Текст книги "Северный свет"

Автор книги: Арчибальд Кронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Вы были очень одиноки?

– Да. – ответила она, – это вы верно сказали.

Генри обнял ее за плечи, защищая от сильного порыва ветра.

– Забудьте об этом. Теперь вы наша. И мы не позволим, чтобы вы когда-нибудь снова почувствовали себя одинокой. Еще вчера моя жена говорила… о том, что вы с Дэвидом, должно быть, иной раз скучаете здесь. Вам все-таки следует иногда приезжать в Хедлстон – хотя бы потанцевать.

– Танцевать-то я не люблю, – сказала она и добавила, словно стараясь загладить странное впечатление от своих слов: – И Дэвид тоже… он не из таких.

– Ну, так в театр или на концерт.

Она повернулась к нему.

– Знаете, мне здесь нравится. Тишина мне нравится. Ночью в кровати… – Она вдруг покраснела, словно сказала что-то не то, однако продолжала: – Когда вокруг дома свистит ветер и слышно, как волны шумят, мне все кажется, будто я в замке, – не знаю, понятно ли я говорю. Нет, я теперь Слидон не сменяю ни на какое другое место на всей земле.

Пора было возвращаться. Когда они подошли к автомобилю, Генри услышал в мансарде звуки радиолы, и ему показалось, что это Четвертая симфония ми бемоль мажор Брукнера, которую он не любил. Однако это означало, что Дэвид ищет вдохновения, и он решил не тревожить его. Он постарался незаметно сунуть в карман жакета Коры конверт, который ежемесячно привозил им. Всякий раз он испытывал при этом страшное смущение, хотя и старался проделать это с ловкостью фокусника, избавляющегося от игральной карты, и неизменно добавлял какую-нибудь шутливую фразу – Кора и Дэвид были горды, но ведь нужно же как-то жить. Сейчас он сказал:

– Это на семена для вашего сада.

Кора, однако, не улыбнулась. На ее худощавом, чуть скуластом лице было странное выражение. Темно-карие глаза увлажнились от ветра, черная прядь упала на лоб.

– Вы так добры к нам, особенно ко мне. Я это так чувствую… так… – Она не смогла продолжать. Неожиданно она подошла к нему вплотную и на мгновение неловко прижала мягкие губы к его холодной щеке.

В сгущавшихся серых сумерках Генри медленно ехал обратно – ему некуда было торопиться, – и всю дорогу его согревало воспоминание об этой неожиданной ласке.

Глава III

Понедельник всегда был хлопотливым днем – за субботу и воскресенье накапливалось много материала, – и Пейдж пришел в редакцию рано. Он не стал подниматься в свой кабинет, а направился в аппаратную. Это была большая старомодная, но хорошо освещенная комната, окна которой выходили на мощеный двор. В ней работало большинство репортеров. Старинное здание «Северного света» было невелико – Генри даже арендовал под типографию соседний дом, – но редакция помещалась в нем уже много лет. Генри любил его и считал удобным. Питер Фенвик, младший редактор, стоял рядом с корректором Фрэнком у телетайпа Ассошиэйтед пресс.

– Что о Египте? – спросил Генри, когда они поздоровались.

– Канал еще непроходим для судов, – ответил Фенвик. – Американцы не могут добиться разрешения поднять баржи с цементом. Король Сауд имел беседу с Эйзенхауэром. Ему обещаны реактивные самолеты и новые «кадиллаки». Насер по-прежнему упорствует… Израиль не желает уступать. У нас начинает чувствоваться нехватка нефти. Иден с супругой прибыли в Панаму…

Пейдж слушал молча, и каждое слово бередило раны, еще не зажившие после унизительного поражения.

– А сообщения по стране?

– Страшное происшествие в Белфасте. Двойное убийство и самоубийство… жена, любовник и муж – у всех троих перерезано горло.

Подробности, с которыми быстро ознакомился Генри, были неописуемо отвратительны.

– Не пойдет, – сказал он.

– Может быть, дать небольшой заметкой на последней странице? – предложил Фенвик.

– Ни единой строчки.

Он быстро проглядел остальной материал – ничего утешительного. Положение на Ближнем и Среднем Востоке стало еще напряженнее, на Кипре явно назревал новый конфликт.

– Что-нибудь еще? – спросил он.

Фрэнк, чьей обязанностью было выбирать из поступающего с аппаратов материала все, что имело отношение к северо-восточным районам, сказал:

– Может быть, вот это?

Он протянул Генри полученный с телетайпа отчет о субботнем заседании парламента. Четыре строчки были отмечены синим карандашом:

«Отвечая на вопрос мистера Берни Кэдмеса (северо-восточная Англия), мистер Филипп Лестер заявил от имени правительства, что, насколько ему известно, слухи, касающиеся того, что достопочтенный депутат назвал «проектом АРА», не имеют под собой никаких оснований».

– Проект АРА? – Генри вопросительно взглянул сначала на Фрэнка, потом на Фенвика.

– В первый раз слышу, – сказал последний.

– АРА… – наморщил лоб Фрэнк. – Может быть, это Английская радиоассоциация?

– Ни в коем случае, – отозвался Фенвик. – Скорее всего, ложная тревога. Этот Кэдмес вечно что-то сочиняет.

Генри вернул ему лист.

– Все-таки пусть этим кто-нибудь займется. Льюис, например, если он вам сейчас не нужен.

По винтовой каменной лестнице он поднялся к себе в кабинет. Мисс Моффат, его секретарша, ведавшая, кроме того, подпиской, занималась разборкой почты. Это была пожилая, бесцветная женщина с седеющими волосами, похожая на старую школьную учительницу, зимой и летом ходившая в строгой серой юбке и серой вязаной кофточке и совершенно незаменимая – такую разнообразную и ответственную работу она выполняла, не жалуясь и не ворча. В редакции она появилась около тридцати лет назад, еще при Роберте Пейдже, и до сих пор никак не могла признать Генри его преемником. В это утро она держалась особенно сухо. Генри сразу почувствовал, что мисс Моффат чем-то недовольна. Пока он проглядывал письма, она молча снимала бечевку с пакета и сматывала ее в аккуратный тугой клубочек – мелкая экономия была манией мисс Моффат, считавшей сбереженную веревочку, чистый лист бумаги или неиспользованную марку вкладом в банк, – а потом, когда он собрался диктовать, сказала:

– Он опять звонил.

– Кто?

– Соммервил.

Генри с удивлением посмотрел на нее.

– Что ему было нужно?

– Поговорить с вами. Когда я сказала, что вас нет, – этого он, конечно, и ожидал: он звонил из Сёррея в семь тридцать, – он просил передать вам…

– Ну?

Она взяла записную книжку и прочла стенографическую запись:

– «Будьте добры передать мистеру Пейджу мои наилучшие пожелания. Скажите ему, что двое моих доверенных служащих на следующей неделе будут в вашем городе. Передайте, что я был бы крайне обязан, если бы он разрешил им посетить его».

Секретарша умолкла. Стараясь собраться с мыслями, Генри сказал:

– Прочтите еще раз, пожалуйста.

Она повиновалась, и при вторичном чтении тон телефонограммы показался Пейджу еще более приторно любезным. Недоумение, которое мучило его в субботу, усилилось. Он почувствовал смутное беспокойство.

– Как вам кажется, что это означает?

Поджав губы, мисс Моффат сердито и презрительно вздернула голову.

– Он хочет купить «Свет».

– Да. Он почему-то решил, что я собираюсь продать газету. Но я сказал ему, что он ошибся.

– Он не из тех, кто ошибается.

– Что же, – сказал Генри, помолчав. – Даже если вы правы, это ничего не меняет. Может быть, он и собирается купить нашу газету, но я, во всяком случае, не собираюсь ее продавать.

– Все это так просто?

– Ну разумеется. – Пейдж был встревожен и поэтому начинал сердиться. – Если газета не продается, как же ее можно купить.

– Вы знакомы с Верноном Соммервилом?

– Да… то есть я видел его один раз.

– Ну, так вы знакомы с ним не больше, чем я с премьер-министром. Но вам по крайней мере знаком материал, который он публикует. Вы видели сегодняшнюю «Утреннюю газету»?

Все лондонские газеты хранились у него в кабинете, их раскладывали на длинном массивном столе красного дерева у окна. Секретарша взяла «Утреннюю газету» и положила ее перед Пейджем. Первую страницу занимал тщательно отретушированный страшный снимок трех окровавленных трупов – двух мужчин и полуобнаженной женщины, распростертых на полу в бедно обставленной комнате, – а над ним кричащий заголовок, набранный дюймовым шрифтом: «ПЛАТА ЗА СТРАСТЬ».

– Очень мило, не так ли? – сказала мисс Моффат неописуемым тоном. – Как это украсило бы нашу первую страницу.

Правда, мисс Моффат была склонна смотреть на вещи мрачно, и удивительно легко обижалась, но Генри все-таки не мог понять, что на нее сегодня нашло. Во всяком случае, это следовало прекратить. Он отдал ей газету.

– Займемся ответами на письма, – сказал он резко.

Когда Пейдж кончил диктовать, она ушла в соседнюю комнату и села за машинку, а он прошел по коридору в старинный зал с колоннами, где каждое утро в десять происходило редакционное совещание, на котором отбирался материал для следующего номера и планировалось его размещение. Малкольм Мейтлэнд, помощник Пейджа, был уже там и разговаривал с Хартли Слейдом, заведующим отделом искусства, а следом за Генри вошли редактор спортивного отдела Пул и заведующий отделом рекламы Хорейс Балмер.

Все уселись за длинным полированным столом, и первым побуждением Генри было рассказать о звонках Соммервила, но, почувствовав, что это будет проявлением слабости, он передумал. Они занялись распределением материала, пункт за пунктом обсуждая список Мейтлэнда и решая, что дать в номер и что выбросить.

Девизом «Северного света» давно уже была фраза, набранная мелким шрифтом и скромно открывавшая первую страницу: «Все новости, которые стоит читать». Упорно восставая против погони за сенсацией, «Северный свет» на протяжении пяти поколений постепенно приобрел прочную репутацию принципиальности, объективности и добросовестности в подборе материала. Газета стала своего рода местной традицией. В этот день, естественно, наибольший интерес представляли сообщения с Ближнего и Среднего Востока. Пейдж и его сотрудники подробно рассмотрели их, обсудили новости национального и местного значения и, наконец, дошли до вечно животрепещущей темы – погоды. Накануне в Линкольншире началось большое наводнение, и было решено послать туда репортера вместе с главным фотографом. Городские происшествия также были распределены между сотрудниками. Боб Льюис уже уехал, получив задание заняться АРА. Через час после того, как каждый высказал свое мнение, обсуждение закончилось и можно было макетировать номер.

Когда все расходились, Малкольм Мейтлэнд пошел по коридору рядом с Генри. Пейдж питал глубокое уважение к этому исключительно способному, волевому и практичному нортумбрийцу, на которого всегда можно было положиться. Он был сыном шахтера-взрывника, и его детство прошло в типичном шахтерском поселке Бедлингтон. Без всякой поддержки он сумел окончить Дурхемский университет, где ему были присуждены две стипендии, а на последнем курсе – Уитингемская премия по политической экономии. Сначала он служил учителем в Тайнкасле и, будучи горячим сторонником социальных реформ, все свободное время отдавал организованной им вечерней школе для рабочих местных судостроительных заводов. Позднее дважды выставлял свою кандидатуру в парламент от либералов Северного Дурхема и оба раза не прошел, не добрав лишь незначительное число голосов. Потом, вынуждаемый материальными затруднениями и утратив некоторые иллюзии молодости, но сохранив в целости чувство юмора, он отказался от политической карьеры и занялся журналистикой. Он был краснолиц, неказист, с детства слегка прихрамывал после несчастного случая в шахте и привлекал не внешностью, а умом и сердцем. Закоренелый холостяк, он снимал квартиру в Уотоне, жил один и, как сам выражался, «вел хозяйство» вполне успешно. Словно хорошее яблоко северного сорта, он был жестковат, но зато без всякой гнильцы и червоточинки. Здоровая натура простого человека проявлялась и в его страсти к рысистым лошадям, зародившейся еще в те дни, когда ему приходилось иметь дело с лошадьми на шахтах, – он даже платил за содержание на ферме под Мосберном двух одряхлевших рысаков. Пейджу он был ближе всех остальных сотрудников «Северного света».

– Столько актуальных проблем! – с сердцем сказал Генри: они обсуждали тему передовицы, и он был необычно раздражен. – Столько надо сказать, и так мало для этого времени!

Мейтлэнд кивнул.

– Да, мы, кажется, увязли, как никогда.

– Если бы только нам удалось избавиться от нашей проклятой апатии. Мы ко всему равнодушны, пока у нас есть бесплатное медицинское обслуживание и футбольный тотализатор. Возьмите Западную Германию – как они вытащили себя за волосы. Когда я в сорок пятом увидел эту страну в развалинах, то готов был поклясться, что с ними покончено… что им больше не встать. А они справились…

– Не забудьте, в сравнении с нами у них было одно преимущество. Они проиграли войну.

– Это не довод, Малкольм. Они добивались своего… пока мы плавали без руля и без ветрил.

– Да, положение не из веселых. Но мы бывали в переделках и похуже.

– Если бы только нашелся у нас человек, который мог бы стать во главе… настоящий государственный деятель… вроде Дизраэли…

Мейтлэнд остановился перед дверью Пейджа и с сочувственной усмешкой искоса посмотрел на него.

– Вот вам ваша, передовица. И заголовок: «Если бы Дизраэли был жив».

Уже повернувшись, чтобы уйти, он взглянул на часы и сухо сказал:

– Не забудьте, что в одиннадцать часов к вам собирался зайти служитель божий.

До одиннадцати оставалось всего несколько минут, и, прежде чем Генри успел спуститься в отдел рекламы на обычное совещание, в кабинет вошел Гилмор, настоятель церкви св. Марка. Он пожал Генри руку – энергичный, чисто выбритый христианин, излучающий благожелательность.

– Я очень признателен, что вы нашли для меня минутку, Генри. Ведь мы с вами занятые люди.

Он пришел по поводу церковной колокольни, которая в январе покосилась: балки были изъедены жучком-точильщиком. Так как она была красива и считалась достопримечательностью города, «Северный свет» открыл сбор пожертвований для ее реставрации.

– Я только что получил окончательную смету, – продолжал настоятель, шурша бумагами. – Боюсь, что потребуется гораздо больше, чем мы предполагали. Четырнадцать тысяч фунтов.

– Это большие деньги.

– О да, друг мой. Особенно если принять во внимание, что пожертвования в ваш фонд не достигли и пяти тысяч.

Генри немного обиделся. Газета добровольно взялась за это дело, и он сам, хотя был далеко не Крезом, положил начало фонду, внеся сто гиней из своих личных средств. Однако он лишь произнес в ответ:

– Наша страна переживает трудные дни, налоги высоки, а кроме того, весна не время для благотворительности. Подождите до рождества – тогда сбор, наверное, будет больше.

– Но, мой дорогой Генри, эта нужда не терпит отлагательству.

Настоятель продолжал разглагольствовать в том же духе, и Пейдж все больше и больше раздражался. Неужели он не понимает, что от всех этих никому не нужных проектов, от всех этих личных интересов и вечных требований – «еще, еще!» – необходимо отказаться, пока страна не погибла окончательно? И все-таки Пейдж, стараясь держать себя в руках, выслушал настоятеля, обсудил другие возможности раздобыть деньги и обещал ему место на вкладной странице. Он очень обрадовался, когда тот наконец встал. Выходя, Гилмор сконфуженно положил перед Пейджем отпечатанный на машинке листок.

– Если позволите, Генри, я оставлю вам пасхальное стихотворение. Надеюсь, вы сочтете его достойным опубликования к празднику.

Когда дверь за настоятелем закрылась, Пейдж по профессиональной привычке взял листок. Едва он успел прочесть первую плачевную строчку: «Лилея, из цветов прекраснейший цветок!» – как зазвонил телефон. Он услышал в трубке голос мисс Моффат:

– Вас опять вызывает Лондон.

– Неужели Соммервил? – невольно воскликнул он и тут же почувствовал, что краснеет.

– Нет. Звонят от Мигхилла. Какой-то мистер Джонс.

Немного помолчав, он сказал:

– Соедините нас.

– Мистер Генри Пейдж? Как поживаете, сэр? – судя по интонации, говорил валиец. – У телефона Тревор Джонс, личный секретарь сэра Ифиэла Мигхилла. У меня, к сожалению, до сих пор не было случая с вами познакомиться, но я надеюсь в недалеком будущем иметь это удовольствие. Мистер Пейдж, сэр Ифиэл хотел бы, чтобы вы посетили его в Лондоне… или в его загородном доме в Сассексе. И как можно скорее, если это бас не затруднит.

Генри интуитивно почувствовал, что будет сказано дальше.

– К сожалению, я очень занят.

– Сэр Ифиэл будет счастлив прислать за вами свой личный самолет.

– Нет, никак не смогу.

– Уверяю вас, мистер Пейдж, это в ваших интересах.

– Почему?

– Но это же очевидно.

– Я спросил вас – почему?

– Насколько известно сэру Ифиэлу, вы собираетесь продать «Северный свет». Он был бы крайне обязан, если бы вы ничего не предпринимали, не поговорив с ним.

Генри чуть не задохнулся от ярости. Он бросил трубку. Что, собственно, происходит? И почему два крупнейших газетных магната страны неожиданно заинтересовались маленькой провинциальной газетой? Но как он ни ломал над этим голову, он не мог найти ответа.

Усилием воли Генри подавил охватившую его смутную тревогу и заставил себя взяться за передовицу. Неожиданно опять зазвонил телефон. Генри чуть не подскочил на стуле. Но это оказался ассистент доктора Барда, который хотел напомнить ему, что доктор ждет его для ежемесячного осмотра. При обычных обстоятельствах необходимость оторваться от работы была бы ему неприятна, однако на этот раз он даже обрадовался. Ему хотелось уйти из редакции. Снова сосредоточившись, он закончил статью и позвонил мисс Моффат.

Она вошла с готовыми письмами, он подписал их и отдал ей черновик передовицы.

– Когда перепечатаете, принесите мне.

– Хорошо.

Мисс Моффат говорила ледяным тоном, и Генри понял, что она еще не простила ему недавнюю резкость. Хотя мисс Моффат и не позволяла себе открыто дуться, у нее были свои способы наказывать его за подобные проступки.

– Вы будете пить кофе? – спросила она. – Уже начало первого.

– Нет, я ухожу. Вернусь в два.

– Сначала прочтите вот это.

С непроницаемым видом она протянула ему телеграмму.

« Согласно утреннему звонку Соммервила буду иметь честь посетить Вас следующий вторник. В ожидании приятной встречи искренне Ваш Гарольд Смит».

Пейдж теперь уже утратил способность удивляться и только судорожно смял желтый листок.

– Знать бы, что у них на уме!

Ни в выражении лица мисс Моффат, ни в ее словах не было ничего утешительного. Она коротко сказала:

– Мы это скоро узнаем.

Он ничего не ответил, и она вышла.

Оставшись один, Генри рассеянно поднял глаза и, нахмурившись, уставился на висевший перед ним дагерротип, на котором был изображен основатель «Северного света» – его прапрадед Дэниэл Пейдж. Старик, одетый в черное, сидел в напряженной позе, заложив одну руку за лацкан сюртука и указательным пальцем другой подпирая лоб. Охваченному тревогой Генри показалось, что это серьезное властное лицо вдруг помрачнело. Он быстро схватил шляпу и вышел из кабинета.

Глава IV

Самолет приземлился минута в минуту по расписанию – в двенадцать сорок пять по часам Смита, полученным в подарок от А.М.Х. [2]2
  А. М. X. – Ассоциация молодых христиан.


[Закрыть], которые шли у него с точностью до секунды.

– Возьмите чемоданы, – сказал он носильщику. – Для нас заказана машина. На имя мистера Гарольда Смита.

Перелет был очень легкий. Глубоко вдохнув пронизанный свежестью воздух, Смит почувствовал, что рад снова побывать в Тайнкасле. Перед ним остановился красивый черный «даймлер». За рулем сидел шофер в форме. Чемоданы были уложены в багажник, Смит дал носильщику полфунта, записал эту сумму в свою приходо-расходную книжку и вместе с Леонардом Наем сел в машину.

– Давненько не был я здесь, – сказал он, когда машина тронулась. – Вот уже пятнадцать лет.

Най зажигал новую сигарету – у него была привычка курить не переставая, что, разумеется, не могло нравиться Смиту. Наконец он ответил:

– Им следовало бы встретить вас с городским оркестром.

Смит слегка нахмурился. Хотя Най при желании умел нравиться, у него был слишком злой язык, и Смит предпочел бы для данного дела какого-нибудь другого партнера. Однако Смит подавил обиду. Он был крупного сложения – хотя довольно рыхлый – и на этом основании считал себя человеком широких взглядов. «Мой девиз, – любил он повторять, – «Ищи в людях хорошее и будь со всеми в наилучших отношениях». Кроме того, сегодня у него были все основания не жаловаться на жизнь. Они проезжали по Харкорт-стрит, но он не сказал, что в полумиле отсюда стоит убогий домишко, в котором его мать, овдовевшая, когда ему не было еще и восьми лет, боролась с нуждой и приносила множество жертв, чтобы он мог окончить бухгалтерские курсы. И вот он едет – чуть ли не через этот бедный квартал – навстречу тому, что станет поворотным пунктом его карьеры.

Когда город остался позади, он наклонился и взял переговорную трубку.

– Как вас зовут, милейший?

– Первис, сэр.

– Нет, нет. Как ваше имя? – Смит считал, что с теми, кто вас обслуживает, надо держаться по-дружески.

– Фред, сэр.

– Отлично. Так вот что, Фред, мы поедем в Хедлстон не прямо. У Бенкуэла сверните и поезжайте через Атли.

– Это большой крюк, сэр. Да и дорога неважная.

– Ничего, Фред. Поезжайте.

Это были родные края Смита. Лондон он никогда не любил, хотя и неплохо устроился там, вернувшись из Австралии в 1949 году. Владельцам особняков на Керзон-стрит, вроде мистера Соммервила, у которых есть к тому же поместья в зеленом поясе, лондонская жизнь может показаться привлекательной. Но ему, обитателю предместья Масуэл-хилл, она представлялась менее заманчивой, особенно с тех пор, как Минни покинула его… впрочем, об этом он больше думать не станет: с божьей помощью, скоро все можно будет поправить.

Они приближались к Атли. Най сидел, полузакрыв глаза, втянув непокрытую голову – он никогда не носил шляпы – в воротник верблюжьего пальто. Прошлую ночь он кутил и в самолете спал почти всю дорогу, проснувшись только раз, чтобы перекусить. Смит исподтишка разглядывал его и должен был признать, что у него хорошая фигура и щеголеватый вид: светло-каштановые волосы, завитые, с искусственной седой прядью, холеные руки, строгий черный костюм, светло-коричневый джемпер из шетландской шерсти, гладкий серый галстук, заколотый булавкой с черной жемчужиной, часы на узком браслете и перстень с печаткой, герб для которой он облюбовал в «Книге пэров» Берка и хладнокровно присвоил, – словом, настоящий денди. Он был бы даже красив, если бы его не портили чересчур полные губы и выпуклые зеленоватые глаза, окруженные морщинками, из-за которых он выглядел старше своих тридцати двух лет. Держался он так уверенно и непринужденно, был так подчеркнуто невозмутим, так изыскан в своих вкусах, так аристократически сорил деньгами и при желании казался таким беззаботным малым, что никто никогда не заподозрил бы в нем незаконнорожденного, и этого Смит при своих пуританских взглядах никак не мог понять: для него такая ноша была бы непосильной. Все-таки приходилось, отдать Наю должное: он не был способен на подлинно глубокие чувства, но производил впечатление человека хитрого и опытного – такого в трудном положении приятно иметь на своей стороне, хотя с ним и нелегко ладить.

– Проснитесь, Леонард. Мы уже над Атли.

Смит хотел было остановить машину, но подумал, что шофера может удивить их интерес к этому пустынному месту. Дружеский тон дружеским тоном, но вовсе незачем посвящать этот народ в свои дела. Ехали они медленно, подпрыгивая на ухабах, и могли подробно рассмотреть огромный, поросший папоротником и вереском пустырь, кое-где пересеченный низкими каменными изгородями, – подлинную вересковую равнину северного края.

– Вот этот участок, – сказал он вполголоса. – Просто загляденье. Даже досада берет, когда подумаешь, во что его превратят: трубы и сборные дома, куда ни глянь.

– Подумаешь! А на что еще он годен? И тут чертовски холодно. Скажите-ка Фредерику, чтобы он прибавил скорости.

– Сейчас только четверть второго. Пейдж ждет нас не раньше четырех. Сначала заедем в отель.

– Какая-нибудь обычная провинциальная дыра?

– Нет, он принадлежит тресту. Называется «Красный лев». Первоклассный отель.

– Тем лучше. Я предчувствую, что мы провозимся с этим делом гораздо дольше, чем вы предполагаете.

– Не беспокойтесь, – сказал Смит. – Раз Мигхилл отступился, все будет очень легко.

– Хотел бы я знать, почему он так быстро вышел из игры, – задумчиво протянул Най. – На старика Ифиэла это не похоже.

– Новый иллюстрированный еженедельник влетает ему в копеечку. У него просто нет таких денег, какие готовы предложить мы.

– Это что-то слишком просто. Вернон и Мигхилл любят друг друга, как мангуста и гремучая змея. А что касается денег, то и у Вернона сейчас лишних нет.

– Он ассигновал на это дело вполне достаточную сумму.

– И вы понимаете почему?

– Он хочет приобрести «Северный свет».

Най посмотрел на своего спутника так, словно тот сказал необыкновенную глупость.

– Вернее, он ему позарез нужен.

Оба умолкли. Машина начала спускаться с холма, и внизу, в ясной после дождя дали, заблестели шиферные крыши Хедлстона, над которыми высились зеленый купол ратуши и изящный серый шпиль церкви св. Марка. Белый плюмаж пара поднимался над стоящим у вокзала паровозом.

– Вот, значит, наш город, – заметил Смит. – Очень неплохое местечко. Здесь нет безработных, а два главных промышленных предприятия пользуются весьма солидной репутацией – завод Северной станкостроительной компании и обувная фабрика Стриклэнда.

На Ная это не произвело ни малейшего впечатления. Когда они проезжали окраины, он то и дело бросал саркастические замечания – как вынужден был признать Смит, нередко очень остроумные. Сам же Смит молчал, пока они не подъехали к «Красному льву». Тут он заметил:

– Послушайте, Леонард, нельзя сказать, чтобы завтрак, которым нас угостили в самолете, был особенно сытным. Не перекусить ли нам сейчас?

Улыбка Ная стала еще более сардонической:

– Какой вы, однако, чревоугодник, Смит. Это что-то патологическое. И все только потому, что мир отверг вас, когда вы были ребенком.

– Зато теперь он меня не отвергает, – улыбнулся Смит, скрывая обиду; выбившись в люди, он, как это нередко бывает, гордился своей прежней бедностью и частенько преувеличивал ее, когда об этом заходил разговор.

Он предупредил дежурного портье, что им нужны две хорошие спальни с общей гостиной.

– Вы собираетесь прожить у нас долго, джентльмены?

Най смерил его взглядом.

– Узнаешь в свое время, приятель. Где тут у вас бар?

Когда Най ушел, Смит поднялся в свой номер. Он был очень чистый, в нем пахло паркетной мастикой. Над умывальником висели свежие полотенца; похлопав по кровати, Смит убедился, что матрац не продавлен. Он распаковал чемодан, аккуратно убрал одежду, потом поставил на комод кожаную рамку с фотографией жены. Это был любительский снимок, сделанный несколько лет назад: анемичная, но довольно хорошенькая молодая женщина в нарядном платье с благочестивым видом держала библию рукой, затянутой в перчатку. Смит несколько секунд умиленно глядел на фотографию, затем, удовлетворенный наведенным порядком – он был человек аккуратный и любил, чтобы все стояло на своих местах, – позвонил и заказал два сандвича с ветчиной и стакан молока. То, что Най отправился в бар, его не слишком беспокоило: сколько бы тот. ни выпил, это никак не проявлялось в его поведении. Леонард Най был ловкий малый, ничего не скажешь, – может быть, слишком ловкий; Смит решил при первом удобном случае дать ему понять, что мистер Соммервил поручил ведение этого дела именно ему, Смиту.

Он съел сандвичи, с аппетитом откусывая большие куски, умылся, почистил костюм и, внимательно оглядывая себя в большое зеркало, еще раз перебрал в уме аргументы, которые собирался пустить в ход в разговоре с Пейджем. Он помнил наизусть все данные и цифры – последние три недели он занимался только этим делом – и был настроен весьма оптимистично. Он знал силу денег. И даже если покупка сорвется, у них был наготове другой план действий, разработанный на нескольких заседаниях главной редакции и учитывавший все возможные обстоятельства. Нет, Смит, как он нередко самодовольно заявлял, не был «одним из этих ваших интеллигентов», и, когда доходило до дела, он знал, что к чему. А как же иначе смог бы он оправиться после катастрофы, которая чуть не оборвала его успешно начатую карьеру?

После смерти матери, решив поискать счастья в колониях, он отплыл из Ливерпуля в Мельбурн на пароходе «Орест». Во время плавания он познакомился с мистером Гленденнингом, австралийским дельцом, который, помимо производства сухого молока, занимался и многим другим: он был владельцем нескольких фирм, вечерней газеты «Мельбурнское эхо» и клуба «Прибой на пляже Бонди» под Сиднеем. Вечером накануне прибытия он попросил Смита съездить в Бонди и заняться клубом.

Молодой бухгалтер обнаружил, что клуб в критическом положении, книги невероятно запущены, а управляющий настолько нечестен, что сразу же предложил новоприбывшему взятку. Смит с негодованием отверг ее и принялся приводить дела клуба в порядок с таким успехом, что через полтора года Гленденнинг продал это заведение с хорошей прибылью и в качестве награды перевел своего протеже в редакцию «Мельбурнское эхо». Стремление выдвинуться во что бы то ни стало заставило Смита быстро освоить новое дело, и через три года он был уже коммерческим директором газеты. Как раз тогда он женился на Минни Лэнгли, дочери проповедника, с которой познакомился на пикнике Христианской ассоциации штата Виктория – он был уже видной фигурой в этой организации.

Следующие девять лет он успешно работал в «Мельбурнском эхе» – это по его инициативе был начат выпуск еженедельного многокрасочного приложения, приносившего газете двадцать тысяч фунтов чистой прибыли ежегодно. Он уже твердо рассчитывал стать совладельцем «Мельбурнского эха», как вдруг Гленденнинг скоропостижно умер, газета была продана соперничавшему с ней тресту «Меркурий», и не прошло и нескольких недель, как Смит оказался на мели, без положения, без будущего, он даже не был упомянут в завещании старика – жесточайший удар, отразившийся на нем «определенным образом». Испытывая чувство глубокого унижения при воспоминании о своем срыве, он никогда не рассказывал о случившемся ничего более конкретного.

Месяца три спустя он решил вернуться в Англию вместе с женой. Среди пассажиров парохода был и Вернон Соммервил, незадолго перед этим купивший «Утреннюю газету». Присмиревшему Смиту почудился в этом перст провидения: может быть, благодаря новому пароходному знакомству удастся связать порвавшуюся нить его карьеры. Хотя Соммервил. держался в стороне от остальных пассажиров, как-то после обеда Смит все-таки сумел начать с ним разговор на прогулочной палубе. Сперва газетный магнат был холоден, если не сказать груб, но, по мере того как Смит произносил свою заранее приготовленную речь, начал искоса поглядывать на него со все большим любопытством. В конце концов, загадочно улыбнувшись, словно обнаружив какое-то необычное явление, которое стоит понаблюдать, он назначил ему свидание в Лондоне. Смит начал свою деятельность в «Утренней газете» со сравнительно скромной должности, но в течение семи лет благодаря настойчивости и трудолюбию настолько преуспел, что был уже первым после Кларенса Грили, коммерческого директора. А теперь перед ним открылась блестящая возможность стать главным редактором «Северного света». И он не собирался ее упускать.