Текст книги "Вторая жизнь Марины Цветаевой: письма к Анне Саакянц 1961 – 1975 годов"
Автор книги: Ариадна Эфрон
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
19 апреля 1961 г.
Милая Анечка, это, конечно, еще не письмо, а все те же два слова наспех. Хоть и отложила «Лопу» и вроде занялась уборкой зимней пыли и паутины, но навалились еще всяческая работенка и дела, и я все еще докручиваюсь в колесе.
Что у Вас неприятности были? (так называемые мелкие) Напишите! Это меня беспокоит. – Второе: есть ли у Вас мамины «Хлыстовки» и «Башня в плюще»?[106]106
Очерк «Хлыстовки» (1934) впервые напечатан в журнале «Встреча» (Париж. 1934. № 6), впоследствии выходил под названием «Кирилловны». «Башня в плюще» (1933) публиковалась в газете «Последние новости» (Париж. 1933. 16 июля»).
[Закрыть] У меня есть, если у Вас нет, то будет. Третье: что это за разговоры об «живописаны»? У Вашего душеньки Орлова вообще есть тенденция «исправлять» Цветаеву, пусть она и останется при нем, не при ней же! Вы совершенно правильно сказали (за это) (не только) люблю Вас – за хороший слух! (что она не могла написать «описаны»). «Описаны» нет и в черновых вариантах. В черновой тетради 1-й вариант: Квиты. Вами я объедена – а зато вас высмею. И уже 2-й – окончательный для этой строфы: Квиты: вами я объедена Мною – живописаны[107]107
Речь идет о строке из стихотворения «Квиты: вами я объедена…» из цикла «Стол»; «живописаны» сохранено во второй строке: «Мною – живописаны». См. коммент. 3 к письму 22 (от 16 мая 1961).
[Закрыть]. И в беловой тетради также. Так что ни о каких «описках» не может быть и речи, это же ясно. И не вздумайте становиться на вздорный путь «товарообмена» с Орловым – я вам то-то и то-то, а уж вы, за ради Господа, позвольте восстановить цветаевское «живописаны» вместо вашей остроумной гипотезы. Тут, Анечка, и дискуссий, и убеждений никаких не может и не должно быть. Тут абсолютная достоверность черновиков и беловиков, на которые, только, и нужно держаться, которых – придерживаться. С Орловым будьте осторожны[108]108
В. Н. Орлову Ариадна Сергеевна двумя неделями раньше, 28 марта 1961 г., признавалась: «…Вы мне знакомее многих знакомых – столько думала о Вас, о книжке, о стихах, о предисловии и так желала Вам успеха во всех этих головоломностях», «Бесконечно Вам благодарна не столько за Цветаеву, сколько за маму…» и т. д. (В2. С. 96).
[Закрыть], не верьте его льстивостям, даже когда они совпадают с истиной, не снабжайте его безудержно, а очень понемногу, ибо, «выдоив» Вас, он начнет хамить. Он – человек оборотистый, непорядочный, и Цветаева – не первая «темная лошадка», на которую он ставит. Вывезет лошадка – он – в благодетелях, не вывезет – тогда держись и лошадка, и лошадники! – Так что – «Люди, я любил вас, будьте бдительны!»[109]109
Слова Юлиуса Фучика (1903–1943) – чехословацкого журналиста, литературного и театрального критика, члена компартии Чехословакии. В апреле 1942 г. он был арестован гестапо. Находясь в пражской тюрьме Панкрац, написал книгу «Репортаж с петлей на шее» (в русском переводе «Слово перед казнью»), строка из которой: «Люди, я любил вас. Будьте бдительны!» – стала символом антинацистского движения и крылатой фразой. За эту книгу Фучик был удостоен (посмертно, в 1950 г.) Международной премии Мира.
[Закрыть]
Теперь: когда мне можно написать Орлову, что я читала его статью? Надо бы отозваться, но – читала ли я ее, или еще нет? Ответьте. Еще одна просьба: напишите, если не трудно, что именно из циклов «Стол», «Стихи к Чехии» вошло в сборник?[110]110
Из «Стихов к Чехии» в И61 вошли два стихотворения из цикла «Сентябрь» («Есть на карте место…» и «Один офицер») и целиком цикл «Март».
[Закрыть] То, что не вошло, меня просят дать в журнал. Осталось так, как в том перечне, что Орлов давно прислал мне? 1) Мой письменный верный стол 2) Тридцатая годовщина… 3) Мой письменный верный стол 4) Квиты…[111]111
Все перечисленные стихотворения вошли в И61.
[Закрыть]
Что идет из «Стихов сироте»?[112]112
Цикл «Стихи сироте» включен в И61.
[Закрыть]
На днях приезжает моя Ада Александровна[113]113
Ада Александровна Шкодина (урожд. Федерольф; 1901–1996) – мемуаристка, друг и наперсница А. С. Эфрон. Отец – доктор медицины, мать – преподаватель музыки, оба коренные петербуржцы. В 1924 г. Ада Александровна вышла замуж за англичанина и уехала с ним в Англию. Он остался в Англии, а она вернулась на родину, в Москву, в 1927 г. преподавала английский язык в московских институтах. В 1938 г. была арестована по подозрению в шпионаже на восемь лет исправительно-трудовых лагерей. Вышла второй раз замуж за Дмитрия Осиповича Шкодина, тоже отбывшего срок (он был назначен директором лагерного инвалидного дома в Магадане), но вскоре развелась. После отбытия срока ей не было разрешено жить в Москве, и она устроилась в 1947 г. в Рязани преподавателем английского языка в педагогическом институте. В октябре 1948 г. была повторно арестована без предъявления обвинения. Познакомилась с А. С. Эфрон в рязанской тюрьме в 1949 г. Затем они обе были отправлены в Туруханск в ссылку. В 1957 г. Шкодина реабилитирована за отсутствием состава преступления. Вернулась в Москву. Жила в комнате в коммунальной квартире на Комсомольском проспекте (дом 49, квартира 23). Лето проводила в Тарусе с Алей. После ее смерти готовила к передаче в РГАЛИ личный архив Ариадны Сергеевны. Автор воспоминаний о ней (Федерольф А.А. Рядом с Алей. Воспоминания. – М., 1996. С 201–342).
[Закрыть], мы с ней посоветуемся о том, как у нас – ориентировочно – будет складываться время – и напишу Вам о своем мае: может быть, приедете к нам отдохнуть в свою свободную недельку? Только лучше бы к середине или концу месяца, чтобы было теплее – если вытерпите столько с отдыхом! – Чтобы можно было погулять, посмотреть мамины места, а не угнетаться холодом и непогодой. Об этом спишемся. Целую Вас. Пишите!
18Ваша А.Э.
21 апреля 1961 г.
Милая Анечка! Каким образом «Челюскинцы» попали к Кате[114]114
Е. И. Еленева.
[Закрыть] (будем ее так звать, ибо отчество ее не знаю) – мне неизвестно, спрашиваю ее об этом. Может быть, непосредственно от мамы, может быть, из третьих – но, несомненно, достоверных – рук. Хорошо, что наша переписка идет через Францию, а то с кубинской заварухой[115]115
Так называемый Карибский кризис, участниками которого были США, СССР и Куба. США разместили ракетную базу в Турции и устроили блокаду Кубы. В ответ СССР построил на Кубе комплекс ядерных ракет. Впоследствии кризис был ликвидирован благодаря дипломатическим усилиям СССР и США.
[Закрыть] могут там ввести цензуру на письма сюда, они черти злые. Катя – мамина приятельница, хорошая женщина; обожала и обожает моих родителей. Собрала много маминого, но не «по-научному»; многое, без указания источников, без дат. Надеюсь, что про «Челюскинцев» всё от нее узнаем. Стих ведь был закончен – тогда, а при переписке в 1936 г. мама оказалась или недовольна некоторыми местами, или еще по каким-нибудь соображениям не вписала их.
Относительно «enjambement» писала лишь, что в этом слове у Орла выпала буква «м» – «обнакновенная» опечатка, но смешная. И дальше больше ничего. Пусть себе спотыкается на перешагиваниях, мама-то никогда не спотыкалась[116]116
См. письмо 13 от 11 апреля 1961 г. и коммент. 8 к нему.
[Закрыть].
Относительно Иры[117]117
И. И. Емельянова.
[Закрыть] – я, верно, не сумела выразить членораздельно свою мысль. Не о хорошем настроении шла речь, а о том, что «она своей судьбой довольна» – так она писала. И это меня и встревожило, ибо как раз и означает, что жизнь она считает конченной. Как говорит протопоп Аввакум[118]118
Аввакум Петров (Петрович) Кондратьев (1620–1682) – священник Русской церкви, протопоп, идеолог старообрядчества, противник церковной реформы патриарха Никона. За религиозную деятельность был сослан, заточен в тюрьму и казнен (сожжен). Автор собственной автобиографии «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». Приводится цитата из его книги.
[Закрыть] – «кончилась жизнь, начинается житие». Я бы как раз предпочла бы, чтобы она хоть в чем-то была дочерью своей матери, которая отнюдь «судьбой недовольна» и стремится – в мечтах – «на волю, на волю, в пампасы»[119]119
«На волю, на волю, в пампасы». – Из книги «Золотой теленок» И. Ильфа и Е. Петрова (приключения бухгалтера Берлаги в сумасшедшем доме).
[Закрыть]. Девочка как раз куда глубже и сложнее, чем мне бы для нее хотелось… А сейчас их обеих куда-то перегнали, куда – еще неизвестно. А.А. скоро будет здесь, так что привет передам.
C «Лопой» получился финал вовсе неожиданный: ввиду отсутствия бумаги срок сдачи работы перенесли с 1 мая на 1 октября (это значит деньги будут в 1962 г.!) и… договор перезаключили, скинув по 3 р. со строчки, на чем и теряю 9 тысяч – которых жалко, ибо в них была свобода, передышка от переводов, можно было заняться мамиными и своими делами. Вроде сообразили, что издание получится дефицитным и сделали такой красивый номер. Очень обиделась, кинула неоконченную Лопу в сторону, пожалела о месячной неотрывной и никому не нужной работе, а главное, увы, о долгом и упорном безденежье. Стала убирать запущенный из-за Лопы обратно же – домишко, и уж не знаю, на каком сквозняке застудила плечо и руку, а уже неделю ужасно больно, съела весь анальгин, пирамеин, тройчатку, теперь добралась до слабительных и крепительных, – никакого ни с какого боку результата. Единственная прибыль в доме – кошка окотилась. Не нужно ли роскошного пушистого голубого котенка, мальчика? Зовут Космос, ибо стартовал вместе с Гагариным (которого один скоропалительный оратор по радио впопыхах всё «Гагановым» звал!). Целую Вас. Будьте, не в пример мне здоровы и умны.
19Ваша А.Э.
30 апреля 1961 г.
Милая Анечка, спасибо за письмо – увы, отвечаю опять в телеграфном стиле, т. к. рука еще болит, хоть и менее сильно. Это, очевидно, никакая не простуда, а отцово невралгическое наследство. Я ведь сибирячка, закаленная от простуд![120]120
Имеются в виду годы пребывания в туруханской ссылке.
[Закрыть] Тагор мною давно получен, еще раз за него спасибо, он, хоть и не заказной, дошел вовремя и без потерь. Жаль, что «Космос»[121]121
Котенок. См. письмо 18 от 21 апреля 1961 г.
[Закрыть] Вас не соблазнил. Он, правда, уже не «Космос», а «Бабуин» – рожица у него получается бабуинская, очень смешная; Бог весть, как его окрестят будущие владельцы. Пока им безраздельно владеет мама – Шушка, добрая, милая кошечка, только болтунья ужасная, влезает в каждый разговор со своими репликами.
Фамилии Молчановой и Тихомирова[122]122
Молчанов, Тихомиров – лица неустановленные.
[Закрыть] ничего мне не говорят, с Сеземанами[123]123
Алексей Васильевич Сеземан (1916–1989) – старший сын Антонины (Нины) Николаевны Клепининой (урожд. Насоновой, в первом браке Сеземан; 1894–1941) и Василия Эмильевича Сеземана (1884–1963) – российского, литовского философа, арестован (реабилитирован в 1958 г.). Сеземан Дмитрий Васильевич (1922–2010) – ее младший сын, переводчик, литературовед, писатель. Эмигрировал во Францию. Приемный отец – историк, журналист Николай Андреевич Клепинин (1899–1941), соратник С. Я. Эфрона по конспиративной работе в НКВД. Алексей Сеземан работал в «Revue de Moscоu» одновременно с А. Эфрон. Был арестован в 1938 г., отбывал наказание в Коми АССР, освободился весной 1943 г. В 1957 г. реабилитирован. Автор воспоминаний «Посвящается Марине Цветаевой» (Москва, 1991). В 1948 г. А. Эфрон писала Л. Бать из Рязани: «Алешу, пожалуйста, не целуй и не благодари – мне вообще не хочется, чтобы он знал обо мне что бы то ни было» (НД. С. 128). Дмитрий Сеземан оставил весьма некомплиментарные воспоминания о пребывании семьи Клепининых и Цветаевых-Эфрон в Болшево (Сеземан Д. На болшевской даче. Из воспоминаний. – Болшево. С. 244–251).
[Закрыть] – сыном и с Эйснером[124]124
Алексей Владимирович Эйснер (1905–1984) – поэт, переводчик, прозаик. Дружил С. Я. Эфроном. Цветаева познакомилась с ним в 1932 г., и он ей «решительно нравился» (из письма к А. А. Тесковой от 8 апреля 1932 г.). Участник Испанской войны 1936–1939 гг., был бойцом 12-й Интернациональной бригады, адъютантом ее командира Матэ Залки – генерала Лукача. Сотрудник советской разведки. В 1940 г. вернулся в СССР, был арестован. В 1956 г. реабилитирован. Занимался переводами, журналистикой. Автор воспоминаний о Цветаевой «Она многое понимала лучше нас…» (ГЭ. С. 202–212). Сохранилось письмо Цветаевой к А. Эйснеру от 3–4 октября 1934 г., в котором она отвечала на его упрек в том, что не откликнулась на подвиг участников героической экспедиции парохода «Челюскин». «А теперь я написала Челюскинцев, не я написала, сами написались, и посвящала их – возвращала их – Вам» (Письма 1933–1936. С. 297).
[Закрыть] знакома, но с последним не встречалась здесь ни разу, а с первыми вижусь очень редко и очень случайно.
Маминого портрета в Париже – до 37-го года никто не писал, с 37-го по 39-й – не знаю, не слыхала[125]125
Один из последних известных портретов М. Цветаевой (Кламар, 1931 г.) принадлежит художнику Георгию Калистратовичу Артемову (1892–1965). Он и его жена, художница Лидия Андреевна Никанорова (1895–1938), были соседями Марины Цветаевой по дому в Кламаре. Второй портрет (1933 г., акварель) Цветаевой принадлежит кисти русского художника, живописца и скульптора Бориса Федоровича Шаляпина (1904–1979), старшего сына Федора Ивановича Шаляпина и его жены Илоны Игнатьевны Шаляпиной-Торнаги. Находится в Художественном музее Тарусы.
Еще один прижизненный портрет (картон, масло) Цветаевой – работы Николая Дмитриевича Милиоти (1874–1962) – приписывается парижскому периоду ее жизни. Относительно датировки этого портрета существуют разные версии. На портрете из коллекции семьи Милиоти, который экспонировался в Москве в 2020 г. на выставке «Неизвестный Николай Миллиоти» (
[Закрыть]. Единственный портрет – карандашная зарисовка, которую я Вам показывала, – художник Билис[126]126
Аарон (Арон) Львович Билис (1893–1971) – художник. Автор более чем 2000 портретов знаменитых людей своего времени (см., например: Фотолетопись. С. 231–233)). Карандашный портрет Марины Цветаевой выполнен в 1931 г. На листе рукой Цветаевой надпись: «Теперь уже нельзя сказать: “Нам остается только имя!” Аарону Львовичу Билису – на память о тяжком (для него!) сеансе (“смейтесь!”, “смейтесь же!”). Вечер 30-го мая 1931 г. Париж. Марина Цветаева» (Русские портреты Аарона Билиса / Под общ. ред. Л. Мнухина, в сотрудничестве с Н. Будускье-Билис и М. Кастельну. – Дом-музей М. И. Цветаевой в Болшеве (Королев), Дом-музей Марины Цветаевой (Москва), 2017. С. 69. По воспоминаниям внучки художника Надин Будускье-Билис, дед рисовал портреты за один сеанс, в течение 2–3 часов, затем делал с них репродукции и приносил своим моделям с просьбой надписать. Поэтому почти на всех портретах имеются автографы портретируемых.
[Закрыть] (он же мужчина, а не женщина). Дореволюционные портреты были. Тут, в Тарусе, у меня есть скульптурный бюст[127]127
В 1915 г. Надежда Васильевна Крандиевская (1891–1963) выполнила скульптурный портрет М. Цветаевой (в трех вариантах: в мраморе, бронзе и цветной керамике). Мраморный вариант находится в Архангельском областном музее (сведения Л. Мнухина), керамический – в Государственном литературном музее (филиал «Дом Брюсова»). О бронзовом портрете сведений найти не удалось. Крандиевская дружила с Мариной Цветаевой, часто бывала в кружке сестры ее мужа – Елизаветы Яковлевны Эфрон (Лили).
[Закрыть] мамы лет 22-х, работы Надежды Крандиевской – гипсовая копия мраморного, который находится у нее.
Есть ранний портрет Натана Альтмана[128]128
Натан Исаевич Альтман (1889–1970) – живописец, художник-авангардист (кубист), скульптор и театральный художник, заслуженный художник РСФСР (1968), мастер портрета. Широко известен созданный им портрет Анны Ахматовой (1914 г.). Портретов М. И. Цветаевой он не писал.
[Закрыть], которого – ни Альтмана, ни портрета не видела. Есть, опять же ранний, силуэт – работа действительно художницы[129]129
Елизавета Сергеевна Кругликова (1865–1941) – художница, график, мастер эстампа и силуэта, педагог. Создала галерею силуэтных портретов современников, среди них есть и М. Цветаева (1922 г.).
[Закрыть], а не художника – у меня есть снимочек.
Жаль, что взяли для книжки портрет в клетчатом платье, т. к. это (то, что было у Крученых[130]130
Алексей Елисеевич Крученых (1886–1968) – поэт-футурист, художник, издатель, коллекционер. Собирал материалы о знаменитых поэтах, художниках, актерах. В его коллекции содержится около 800 листов документов (рукописей, фотографий, текстов стихов и прозы), посвященных творчеству М. И. Цветаевой. С 1930-х гг. Крученых начал передавать материалы своей коллекции в Литературный музей и ЦГАЛИ (ныне РГАЛИ). Но он приобретал книги не только для собирательства, но и на продажу – начиная с середины 1930-х гг. это был основной источник его существования.
[Закрыть]) переснимок с переснимка, появлявшегося в печати и плохо отретушированного, сходство там было очень искажено, воображаю, что дала вторичная – гослитовская – ретушь!
Орлову еще не написала, и правда – то рука, то нога… а главное – пороху нет писать ему, а надо. Вы тогда написали, что он просил мне переслать статью уже после замечаний (?) исправлений (?) главной редакции, и я все чего-то ждала, а теперь плохо соображаю – получила ли я ее в первозданном виде (статью), или уже во второй инстанции, и вообще – получила ли? Мы там чего-то стали врать и заврались. Т. е. я – завралась. А в чем – сама не знаю. Не только руки-ноги, но и голова «отказывает».
«Лестницу»[131]131
«Лестница» (1926) – опубликована в журнале «Воля России» (Прага. 1926. № 11, под заглавием «Поэма лестницы»).
[Закрыть] и «Лебединый стан» я, действительно обещала, но выполню ли – еще посмотрю. (Это – перечитывая Ваше предыдущее письмо, на которое телеграфно отвечать не хочется.) Ибо я с легкостью необычайной могу выполнить не обещанное и не выполнить обещанного (Вас это не касается).
В Москву меня совершенно не тянет. Я ужасно устала – очухаюсь, тогда соберусь. А Вы приезжайте ко мне сюда[132]132
В воспоминаниях («И берег милый для меня») Татьяна Щербакова, жена режиссера Юрия Щербакова (см. о нем. коммент. 10 к письму 54 от 15 ноября 1962 г.) и соседка А. Эфрон, описывала ее тарусский домик и его обитателей:
«Срубленный из тонких осиновых бревен, он выглядел очень скромно. Три ступеньки, маленькое крылечко, крохотные сени – и вы попадаете в первую половину дома. Кушетка, столик, печка с плитой – это была и кухня, и комната Ады Александровны. Разгорожен дом дощатой стенкой, не доходящей до потолка, и холщовой занавеской, вышитой крестом.
Вторая половина состояла из проходной столовой и угла, где была комната Ариадны Сергеевны. Комната была и спальней, и рабочим кабинетом. Стол у окна, кушетка, несколько стульев, шкафчик, тумбочка. В этой комнате была дверь на маленькую террасу. Наверху, куда вела наружная лестница, была еще мансардная холодная комната для приезжающих, для гостей. Это описание не передает ощущения целесообразности, порядка и, главное, уюта и теплоты, которые были в доме.
Не сразу можно определить, чем создавалась эта атмосфера. Множество букетиков, каждый составленный на свой манер, кошка Шуша, удивительная своим мяуканьем с человеческими интонациями, деревенские половики, ситцевые симпатичные занавески. Нет, дело было не в этом, а в том, как чувствовали себя, как ощущали свой дом хозяйки. Было очевидно, что им здесь нравится, что им светло, хорошо. Эти стены не ограничивают их, а защищают». http://www.radnews.ru
[Закрыть], числах в 15-х – 20-х, или еще ближе к концу месяца (в общем, чем теплее и солнечнее – тем лучше) – если можете взять отпуск в это время и нет других планов. В любое время после 15-го. Напишите, что об этом думаете, я Вам расскажу, как до нас добраться. Если сумеете совместить отпуск с хорошей погодой, будет просто гениально. Таруса очень хороша до дачников. А.А. приехала, входит в тарусскую колею. Шлет Вам привет.
Целую Вас.
20Ваша А.Э.
1 мая 1961 г[133]133
Печаталось: В2. С. 101–102; Громова. С. 615–614, в обоих изданиях – с сокращениями.
[Закрыть]
Милая Анечка, я очень огорчена тем, что, получив мою дурацкую и невнятную весточку, Вы уже, очевидно, предприняли какие-то шаги в Восточной редакции. Напрасно. Я отказалась от переводов Тагора не из-за занятости, а потому, что они у меня не получаются. Оттого, что я сейчас располагаю свободным временем, дело, по-моему, не меняется. И тогда, когда я делаю переводы, лежащие у Вас в столе в той маленькой книжечке, у меня было достаточно времени, однако они, по общему мнению, вышли дерьмовые. Значит, не во времени дело. Если Вам любопытно, посмотрите у Ярославцева[134]134
Геннадий Борисович Ярославцев (1930–2004) – переводчик, специалист по Китаю. Работал в издательстве «Художественная литература» (до 1990 г.).
[Закрыть] стенограмму обсуждения моих тагоровских переводов – и тон их и сущность скажут Вам больше, чем мой эпистолярный лепет. Сашка Горбовский[135]135
Александр Альфредович Горбовский (1930–2003) – историк, публицист. Переводил Р. Тагора.
[Закрыть] просто небольшой подлец и как таковой для меня не в счет, но с мнением других я обязана считаться – хотя бы внешне! Я не собираюсь пользоваться отчаянным положением второго тома, Шервинского[136]136
Сергей Васильевич Шервинский (1892–1991) – поэт, переводчик, писатель, искусствовед, автор книг для детей.
[Закрыть], Ярославцева и еще какой-то дамы, чтобы ввинтиться в эту редакцию; не собираюсь латать дыры, оставленные Ахматовой[137]137
А. Ахматова, как и многие другие поэты (как и М. Цветаева в 1940–1941 гг.), стала переводчиком поневоле (когда их собственные вещи не печатали). Она перевела поэтические произведения 150 поэтов с 78 языков.
[Закрыть] и Тушновой[138]138
Вероника Михайловна Тушнова (1911–1965) – поэтесса и переводчица. Член Союза писателей СССР (1946). Переводила с многих языков самых разных поэтов, среди которых и Р. Тагор.
[Закрыть]; найдутся и без меня охотники. Стара я, чтобы себя ломать – и так вся переломленная. К тому же только что отработала 4 месяца без перерыва по 14 часов ежедневно – единственный отдых был – считка с Вами маминой книжечки. Я устала и еле дышу, и мне также мало дела до Тагора, как и ему до меня. Пусть другие причесывают ему бороду на русский лад – желаю им успеха.
Отдышусь, «доведу до ума» злополучную Лопу, а там видно будет – или не будет.
В Москву я в ближайшее время не поеду и заботиться о хлебе насущном не буду – Бог подаст, а не подаст – значит его и вправду нет.
Очень жду Вас в Тарусу – об этом писала Вам и жду Вашего ответа. Будем вместе соображать, где было «ихнее гнездо хлыстовское»[139]139
Хлыстовское кладбище на крутом берегу Оки в Тарусе не сохранилось.
[Закрыть] по указанным мамой приметам, часть которых сохранилась и по сей день.
Есть к Вам одна наглая просьба: если не очень трудно, перешлите одного пресловутого Тагора по адресу: Москва Г-69, Мерзляковский переулок 16, квартира 27. Елизавете Яковлевне Эфрон. Это старшая сестра моего отца, мама называла ее «солнцем нашей семьи». Если хотите взглянуть на это солнце, пока не закатилось, и пока оно – (ей много лет), то зайдите, предварительно позвонив (К 5-59-94) <и> объяснив, что Вы несете книжечку по моей просьбе, Вы увидите женщину, которая сохранила мамин архив, и конуру, в которой мама жила с Муром вдвоем после нашего с отцом ареста. Это темная прихожая перед теткиной комнатой. Взглянув – Вы еще что-то поймете в маминой жизни. И в моей, может быть. Ибо это и моя конура. Тете я посылаю открыточку, что Вы или пришлете книжечку или занесете.
Приехать сюда можно после 15 мая, в любое время между 15–31, только предупредите. Не только можно, но и нужно. (Приехать.) Целую Вас, спасибо за всё.
Ваша А.Э.
Мой адрес: не «Таруса 1 Дачная» и т. д. а Таруса 1-я Дачная ул. Дачных ул. у нас три – из них моя – первая!
2115 мая 1961 г.[140]140
Печаталось: В2. С. 108.
[Закрыть]
Милая Анечка, я в таком обалдении, что не помню, написала ли Вам в ответ на Твардовского, или, мысленно поговорив, на этом успокоилась? Так или иначе, все получила, за все спасибо. Твардовский очень хорош – не ожидала – а относительно Андрюши Вознесенского просто пришла в восторг – то самое[141]141
Андрей Андреевич Вознесенский (1933–2010) – один из известнейших поэтов середины XX в. Очевидно, Ариадна Сергеевна имела в виду не рецензию Твардовского, напечатанную в «Новом мире», а внутреннюю его рецензию (которая являлась основой новомировской, но была напечатана с некоторыми сокращениями) на рукопись книги «Избранное». Там во фразе «Кстати, когда некоторые особенности стиха Цветаевой (рифмы, ритмы, звукопись) станут общим достоянием <…> откроется один из источников завлекающего простаков “новаторства” некоторых молодых поэтов наших дней» вместо «некоторых молодых поэтов наших дней» указаны имена этих поэтов: «Вознесенских, Евтушенок и т. п.» (В2. С. 108).
[Закрыть]. Только почему он не понял, что у беременной под шалью?[142]142
Имеются в виду строки второго стихотворения Цветаевой «Запечатанный, как рот оракула…» из цикла «Под шалью» (1924): «Женщина, что у тебя под шалью? / Будущее!».
[Закрыть] Хорошо хоть не усомнился в поэмах. А что дальше слышно?
Может быть, к концу месяца приеду на коротко в Москву, может быть, и нет, а Вас ждем в начале июня, надеюсь, что ничего не помешает. Сейчас дожди, соловьи, черемуха.
Обнимаю Вас.
22Ваша А.Э.
16 мая 1961 г.[143]143
Печаталось: С98. С. 176–178; В2. С. 109; Громова. С. 619–620, во всех изданиях – с сокращениями.
[Закрыть]
Милая Анечка, только вчера отправила Вам какую-то сомнительную открытку – то ли писала Вам, то ли не писала в ответ на рецензию Твардовского[144]144
См. коммент. 2 к письму 21 от 15 мая 1961 г.
[Закрыть] – плодом этих горестных раздумий и явилась открытка, а сегодня получила следующую Вашу весточку, и опять надо утомленному лентяю браться за перо. Чем мне за семь верст киселя хлебать – учитывая, что опять дождик – до почты, где прямая связь с Москвой только что-то около двух неудобнейших часов в сутки, а остальное время надо пытаться «связаться» через Калугу, может быть, проще будет Вам послать мне телеграмму? Хорошо было бы, чтобы Вы ее дали, узнав у Орла, до какого числа он будет в Москве и вообще желает ли меня лицезреть в этот заезд. Он мне писал, что будет в Москве в июне. Отменяет ли его майский – возможно, скоропалительный заезд в Москву июньскую поездку? Мне ведь отсюда выбраться не так быстро, и нужно было приехать ближе к концу месяца, и если Орлов приедет на 2–3 дня, мы рискуем с ним разминуться. А вообще-то я, конечно, рада буду его повидать, он много сделал для маминой книжки и многое принял близко к сердцу, что не так-то часто встречается у людей пожилых и многоопытных!
Насчет «живописаны»: я Вам дала все сведения по этой строке[145]145
См. коммент. 2 к письму 17 от 19 апреля 1961 г.
[Закрыть] – черновые и беловые варианты (беловой Вы, по-моему, сами видели), с Вас и спрос. Макаровские же и Орловские соображения по этому поводу мало меня интересуют[146]146
Александр Николаевич Макаров (1912–1969) – один из самых влиятельных критиков 1960-х гг., член Комиссии по литературному наследию М. Цветаевой, считал, что Цветаеву «необходимо ввести в литературный обиход» и «не только ее имя, но и творчество», но в то же время он утверждал, что «широкой популярности ее стихи не завоюют, им скорее не “настанет свой черед”, а прошел черед», ибо для нее свойствен «крайний индивидуализм, сознательная глухота к общественным вопросам, народным нуждам, воспевание плотских радостей, любви и гибели» (В2. С.143). Он и В. Н. Орлов полагали, что надо читать: «мною ж вы описаны». В публикации сохранился цветаевский вариант: «живописаны».
[Закрыть]. Только на моей памяти (Вас еще тогда на свете не было) одного из гослитовских редакторов сняли-таки с работы за замену пушкинской «птички божьей» (не знающей ни заботы, ни труда)[147]147
Четверостишие из поэмы А. С. Пушкина «Цыганы». Редактор Калашников убрал слово «божия» из пушкинского текста в 1923 г., вероятно, опасаясь гнева цензуры: упоминать Бога в те времена не рекомендовалось, так как велась антиклерикальная кампания.
[Закрыть] «птичкой вольной». Дело было в 23-м, фамилия пострадавшего – Калашников (и Пушкин).
Относительно Вашего приезда: разбивайтесь в лепешку, но не откладывайте – вдруг что-то помешает Вам или мне! Надо непременно застать хоть хвостик ранней весны, соловьев, цветение сирени, разнообразие оттенков молодой листвы, пока она не смешалась еще в одну сплошную, общую и ничью, зелень. И меня надо Вам застать, пока я еще несомненно жива, и прогрессирующий идиотизм не завладел мною окончательно.
Увы, после маминой смерти, и более близкой по времени и пространству (когда мама умерла я ведь сама была «по ту сторону») – смерти Бориса Леонидовича я твердо убедилась в том, что и сама непременно умру. Раньше, даже на самом краешке жизни, я не задумывалась о том, что и мои дни сочтены. А теперь знаю, что прожито уже много-много, осталось мало-мало, и надо торопиться. Торопиться же что-то не хочется.
Сейчас цветут вишни, сливы, черемуха. Я уже несколько раз навещала домик маминого детства – и очень хорошо, т. к. «отдыхающие» еще не наехали (домик на территории Дома отдыха) и было пустынно и тихо. Вокруг дома растут четыре высоченных ели, когда-то посаженные дедом в честь четверых его детей[148]148
И. В. Цветаев любил Тарусу, там им была арендована дача «Песочное», где начиная с 1892 г. каждое лето отдыхала семья. Вокруг дачи он высадил четыре ели в честь рождения каждого из своих детей. Рассказывают, что в 1941 г. произошла почти мистическая история: сразу после гибели Марины Цветаевой в Елабуге засохла ее ель в Тарусе. Эта история легла в основу рассказа А. И. Цветаевой «Елка».
[Закрыть].
Побывала и на могиле Борисова-Мусатова (он умер в этом же цветаевском доме и похоронен неподалеку)[149]149
Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов (1870–1905) – художник, живописец, воспеватель дворянских усадеб. С 1905 г. жил в Тарусе. Дача с осени 1903 г. пустовала, так как И. В. Цветаев вместе с семьей из-за болезни жены несколько лет подряд проводил за границей. Он, возможно по просьбе В. Д. Поленова, предоставил дачу для жилья семье Борисова-Мусатова. Виктор Эльпидифорович собирался прожить там до ноября. Видимо, художник хотел закончить работу над картиной «Реквием» именно в Тарусе. Однако этому не суждено было сбыться: 26 октября (8 ноября н. ст.) 1905 г. его не стало. Могила для художника была устроена не на городском кладбище. Его похоронили недалеко от дачи «Песочное», на высоком берегу полюбившейся ему реки Оки (так называемый Мусатовский косогор). Неподалеку находится кенотаф (надгробный памятник в месте, которое не содержит останков покойного, своего рода символическая могила) Марины Цветаевой.
[Закрыть]. Там чудная скульптура Матвеева[150]150
На могиле В. Э. Борисова-Мусатова в 1910 г. установлен памятник работы его однокашника скульптора Александра Терентьевича Матвеева (1878–1960), представляющий собой постамент из красного гранита, на котором высечена фигура спящего мальчика («Уснувший мальчик»). Существует легенда, что Борисов-Мусатов сильно простудился после того, как бросился в Оку спасать тонущего мальчика. На торцевой части постамента вырублено: «1870–1905»; на лицевой: «Борисов-Мусатов» и православный крест.
[Закрыть] – и какой вид на Оку![151]151
«Этот дом цветаевский я – тем же или следующим летом – сфотографировала, – вспоминала А. А. Саакянц. – Потом его уничтожили. Остатки фундамента пошли под танцплощадку. С той поры Ариадна Сергеевна больше никогда туда, в Песочное, не ходила» (С88. С. 106).
[Закрыть]
Целую.
23Ваша А.Э.
20 мая 1961 г.[152]152
Печаталось: В2. С 110, с сокращениями.
[Закрыть]
Милая Анечка, не надо так буквально принимать мои слова – савана я еще себе не приготовила. И вообще есть мысли, которые лучше держать при себе, потому что разъяснять их трудно, а комментариев они, очевидно, требуют. Я Вам скажу только, что пока близкие – живы, смерть – понятие отвлеченное. Когда она начинает косить вокруг тебя, то ты убеждаешься в реальности того, что всегда знал, но – исподволь. Но, конечно, говорить об этом так же некрасиво, как и «быть знаменитым». Иногда невольно думаешь вслух – как говоришь во сне; что поделаешь! Я все чаще говорю и делаю глупости, увы, наяву.
Тонкие нюансы произношения старо– или новомосковского все равно не спасают «гагаринского» стихотворения[153]153
См. письмо 25 с «гагаринскими стихами» от мая-июня.
[Закрыть]: сьрать ли, сърать ли, все равно нехорошо, еще хуже знаменитого Маяковского примера «Мы ветераны, мучат нас раны»[154]154
В. В. Маяковский в статье «Как делать стихи» (1926), адресованной начинающим поэтам, привел пример неудачной строки стихотворения Эмиля Верхарна «Мор» в переводе В. Я. Брюсова (опубликованного в журнале «Наши дни»): «Мы ветераны, мучат нас раны». Маяковский несколько неточно цитирует стихотворение: «Матушка смерть! Это мы – ветераны. / Старые, дряхлые, мучат нас раны».
[Закрыть].
В мае я, вероятно, приеду, на днях, ненадолго, за деньгами в основном.
Никакие «живописаны» я «спасать» не буду, ни совместно, ни приватно. Печатать стихи умерших поэтов надо строго по тексту, без измышлений и предположений – на последние, в крайнем случае, существуют комментарии. Текст Вы видели, могу показать еще раз – и в беловом, и в черновом варианте. Орлову ни черта показывать не буду – Вы редактор, Вы и барахтайтесь; да еще редактор «классики». Учитесь обращаться с текстами как следует с молодых ногтей и не поддаваться инородным влияниям.
Насчет Вашего приезда в Тарусу – конечно, приезжайте, когда Вам удобно, ближе к делу спишемся, чтобы удобно было «обоим сторонам». Дело в том, что может наехать всякий – разный народ, с которым Вам будет не так-то интересно, но будем надеяться, что все образуется. И Таруса к Вашему приезду окажется на месте во всяком случае – во всем своем великолепии. Жаль только, что сирень отцветет – как она хороша!
Пересылаю Вам письмецо Кати[155]155
Е. И. Еленева.
[Закрыть] относительно «Челюскинцев» и «Роландова рога». Вот тут придется подумать, как быть с текстом; и тот и другой, несомненно, мамины, хотя Катин «из неоткуда». Простите ей описки и опечатки – за 40 лет отсутствия язык забывается, тем более, что все они, тамошние, уже старые, пишут до сих пор «по-старому», с ятями, и стараются писать по-нашему, чтобы дошло… Письмецо мне потом пришлите. Надо будет ответить.
Что за концовка Вашего письма: «надеюсь на скорую встречу – здесь или там»?
Давайте уж лучше здесь!
Целую Вас
24Ваша А.Э.
<Июнь 1961 г.>[156]156
Печаталось: С98. С. 174–175, с датой <Май 1961>. В машинописном оригинале дата не проставлена. Письмо перенесено по хронологии с учетом факта болезни руки А. Эфрон.
[Закрыть]
Анечка, воистину два слова, т. к. разболелась рука (застудила). Вы знаете, любовь – к человеку, к поэту – одним словом – любовь это такая же тайна и такой же дар Божий, как талант, и что тут можно объяснить. Стихов я тоже не только не люблю – не выношу! и никогда не читаю (стихов «вообще»). Люблю трех-четырех поэтов во всей их совокупности, что ли (поэтов со стихами вместе). – На маму я совсем не похожа, и совсем другой породы (отцовской), и не лучший ее представитель. Но печать свою мать на меня поставила, как в Песне Песней[157]157
Книга Песни песней – каноническая книга Ветхого Завета, приписываемая царю Соломону. Обычно толкуется как сборник свадебных песен, но может интерпретироваться и как история любви царя Соломона и девушки Суламиты. «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою, ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный» – слова из этого памятника культуры.
[Закрыть]. Она бы очень любила Вас, больше того, именно в Вас она нуждалась. Откуда я знаю? Да дело в том, что (без всякой мистики, я к этому не склонна!) она мне многое в жизни говорит, может быть, больше, чем при жизни. Горько, что Вы с ней не встретились, хорошо, что встретились со мной. Я многое Вам расскажу и доверю.
А.А. приедет завтра, я ей рада. О Вашем приезде спишемся, очень хочется, чтобы была хорошая погода, и Вы увидели Тарусу – колыбель маминого творчества – во всей ее красе. Кроме того, через забор продемонстрирую Вам мамину старшую сестру Валерию[158]158
Валерия Ивановна Цветаева (Лера; 1883–1966) – единокровная сестра Цветаевой, дочь И. В. Цветаева от первого брака с Варварой Дмитриевной (1858–1890 г.), дочерью известного историка Дмитрия Ивановича Иловайского. Педагог. Написала биографию отца (опубликована в книге «Безо всякого вознаграждения…», изданной музеем семьи Цветаевых в Ново-Талицах в 2005 г.). С мужем С. И. Шевлягиным жила в Москве, затем в Тарусе. Принимала участие в установке кенотафа М. Цветаевой. Отдала часть своего участка А. С. Эфрон, на котором та построила дом.
[Закрыть], старую чертовку, истинную ведьму, стоит посмотреть. Ужасная подлюга.
—
Спасибо за Тагора, купите еще парочку, если не трудно – пошлю в США за «Челюскинцев». Эти мои переводы так ругали, что я больше и носу не кажу в Восточную редакцию и к последующим изданиям не имею уже отношения. Из-за робости и гордости обнищала и отощала и вообще, кажется, перехожу на пенсию… Ады Александровны. Скоро напишу.
Пока целую.
25Ваша А.Э.
<Июнь 1961 г.>
Милая Анечка, приезжайте, когда Вам удобно, четвертого так четвертого. Конечно, на этом Вы теряете цветение – яблонь, вишен, сирени, но застанете «хвосты» соловьиного пения и, может быть, ландыши. А так – Таруса хороша и в июне, лишь бы не раскапризничалась погода. Спасибо большое за вьетнамцев и за Рембо, оба очень мило изданы, но внутрь лучше не заглядывать. Рембо получился неким «собирательным» французом – Антокольскому более сродни Гюго[159]159
Павел Григорьевич Антокольский (1896–1978) – друг Марины Цветаевой в 1910-е годы, добрый знакомый Ариадны Эфрон, знающей Павла Григорьевича с детства (см. письма к нему). Переводил произведения поэтов многих стран мира. Высоко оценены его переводы из французской поэзии – Виктора Гюго (пьесы «Король забавляется» и большого количества стихотворений, в том числе «Два острова», «История», «Канарису», «Презрение», «За баррикадами, на улице пустой…», «Глупость войны» и др.) и Артюра Рембо («Бал повешенных», «Воронье», «Пьяный корабль», «Военная песня парижан», «Зло» и т. д.).
[Закрыть]; потом нельзя же писать «как ад» («красный как ад») и еще много что нельзя. В общем кругом дерьмо. (Мое «большое спасибо» вышло довольно своеобразным!) Очень хорошо, что сходили к тете[160]160
Е. Я. Эфрон. Доподлинно о революционных заслугах Елизаветы Яковлевны ничего не известно. Можно только предположить, что ее революционная деятельность (участие в сходках, митингах) совпала с годами учения на Высших женских курсах В. И. Герье, которые «славились» женским политическим движением. См. коммент. 1 к письму 8 от 5 февраля 1962 г., где содержатся сведения о старшей сестре, А. Я. Эфрон (Трупчинской), также слушательнице Курсов.
[Закрыть]; это изумительный человек, о котором Вам как-нибудь расскажу и, вероятно, единственный на весь Советский Союз революционер, получивший в течение четверти века пенсию за революционные заслуги в размере… 250 р.! (старыми деньгами). Теперь, к счастью, 600 р. (обратно же старыми). Относительно же прихожей, помню, как папа, приехавший в Москву в 1937 г., пытался хлопотать о жилье, и его высокое начальство посоветовало ему… жить у дочери. «Но дочь сама живет в каком-то алькове!» – воскликнул папа. «Это что, Московская область?» – осведомилось начальство…
Насчет Орла (жду по вехам Вашего письма); имейте в виду, что врать теперь начинаю я, т. к. иначе не смогу объяснить ему причину своего длительного молчания. Сделаю вид, что уже писала ему, но ответа не получила. Вранье не ахти, но ситуация также. Сегодня ему пишу, что удивлена его молчанием. Пусть лучше он оправдывается, нежели я. Восторг Твардовского меня радует пока лишь наполовину, т. к. я – свидетель подобных его восторгов, кончавшихся нередко плачевно для вверенных ему рукописей[161]161
Имеется в виду его рецензия на первый сборник (И61) Цветаевой в СССР. См. коммент. 5 к письму 12 от 8 апреля 1961 г.
[Закрыть]. Но, с другой стороны, книжечка неплоха, статья ловка, так что можно однажды «повосторгаться» и с открытым забралом.
«Бабуин»[162]162
Прозвище кота.
[Закрыть] уже пристроен, но пока еще у нас; конечно, он только жалкий полукровка, где уж ему пленить Вас или Ваших знакомых; я и не навязываюсь со своим товаром. Могу лишь заявить с гордостью, что расистские взгляды на кошек мне глубоко чужды. Весь прошлый год я дружила с тощим помойным длинноногим котом, необычайно умным и душевным зверем. Но он пропал, верно, хозяева с ним расправились за что-нибудь украденное.
Среди маминых знакомых, которых Вы перечислили в предыдущем письме, интересно мог бы рассказать о ней Эйснер, хоть он и краснобай (был когда-то). Сеземанов в смысле воспоминаний надо гнать в шею – (Алексея, кстати, во всех смыслах гнать не вредно)[163]163
О воспоминаниях А. Сеземана см. коммент. 4 к письму 19 от 30 апреля 1961 г.
[Закрыть]. О двух российских знакомых ничего сказать не могу – я их не помню – или не знаю.
Рука моя вошла в норму, чего не могу сказать о голове – по-прежнему пустой, тяжелой и усталой. Не то, что писать, но и читать ничего не в состоянии, кроме тарусской газеты, успокоительно действующей на мою тонкую (где тонко, там и рвется!) психику. В гагаринские дни в газетке этой было, например, помещено стихотворение, начинающееся строками:
«Когда над землей наш майор пролетал,
Здесь, на земле, сгрудилась рать его».
Ведь, не правда ли, свежо и непосредственно?
Ну итак, приезжайте непременно. Ближе к делу напишу, как к нам добираться, а может быть, и сама до этого выберусь в Москву и расскажу. Даже если будет дождик – приезжайте, распогодится. Отдохнете за свою недельку хорошо, тут дивные места. Между Тарусой – маминой колыбелью – и той «прихожей», где она жила в Москве, – целая жизнь, о которой расскажу Вам. А увидев своими глазами «прихожую», нужно посмотреть и колыбель… Будете жить в нашем сказочном мезонинчике, оттуда вид – на все тарусские стороны света, близи и дали, на Оку, луга, леса; гулять будете сколько хочется; пить молоко, есть кашу (не только, конечно!); спать вволю. Загорите, нос облупится. (Последнее, конечно, т. е. погода, зависит не от меня, но мы очень попросим ее быть к нам милостивой.).
А пока целую Вас, и до скорой встречи. А.А. шлет сердечный привет.
Ваша А.Э.
