Текст книги "Галерея мужских пороков"
Автор книги: Арина Холина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
А когда Алисе исполнилось двадцать пять с половиной, Лиана умерла и, к большому удивлению внучки, все завещала ей.
И квартиру, и картины, и дом в Аксиньино. Все-все-все.
Она не жалела о бабушке. Эта черствая, самовлюбленная, высокомерная и капризная женщина так и не стала ей родной. Иногда Алисе даже казалось, что Лиана говорит на иностранном языке – такой суровой и непонятной она была.
Алиса никому не сказала, но, когда прочитала завещание, ей показалось, что она получила Нобелевскую премию. Она была счастлива! На похоронах Алиса, правда, даже поплакала – все-таки бабушка, но радость от того, что она сама теперь – богатая наследница, девушка с капиталом, просто распирала ее. Она даже не сразу решилась зайти в квартиру – это было так волнительно: распоряжаться в доме, где ты считалась приживалкой. Алисе чудилось, что она получила в наследство не квартиру, а замок – возможно, с привидениями…
Алиса посидела в кафе, выпила шоколаду, коктейль, уничтожила полпачки сигарет – ей все казалось, что это шутка, что она войдет в квартиру и обнаружит там ереванских родственников Лианы, которые с позором вытолкают ее взашей.
Как так?
Алиса вспомнила, как бабушка, вся в черном – со дня смерти мужа она не снимала траура, в бриллиантах, которые прохожие на улице принимали за дешевую бижутерию – настолько крупные были камни, сидела в кресле с журналом в руках, но не читала, а рассматривала его. Алиса в наушниках смотрела сериал, и взгляд бабки – тяжелый, противный, то ли с упреком, то ли с вопросом впивался в мозг, и Алиса оборачивалась, корчила рожи – а бабушка лишь пожимала плечами и отворачивалась.
У Лианы часто бывали гости – то родственники из Армении, то какие-то светские дамочки, а иногда заходили и мужчины, но Алисе казалось, что бабушка им не рада. С ее лица не сходило выражение «не такой жизни я хотела». Бабушка ложилась поздно, утром долго пила кофе, завтракала черной икрой, на обед ела жирное сациви или чахохбили и много курила – хоть с этим проблем не было, курить Алисе никто не запрещал, ни в комнате, ни в квартире. Вечером Лиана пила красное вино и, казалось, пропадала где-то в прошлом, в воспоминаниях, а может, в мечтах…
Только когда на город опустились бледные сиреневые сумерки, Алиса пошла в квартиру. Консьержка. «Я теперь буду здесь жить, здрасте». Дубовая дверь. «Черт, как открывается этот тупой нижний замок?»
Ожил красный стеклянный абажур. Алиса потрогала шкаф красного дерева – современный, купе, очень дорогой. Ей хотелось обнять этот шкаф. Домработницу уже отправили к племяннице в Ростов – Алиса бы с ума сошла от ее причитаний… Первый раз она была одна в квартире, первый раз никто не смотрел на нее, как на макаку, когда она прикасалась к старинному сервизу, первый раз она могла забраться с ногами на диван, залезть в бабушкин шкаф, порыться в комодах!..
Платьев было очень много. Коробки с обувью. Шляпы. Шали. Белье. «Диор», «Шанель», «МаксМара», «Москино»…
– Ничего себе… – присвистнула Алиса.
Деньги у бабушки были – это факт. Но чтобы столько денег… Откуда? Не могла же она быть любовницей нефтяного магната? Старая, вредная, противная… Раньше Алиса думала, что Лиана потихоньку распродает картины, но на все это – включая домработницу, массажистку, поездки в Италию, черную икру на завтрак и ужины в ресторанах, не хватило бы ресурсов Третьяковской галереи.
Наконец, Алиса обнаружила сейф. На связке ключей, которую вручил ей адвокат, был небольшой ключ от потайной дверцы (обнаружилась за эстампом Дали). Алиса сбегала за сигаретами, поставила пепельницу, открыла сейф и вытащила черные бархатные фермуары с драгоценностями. К одному, пустому, была приколота записка: «Семейные бриллианты отдала Тиграну. Тебе оставила то, что мне подарил твой дед». Тигран был племянником Лианы и довольно противным типом – он уже давно жил под Москвой, на Рублевке, имел какой-то таинственный бизнес, и его даже пытались убить.
Алиса рассматривала, мерила, раскладывала по цвету украшения с изумрудами, рубинами, жемчугом, небольшими бриллиантами.
– Твою мать… – пробормотала она. – Не может быть…
Конечно, коллекция была не блестящей, но все же намного больше, чем Алиса рассчитывала. Под конец обнаружилась коробочка из черного дерева – довольно невзрачная, поцарапанная. Алиса открыла ее и вынула странный перстень: оправа из черненого серебра, похожая на много-много сплетенных вместе лиан, хитро поддерживала черно-красно-фиолетовый опал, в котором играли сиреневые искры. Камень был странный – большой, загадочный и как будто живой. В первое мгновение Алисе захотелось его спрятать обратно в коробку, но кольцо заворожило ее – внутри камня так переливались сочные, глубокие цвета, мерцали огни и блистали искры, что она передумала – надела перстень на палец (подошел идеально) и поймала себя на том, что уже минут десять не может отвести от него глаз. От кольца шло тепло – так, по крайней мере, казалось новой владелице, оно защищало, поддерживало и оберегало. Впрочем, Алиса всегда любила талисманы – будь то новая сумка, сережки с брильянтами или какая-нибудь плюшевая овечка.
Алиса открыла буфет, налила виски, разбавила кока-колой, которую притащила с собой, из каких-то хулиганских соображений стянула брюки и майку, оставшись в трусах, нацепила бабушкины шпильки двадцатилетней давности – зато Лабутен! – и прошлась по квартире. Кухня, гостиная, библиотека – она же бывший кабинет деда, спальня, спальня домработницы и Алисина бывшая комната. Гостиная, кабинет и спальня – это хорошо, но что делать с двумя лишними комнатами? Лиана оставила домработнице пожизненную пенсию – благородная, кто бы ожидал, – значит, придется нанимать приходящую прислугу, так как жить с чужим человеком Алиса не собиралась. Ну, ладно, одна гостевая, другая… Может, продать картину, накупить кучу вещей и устроить гардеробную?
Хотя у нее и без распродажи имущества вещей навалом. Был же у нее полгода назад Женя, с которым они пять раз совершили набег на Милан! У Алисы засосало под ложечкой. Женя был жутким занудой – он даже свистел, что не любит, когда чужие готовят еду – типа этим должна заниматься женщина. Алиса закормила его макаронами с сыром и куриной лапшой, после чего Женя резко перестал ужинать дома. Зато он оказался таким щедрым, что с Алисой случались просто припадки благодарности. Тогда она еще не была заместителем главного редактора, а просто редактором, и получала не бог весть сколько, хотя неплохо, конечно – но уж чтобы без разбору покупать все, что нравится, в лучших миланских магазинах – об этом не было и речи. В Милане Алиса вспомнила свои резиновые сапоги с утятами и потрескавшиеся лодочки – она покупала и покупала, пока не набила своим барахлом всю Женину квартиру. Открытые туфельки, мокасины, сапоги с ремнями, сапоги с заклепками, сабо на меху, куртка с отделкой из норки, куртка из норки, джинсы, джинсы, джинсы, стильные костюмы с японскими принтами, костюмы от «Маррас», платья от «Маррас», юбки от «Маррас», нежный трикотаж – все это чемоданами… Это был пир, беспредел!
Они так хорошо расстались – без скандалов, без упреков и вот этого: «Ты понимаешь, мне с тобой плохо…»
Противно, правда, было уезжать обратно в Тушино – это из пентхауса-то на Ордынке, но что поделать – будет и у нее свой пентхаус, и вид на Кремль…
Надо немедленно перевезти вещи в бабкину квартиру! Алиса кинулась к дверям, впопыхах оделась, примчалась к себе в Тушино, распихала шмотки по мусорным мешкам, вернулась, свалила их в прихожей и переложила бабушкину одежду в пакеты. Отдаст маме – у них с Лианой, наверное, один размер. С ее вещами в шкафу квартира стала уже как бы совсем Алисиной. Было поздно – возня с одеждой заняла кучу времени, но Алиса решила, что завтра не пойдет на работу: ведь у нее такой праздник – бабушка умерла… В том смысле, что на работе она объяснит про смерть бабушки, а праздник – квартира…
Точно – из коридора и спальни шкафы долой, в свободной комнате будет гардеробная! Что ее удержало от того, чтобы немедленно не демонтировать шкаф-купе – только бог знает, но Алисе все же хватило разума оставить все, как есть, и просто напиться.
Развалившись на диване, который стоял в эркере, Алиса вспоминала, как жила в Аксиньино – у нее был гадкий овчинный тулупчик, как у других деревенских детей, валенки, шапка с фланелевой подкладкой и варежки из овечьей шерсти, которые вязала соседка. Мама тогда работала медсестрой в Кремлевской больнице, что в Крылатском, неплохо зарабатывала на чаевых и могла себе позволить, так сказать, няню – соседку теть Валю, деревенскую бабу, которая на огромный ломоть хлеба клала крохотный кусочек колбасы и все это дело называла бутербродом. Теть Валю Алиса и любила и презирала – любила за то, что чувствовала искреннюю привязанность этой грубоватой, несчастной одинокой женщины, а презирала за то, что теть Валя толстая, некрасивая, за поговорку «все у тебя, не как у людей», за то, что теть Валя варила склизкие щи, в которых плавало мясо с рыхлым жирком, за то, что няня все пересаливала, и за то, что экономила копейки на электричестве – если она смотрела телевизор, то выключала свет, и делалось темно, неприятно и тошно. Лампочки у теть Вали были тусклые, по телевизору показывала одна программа, и Алиса гуляла до самых сумерек – пока снег не становился синим и не делалось страшно, что откуда ни возьмись появится волк и съест ее.
Уже тогда холод проник в Алисину душу, уже тогда она не могла согреться ни рядом с мамой, ни на печке-лежанке. Ее опутывала инеем бедность, некрасивость, одиночество и ощущение, что о ней все забыли. У взрослой Алисы по утрам мерзли руки – и только победы, только карьера, только уверенность в том, что в банке лежат деньги, а ее имя регулярно появляется в светской хронике, отогревали ее, пусть и на время.
Холод пугал, холод незаметно подкрадывался, когда она была беззащитна – ночью, если проснуться от страшного сна, утром, когда Алиса была еще в паутине сновидений, в объятиях мужчины, который уже надоел… Иногда ей хотелось полюбить – подойти к человеку, протянуть руки и почувствовать тепло, но любовь требует слишком много компромиссов, слишком много жертв, и Алиса надеялась, что сама справится – если станет богатой, могущественной и знаменитой. Лучшим редактором лучшего журнала.
Глава 3
– Что происходит? – бросила Алиса на ходу и прошла в кабинет.
Она не выносила этот аквариум – стеклянные стены, стеклянные двери, но так у них в богадельне было принято – сотрудники с головой отдавались работе под неусыпным взором начальства. Через стеклянную стену сидела Оля. Алиса даже повесила между ними деревянные жалюзи – чтобы не сталкиваться взглядами, но это не помогло – даже оставаясь невидимой, Оля раздражала Алису со страшной силой.
Алиса набрала номер заместителя главных редакторов.
– Маш, «Почувствуй разницу!» снимаем. Есть что-нибудь в загашнике? – поинтересовалась она.
– Э-ээ… – промямлила Маша. – Почему?
– Надо читать материал перед тем, как сдавать его в номер! – отрезала Алиса и повесила трубку.
Как и следовало ожидать, Маша появилась ровно через секунду. Вместе со своими кудрявыми, до талии, волосами, очками в черной оправе, джинсах с высокой талией и рубашечкой в цветочек. Мало того, что Алису до исступления доводили волосы ниже лопаток – было в этом, с ее точки зрения, нечто совершенно неприличное – какие-то розовые девические мечты, тургеневские романтические страдания, что-то нереальное, из придуманного мира… Она еще не понимала, отчего Маша так держится за очки – когда в мире существуют контактные линзы! Ну, а про брюки с высокой – то есть, извините, стандартной, талией и говорить не имеет смысла – за них надо арестовывать.
Вот посмотришь на Машу – и сразу ясно: девушка из хорошей семьи, девушка, в которой настолько нет ничего вульгарного, что само отсутствие вульгарности делается вульгарным! Девушка, которая ни разу в жизни не сделала ничего в знак протеста – не закурила, не накрасила губы красной помадой, не напилась до соплей и не включила на всю катушку Джимми Моррисона.
Машу привела в редакцию Оля – они с детства дружили, и за это Алиса ненавидела ее еще больше, хотя, конечно, началось все с того, что как только Алиса первый раз взглянула на нового заместителя главных редакторов, она поняла, что видит свою полную противоположность.
– Алиса, я не поняла, что ты имеешь в виду, – заявила Маша.
– Я имею в виду именно то, что сказала, – отрезала Алиса. – Статью надо поменять. Немедленно.
– Но она уже пошла в номер! Мы завтра сдаемся! – возмутилась Маша.
– Маш, это твой косяк. Твои проблемы. Ты зачем эту мерзость в номер поставила?
– Слушай, Оля материал одобрила…
– Хорошо, – перебила ее Алиса. – Зови Олю.
Спустя минуту вошла Оля, и Алиса в который раз позавидовала тому, что некоторые люди начисто лишены комплексов.
Оля была толстой. Но по странному капризу природы не такой толстой, как большинство баб – с круглым лицом, глазами-щелочками, пузом и галифе на бедрах. Она просто время от времени увеличивалась на размер – при этом у нее был плоский живот, подтянутая задница и вполне аккуратное личико. Только вот размер, наверное, уже приблизился к пятьдесят второму.
Но Оля все равно надевала джинсы с талией на бедрах, обтягивающие топы или короткие юбки – возможно, она казалась себе прекрасной.
– Алиса, ты опять… – начала было Оля, но та не дала ей сказать ни слова.
– Объясняю! – она повысила голос. – Пока я была занята спецпроектом, вы протащили в журнал материал, от которого, по слухам, со скандалом отказались все региональные, корпоративные и интернет-издания. Но мы же добрые и щедрые, так что нам, конечно, не жалко пустить в номер никчемный, бездарный и совершенно бессмысленный материал, если бы не одно «но». Материал стоит перед рекламой «Карнавала» – как мы все помним, новой сети магазинов женской одежды, с которой была заранее согласована тема. Но в «Карнавале» вчера попросили прислать текст, а сегодня они уже готовы разместить рекламу в «Космополитен» или в «Гламур» – они надеются, что там их не поставят после заметки, которую никто не осилит и наполовину – а значит, пролистнет вместе с их рекламой. Напоминаю – они собирались заключить контракт минимум на полгода.
– Можно увидеть письмо? – холодно спросила Оля.
Алиса открыла электронную почту.
– Но письмо пришло вчера, – заметила Оля.
– И что?
– Ты не могла сказать об этом вчера? – Оля оперлась обеими руками на стол и тяжело посмотрела на Алису.
– Вчера я была на съемках!
– Но у тебя же есть наладонник!
– Именно вчера он разрядился!
В этом и был смысл – дать понять, что все не просто так, а с ее, Алисы, подачи и не придраться: «Карнавал» сделал запрос, выразил недоумение – все красиво. Ведь никто не знает, что Алиса подружилась с девушкой из «Карнавала», осторожно выразила сомнение, девушка – чтобы показать начальству, какая она предусмотрительная и как рьяно бдит интересы компании, – поставила ультиматум, и по цепочке они вернулись к тому, с чего начали – к автору.
К автору Оли, к очередной сочинительнице, чьи тексты были похожи на покойников в дорогих гробах, с венками из свежих цветов, с безупречным гримом, в красивом костюме, но в которых не было одного – жизни. Технически правильные, фактурные материалы, в которых можно было завязнуть, как в бетоне… Алиса спорила, Алиса увольняла, Алиса рвала и метала, но не подвинула Олю вместе с ее безжизненными авторами ни на сантиметр.
И теперь она мстила. И хотела бы надеяться, что до Оли дойдет смысл этих ее махинаций.
– Ясно, – кивнула Оля. – Маш, попроси Квливидзе написать что-нибудь веселое на эту тему… Нет, я сама позвоню… – и она вышла из кабинета Алисы.
Вышла, виляя тяжелыми бедрами.
Алиса посмотрела макет журнала, ответила на пару звонков и отправилась в отдел моды.
– Привет, девушки! – весело начала она. – Поздравляю!
Стилистки зарделись.
– В этом номере вам удалось полностью завалить модную съемку и явить дорогим читательницам, не побоюсь этого слова, полный пи…ц! – объявила Алиса.
Девушки все еще улыбались, но как-то неуверенно.
– Ты…
Алиса очень любила Наташу – редактора отдела моды, но та, к сожалению, имела особенность время от времени бессовестно халтурить.
– Наташ, фиолетовый в сочетании с красным и коричневым – это какое-то творчество шизофреников! – рявкнула Алиса. – Извини, но ты осталась без премии.
– Но я рассчитывала… – задохнулась Наташа.
– А я рассчитывала на то, что над нами в этом месяце не будут смеяться в «Воге»! Ты меня поняла?
Алиса оглядела Наташу с ног до головы и вышла в коридор. Ее догнала ассистентка редактора моды.
– Алиса, понимаете… – запищала девица, но главный редактор даже не обернулась. На ходу бросила:
– Не лезь не в свое дело! – и вернулась в кабинет.
Она уже давно поняла – чем больше церемонишься, тем меньше дистанция между начальницей и подчиненными. А если сотрудники не считают тебя страшным и ужасным начальством – начинается анархия.
Если честно, то ее ненавидели. Но вот парадокс – чем больше истерик, обещаний «поставить эту стерву на место» гуляло по редакции, тем больше они все старались завоевать ее любовь. Алиса умела хвалить и умела ценить – за хорошую работу выписывала повышенный гонорар, отправляла девочек в промотуры на Мальдивы, на Ямайку, в Китай, устраивала раздачу слонов – халявной косметики и парфюмерии, которой заваливали журнал, но за это высказывала то, что думала – если ее не устраивал результат.
Плакаться и ныть ходили к Оле – но это было бессмысленно, так как совет директоров интересовало лишь одно – сколько номеров журнала купят в этом месяце.
Олин папа был очень нужен владельцу журнала, у которого, кроме издательского дома, имелся еще какой-то серьезный бизнес, поэтому Оля могла явиться на работу голой и поджечь офис – и все равно бы осталась главным редактором. Но Алису ценили не меньше – она делала все, чтобы журнал оставался самым популярным. И самым доходным.
– Ладно, я поехала на открытие чего-то там в Барвиху, – сообщила Алиса секретарю. – Сегодня меня не будет.
Она вышла из редакции и поблагодарила высшие силы за то, что работает в таком замечательном месте, где тусовки считаются деловой встречей – никогда не знаешь, где объявятся потенциальные рекламодатели. Бизнесмены тащатся на переговоры, сидят в комнатах, где всегда слишком прохладно из-за кондиционеров, в скучной компании, на скучной мебели – а она едет на прием, где будет много знакомых, вкусная еда, красивая одежда и свежий воздух.
Отличный денек! Распогодилось, потеплело – на солнце просто жарко… Алиса вынула солнечные очки, как-то неловко дернула рукой, и ее любимые «Гуччи» 2004 года шлепнулись на асфальт. Стекло вылетело и разбилось на две половинки. Алиса чуть не заплакала. Это ведь уже коллекционная модель! Она их купила на Неделе моды в Милане! Какая боль…
Расстроенная Алиса села в машину, опустила козырек и, щуря глаза, влилась в поток автомобилей.
На Кольцевой, как всегда, была толчея, но самое страшное, разумеется, было на Рублевке. Машины вообще не едут. Стоят – иногда гудят, хотя все понимают, что гудеть – бесполезно. Сколько стоит воздушное такси? Мать твою!
Нужно будет позвонить психотерапевту, а то что-то нервишки пошаливают… А потом съездить отдохнуть. Где она была последний раз? На выставке в Париже – но это не считается. На Кипре с «Комеди клабом», в начале июня в Нью-Йорке… Марокко! Надо срочно валить в Марокко! Алиса обожала местный рынок серебряных украшений. Какой аквамарин она отхватила в прошлом году – с ума сойти! Квадратный, огромный, на толстой серебряной цепочке! А аметисты! А турмалины? За ко-пей-ки! То есть почти даром. Ну, и пусть погода там странная – зато синий-синий океан, глубокое и чистое, как муранское стекло, небо и горизонт – бесконечный горизонт…
Алиса с ужасом вспомнила свой первый студенческий отпуск. Они тогда поехали в Крым – в плацкартном вагоне (страшное, бесчеловечное изобретение – она чувствовала себя, как скотина, которую везут на бойню – окна не открываются, кто-то жрет котлеты с чесноком, от соседей разит перегаром – причем пили они, по всей видимости, одеколон «Шипр»…). А в Крыму – хамство, свинство и воды никогда не бывает. Ее однокурсники пили, объедались чебуреками и считали, что здорово проводят время, но Алиса, хоть и была такой же бедной студенткой, не могла дождаться конца каникул. Ей все было отвратительно – ужасные, сырые мазанки с пружинными кроватями, гадкий душ на улице, в котором по углам торчали мокрицы, кучи мусора на пляже, запах баранины из татарских кафе, странные люди, которые изображали из себя невесть что – только потому, что нельзя их проверить…
Пять лет она не отдыхала – не было денег на нормальный отпуск. То есть однажды, поздней осенью, Алиса на неделю слетала в Турцию, а еще раз Лиана в состоянии помешательства (так посчитала Алиса) взяла ее с собой в Грецию, на Корфу, где жила какая-то родственница бабушки по материнской линии.
Это было блаженство…
Пусть Греция – маленькая, бедненькая страна, и никому не известно, есть ли у них там сейчас литература, живопись, мода – и, вообще, чем они живут, но это страна с историей – великой историей, и если люди про сей факт забыли – земля помнит. Первые дни Алиса задыхалась – ее переполняли чувства, она видела следы Геракла, Одиссея, Тесея – и не могла справиться с собой, так ее зацепило, но вскоре погрузилась в состояние, близкое к эйфории, – не чувствовала собственного тела, парила, как дух, потому что все ее существо состояло из эмоций.
В большом доме недалеко от моря – доме с белыми стенами и черепичной крышей – не современной, что похожа на шифер, а старинной – желто-красно-коричневой, жили пять женщин. Бабушка, ее родственница – хозяйка дома, Лиля Кастаки, – женщина лет шестидесяти с крупным красивым лицом, тяжелым взглядом и склонностью к белому вину, домработница Лианы, которую та привезла в качестве поварихи, горничная Лили – гречанка, и Алиса. Вход в комнату Алисы на втором этаже был со двора – туда вела узкая деревянная лестница, при комнате были терраса, туалет и ванная, так что она лишь изредка видела остальных на кухне – когда оттуда уж совсем невыносимо пахло сладостями, которые служанка-гречанка готовила каждый день – чтобы были свежие. Завтракать, обедать и ужинать Алиса предпочитала в кафе с видом на море – там было дешево и не надо было мыть за собой посуду.
Однажды вечером Алиса нечаянно подслушала странный разговор. Она заснула после ужина и очнулась в полночь. Вспомнила, что сегодня гречанка пекла кадаифи – что-то вроде рулетиков с марципанами, и решила поживиться. Не стала надевать шлепки, пошла босиком и чуть было не вляпалась в неприятную беседу, которая шла на повышенных тонах между Лилей и Лианой.
– Ты так говоришь об этом, словно тебе стыдно! – кричала шепотом Лиля.
– Ты знаешь мое мнение! – сердилась Лиана. – Мне никогда это не было близко!
– Но как ты можешь! – Алиса так живо представила, как Лиля широко всплеснула руками, что даже отпрянула, хотя увидеть ее не могли – она стояла за розовым кустом, что частично закрывал вид из низкого кухонного окна. – Почему ты стесняешься нас?!
Лиана молчала.
– Потому что… – начала было она. – Меня это пугает.
– О, боже…
– Как ты можешь поминать бога… – шикнула Лиана.
– Ах, вот в чем дело! – воскликнула Лиля. – Ты считаешь, что мы…
– Нет! – отрезала бабушка. – Но… Не знаю, как тебе объяснить. Я и за Жору замуж вышла, потому что… А он умер! А что я еще могу кроме этого?
– Слушай, отдай мне перстень, – попросила Лиля уже другим тоном. Алисе даже показалось, что она подлизывается.
– С ума сошла? – возмутилась Лиана. – Ты же знаешь, я не могу. И кому, как не тебе, это знать?
– О… – застонала Лиля. – Ну, что ты будешь с ним делать? А? Кому оставишь? Этой…
– Я должна так поступить, – твердо ответила Лиана. – Даже если мне самой это не в радость.
– Ну, и зануда же ты! – весело воскликнула Лиля, и Алиса услышала звук льющегося в бокал вина.
«Этой…» – что ли, ей, Алисе? Маме? Или еще какой-нибудь родственнице? Что за перстень? Разумеется, тогда она вообразила кольцо с огромным – в двадцать карат – бриллиантом, но теперь-то считала, что это тот самый опал.
Странный опал, который иногда был холодным, а временами – теплым, если не горячим. Камни меняют температуру?
В тот раз Алиса пробралась к себе, переоделась и помчалась на пляж. Она плюхнулась в теплое ночное море и никак не могла унять возбуждение – ей казалось, что она прикоснулась к тайне, к чему-то загадочному и запретному.
Тогда они провели на Корфу полтора месяца, но по приезде домой больше Лиана о Кастаки не вспоминала. Как-то Алиса спросила бабушку, как поживает Лиля – с надеждой на возвращение в рай, но та лишь отрезала:
– Понятия не имею!
Потом, когда Алиса сама приехала в Грецию – в Солоники, она съездила на Корфу, но почему-то так и не нашла дом – хотя точно помнила, где он находится – и улицу, и номер, но как-то выходило, что она все время попадала не туда.
Она даже нашла поблизости старую гречанку, которая сидела на раскладном стуле, нашла местную, что понимала по-английски, и попросила узнать у старухи, не слышала ли она о Лиле Кастаки. Но гречанка, как и бабка, ответила:
– Понятия не имею! – и ушла в дом…
Пробка на Рублевке неожиданно рассосалась – выскочил гаишник и всех разрулил. Алиса с болью в сердце проехала Барвиху – на стоянке пока еще оставались свободные места, и помчалась дальше – нужно было заскочить за подругой, у которой сломалась машина. В одном месте дорога давала крутой поворот – и он шел над обрывом. Зимой здесь было много аварий – несмотря на отбойники, несмотря ни на что, а летом, в пробки, машины тащились со скоростью пять км в час. Но сейчас отчего-то не было ни одной – ни одной! – машины, и Алиса, наконец, разогналась. Солнце слепило глаза – она опять опустила козырек, прищурилась, полезла было в бардачок – вдруг, – о, чудо! – завалялись старые очки, и на скорости вылетела на встречку – совсем чуть-чуть, но тут неожиданно в поворот вписался грузовик – и откуда он взялся? – поддел крылом… Алиса почувствовала лишь, что летит вместе с машиной. Перед тем, как ее «Рэндж Ровер» рухнул на землю и несколько раз перевернулся, Алиса закричала – про себя: «Это не может произойти со мной! Нет! Я не готова! Я должна жить! Я буду, мать вашу, жить! Черт! Черт! Черт! Помогите!..» Грохот свалившейся с неба машины оглушил ее – мир превратился в черное пятно, и Алиса потеряла сознание.
