Текст книги "Глеги"

Автор книги: Ариадна Громова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Ариадна Громова
Глеги

Он открыл верхний люк ракеты и, стоя на ступеньках, до половины высунулся наружу. Небо было ясное, зеленое, с большим белым солнцем. Скафандр быстро нагрелся, стало жарко. «Тут вполне можно было бы обойтись без скафандров, – с досадой подумал он. – В этой скорлупе того и гляди сваришься, как яйцо…» Он хотел было вернуться, но тут увидел темную точку, передвигающуюся вдалеке по равнине. Он сжал губы и медленно поднялся на последнюю ступеньку. «Конечно, вездеход. Почему они возвращаются так рано? И гонят во весь дух, как видно…» Он вдруг понял, что все время подсознательно ждал беды. Ждал какой-то каверзы от этой милой мирной планеты. «Милая, мирная, мертвая, – бормотал он, глядя на вездеход. – Такая симпатичная покойница, прямо сердце радуется».

Он сам не понимал, почему сердится на эту ни в чем не повинную и, должно быть, очень несчастную планету. Вероятно, его злило, что она, такая красивая и спокойная, оказалась мертвой. Вернее – вымершей. Непонятно, почему и как. За холмами, окружавшими долину, на которой опустилась их ракета, лежали селения; невдалеке был большой город, возможно столица государства. Еще недавно там жили похожие на людей Земли разумные существа, создавшие цивилизацию на довольно высоком уровне. Сохранились здания и фрески, картины и книги. Остались заводы, дороги, машины, летательные аппараты – хорошо развитая, но заброшенная и гибнущая техника. По книгам, найденным в городе, удалось проанализировать язык, представить себе внешность этих семипалых глазастых созданий, по-видимому более тонких и хрупких, чем жители Земли; можно было бы в случае необходимости объясняться с ними.

Но в том-то и дело, что почти все живое на этой планете бесследно исчезло. Оставалась пышная растительность всех оттенков красного цвета – от розового и бледно-оранжевого до густо-багрового, почти черного: такие черно-багровые деревья толпились вокруг большого озера среди холмов, и вода его казалась черной, хотя река, вытекающая из этого озера, была стеклянистой и прозрачной. В озере водились длинные темные угри, в реке и в ее притоках плавали стайки веретенообразных, почти прозрачных рыбок. Герберт Юнг ловил и исследовал угрей и рыб; ловил он и земноводных фиолетово-черных ящериц. «А что ему еще делать, Юнгу, если только рыбы да ящерицы и остались на этой планете? Ни людей, ни зверей, ни птиц… Правда, Карел позавчера поймал в городе какого-то зверька. Может, где-нибудь тут и есть жизнь…» Он все смотрел на эту мирную красновато-розовую долину, окруженную пологими холмами, и видел, как быстро растет, приближаясь к ракете, пятнышко вездехода. «Да, летят во весь дух… Значит… проклятая планета!» Тут ему стало стыдно. «Ты же изо всех сил добивался, чтоб тебя пустили в этот полет. Хотел побывать где-нибудь первым. Открыть новый мир. Романтика Неведомого. Вот и получай свою романтику. Или ты хотел романтики со всеми удобствами?»

– Казик! Наши возвращаются! – крикнул он, вбегая в кабину Казимира.

– Не кричи! – досадливо сказал Казимир, встряхивая пышными светлыми волосами. – Ты мне все рифмы распугаешь… Минуту! Ага, есть все-таки! – Он удовлетворенно хмыкнул, потом поднял голову. – Так что ты сказал, Виктор?

Его большие синие глаза светились на бледном лице. Виктор знал, что у Казимира железное здоровье и крепкие нервы, что он – чемпион Польши по лыжам, и все же каждый раз удивленно смотрел на это бледное узкое лицо, озаренное мистическим сиянием глаз, – лицо поэта и ясновидца. Между тем стихи Казимир писал плохие, а способностью к ясновидению и вовсе не отличался.

– Опять стихи Кристине? – спросил Виктор. – Говорю тебе: наши возвращаются. Слишком рано, понимаешь? Я так и знал, что на этой планете стрясется какая-то беда!

Он прошелся по кабине, ероша темные, коротко остриженные волосы.

– Не топчись у меня над ухом, – попросил Казимир. – Мешаешь. И почему именно беда? Может, нашли что-нибудь интересное, вот и вернулись. Выйдут они из шлюзовой, тогда все узнаешь.

Виктор изо всех сил хлопнул дверью – впрочем, он заранее знал, что хлопанья не получится, сработает пористая прокладка и дверь прикроется неслышно. Казимир даже не обернулся.

«Нашел время писать стихи! – с досадой думал Виктор, шагая по мягкому, пружинящему настилу коридора. – Вот ведь характер!» Он, в сущности, завидовал спокойствию Казимира и стыдился своей нелепой тревоги – ведь и в самом деле, может, ничего плохого не случилось…

Но когда из-за поворота коридора показался Владислав, Виктор сразу почувствовал – нет, тревожился он не напрасно. Владислав почти бежал, на ходу приглаживая мокрые волосы.

– Владек! – крикнул Виктор.

Владислав подошел ближе. Его смуглое матовое лицо слегка порозовело от душа.

– Таланов тебя зовет в медицинский отсек, – сказал он.

– Что случилось? С кем? – отрывисто спросил Виктор.

– Карел… с ним неладно. Подожди, Таланов велел рассказать тебе здесь, чтоб при Кареле поменьше говорить. Карел, понимаешь… Владислав постучал пальцем в лоб.

– Карел! – поразился Виктор.

– Да. Слушай. Мы были уже в городе, когда это у него началось. Шли по большой круглой площади со ступенями, – знаешь, где то белое здание, что похоже на яйцо. Карел начал отставать от нас, потом сел на ступеньку. Я подошел, спросил: «Ты плохо себя чувствуешь?» Он покачал головой. Я говорю: «Что ж ты сидишь, человече? Пойдем!» Он встал и пошел. Но, понимаешь, ходил как-то механически, ничем не интересовался, ни с того ни с сего останавливался. Мы его спрашивали, что с ним, он сначала говорил, что ничего, потом стал как-то странно улыбаться, не отвечал на вопросы. Мы решили вернуться. В вездеходе он так осматривался, будто все впервые видел. Потом сказал, что ему все это, наверное, снится.

– Что именно снится? У него были галлюцинации?

– По-моему, нет. Это он о нас говорил, что мы ему снимся, что вездеход ему снится. А в шлюзовой кабине вдруг заявил, что он – это не он. Понимаешь, стоит под душем, трогает себя и говорит со страхом: «Нет, это не я!»

– Так! – Виктор сжал губы, раздумывая.

Ничего подобного он не видел за все время работы на Лунной станции. То есть, конечно, бывали случаи помешательства, но при каких-нибудь тяжелых авариях, катастрофах, под воздействием гибели товарищей, одиночества, ожидания смерти. А здесь ни с того ни с сего… И почему именно Карел, самый уравновешенный и спокойный из всех?..

* * *

– Что ты чувствуешь? – спросил Виктор. – Слабость? Голова болит?

– Слабость? Не знаю, нет… – Карел еле шевелил губами. – Тело не мое.

– Как не твое? А чье же?

– Не знаю. Вот я рукой двигаю, а она не моя. Или, может, моя, а двигает ею кто-то другой.

– Карел, ты же понимаешь, что это чушь, – очень бодро сказал Виктор.

– Понимаю, – согласился Карел. – Конечно, этого не может быть.

Он помолчал, словно к чему-то прислушиваясь, и вдруг резко протянул руку к Виктору. Рука уткнулась в плечо Виктора, и на лице Карела отразилось не то удивление, не то удовлетворение.

– Ты что? – спросил Виктор.

– Я думал, что ты мне снишься, – пробормотал Карел.

– А почему?

– Так… все будто во сне. Или как на картине нарисовано.

Он опять надолго замолчал. Потом вдруг лег и отвернулся к стенке. Виктор отодвинул дверцу стенного шкафа с лекарствами и, поколебавшись, достал маленькую желтую таблетку.

– Глотни, Карел! – сказал он.

Карел послушно приподнялся, проглотил таблетку и опять лег. Виктор вышел в соседнее помещение. Там сидел Таланов.

– В этом состоянии с ним невозможно разговаривать, – сказал Виктор. – Он моментально истощается. Я дал ему таблетку энергина. Минут через десять он, наверное, станет почти нормальным. На время, конечно.

– Что это, по-твоему? – спросил Таланов.

Его темно-карие, глубоко сидящие глаза смотрели испытующе и, как показалось Виктору, недоверчиво. «Ну что ж, он прав, – не без горечи подумал Виктор. – Я ничего в этом не понимаю. А он теперь жалеет, что взял в рейс меня, а не Вендта… Правда, Вендт уже стар для дальних полетов, зато…»

– Не знаю, – Виктор глядел прямо в глаза Таланову. – Я ведь не специалист в психиатрии. Все это кажется мне странным – такое внезапное и бурное развитие болезни у совершенно здорового, уравновешенного человека… и без предшествующей травмы…

– На Карела и тяжелые травмы не очень действовали, – сказал Таланов. – Я был с ним в том рейсе «Сириуса»… знаешь, когда погибли Беренс и Фальковский на астероиде и Карел их разыскивал. Случилось это все на глазах у Карела, Беренс был его лучшим другом, а помочь ничем нельзя было… Так вот, если Карел тогда не сошел с ума, пять лет назад…

– Понятно, – сказал Виктор. – Пойдемте к нему, энергии, наверное, уже начал действовать.

Карел сидел, растерянно озираясь.

– Что со мной творится? – голос звучал спокойно, но видно было, что Карел испуган. – Я что – заболел?

– Да, немножко, – Виктор сел к нему на койку. – Как ты себя чувствуешь сейчас?

– Лучше. Что это было?

– Расскажи, что ты чувствовал, – вместо ответа попросил Виктор.

Карел нахмурился.

– Мне трудно, – сказал он. – И потом… я боюсь.

– Чего боишься?

– Мне кажется, если я буду рассказывать, это вернется.

Виктор вздохнул.

– Расскажи, – мягко повторил он. – Нам нужно знать, в чем дело, иначе…

Он не договорил. Лицо Карела исказилось от страха.

– Что иначе? Я все еще болен? Я не выздоровел?

– Послушай, Карел, надо спокойней, – вмешался Таланов. – С тобой бывали вещи похуже, а ты выпутывался. Со всеми бывало всякое, верно?

– Такого не было, – убежденно сказал Карел. – То все было вне меня, понимаете? А это – внутри. Поэтому я боюсь. Я теряю себя.

– Ну, объясни, что это значит.

– Не знаю, как объяснить, – Карел помолчал. – Сначала я вдруг подумал, что все это ни к чему. Ну, все, что мы делаем. Просто мне стало неинтересно. И вы, и все кругом, и я сам. Но когда мне говорили: встань, ходи, садись, – я это делал. Только уже будто не я, а кто-то другой, внутри меня.

Он тревожно посмотрел на товарищей.

– Это душевная болезнь, да? – спросил он.

– Не думаю, – сказал Виктор. – Откуда у тебя вдруг душевная болезнь? Ты же не новичок в космосе.

Лицо Карела немного прояснилось.

– Это верно, – сказал он. – Но только что же тогда? Понимаете, мне потом стало казаться, что все вокруг не настоящее. Как во сне. Или будто на картине нарисовано, только движется.

– Это как понять? – спросил Виктор.

– Да не знаю. Ну, плохая картина, такие тусклые краски, словно они выцвели, да и вообще нарисовано неубедительно. А сам я будто высох, уменьшился. И внутри меня кто-то сидит. – Лицо Карела опять свела гримаса страха и отвращения. – Я иду, а это будто кто-то другой идет, не я, не мое тело. Или, может, мое, но ведет его кто-то другой. А сам я как будто невесомый… – Он вдруг застыл, глаза его уставились в одну точку. – Это опять начинается… Не надо было говорить! Я знал, что не надо говорить!

– Успокойся, Карел! – Виктор положил ему руку на плечо и почувствовал, что все большое, сильное тело Карела сотрясается от страшного напряжения. – Это пройдет.

– Пройдет? Думаешь, пройдет? Ты ведь не знаешь, что это, и никто не знает. Зачем ты говоришь, когда не знаешь! Вот, вот, я опять потерял себя! – Карел побледнел. – Там, внутри, опять кто-то другой! Виктор, друзья, помогите мне, я ведь болен, этого не может быть, того, что я чувствую!

Он лег и уткнулся лицом в подушку. Таланов и Виктор молча переглянулись. Виктор достал из шкафа прозрачную трубку с белыми таблетками.

– Проглоти, Карел, – приказал он.

Карел сел, взял таблетку и проглотил. Потом начал ощупывать себя.

– Виктор, только по совести скажи: я все такой же? – вдруг спросил он. – Ну, я не стал меньше?

– Нет. Это тебе кажется. – Виктор вздохнул. – Я дал тебе снотворное, тебе нужно поспать и успокоиться. Спи, Карел, мы что-нибудь придумаем. Обязательно.

– Или придумайте, или убейте меня, – сказал Карел угрюмо. – Так жить все равно нельзя. Я ведь не знаю, чего хочет этот, другой, внутри меня. Я не могу так.

– Карел, это болезнь. Ты же понимаешь, что никого другого внутри тебя нет. – Виктор говорил тихо и спокойно. – Спи. Главное – не бойся, мы тебя вылечим.

* * *

– Мы можем сделать для Карела только одно: уберечь его от дальнейших страданий, – сказал Юнг, – и доставить на Землю. Там его вылечат.

– Анабиоз? – спросил Таланов.

– А что же еще? – Юнг пожал плечами. – У нас не остается ничего другого. Карел страдает. А в полете ему, наверное, станет еще хуже. И чем это может кончиться, мы не знаем, верно?

– Виктор, ты как? – спросил Таланов.

– Не знаю. Пока не могу понять, что случилось.

– Но ты соглашаешься насчет анабиоза?

Виктор подумал.

– Отложим до завтра. Я буду дежурить эту ночь в медицинском отсеке.

– А это не опасно? – спросил Герберт Юнг. – Карел ведь очень сильный. В случае чего…

– Я дам ему снотворное.

– Будут дежурить двое, – сказал Таланов. – Ты и Юнг. Спать по очереди.

Карел проснулся вечером. Виктор дал ему таблетку энергина, поговорил с ним. Энергии на этот раз подействовал совсем ненадолго. Карел дрожал от страха, он был неузнаваем. Он, конечно, не уменьшился, но лицо его так осунулось и побледнело, что Карел казался совсем другим человеком. И глаза у него были еще более странные, чем днем. Виктор присмотрелся и увидел, что Карел сильно косит.

– Ты хорошо видишь? – спросил он.

– Плохо, – сейчас же отозвался Карел. – Очень плохо. Туман, все струится. Вот тут, – он показал рукой влево, – какое-то переливчатое пятно. И ты расплываешься, я тебя плохо вижу.

Действие энергина проходило. Карел стал говорить тише, бессвязней, все время будто прислушивался к чему-то внутри себя. Виктор дал ему снотворного.

– Ложись пока спать, – сказал он Юнгу.

Через четыре часа он разбудил Юнга.

– Если проснется Карел, дашь ему еще снотворного, – сказал он и сразу уснул.

Ему показалось, что спал он всего минуту. Юнг тронул его за плечо, и он вскочил, протирая глаза. Карел лежал на спине, ровно и глубоко дыша; он слегка разрумянился от сна и казался совсем здоровым. Виктор взглянул на часы: двадцать минут третьего, он не проспал и двух часов.

– Что случилось, Герберт? – спросил он.

Юнг молчал. Он сидел сгорбившись, весь будто сжался. Прямые светлые волосы, всегда так аккуратно зачесанные назад, свисали на лоб. Виктор поглядел на его бледное, сразу осунувшееся лицо и до боли прикусил губу.

– Герберт, что с тобой? – еле выговорил он.

Юнг поднял на него светло-голубые глаза: в них был испуг.

– Я тоже… я болен, как Карел. То же самое, что он говорил, Юнг внезапно схватился за голову обеими руками. – Голова стала легкая, как воздушный шар… Может улететь… Да… и все, как во сне…

Виктор подошел к нему. Юнг отшатнулся и закрыл лицо руками.

– Ты можешь остаться один? Я сейчас же вернусь.

– Иди, пока я не гляжу, – глухо ответил Юнг. – Когда ты ходишь, мне кажется, что ты идешь сквозь меня.

Выходя из кабины, Виктор обернулся: Юнг сидел, зажмурив глаза и держась за голову.

* * *

– Карел позавчера порвал скафандр, – сказал Владислав. – Я совсем забыл. Разрыв был совсем маленький.

– Как же это он порвал скафандр? – спросил Таланов. – Легкое ли дело!

– А я вам говорил, что мы зверька видели в городе. Карел поймал его для Юнга. Зверек был красивый такой, с голубоватой блестящей шкуркой, похож на кошку, только мордочка остренькая, как у лисенка, и глаза большие, темные. Зверек начал вырываться, а у него когти острые, вот он когтем и зацепился за скафандр на плече. Тут Карел, конечно, бросил с ним возиться и начал чинить скафандр.

– Ну вот. Значит, это инфекция, – почти удовлетворенно резюмировал Таланов.

Он замолчал. Все трое подумали об одном и том же.

– И от этого они все погибли, да? – тихо проговорил Владислав. Тогда…

Таланов и Казимир молчали. Болезнь эта, по-видимому, развивается молниеносно. Уже неважно, кто будет следующим. Два-три дня – вот что осталось им всем в лучшем случае. Потом болезнь. И смерть. В таком состоянии не доведешь ракету до Земли.

Первым заговорил Таланов.

– Владислав, мы с тобой поедем сейчас в город. Надо, мне кажется, проверить ходы, идущие вглубь, под почву.

Владислав быстро взглянул на него.

– Вы что-нибудь заметили? – спросил он.

– А ты?

– Ничего определенного. Но вчера, еще до того, как Карелу стало совсем плохо, мы с ним спустились в люк на главной, площади и там… ну, словом, там кто-то есть, какие-то живые существа, я в этом уверен. Хотя ничего определенного сказать не могу.

– А все же? – спросил Таланов.

– За нами кто-то следил. Я не видел, скорее чувствовал.

– Почему сразу не сказал?

– Из-за Карела. С ним начало все это твориться… Он тоже как будто чувствовал, что следят, а потом наверху я его спросил, и он ответил, что это нам показалось.

– Да ведь ему все стало казаться сном, – заметил Таланов.

– Ну да, но это потом, а тогда я решил, что мне тоже показалось.

– А теперь ты так не считаешь?

– Не считаю.

Таланов подумал.

– Казимир, можешь ты сочинить небольшую записку на их языке? Написать крупными знаками несколько простых вопросов? На всякий случай.

– Постараюсь, – Казимир поднял сияющие синие глаза на Таланова. Что надо написать? Мой «Линг», я думаю, быстро справится.

«Линг» – это был электронный анализатор языка, усовершенствованный Казимиром, его гордость и радость. Все знали: Казимир потому и согласился на внезапную и долгую разлуку со своей Кристиной, что не устоял перед блестящей возможностью испытать способности «Линга» на совершенно чуждых языковых системах.

– Я думаю так: «Мы прилетели к вам издалека». Тут надо рисунком показать, откуда мы: отметить путь от Земли до них. Кстати, как все-таки они называют свою планету?

– Боюсь, что на слух этого не уловишь. У них очень сложная фонетическая система, все зависит от высоты и модуляции звука. Не то Энимеен, не то Инемиин…

– А «Линг» что говорит?

– В том-то и дело, что «Линг» не говорит, а пишет, – смущенно сказал Казимир. – Он все это подробно объясняет, а я все равно не могу уловить особенностей произношения. Если б услышать живую речь…

– Да, если б! – усмехнулся Таланов. – Словом, запиши текст. Дальше так: «Хотим срочно поговорить с вами. Мы ваши друзья. Почему вы прячетесь?» Ну, хватит на первый раз. Тем более, что непонятно; где и как мы их увидим.

– Сочиняй, – сказал Таланов. – Привет «Лингу». Я пока пойду к Виктору.

Владиславу не хотелось снова видеть больных – впрочем, Виктор все равно держал их теперь в изоляторе и никого туда не впускал. Не хотелось смотреть и на то, как молниеносно перемигиваются зеленые и красные огоньки на белом пульте «Линга». Он остался в кабине и откинулся на спинку сиденья, почувствовав страшную усталость. «Мы все равно ни черта не успеем… К чему это все?» – подумал он и вдруг испугался: а что, если это уже начало болезни? Он вскочил и начал быстро расхаживать по кабине. Потом решил проверить, не кажется ли ему собственное тело чужим, и стал делать гимнастические упражнения. Казимир появился в тот момент, когда Владислав с яростью наносил удары по невидимой мишени. Владислав сразу остановился и почувствовал, что краснеет.

Но Казимир и не думал издеваться над ним.

– Разминаешь мускулы? Правильно! – мечтательно сказал он. – Эх, сейчас бы в наше дорогое Закопане! Снег блестит, лыжи сами идут…

– Неплохо бы… – согласился Владислав и вздохнул. – Написал письмо?

– А как же! «Линг» в два счета…

Таланов появился в дверях.

– Ну-ка, покажи, как оно выглядит, – сказал он.

– Вот, пожалуйста, – Казимир протянул ему плотный лист бумаги, разрисованный непонятными знаками: строка покрупнее, над ней вплотную ряд мелких значков. – Надеюсь, это будет им понятно. Если только, конечно, это их язык…

– Чей же еще? – спросил Таланов.

– Кто знает? Может, те, которые живут в подземельях, истребили жителей этой планеты, – задумчиво ответил Казимир. – Убили тех, кто любил свет, потому что сами боятся света, ненавидят его…

– Мрачная картинка, – сказал Владислав.

– А ты представляешь себе что-нибудь более веселое? – осведомился Казимир.

Таланов задумчиво разглядывал письмо.

– Почему они пишут в два ряда? – спросил он.

– Верхний ряд, с мелкими значками, обозначает высоту и модуляцию звука. У них, по-видимому, много гласных и есть разные варианты их звучания, меняющие смысл слова. Очевидно, слух у них более тонкий и изощренный, чем у нас. Без этого верхнего ряда нельзя понять, что говорится в основном тексте. Зато основных знаков немного.

– Нелепо, – заметил Владислав. – Ведь проще иметь побольше основных знаков.

– В наших земных языках тоже сколько угодно нелепостей, – сказал Казимир.

– Ты нигде не встречал в их книгах упоминаний о подземельях, о ходах под городом? – спросил Таланов.

– Нет. Впрочем, я ведь очень мало читал.

– Ладно. Едем, Владислав.

* * *

Они мчались во весь дух по дороге среди холмов. Кустарник, растущий на крутых склонах, хлестал своими гибкими красно-розовыми ветвями по стенкам вездехода. Впереди уже показался город со своими непривычными для земного глаза спиралеобразными улицами, овальными и круглыми зданиями без окон и дверей, со слегка поблекшей светящейся росписью на стенах. Белые и бледно-зеленые, как небо, палевые и светло-бронзовые здания выступали среди буйно разросшихся, одичавших деревьев, кустарников и ползучих растений, вьющихся по стенам и куполообразным крышам. Весь город был словно залит кровью, темневшей и сгущавшейся на большой площади, посреди которой белело овальное здание с округлой крышей и стенами, слабо светящееся, как гигантское серебристое яйцо. Деревья, посаженные на некотором расстоянии от него, своими темно-багровыми ветвями с узорчатой пурпурной листвой уже касались светящихся, плавно закругленных стен. Снизу, от полосы кустарника тянулись цепкие алые побеги; колыхаясь в воздухе, они безуспешно силились зацепиться за безукоризненно гладкие стены и, достигнув ветвей деревьев, обвивались вокруг них.

Таланов и Владислав вышли из вездехода на главной площади.

– Да, конечно, вся эта история произошла совсем недавно, – сказал Таланов, поглядев на деревья и кусты. – Герберт говорит, что здешние деревья и кусты растут примерно с такой же скоростью, как у нас в умеренном климате. Значит, им лет пять-десять, не больше, верно? Ну, так где ты это увидел, показывай.

– Я ведь, собственно, ничего не видел, – сказал Владислав, шагая по овально изогнутым широким ступеням. – Просто мне показалось, что за нами кто-то следит. Даже не знаю почему. Я же говорю: ничего определенного.

Они вошли в большой светлый зал. Причудливо-изогнутые тени ветвей лежали на смутно серебрящемся полу.

– Ты только внизу это почувствовал, а тут, наверху, ничего не было? – спросил Таланов.

– Только внизу. Будто кто-то глядел на нас. И потом – очень слабый шорох, как будто издалека. А глядели – вблизи. Не знаю, как это объяснить.

– Пойдем вниз, – сказал Таланов.

Овальное отверстие хода темнело в глубине зала. Крышка была откинута.

– Это вы так оставили? – спросил Таланов.

– Так и было. Иначе мы бы и не заметили этого хода. – Владислав вдруг остановился. – Впрочем… Помните, мы в первый раз были тут вместе с вами? Я ведь сюда подходил, сейчас я это твердо помню. И ничего не заметил.

– Ты уверен? – спросил Таланов.

– Ну конечно! И Карел был со мной!.. Да, Карел… Но все же, может быть, он помнит…

– Ладно, пойдем вниз.

Таланов начал спускаться по ступенькам, включив фонарик, прикрепленный на груди. Они прошли несколько шагов по подземной галерее. Серебристые плиты потолка и стен в темноте светились ярче, и Таланов выключил фонарик. Они постояли, чтоб привыкнуть к полутьме. Вдруг Владислав прошептал:

– Они опять следят за нами…

Таланов обернулся, прислушался.

– А тебе не кажется? – недоверчиво спросил он. – Я ничего не слышу.

– Я тоже не слышу. Только чувствую взгляд.

– Тебе и вчера на этом месте чудилось?

– Да, кажется, на этом.

Таланов включил фонарик и начал внимательно осматривать стены. Они были всюду одинаковые, слегка светящиеся в остром белом луче фонарика. Таланову показалось, что в одном месте плиты облицовки сходятся менее плотно, он приблизил лицо к стене – и вдруг тоже почувствовал, что кто-то на него смотрит. Он невольно отшатнулся, стараясь понять, откуда это странное ощущение. «Может, так начинается эта проклятая болезнь? – с тревогой подумал он. – Хотя нет, у Карела и Герберта было иначе…»

– Вы слышали? – прошептал Владислав.

Таланов снова приблизил фонарик к стене. Ну да, вот откуда это ощущение! Слабый и короткий, словно оборванный, не то вздох, не то стон там, за этой стеной. Присутствие кого-то живого. Он начал простукивать стену: да, здесь пустота.

– Вы дальше проходили? – спросил он.

– Да, только недалеко, вон туда примерно. Карелу было уже совсем плохо.

Таланов пошел вперед, светя фонариком и простукивая стену. Дальше шла сплошная кладка. Он повернул направо, в боковой проход, держась у той же стены. Гулкий звук пустоты опять возник через несколько шагов.

– Ты что-нибудь чувствуешь? – спросил Таланов.

– Да, – уверенно сказал Владислав. – Они и тут есть.

Таланов стоял у стены, водя фонариком. Тут и плиты прилегали плотно, и вообще стена в этом месте ничем не отличалась от других участков подземного хода. Только этот звук пустоты да еще странное ощущение Владислава. «Пожалуй, и мое, – подумал он. – Если только это не самовнушение».

– Значит, вы дошли до этого места, – сказал он, вернувшись в главный проход, – и дальше не пошли?

– Да, до этого поворота.

Таланов направил луч фонарика в глубь прохода. Белое яркое пятно пробежало по светящимся стенам, по светлому гладкому полу и где-то вдалеке уткнулось в разветвление ходов. Округленная линия выступа, ход налево, ход направо. Таланов выключил фонарик.

– Пройдем еще немного, – сказал он угрюмо.

Таланов боялся идти дальше, боялся этих незримых существ, исподтишка наблюдающих за ними, боялся, что он и Владислав заболеют, не успев добраться до ракеты. Но здесь, в подземном переходе, они были ближе к разгадке, чем наверху. А времени для поисков и попыток спастись у них оставалось, может быть, совсем мало.

«Карел подцепил болезнь наверху, – думал он, внимательно осматривая стены и пол. – Если это они наслали на нас болезнь, значит они выходят наверх. Кто они вообще? Если те, что жили здесь прежде, почему они прячутся под землей?»

– Они опять смотрят, – шепнул Владислав и повел глазами вправо. Вот отсюда.

Таланов быстро шагнул к стене, полоснул по ней лучом фонарика. Теперь он гораздо явственней услышал сдавленный стон и легкий шорох. Он постучал по стене – конечно, там была пустота.

– Дело ясное: стены в этих местах прозрачны изнутри, – сказал он. – Они нас видят, а мы их нет. Ловко придумано. Потом – эти существа живут в полутьме. Яркий свет причиняет им боль, поэтому они и выдают себя, если их внезапно осветить.

– Что же теперь нам делать? – спросил Владислав.

– Кто его знает. Если б их хоть увидеть, какие они.

– А какая разница?

– Да, может, там, за стеной, что-нибудь вроде летучих мышеи или кротов.

– Да… – пробормотал Владислав. – Верно… А если попробовать приложить наше письмо к этим прозрачным местам в стене? Может быть, они прочтут и как-нибудь ответят?

– Правильно. Сейчас попробуем… Что это?!

Из бокового хода что-то вылетело и с легким, еле слышным стуком упало на плиты. Таланов и Владислав бегом кинулись к боковому проходу и еще успели заметить странный мерцающий силуэт, быстро скользящий вдоль стены, почти неразличимый на ее светящемся фоне. Странное существо неслышно скользнуло за скругленный выступ нового ответвления и, прежде чем Таланов и Владислав успели добежать до поворота, исчезло, словно растаяло в этом призрачном мертвом мерцании.

– Ты ясно видел? – спросил Таланов.

– Ясно. То есть насколько возможно: оно ведь почти незаметное. Я даже не понял, кто это – человек или зверь. Ни ног, ни рук, ни головы – ничего не видел.

– Я видел руку, она мелькнула на мгновенье. И голову… Нет, по-моему, это человек, только в какой-то странной одежде.

– Ну да, вроде маскхалата разведчиков, – сказал Владислав. Похоже, что так.

На плитах пола лежала матовая зеленоватая пластинка со скругленными углами. Таланов опустился на одно колено, разглядывая пластинку, потом взял ее в руки.

– А ведь это их письмо, Владислав! – сказал он. – Они сами к нам обратились.

– Здорово! – отозвался Владислав. – Как теперь быть? Сразу вернуться на ракету?

Таланов покачал головой.

– Письмо не длиннее нашего. Наверно, тоже сплошные вопросы. Придется показать им наше письмо.

– Мы их собьем с толку, – возразил Владислав. – Подумайте: их язык знаем, а на письмо ничего ответить не можем. Как они смогут это объяснить?

– Наше письмо – ответ. Наверняка они спрашивают, откуда мы, и так далее. Вот пускай и посмотрят.

Он постучал по стене и, обнаружив пустоту, приложил к этому месту письмо, плотно прижав его ладонями. За стеной послышался легкий шорох, потом тихие, слабые возгласы и переливчатая быстрая речь, похожая на щебетанье птиц. Таланов все стоял, прижимая ладони к стене, и смотрел прямо перед собой, словно видя тех за тонкой, непрозрачной для кого стеной.

Шорох за стеной усилился; потом послышалось слабое шипенье. На белой светящейся стене появились матово-серые круги и пятна; они все ширились, сливались… Таланов отшатнулся и уронил бумагу: стена становилась прозрачной.

– Ты видишь, Владислав? – шепотом спросил Таланов.

– Да. Они снимают защитный слой, – Владислав тоже шептал.

Оба они боялись шевельнуться. На стене возник небольшой, четко очерченный овал. К прозрачному окну приблизилось лицо… Прямо на астронавтов глядели круглые птичьи глаза, без бровей и ресниц. Тонкий изогнутый нос тоже напоминал клюв птицы; рот был узкий, почти безгубый.

Таланов и Владислав не отрываясь глядели на это странное лицо, лишь отдаленно напоминавшее человеческое. Лицо было живым и разумным.

– Все-таки это они… те, которые жили наверху, – шепнул Владислав. – Те же лица, что на картинах и в книгах.

Таланов кивнул. Существо за прозрачной перегородкой заговорило высоким, переливчатым, щебечущим голосом, указывая на табличку, которую Владислав держал в руках. Астронавты переглянулись.

– Либо мы не ответили в письме на их вопросы, либо они предугадали наши вопросы и все сообщили в табличке, – сказал Таланов. – Ах, черт, что же делать?

Лицо за перегородкой исчезло, вместо него возникло другое, очень похожее, только чуть покрупнее и потемнее цветом: в неясном фосфорическом свете оно казалось коричневым. Таланов сделал вид, что пишет на табличке, и попытался знаками объяснить, что надо писать, а не говорить. Перед отверстием появилась семипалая рука и дважды махнула справа налево.