ты в восторженном состоянии.
– Вам это кажется, – я тот, что и всегда, – заверил его Николай.
– Ты, случаем, не пленен ли Ольгой Дмитриевной? – поинтересовался старый князь.
– Неправда, вовсе я не пленен, – заверил его Николай.
– Неправда?.. – в голосе князя послышались насмешливо-веселые нотки. – Полно тебе, друг, я всё вижу. Но, однако, хочу предостеречь тебя от этой любви, – сказал он уже серьезным тоном.
– Почему же?
– В твои годы не мудрено по уши влюбиться. Но тебе сейчас об университете должно думать, а не об амурных делах. Не хочу, чтобы они тебя с толку сбили.
В этот вечер Николай никак не мог заснуть. Перед глазами его все время стояла Ольга, и от этого его вдруг охватило какое-то неясное сладкое волнение. Уснул он только под утро.
* * *
Так произошло знакомство Николая с Ольгой Дмитриевной Одинцовой. С самого первого мгновения он очаровался ею, ее искренностью, умом и обаянием. Прежние мимолетные юношеские увлеченности ушли куда-то на задний план, а вместо них в душе появилось радостное предчувствие чего-то нового, незнакомого и необычайно приятного.
И однажды после очередного визита Ольги в дом тетушки он, в конце концов, осмелел настолько, что предложил ей:
– Слушайте, Ольга дмитриевнв, а не удрать ли нам? Знаете, по-английски, не прощаясь.
– Vous me troublez (Вы меня смутили! – франц.)!
– Чего же тут смущаться?
– Что вы, что вы, дорогой мой. Уйти не прощаясь… Худшего оскорбления для хозяев трудно придумать. Вовек нам не забудут. Прослывем невежами…
– Полноте, Ольга Дмитриевна, никто этого и не заметит. Тем более что… – он осекся, смутившись.
– Тем более что?..
Но Николай не ответил и протянул Ольге руку. Та улыбнулась, взяла его за руку, после чего они быстро покинули дом князей Шиловских.
Уже поздно вечером, едва он вернулся обратно в дом, его тетушка поинтересовалась:
– Vous vous etes promenee, mon cher amie (Ты гулял, мой дорогой друг? – франц.)?
– Да, ma tante (моя тетушка – франц.), надобно гулять перед сном, особенно в такую погоду.
– O mon Dieu, mon Dieu… (О мой Бог. Мой Бог… – франц.) – вздохнула хозяйка дома. – Впрочем, ты уже взрослый. Однако, mon ange (мой ангел – франц.), советую тебе не терять головы и не тратить все свое время на увеселения. Не забывай, для чего ты приехал сюда.
– Обещаю вам это, ma tante (моя тетушка – франц.)! – отозвался Николай и поцеловал ей руку.
– А еще обещай, что коли влюбишься в кого – мне расскажешь. Расскажешь как другу.
– Обещаю.
– Твердо?
– Как ни есть твердо.
Княгиня поцеловала Николая в лоб, потом вздохнула и произнесла:
– Каково-то это обещание исполнить?.. По себе знаю, что трудно… Особливо в молодые годы. Ладно, ступай почивать, Николаша, а то уже поздно.
– Слушаюсь и повинуюсь, – с едва заметной улыбкой произнес Николай и ушел к себе.
Княгиня посмотрела вслед уходящему Николаю и перекрестила его спину.
Появившаяся в сердце княгини тревога за племянника оказалась не случайной, ибо с этого самого дня Николай стал все чаще и чаще встречаться с Ольгой, потихоньку забросив начатую было подготовку к университету. Поначалу это были только прогулки по окрестностям, совершенно невинные, без всякого налета любовных отношений, но чем дальше, тем больше обыкновенная дружба переходила в сердечную связь. Наконец настал день, когда Николай решил объясниться с Ольгой.
В этот день Николай появился в именье Ольги верхом, спешился, привязал повод лошади к ограде и вошел в поместье, в котором повсюду видны ему были признаки упадка и запустения. Но это прошло мимо его взгляда, ибо все его помыслы были сейчас только о том, что должно последовать далее.
Увидев горничную Ольги Наташу, он сказал ей:
– Скажи барыне, что я желаю повидать ее.
Та убежала. Николай остался один, охваченный сладким волнением. Упоительна была для него мысль о близком присутствии Ольги, радостна надежда на свидание с нею, к тому же тайна его увлеченностью Ольгой придавала всему происходящему еще большую сладость.
Вскоре на пороге дома появилась сама Ольга.
– Вы? – удивленно-взволнованно произнесла она.
– Вы не рады?
– Что вы, наоборот. У вас ко мне какое-нибудь дело?
– Я хотел бы сказать вам… однако, не угодно ли будет нам с вами избежать чужих ушей и глаз?
– Извольте, – согласилась Ольга.
– Не составите ли вы мне компанию в моей прогулке верхом?
– Что ж, извольте. Только вам придется подождать.
– Сколь угодно долго.
Ольга ушла в дом и вскоре вернулась одетая для верховой езды.
Некоторое время они ехали верхом молча.
– Вам у нас тут нравится, граф? – наконец прервала молчание Ольга.
– Весьма, тут очень мило.
– Да, тут и вправду хорошо. А уж простор-то, простор!.. Поля неоглядные, рожь волнуется, речка серебрится, зарницы играют. А в лесу прохладно, тенисто. А главное для вас – нет мундира на пуговицах, а вместо этого чудесная широкая блуза…
– Ваша правда, однако, мне кажется, что вам должно быть здесь скучно.
– Увы. Вообразите, приличных соседей нет решительно. Мы просто дичаем здесь. Вы не поверите, что за тоска… День за днем идет – один как другой, другой как третий. Все одно и то же. Оттого и люблю кататься на лошади. Это то из немногочисленных развлечений, которое я могу себе позволить. Отсталая я женщина – терпеть не могу железных дорог и этих глупых вагонов. Шум, грохот, народу полно. Ни поговорить, не полюбоваться как следует на природу. Едешь, куда тебя везут другие. А на лошади ты сама себе хозяйка. Куда хочешь – туда и скачешь.
– Я тоже люблю ездить верхом, – признался Николай.
– Вы такой славный, наверное, у вас прекрасные родители. Я даже уверена в этом.
– Ваша правда. Всем, что у меня есть, я обязан отцу и матушке, – сказал Николай. – У нас в семье никогда не было ссор и недомолвок. А отец с детства мне говорил: «Ничему словами не научишь, потому как слова это просто звуки и сотрясение воздуха. Научать надо только своим примером». И всегда этому следовал. И матушка так же. Я рос в любви и строгости. Любовь за хорошее и всегда к тому поощрение и доброе слово, а строгость – за дурное. Меня не за разбитую вазу или расквашенный нос, а за поистине дурное наказывался.
– Неужто вас, Nicolas (Николай – франц.), наказывали, неужто вы к дурному способны?
– И такое бывало. Не ангел. Но подлецом не стал и не стану. Матушка мне однажды сказала: «Никогда не сотворяй такое, чтобы все радовались, если ты умрешь, а сотворяй такое, чтобы все плакали». По этому наказу и живу. А еще она говорила мне так: «Никогда никого не порицай и ни над кем не насмехайся – потому как неизвестно, чтобы каждый из нас делал, если бы жил в этих обстоятельствах, в каких порицаемые нами люди родились и живут».
– Ваши родители наверняка гордятся вами.
– Гордятся мною? Чем же? Я еще ничего великого для такой гордости не свершил.
– Но обязательно свершите. Я почему-то в этом уверена.
– Не зарекаюсь, но к тому стремлюсь. Благо, что титул и денежные возможности есть. Но это не моя заслуга, а родителей. Мое дело – свое имя и имя родителей своих не посрамить. Другого дела не вижу.
– Да вы просто святой, ей-богу! – воскликнула Ольга.
– Да полноте! – возразил с чувством Николай. – Я просто стараюсь не быть низким. И не расточать попусту нажитое другими, потому как грех по ветру не тобой нажитое пустить.
– Конечно, нельзя расточать понапрасну то, что родители дали.
– Не только об этом мои помыслы.
– А о чем же еще?
– О том, что у нас девять тысяч крепостных.
– Господи, да вы так богаты?!
– Богатство наше от чужих трудов. Все, что наша семья имеет – чужим трудом добывается. Да, имеем мы родовые наши именья, с которых мы получаем доход, но при этом не помышляем о том, какими путями он достигает нашего кармана… Что касается меня, так я сам только одну монету и заработал, ничего более.
– Монету? Как это?
– Был я как-то прошлым летом с друзьями на охоте. И подъехал ко мне местный помещик. И говорит: «Вижу, сударь, у вас ружье преотменное. Помогите мне лису истребить, что моих кур таскает». Я два дня ее караулил и подстрелил все-таки. А за это мне тот помещик подарил золотую монету. Вот она, – Николай достал медальон и раскрыл его, показав находящуюся там монету Ольге. – Я ей больше всего горжусь. Это мой первый заработок. Надеюсь, что не последний.
– Я в этом совершенно уверена, – проговорила Ольга. – Дайте я вас за всё поцелую.
С этими словами она поцеловала Николая в щеку, отчего тот покраснел.
– Не смущайтесь, граф, это сестринский поцелуй, – произнесла Ольга и улыбнулась.
После прогулки Николай проводил Ольгу до ее дома. Они спешились и пошли в сад, где в самом дальнем углу была видна изрядно обветшавшая беседка. Они зашли внутрь, Ольга села на скамью, Николай же остался стоять, глядя куда-то в сторону. Он заметно волновался. Волновалась и Ольга. Некоторое время они молчали.
– Я вижу, вы хотите поговорить со мной… – произнесла Ольга, прерывая молчание. – О чем же?
– Я понимаю вас, Ольга Дмитриевна, – произнес, наконец, Николай, – Поверьте, я умею ценить ваше расположение… Я… я… Вы не рассердитесь?
– Нет, обещаю вам… Так что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать… что вы мне нравитесь… чрезвычайно нравитесь… – признался Николай.
– Что ж, я очень вам благодарна, – отозвалась его собеседница. – Однако прежде, чем вы скажете что-нибудь еще, я бы хотела предупредить вас…
– Ваше сердце принадлежит другому?
– Не в этом дело.
– А в чем же тогда? Откройтесь мне. Поверьте, я благородный человек и не посмею ничего такого, что было бы… – Николай осекся.
– Я очень верю вам, Nicolas (Николай – франц.), очень верю… особенно вашему благородству… но есть обстоятельства…
– Какие же это обстоятельства?
– Во-первых, я бедна…
– Это не имеет для меня значения!
– А для меня имеет. Я не хочу воспользоваться вашим расположением, чтобы поправить свои дела. К тому же есть и другое обстоятельство.
– Какое же?
– Я много старше вас.
– Это тоже ничего не значит для меня. Вы умнее, опытнее всех этих юных барышень с пустяками в голове. Это меня вполне устраивает. И ничуть не смущает.
– А меня, признаться, смущает. К тому же есть еще и мнение других… сомневаюсь, что остальные будут в восторге от… – собеседница Николая замолкла.
– Я, уважаемая Ольга Дмитриевна, во всем похожу на отца: он тоже не спрашивал у других, что ему делать. Поэтому и я не стану так поступать.
– Мы рискуем всем, вы понимаете это, Nicolas (Николай – франц.)?
– Что ж… aimer c’est avant tout prendre un risque (любить, это, прежде всего, рисковать – франц.).
– Но я не могу, не имею права ломать вам жизнь.
– Вы? Вы можете сломать мне жизнь?! – воскликнул Николай. – Но это решительно невозможно! Меня не это волнует, а… извините меня, совсем другое.
– Что же?
– Позвольте мне узнать, что вы думаете обо мне, чувствуете ли какое-нибудь… расположение к моей особе?
– Николенька, дорогой… – Ольга в волнении поднялась со скамейки.
– Ольга, свет души моей, – также взволнованно произнес Николай. – Я… у меня… я вам должен что-то сказать…
– Говорите, – откликнулась Ольга, вся подавшись навстречу Николаю. – Говорите, у меня сейчас сердце разорвется!
– Я знаю, что все это не ново, я понимаю, что порыв мой может быть подвергнут остракизму, осмеян толпой как банальный, но толпа не может предложить взамен этому ничего другого, ничего кроме «русской хандры», разочарования, рефлексии и прочей чепухи в том же роде… и…
– И?
– Я люблю вас, вот такая приключилась со мной история! – наконец произнес Николай с облегчением, словно бы сбросив с себя тяжелый груз.
– Так ты меня любишь, да?.. – ласково проговорила она.
Он стал целовать ее платье, плечи, руки, а она смеялась и радовалась, и готова была заплакать.
– Если б ты знал… если бы ты знал, – произнесла Ольга, и на глаза ее навернулись слезы. – Неужели ты все это говорил серьезно? – спросила она с грустной нежностью и осторожно поцеловала его в волосы.
– Ты думаешь, может быть, что это минутное чувство? – сказал он. – Но это так это, совсем не так. И что за дело, если нам суждено жить друг для друга только минуту, но ведь только это и есть жизнь!
– Я так много хотела сказать тебе, Николенька, сердце мое, боже мой!.. – произнесла Ольга взволнованно. – Хотела сказать с самой нашей первой встречи там, в доме у твоей тетушки.
– Скажи мне, скажи! – воскликнул Николай и, обняв Ольгу за талию, посмотрел ей в глаза.
– Но как это сделать?! Как это сделать?! Ах, я, безумная! Что я делаю?1 – Ольга замолкла, не в силах более продолжать.
– Ну, ну, скажи мне, скажи мне все! – воскликнул в великом волнении Николай.
– Когда я увидала тебя в первый раз… Господи! Как это глупо!
– Ты любишь меня?..
– Да… – еле слышно откликнулась Ольга, опустив голову.
Николай прижал ее голову к своей груди и сказал:
– Неужели это правда? Мне трудно поверить… Господи, как я счастлив… – с этими словами он встал перед ней на колени, припал к ее ногам и прижал губы к ее руке.
– Встаньте, граф, встаньте, – прошептала она.
И тут слезы побежали из его глаз.
Она подняла его с земли, села на скамейку и посадила его возле себя.
– Николаша, мon cher ami (мой дорогой друг – франц.), – сказала она, – полно тебе плакать, что с тобою? Ты сам видишь, что я неравнодушна к тебе, так чего же ты плачешь? – щеки ее покраснели, грудь неровно волновалась.
– От счастья, – проговорил он и принялся осыпать поцелуями ее руки.
– Милый мой, – произнесла она, – я не понимаю, чем я тебе понравилась? Посмотри на меня ближе, ведь я совсем не хорошенькая… я не молода и уже не свежа как юные девы вокруг… за что же ты мог меня полюбить?
Она положила голову его на свою грудь, обхватила его стан своими руками.
– Боже мой, полно, полно тебе, – проговорила она и сама вдруг заплакала. – Бог милостив, все пройдет, все забудется… перестань же тосковать, побереги себя… ты ведь знаешь, что я не та, кто тебе нужен. Я стара для тебя, тебе нужна юная, нежная, неиспорченная прошлым девушка, а не такая как я…
– О чем ты говоришь? – произнес он взволнованно. – Я не понимаю твоих слов!
– О том, что у нас с тобой слишком большая разница в годах.
– Это правда, у нас большая разница в годах, но что же из этого?! – воскликнул он. – Неужто это может быть преградой нашим сердцам? Они ведь не хотят думать об этом, они ведь жаждут соединиться!
Она наклонилась к нему, одной рукой обняла его шею, а другой стала играть его мягкими светло-русыми волосами.
– Послушай, mon chéri ami (мой дорогой друг – франц.), ты знаешь, как я симпатизирую тебе, – произнесла она с нежностью. – Бог знает, чем ты умел привязать меня к себе! Кажется, нет вещи, которой бы я для тебя не сделала, нет жертвы, которой бы не принесла тебе. Но теперь, раз, в первый раз в жизни, у меня есть к тебе просьба. Выполнишь ее?
– Не сомневайся! – заверил он ее.
– Оставь меня, ищи себе другую – лучше, чище, невиннее.
– Скажи, что и ты любишь меня, как и я – тебя… – взмолился он.
– Я не могу, я не должна любить тебя.
– Я не понимаю – почему. Впрочем, я сейчас вообще плохо соображаю, – признался Николай и посмотрел ей в глаза, отчего еще больше взволновался, сердце его забилось восторгом. – Но я твердо знаю только одно – никто другой кроме тебя мне не нужен. Ни сейчас, ни после. Всё, всё в мире сейчас – это ты.
Ольга тяжело дышала, щеки ее горели. Белое платье так и ходило на ее груди, и в легкий вырез видно было, как быстро подымаются и падают розовые округлости ее тела. Каждое слово, каждый звук голоса молодого графа входил ей в душу, ответная любовь, глубокая, чистая, стремительно наполняла ее сердце. Она вспыхнула, поглядела в его серые, полные любви глаза, на его статную, красивую фигуру, от которой веяло силой и юностью, протянула без колебания ему навстречу руки и сказала: – Пойдем в дом, в мою комнату…
А потом, уже в ее комнате он, нежно обняв ее, целовал её, полный благоговения к ней, полный сознания предстоящего ему неслыханного блаженства. Сердце его дрожало от нежности и любви. Целуя ее голову, щеки, лицо, он вдруг увидел, что из глаз ее текут слезы. Это взволновало и растрогало его.
– Милая… не плачь… милая… – твердил он жалостно и мягко. – Что ты плачешь, что?
– Мне стыдно перед тобой. Ты такой чистый, добрый, и я стесняюсь говорить тебе об этом.
– О чем?
– Что я гадкая…
– Вздор, вздор! Какая же ты гадкая?! Ты ангел, нет, ты прекраснее всех ангелов в раю. Ты и есть мой рай.
– Но если ты будешь со мною, то ведь сколько обид, позора и страданий падет на тебя.
– Ну и пусть, пусть… если ты будешь рядом, если ты любишь меня – то мне ничего в жизни не страшно.
Она порывисто обняла его за шею и нежно привлекла его голову к себе на грудь. Она была без корсета, отчего он почувствовал податливую упругость ее тела и его теплый, сладострастный запах. Тут она вдруг быстро закинула руки ему за шею, томным, страстным и сильным движением вся прильнула к нему и, зашептала отрывисто, вся содрогаясь и тяжело дыша:
– Так не будем ничего бояться… Я хочу, хочу этого. Один раз… возьмем наше счастье… Милый, иди же ко мне, иди, иди…
Он увидел близко-близко около себя глаза Ольги, сиявшие безумным счастьем… и что-то потаенно-обрадованное мелькнуло в ее дивных бездонных и притягивающих его как водоворот глазах.
Он почувствовал упругую тяжесть ее груди и сжал ее в объятиях.
– Сумасшедший!.. – воскликнула она и повторила: – Сумасшедший! Иди, иди ко мне сюда… – проговорила она чуть слышно и, не выпуская его рук, опрокинулась назад, к раскрытой постели, увлекая его за собой…
И тут вдруг впервые настоящее взрослое желание поднялось в нем, и сладкая истома прошла по всему его телу. А в голове его пронеслась мысль: «А вдруг она вовсе отвергнет меня, и выйдет глупо и скверно?..» Но желание было сильнее голоса рассудка и вскоре победило его, дав насладиться всецело чувством высокого, чистого восторга – быть вместе с любимой женщиной, которая, он чувствовал это всем своим существом, тоже любит его…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
