Текст книги "Не обожгись цветком папоротника (СИ)"

Автор книги: Арина Бугровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

36

Расставшись с Яриной, Агния чуть ускорив шаг, завернула за первую же изгородь. Огляделась – никого. Скинула с плеча плетушку, задрала сарафан и безжалостно оторвала широкий лоскут нарядно вышитой рубахи. Затем аккуратно завернула ленту в лоскут и заколебалась, куда сунуть сверток. За пазуху класть было противно, всё в душе сопротивлялось этому, но Агния пересилила себя. Почувствовав, как ткань касается её кожи, она напомнила себе, что между пятнами крови этой дурочки и её телом – кусок рубахи, до дома можно и потерпеть. Пошла дальше.

Увидела впереди Глеба. Тот верхом направлялся навстречу, её пока не заметил. Агния торопливо закинула свою плетуху в кусты бузины. Ещё не хватало, чтобы Глеб увидел её перекошенной от тяжёлого груза. Нет уж, пусть увидит её во всей красе. Девушка выпрямила тонкий стан, подняла немного голову, откинула плечи назад, почувствовала, что походка стала лёгкой, ноги, казалось, лишь слегка касаются земли. «Словно лебёдушка плыву!», сама себя оценила.

Тут и Глеб её заметил, приблизившись, спешился, заулыбался.

Глебу Агния была симпатична. Немного путанная, конечно, но – распутается, так добродушно считал он. А после того, как он, получается, спас её год назад, симпатия только возросла. Агния проявила тогда незаурядное мужество, а это достойно уважения.

Он помнил безумный бег её неуправляемой кобылы, и свою отчаянную гонку наперерез; тяжелый удар коней по касательной, когда девушка едва удержалась верхом. Он помнил, как всю дрожащую снял её, с полубезумной, но уже немного успокоившейся лошади, а Агния не заплакала, как на её месте сделала бы любая девица, а попросила лишь, чтобы он сам повёл дальше её кобылу, а она рядом пойдёт. Он тогда и повёл в одной руке за уздцы своего коня, в другой – её. А она шла нетвёрдой походкой, спотыкалась, едва не падала. Он предложил ей сесть на его спокойного Рыжика. Агния тогда невесело усмехнулась и возразила, что на сегодняшний день никаких больше коней.

С тех пор, случайно встречаясь на улице, они непременно останавливались, чтобы перекинуться несколькими приветливыми словами, и настроение Глеба после таких встреч неизменно поднималось.

Отец недавно подметил эти нечаянные встречи и не одобрил их. «Путанная девка, негоже с нею заигрыши вести». Глеб тогда долго возмущался, мол, какие заигрыши. Просто приятно поговорить с весёлой девушкой. Нет здесь никаких игр. Но отец недовольно покачал головой.

Вот так батя! То всё соображает, а то никак не может понять, что два человека могут спокойно поговорить, без всяких там непонятно чего. Но батю так и не удалось убедить.

Вот и теперь, поздоровавшись, они остановились на несколько минут, и минуты эти Глебу были, как всегда, приятны, а дурного ничего в этой встрече не было. Не прав батя.

…Вечером Пыре в ворота долго стучали чьи-то настойчивые кулачки. Встревоженная, она выбежала из хлева, где в этот час управлялась со скотиной, открыла ворота. Двое мальцов, улыбаясь щербатыми ртами, держали с двух сторон за верёвку плетушку полную увядшей крапивы. Пыря узнала внуков бабки Крыпочки.

– Тётка Пыря, вот ваша Агня потеряла…

Мальцы кинули под ноги Пыре плетушку, и побежали по дороге, поднимая босыми ногами пыль до небес.

Пыря в недоумении подняла плетушку. Вроде их. Да, верёвку она узнала, точно их. Агния её где-то потеряла? Пыря долго стояла, перебирая пальцами верёвку, и смотрела невидящим взглядом прямо перед собой. Потом со вздохом села на лавку, которая стояла тут же, у ворот.

– Ох, чует моё сердце, что снова ты что-то задумала, доченька.

37

Хмурая Домна ходила взад-вперёд по двору, и всё валилось у неё из рук. То что Василисы так долго нет, заставляло её холодеть от дурных мыслей. Временами её охватывал гнев, как дочь могла так забыть о матери. Не предупредила, ничего не сказала накануне. Потом она себя успокаивала тем, что девка выросла, что управляет оружием почище иных мужиков, что не раз ночевала в лесу. Но предупредить мать надо же! И вновь мысли бежали по тому же кругу, не давая рукам работать.

Тиша весь вечер ходила за матерью по пятам, не решаясь сказать правду. Несколько раз она уже открывала рот для признания, но слова застревали где-то там и не хотели выходить наружу. А мать в волнении не обращала на Тишу никакого внимания.

Наконец, Домна резко остановилась перед мужем:

– Ивар, да делать что будем?

И Тиша, не рассчитав свои и действия матери, ткнулась ей в спину. Домна в раздражении уже хотела накинуться на неё за то, что та спит на ходу, но Ивар удержал жену.

– А ну, дочка, глянь-ка на отца.

Тиша не смогла поднять взгляд выше отцова подбородка, как ни старалась.

– Давай-ка, милая, расскажи, что знаешь.

Тиша почувствовала, как из глубины её тела вместо слов вырываются рыдания, и теперь уж молчала, чтобы удержать их внутри. Но рыдания – не слова, и они прорвали Тишины преграды и вырвались на свободу.

Домна охнула, увидев реакцию дочери, схватилась за грудь и села на подвернувшееся кстати полено. А Тиша поняла, что она ещё хуже сделала, напугав мать до полусмерти, тут уж стала поспешно рассказывать:

– Матушка, не волнуйся только. Василиса пошла к Еремею в город. Он там у князя служит. Она пошла к нему, потому что она без него всё время печалится и не может утешиться. Они помирятся, и всё будет хорошо. А Еремей ни в чём не виноват, это всё Агния дура, так тётка Пыря сказала.

– Куда она пошла?

…Долго ещё Ивар и Домна выясняли у дочери все подробности и их источник. Тиша рассказала всё.

– А откуда Василиса могла узнать, что Еремей в городе? – задумчиво произнёс отец.

– Да как же теперь узнаешь? Мне об этом ещё позавчера Лябзя сказала.

– И ты знала?

– Знала, тебе всё хотела сказать.

– Вот и сказала.

– Что ж теперь делать, Ивар?

– Так. Прежде выяснить, по какой дороге она путешествует. Лан!

Баушка и дети потихоньку уж собрались вокруг, пока длилось дознание. Кто раньше, кто позже подошёл, но суть проблемы уловили все, даже маленький Айка понял, что сейчас не время шуметь, и стоял тихо, ковыряясь в носу.

– Что, бать, – тут же отозвался старший сын.

– Сбегай, посмотри, чёлн на месте.

– Сейчас.

Пока Лан проверял, Ивар рассуждал вслух.

– Дорога до города через лес малохожена, но есть. Сейчас сухо, пройти можно. Думаю, если она лесом пошла, дня три ей пути.

Вскоре вернулся Лан:

– На месте.

– Ну, значит, она пешком ушла. Кони тоже все на месте. Завтра, Лан, выезжаем и мы с тобой. Давай рассудим: по реке нам удобнее или на лошадях вслед за Василисой. Догнать я её не рассчитываю, она, коли нас учует, уйдёт с дороги, а в городе мы её уж попробуем поискать. Что думаешь, сын?

– Давай по реке. Этак мы через два дня там будем?

– Ну, давай по реке. Мать, подготовь нам что надо. Завтра тогда отправляемся. А ты, Тиша, перестань шмыгать носом. Похвалить тебя – не похвалю, но и ругать не буду. Всё, пошли в хату. И, да, Малой, дай-ка свою штуку.

– Какую, тять?

– Ну, что вы с Ёрой нашли на дороге. Или ты её опять потерял?

– Не, у меня она.

– В городе спрошу у знающих людей, что это за цацка такая.

– Сейчас, тять.

38

На лесной небольшой полянке неярко светился костерок. Дрова в нём уже догорали, теперь будут тлеть долго, но пару раз за ночь нужно будет подбросить ещё.

Василиса лежала неподалёку, чувствуя жар одним боком, но отодвигаться было лень. Устала, шла большую часть светлого времени суток. То, что загадывалось на этот день – сделала: добралась до невидимой границы знакомого участка леса. До этих мест они с дедом хаживали, завтра пойдёт дальше и уже по неизвестным тропам.

Постаралась прогнать навязчивую тревогу. Напомнила себе, что сейчас лето, звери лесные наименее опасны в это время, у неё хорошее оружие, меткий глаз, твёрдая рука. Запасы хлеба ещё есть, еды кругом в изобилии, чистые ручьи попадаются часто – нечего страшиться.

Конечно, родным она доставит неприятных переживаний. Но другого выхода не видела. Надо надеяться, что она ещё попросит у них прощения, и они её простят.

Одиночество? Но, наверное, ей полезно побыть со своими мыслями наедине.

Весь день, шагая, думала о своём ближайшем будущем. Перво-наперво надо поговорить с Еремеем, распутать все клубки, что намотылялись от их глупостей, а потом она твёрдо рассматривает для себя путь поленицы. Может, она, конечно, будет не самой сильной богатыршей, но всё же чувствует, что это ей близко. С тех пор, как в раннем возрасте от перехожего калики услышала сказ о Настасье Микулишне, запал в её душу этот образ, и время от времени возвращалась мыслями к нему. Свободная, сильная, смелая. Равная среди самых мужественных воинов. Настасья никого и ничего не страшилась, и победила самого Добрыню Никитича. А когда он понравился ей, то и стал её мужем.

Последнее было уже лишним. Сама Василиса кроме Еремея никого мужем для себя никогда не видела. А к Еремею её чувства изменились за последнее время. Появилась какая-то обида. Что ж ты, ясный сокол, не дал ни одного шанса их любви. Просто взял – и ушёл. Вот об этом она у него и хотела спросить. А потом будет думать, что дальше ей делать.

Закрыла глаза. И поплыли картины увиденного за день: деревья, деревья, трава, трава… Вспомнила, вытащила из-за пазухи стебелёк ландыша – ооо, совсем завял. А каким ароматным и свежим был, когда она его только сорвала. Выбросила в сторону – теперь он ни на что не годится.

Посмотрела в небо. Сколько звёздочек. Яркие и едва уловимые взгляду, разные. Луна с откушенным боком смотрит на неё. Вспомнила сказку про колобка.

Покатился колобок по древнему пути: вепрь кусочек откусил, лебедь кусочек отщипнул, ворон отклевал, медведь бок примял, волк часть съел, лиса до конца доела.

А сейчас луна в чертоге у медведя. Вот и примял он ей бок. Проследила глазами весь путь небесного колобка. Через несколько дней в чертоге волка будет, ночи станут темнее. Ну, к тому времени, надо думать, она дойдёт. Хотя, кто знает? Путь неизведан, расстояние неизвестно и ориентиры приблизительны. Как тут знать наверняка?

Василиса закрыла глаза. Вскоре она уже спала.

39

Во дворе у Видборичей непривычно тихо и сиротливо. Ещё и солнце не встало, как уехали Ивар с сыном. Домна проводила их до реки, смотрела вслед, пока те не скрылись в предрассветном тумане, потом долго слушала, как затихает плеск воды.

Вернулась, стала корову доить. Молча подошла Тиша, прижалась к спине, обняла сзади. Так неудобно было работать, но Домна не прогнала дочь. Ей приятны были её ласки. К тому же, она понимала, что дочери необходимо вновь обрести частично утраченное чувство единства со своей семьёй.

Подоили почти не разговаривая. Лишь единожды Тиша спросила у матери:

– Василиса будет с Еремеем?

– Не знаю, – вздохнула в ответ мать. Потом добавила решительно, больше даже для себя: – Если любят, то будут.

Когда вышли из хлева, испугались. На ступеньках дома, освещённая первыми солнечными лучами сидела Ярина, опустив голову. Что-то в её позе насторожило и Домну, и младшую сестру. Обе они замерли, не решаясь окликнуть девушку. Ярина сама подняла лицо, непривычно ярко-розовое, залитое слезами:

– У меня внутри растёт маленькая крапивка. Вот такая, – Ярина показала между двумя пальцами узкую щель. – Она меня жжёт. Матушка, мне больно.

Домна побледнела, сказала неуверенно:

– Доченька, тебе, видать, сон плохой приснился.

– Да, маменька, сон плохой был, но не ушёл. Он стоит сзади тебя.

Домна еле сдержалась, чтобы не оглянуться. Почему-то казалось важным не идти на поводу у дочери, а саму её вытянуть в свою реальность.

– Сейчас водички холодненькой принесу, ты умоешься, и сон уйдёт.

Домна зачерпнула ковш воды, стала сама умывать Ярину, почувствовала, какое у неё горячее лицо.

– Ты заболела, милая, вот тебе и чудится. Пойдём в горенку, тебе надо лежать. Я тебе сейчас травки заварю, с тебя живо вся хвороба уйдёт.

Ярину повели под руки, она плакала, повторяя про жгучую крапиву внутри. Уложили на лавку, мать захлопотала у постели дочери. Потом вспомнила:

– Тиша, ты беги по хозяйству. Да баушке передай, пусть сама заутрок сготовит.

– Хорошо, матушка.

Тиша побежала. Но хозяйские хлопоты не приносили сегодня никакого удовольствия. Ей было страшно.

40

ПРЕДШЕСТВУЮЩЕЙ НОЧЬЮ

Хыля ночью проснулась от боли в животе. Полежала, глядя в темноту, потом поняла, что лучше ползти во двор. И ещё лучше – поторопиться, а то худо будет. И поползла.

Но скоро сказывается, а не скоро делается. Как не старалась поспеть, поняла, что не в этот раз. Поэтому, из двух зол решила выбрать наименьшее. Между их двором и двором соседей был высокий плетень. В одном месте он прерывался, там была стена старой хаты тётки Пыри. Вот и у этой стены Хыле пришлось остановиться. И, судя по буре в животе, надолго.

Вот так и оказалась девочка ночью в своём дворе, а не в постели.

Между приступами боли Хыля с интересом оглядывала знакомую обстановку в новом свете. Вот телега стоит посреди двора. В лунном сиянии она больше похожа на корову. А горка дров, тятька рубил весь день, заготавливал на зиму, похожа на берлогу медведя. Но тут сознание подсказало, что от темы медведя нужно отходить, и Хыля поспешила поискать глазами другие предметы, чтобы дать возможность воображению нарисовать иные, желательно не страшные, картины. Вот печь, например, в которой матушка сегодня выпекала хлеб, самая мирная и уютная вещь во дворе…

А медведь – это почти лес, а лес Хыля боялась больше всего на свете. Говорят, что она там заблудилась и несколько дней пробыла одна. Даже недель! Хыля слушает и не может в это поверить. И совсем ничего не помнит. Матушка и батюшка запирали ворота, когда уходили из дома, чтобы она не уползла в лес. А Хыля совсем не собирается туда ползти. Да никогда в жизни!

Тут ночную тишину нарушил голос. Девочка от неожиданности вздрогнула. Она узнала голос Агнии. Та, похоже, разговаривала с кем-то совсем рядом, за стеной, в старой хате. С кем она так поздно? Собеседника не слышно. Но не будет же Агния разговаривать сама с собой? То быстро, то медленно, то тише, то громче. Хыля стала торопливо приводить себя в порядок, невольно прислушиваясь, и, когда голос повышался, девочка стала разбирать странные слова. Хыля нахмурилась. Это не похоже на разговор. «Чёрная тоска… сердце… иссушить… огонь… кровь…». Это похоже… на заговор, на колдовство.

Колдовство или заговор, в представлении Хыли, означали, что над кем-то нависла беда, что кто-то, как и она, может лишиться ног. Потому что единственным объяснением своей болезни, которое оно слышала много-много раз, было колдовство. Правда, винили в этом тётку Пырю, а Хыля в это не верила. Тётка Пыря всегда была к ней добра. Не могла она наколдовать такую беду на неё. Хыля не верила и всё. А тут, вот прямо сейчас, опять колдовство происходит.

Хыля беспомощно посмотрела по сторонам. Что ж делать? Что она может сделать? Надо как-то остановить. Но как?

Торопливо поползла по двору, пытаясь найти что-нибудь… Кочерга. Схватила. Тяжеловатая, но что дальше? А, вот, нащупала рукой что-то отцово железное. С размаху ударила кочергой. В ночной тишине звук оказался громкий. Хыля изо всех сил заколотила, попадая и промахиваясь. Вскоре ей на помощь пришли собаки, лай подняли, кажется, во всём селении. Послышались чьи-то крики, голоса.

Тут Хыля поняла, что будет лучше, если никто не узнает, что это она устроила тарарам. Она бросила кочергу в сторону печи и полезла прятаться под телегу.

Едва успела. Выскочили из дома отец и мать, следом остальные домочадцы, стали перекликаться с соседями, мол, кто поднял в ночи шум, что он значит и нет ли где пожара. Ходили, светили и осматривали дворы. Не скоро всё утихло. Но Тиша терпеливо ждала.

41

Глеб заскучал. Вот уже несколько дней он не видел Ярину. Придумывал и не находил предлога, чтобы зайти к ней во двор. На реке, в поле её тоже что-то не видать. По вечерам не гуляет с подругами. Уж не захворала ли она?

– А что, бать, не пора ль мне жениться?

– А кого на примете имеешь?

– А ты сам не догадываешься?

– Уж не Пырину Агнию приглядел? Девка видная.

– Да ну, бать, скажешь тоже. Сколько раз тебе говорил, что напрасно ты про неё речи толкуешь. Нет, конечно.

– По мне, сынок, так лучше Иваровой дочери мне невестки не надо.

– Так у Ивара дочерей много… три. А, нет, четыре. Какая ж тебе в невестках видится?

– Да любую выбирай – все хороши, – хитро усмехнулся отец Прокопий.

– А мне лучше всех – Ярина.

– Значит, надумал, сынок?

– Надумал, батя.

– Ну так дойду я вечерком до Ивара, разведаю что к чему, а там посватаемся, и к осени уж и свадьбу сыграем, ежели всё получится. Так годится, Глебушка?

– Батя, ну ты у меня и голова!

Глеб повеселел и весь день был в приподнятом настроении. Но вечером отец пришёл сильно не в духе. Встревоженный Глеб еле дождался, пока отец сядет на лавку.

– Что, отец, неужто от ворот поворот? Говорил с дядькой Иваром?

– Нет, сынок. Дядька Ивар в город поехал за дочерью, – увидев ошеломлённый взгляд сына, поспешно добавил, – за Василисой.

И Прокопий рассказал, что Василиса узнала, что Еремей у князя, пошла с ним увидеться. А Ивар с сыном за ней поспешили.

– Ну, Василиса отчаянная девица, – с невольным восхищением воскликнул Глеб. – А молодец она. Правда, батя? Надо иметь мужество в некоторых случаях брать быка за рога, и Василиса его имеет. Да ничего с ней не случится. Я не завидую тому недругу, который станет у неё на пути. И потом, город-то находится не за тридевять земель. На худой конец, я мог бы подсобнуть, чай, не чужие люди. Чего ты невесел? Или ещё что?

– И ещё что, – Прокопий так долго молчал, что Глебу стало нехорошо.

– Ну, говори, тять, не томи.

– Ярина шибко заболела. Кабы не померла…

Глеб не помнил, как выбежал во двор, как вскочил на Рыжика, как мчался по улице, как бросил коня у чужой калитки. Опомнился он, когда на крыльце его за руку схватила Домна.

– Стой. Стой, Глеб.

– Где Ярина?

– Не годится тебе заходить в горницу к девице. Горячка у неё, никого не узнаёт. Не в себе она.

– А как мне пройти к ней?

Домна заколебалась.

– Ладно, пошли. Только ненадолго.

…Минута, когда Глеб припал губами к горячей девичьей ладони казалась самой горькой от осознания опасности, но и самой сладкой. Он лишь хотел, чтобы это мгновение никогда не кончалось…

Домой он вернулся в тяжёлом состоянии. Где тот враг, с которым он мог бы сразиться? Где тот подвиг, который он желал бы совершить ради спасения любимой? Кому нужна его кровь? Он мог бы по капле с радостью отдать её, лишь бы Ярине стало хоть немного легче. Он стонал от бессилия. И, как всегда, в трудные моменты своей жизни, он обратился к отцу:

– Бать, что делать?

Прокопий спокойно ответил:

– Пусть каждый делает то, что может. Домна разумная женщина, знает чем лечить дочь. А мы с тобой станем перед образом и помолимся. Господь единственный, кто держит в своей деснице все жизни человеческие. К нему и обратимся.

42

ЭТИМ ЖЕ ДНЁМ, ЧУТЬ РАНЕЕ

– Дочка, сбегай на колодец за водой посвежее. Ярину оботру, может, ей легче станет. Одно ведро принеси, так скорее будет. Можешь даже неполное, но побыстрее.

Тиша подхватила ведро и побежала. Мимо Хылиного двора пролетела не глядя по сторонам. На обратном пути волей-неволей пришлось идти шагом. Тут Хыля её и окликнула.

– Хыля, я не приду сегодня, мне совсем недосуг, – торопливой скороговоркой произнесла Тиша, но увидела кроткий взгляд Хыли, привыкшей уступать, подвинуться, готовой подождать, пока другим некогда, когда окружающим нет до неё никакого дела, чуть замедлила шаг. Хыля промолчит, потерпит, подождёт, даже если её причина очень важна.

– Я скоро! – пообещала Тиша и ускорила шаг, расплёскивая воду себе на босые ноги…

– Матушка, я тебе сейчас ещё нужна? – торопливо зашептала Тиша.

– Нет, нет, иди, не шуми, – отмахнулась Домна. И Тиша побежала к своей подружке.

– Ты сегодня ночью не слышала шум? – начала Хыля свой рассказ.

– Нет. А что за шум?

Хыля всё и рассказала. То, что Агния завела дела с нечистой силой, было не самое удивительное. В селении многие бабы могли что-то там «нашептать». Правда, до уровня бабки Власы не поднимались, а так… Молодые девки тоже иногда пробовали себя на этом поприще. Но слова «огонь», «кровь» заставили Тишу призадуматься.

– Они дома? – кивнула Тиша в сторону соседей.

– Нет. Я сегодня за ними целый день пытаюсь следить и подслушивать. – Хыля промолчала, наблюдая за реакцией подружки. Всё же подслушивать – не самое почётное занятие. Но Тиша тут твёрдо сказала:

– Правильно! Где они?

– На поле пошли лён сажать. Они же без мужика остались.

– Ага, сами виноваты, – Тиша сама себе удивлялась, как она так резко рассуждает. И поддавшись своему настроению, сказала: – Пойдём!

– Куда?

– К ним, – Тиша кивнула головой опять в сторону соседей, – в их старую хату.

– Ты что? Это ведь чужая хата.

Тиша посмотрела на удивлённо-перепуганное лицо Хыли, и вновь почувствовала укол совести: «Раскомандовалась! – упрекнула она себя, – «пойдём!», а куда пойдём? Не объяснила толком».

– Ярина без памяти. Заговаривается. С ночи это у неё. Твердит, что огонь у неё в крови.

Хыля поняла. Но идти в чужой дом… За это, если узнают, наказание страшное. Как и за воровство, наверное. Но, с другой стороны, колдовство она ненавидела, а теперь досталось красавице Ярине. Хыля решилась:

– Пойдём!

Идти далеко не пришлось. Плетень у стены старой хаты отходил немного, девочки потянули его, образуя небольшая щель, в которую они успешно пролезли. Направились к двери. Поковырялись с хитрой задвижкой, с какими-то завязками и узелками. Но тонкие девичьи пальчики справились. Дверь со скрипом раскрылась. Она была такой низкой, что даже Тише пришлось поклониться при входе. Хыля заползла следом без поклона.

Глаза долго привыкали к тёмному помещению. Низкий потолок. В стене сбоку небольшое волоковое окно закрыто, свет только от открытых дверей. Стали осматриваться. Тиша нахмурилась, подошла к столу. И ахнула. Множество предметов, И почти все Яринины: её гребень с отколотым уголком (как он здесь оказался?), лента, вроде у неё такая была, жёлтый браслет, который купили у перехожего торговца. Тогда отец купил всем старшим дочерям по браслету. Тиша свой сохранила в сундуке, иногда надевала, Василиса свой поносила, пожаловалась, что мешает и отдала его Тише, а Ярина потеряла где-то на реке, так и не нашли. А вот он где. Височные кольца. Да откуда здесь всё это?

– Что там, Тиша? – Хыля наблюдала за подругой, но сама до стола не дотягивалась.

– Да тут много чего. И всё Яринино. – Тиша стала торопливо собирать знакомые предметы.

– Подержи-ка, Хыля. А давай-ка мы здесь всё понамешаем, чтобы неповадно было на честных людей колдовские заговоры насылать.

– Что понамешаем?

Тиша окинула взглядом стол и полки. Теперь, когда все вещи сестры она забрала, обратила внимание и на другое. Всякие коробочки, горшочки, ковшики с разными порошками и травами.

– Всё! На пол валим, в кучу!

Девочки действовали торопливо и слажено, словно всю жизнь этим занимались. Тиша подавала подружке всё, до чего дотягивались руки, а Хыля ссыпала на пол, перемешивая палочкой, которую она нашла у двери.

Когда всё было сделано, Тиша скомандовала:

– Всё, пошли.

Но, выходя, она заметила у стола на полу синюю ленту в грязных пятнах. Задержала на ней взгляд. Вроде не Яринина. Хотела идти дальше, но в последнюю минуту вернулась, забрала на всякий случай и её.

– Хыля, сможешь завязать дверь так, как было?

– Смогу. Но не дотянуться.

– Я тебя буду держать.

В вопросах плетения Хыле не было равных. Это Тиша уже поняла. Поэтому, кряхтя, держала подругу частично на весу, частично прислонив к косяку, пока та приделывала всё как было.

…Когда Тиша вернулась домой, мать осыпала её упрёками, мол, где тебя носит, когда мы тут с ног сбились. Тиша хотела рассказать о своём приключении, но испугалась, что может ещё сильнее рассердить мать и промолчала. Стала помогать. Яринины предметы пока спрятала под порогом крыльца. Потом подумает, что с ними делать.