Текст книги "Все и ничто"
Автор книги: Араминта Холл
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Телефон пищал, сообщая о полученных посланиях. Послышался голос Кристиана. Он ныл, жалуясь насчет огорода. Это вызвало в ней такой гнев, что ей захотелось отправиться пешком домой и повозить его самодовольную рожу в грязи, по поводу которой он хнычет. Не доверяя своему голосу, боясь сорваться, она отправила ему послание: Если бы до тебя можно было дозвониться и спросить насчет огорода для твоих детей, ты бы, скорее всего, тоже согласился и даже сказал бы, что это блестящая идея.
Кристиан получил послание как раз тогда, когда «Арсенал» сравнял счет. Он собирался отправить Рут сообщение и извиниться, но после того, как он прочел Бетти три книги про Чарли и Лолу, он потерял волю и желание жить.
– Знаешь, – сказал он коту, вернувшись вниз после вечернего ритуала у кровати Бетти, – у этого Чарли есть маленькая сестренка Лола. Она совсем крошечная и смешная. Хотя на самом деле нет. Она очень противная, из молодых, да ранних. Вследствие полного отсутствия родительской заботы она вымещает свои комплексы, связанные с негативным вниманием, на бедном Чарли, которого Кэрол Вордерман следовало бы наградить медалью. – Эта вспышка удивила его настолько, что он полностью забыл обо всем, кроме лежания на диване и выкрикивания оскорблений в адрес одиннадцати человек на зеленом поле.
Язвительный тон Рут вызвал у него раздражение, и он порадовался, что не стал извиняться. Он написал: Приятного тебе времяпровождения на вечеринке. Только что уложил нашу дочь спать и слишком устал, чтобы спорить. И небрежно прочитал ответ: Какой же ты герой. Не жди меня. «Арсенал» снова забил гол, но у Кристиана не хватило сил на восторги. Порой жизнь бывает такой несчастливой.
Рут знала, что пьяна, еще до того, как ввалилась в такси и почувствовала, как кружится голова. Толчки на слишком крутых поворотах и густой запах, происхождение которого она не могла определить, вызывали тошноту. У водителя на приборной доске расположилось небольшое изображение индийского бога.
Позор, но она никак не могла вспомнить имени, даже забыла, какую религию он представляет. Хотя все равно он ее утешал, каким-то странным образом внушал уверенность. Она смотрела на крошечную икону в дешевом флуоресцентном пластике и завидовала ее ощущению стабильности, ее способности вдохновлять на чудеса. Рут улыбнулась, прикинув, сколько надежд, желаний и грез были адресованы этому изображению.
Журнал «Viva» получил награду за лучший дизайн и премию «Редактор года», так что шампанское лилось рекой весь вечер. Сэлли была вполне в своей тарелке, и Рут почувствовала недостойный хорошей подруги укол ревности, наблюдая, как старая приятельница элегантно принимает награду и выступает с забавной речью насчет Роджера, который спросил, кого она больше любит, его или «Viva». «Я просто сказала, что он мой муж, тогда как „Viva“ – мой ребенок. Только не добавила, что считается, будто женщины любят своих детей больше, чем мужей. Разве не так?» У Сэлли не было детей.
Телефон Рут вибрировал, но послание, которое она увидела, было старым, от Кристиана. Ты звонила сантехнику? Снова нет горячей воды, провались оно все.
– Нет, – вслух сказала она. – Не звонила, провались оно все.
– Простите? – всполошился водитель такси.
– Нет, ничего, извините.
Рут швырнула телефон на сиденье и принялась смотреть в окно на серые улицы, пробегающие мимо, как в тяжелом сне. Ей показалось странным думать обо всех этих спящих телах, спрятанных за входными дверями, заключенных в стенах, которые комфортны для тех, кому повезло, но для нее были бы чужими и пугающими. Это напомнило ей о поездках в отпуск, когда входишь в квартиру или в коттедж или гостиничный номер и чувствуешь себя настолько не на месте, что возникает желание тут же уехать домой, но через пару дней эти новые стены внезапно становятся уютными, как будто ты жила в них всю свою жизнь. Что, в свою очередь, заставило вспомнить о древнем клише: «Нет ничего лучше дома». Она представляла себе этот дом как картинку в деревянной рамке, висевшую в кухне ее бабушки.
– Тридцать четыре шестьдесят, – сказал водитель, останавливаясь у дверей ее дома.
Она сунула ему две двадцатки и вспомнила о телефоне, оставшемся на заднем сиденье, только когда отперла входную дверь. Она слишком устала, чтобы расстраиваться.
Рут вошла в темную гостиную и увидела тарелку Кристиана и четыре пустых пивных бутылки на диване. Это вызвало новый приступ безнадежности. Она взяла бутылки и отнесла на кухню, прикинув, кто, по его мнению, должен был это сделать. У мужа была привычка оставлять дверцы шкафов открытыми, ящики комода – выдвинутыми так, чтобы удобно было зацепиться бедром, бросать мокрые полотенца на кровать, а грязные штаны кучей на пол. От чего умер твой последний раб, обычно хотелось ей воззвать, превратившись в женщину того сорта, какой ей никогда не хотелось быть.
Когда Рут подняла голову от посудомоечной машины, куда ставила тарелку Кристиана, она заметила низенький заборчик, который окружал то, что, вероятно, и было новым огородом. Она почувствовала острое желание посмотреть на него поближе. Это заставило ее открыть дверь черного хода и выйти в сад, который ночные огни города залили желтым светом. Огородик по форме был идеально прямоугольным, и сквозь частую сетку она смогла разглядеть ровные ряды. В конце каждого ряда стоял белый столбик, и на нем табличка с какой-то надписью. Она присела на траву, подсунула руку под сетку и выдернула один столбик. Корявым почерком Бетти было написано «морковка», а еще ниже Хэл накорябал что-то оранжевое.
Ее сердце сжалось, и она подумала, что может умереть от всей той выпивки, которую влила в себя, и выкуренных сигарет. То и другое было ей несвойственно. Но главная проблема заключалась в картинке в ее голове: оба ее ребенка, когда они были еще младенцами и сосали ее грудь. Она смотрела сверху вниз, как они насыщались, и удивлялась серьезности и напористости, с какой они тянули за соски. У нее создавалось впечатление, что ее грудь присоединена непосредственно к сердцу несколькими толстыми веревками, которые до того момента были не натянуты и бездействовали. Но дети сосали, и веревки становились упругими, и в конечном итоге сердце высвобождалось, как парус на яхте. Оба, и Бетти, и Хэл, ночью постоянно просыпались, каждой ночью, без исключения, и, когда она вынимала их из кроватки, вдыхая неповторимый запах, каким отличаются только новорожденные, они умиротворенно вздыхали, и ее охватывало необъяснимое чувство, и она клялась, что никогда не допустит, чтобы с ними случилось что-нибудь плохое.
И все эти чудеса, связанные с детьми. Первая улыбка на дотоле бессмысленном личике – она ведь прекраснее, чем висячие сады Вавилона или пирамиды, потому что эти чудеса происходят в вашем собственном мире, а не где-то еще. Первый членораздельный звук, быстро крепнущие ручки и ножки, которые еще вчера казались такими слабыми. Ты ждешь и ждешь с самого начала, ты мать и ждешь этих микроскопических чудес, от которых становится так благостно на душе. Но когда эти крошечные тельца обретают живой разум и все, чего вы так долго ждали, начинает сыпаться как из рога изобилия, вы иногда даже что-то упускаете. И тогда это перестает быть таким завораживающим, и вы забываете – до того момента, пока что-то, как сейчас, не переносит вас назад, к самому началу.
Как произошло, что Рут, которая любила так, что точно знала, где в ее теле находится сердце, упустила из виду создание такого великолепия, как этот огород? Жизнь наверняка поступила с ней несправедливо, заставив выбирать между собой и детьми. Столбик выпал из ее руки, и Рут тяжело села на уже влажную траву, закрыв рот ладонью, чтобы никого в доме не разбудить своими рыданиями.
Плакала она недолго – жалость к себе никогда не была коньком Рут, так что она быстро пришла в себя. Она заставила себя встать, подняться наверх и лечь в постель. Она была пьянее, чем ей казалось, она покачнулась, когда стаскивала одежду через голову, и уже начала беспокоиться, как будет себя чувствовать утром. Подушка была прохладной, но, когда она закрыла глаза, голова закружилась.
Кристиан перевернулся и положил руку поперек ее живота. Она до сих пор ненавидела эту его манеру.
– Победила? – спросил он.
– Лично я нет. Сэлли победила.
– И вы праздновали.
Рут понимала, что он этим хочет сказать.
– Не читай мне лекций насчет пьянства.
– Не собираюсь. – Рука двинулась вниз по телу, погладила бедро. – Мне нравится, когда ты пьяненькая.
Рут знала, как просто повернуться к нему, расслабиться и испытать удовольствие, но дурнота захватила ее как физически, так и душевно. Ей не хотелось делать усилие. В последнее время такое с ней случалось, она даже начала отказываться от секса, не отдавая себе отчет в том, что теряет. Она оттолкнула его руку:
– Я совсем плохая.
Кристиан тяжело отодвинулся, и Рут была уверена, что слышала, как он вздохнул.
У Кристиана было раннее совещание, поэтому он встал и ушел, когда еще все спали. Он нашел мобильный телефон Рут на коврике под дверью с карточкой фирмы такси. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что произошло, и его разозлило, что ей всегда удается легко отделаться после своих попоек, тогда как его, когда он появлялся подвыпивши, вынуждали испытывать чувство вины и считать себя алкоголиком и разрушителем семьи.
Стояло прекрасное весеннее утро, но у Кристиана болела голова, и от бликов солнца на дорогих машинах все плыло перед глазами. Он чувствовал себя довольно паршиво после этого ужасного интервью с Сарой. Встреча выбила его из колеи. Разница в их ситуациях была настолько разительной, что доходила до гротеска. За три года после их последней встречи он обрел новую хорошую работу, прекрасного сына плюс к удивительной дочери и сумел вернуть свой пошатнувшийся брак в нормальное русло. Сара же пыталась устроиться на должность много ниже той, какую занимала, когда он был с ней знаком, и выглядела так, будто только что перенесла тяжелую болезнь. Он просмотрел ее резюме – не замужем. Он не был настолько подонком, чтобы этому радоваться.
Два дня спустя после того она ему позвонила. Голос у нее был таким слабым, что, когда она спросила, нельзя ли им встретиться – так, ничего серьезного, но ей было странно увидеть его в таких обстоятельствах, и она бы не хотела все так оставить, – он не сумел отвертеться. Кристиан отчаянно хотел отказаться: ситуация представлялась ему чересчур опасной, – но он странным образом чувствовал себя ответственным за ее теперешнюю жизнь и согласился. Они должны были встретиться на следующий день.
Кристиан не привык ощущать замешательство; обычно он шел напролом или спрашивал совета у Рут. Он написал Тоби, единственному школьному другу, с которым регулярно встречался, и спросил, не может ли тот составить ему компанию сегодня вечером в баре. Он обрадовался, что Тоби согласился, и даже не стал возражать, когда тот предложил невероятно модный паб в Ноттинг Хилле, где он всегда чувствовал себя не в своей тарелке.
День тянулся и тянулся. Он провел длинный и нудный телефонный разговор с коллегами-американцами, один из его сотрудников сказался больным в третий раз за месяц, Кэрол пребывала в дурном расположении духа, и суши, которые он взял на ленч, были безвкусными и непомерно дорогими. В четыре он позвонил Рут, чтобы сказать, что звонил Тоби и жаловался, что у него кризис с его последней девушкой, поэтому он согласился пойти с ним куда-нибудь выпить, зная, что она не начнет орать, потому что сама накануне проштрафилась.
Когда Кристиан пришел, Тоби уже сидел с таким видом, будто владеет этим местом и знает всех вокруг, что, кстати, практически соответствовало действительности. Не повезло, подумал Кристиан, что лучший друг заставляет чувствовать себя неполноценным из-за его до смешного гламурного стиля жизни. Он не помнил, каким образом и даже когда Тоби занялся музыкальным бизнесом или каким чудом добился в нем такого успеха. В любом случае, стоя у изогнутой полированной барной стойки и заказывая две пинты «Гиннеса» у барменши, он в своем костюме чувствовал себя здесь белой вороной.
Тоби что-то рьяно писал на своем айфоне.
– Черт, мне надо будет рвать когти примерно через час. У нас сегодня группа показывается, и все пошло наперекосяк.
– Понятно. – Кристиан удержался и не попросился с ним.
– Короче, в чем дело? Откуда такая срочность?
Кристиан не имел представления, с кем Тоби спал в данный период, но готов был прозакладывать любые деньги, что она в такой же форме, как собака мясника, как любил говорить сам Тоби. Жизнь порой движется слишком быстро, ты не можешь быть уверен, прав ты или ошибаешься, глуп или умен, жалок или изыскан.
– Ты Сару помнишь?
– Конечно. Только не говори, что ты снова с ней встречаешься.
Кристиан отмахнулся:
– Нет, нет. Но случилась дикая вещь.
– Раз так, мне надо затянуться, – заявил Тоби вставая.
Они вышли на улицу, и, в очередной раз наплевав на свое здоровье, Кристиан закурил тоже.
– Думал, что ты бросил.
– Только когда Рут где-то рядом.
– Так в чем дело? – Его друг прислонился к грязной стене паба, и Кристиан вдруг удивился, что он здесь делает.
– Она пришла на интервью, устраиваться на работу в мой отдел.
– Черт! И ты должен был провести это интервью?
– Ага, я не потрудился заранее просмотреть резюме, так что был совершенно не подготовлен, и тут она вошла, и Кэрол торчала тут же… короче, все было ужасно. – Кристиан мысленно увидел Сару. Иногда ему казалось, что он смотрит свою жизнь по телевизору и что на самом деле ничто не имеет значения. – Нет, вру, она выглядела потрясающе. Вот только, как бы это сказать, вымотанная.
– Наркотики?
– Нет, скорее такое впечатление, что жизнь не была с ней ласковой.
– И, полагаю, ты решил, что в этом виноват ты. Что она провела последние три года, тоскуя по тебе.
– Нет, но понимаешь, эта история с ребенком и остальное.
Снова зазвонил телефон Тоби.
– Извини, на этот звонок я должен ответить. – Он отозвался и пошел за угол, как ребенок, балансируя на узкой бровке замусоренного тротуара.
Кристиан от нечего делать проверил свой телефон и увидел, что Рут прислала сообщение с просьбой по дороге домой купить молока.
– Извини. Пошли внутрь, – сказал вернувшийся Тоби.
Они снова сели за круглый столик, где сидели раньше, и разлитые ими лужицы пива все еще отражали огни бара. Кристиан надеялся, что их никогда не вытрут.
– Она позвонила мне несколько дней назад, и завтра мы идем на ленч.
– У тебя что, крыша поехала? – Кристиан удивился, разглядев гнев на лице друга. – Ты же знаешь, что Рут бросит тебя, если ты опять это сделаешь. Хрен его знает, как тебе удалось в прошлый раз уговорить ее разрешить тебе остаться, но во второй раз ничего не выйдет.
– Я ничего не планирую. Но я не мог отказаться, чувствую себя виноватым.
Тоби потер глаза тыльной стороной ладони. Кристиану снова захотелось закурить.
– Слушай, ведь она же прекрасно знала, на что идет. Выкидыши случаются у женщин ежедневно. Поверить невозможно, что после трех лет она все еще расстраивается по этому поводу. Если хочешь знать мое мнение, так она подумала, что у нее появился шанс, и решила им воспользоваться. А ты, друг мой, должен был вежливо отказаться.
– Не знаю. Не думаю, что она такая.
– Ты не хочешь думать, что она такая.
Кристиан сам не знал, что он думал. Вполне возможно, Тоби был прав.
– Ты иногда задумываешься, таков ли ты, каким себе кажешься?
– Нет. Да.
Кристиан рассердился, но необязательно на Тоби, просто Тоби подвернулся под руку.
– Ты не понимаешь.
– Пожалуйста, только не начинай рассказывать мне, насколько тяжела семейная жизнь. Про всю эту дерьмовую любовь, дружбу и детей.
Кристиан стиснул рукой стакан:
– Отсутствие секса, постоянные ссоры, огромные выплаты по закладной.
– Не так уж все плохо.
– И ты, разумеется, готов не глядя со мной махнуться?
– Я этого не говорил. Я только хотел сказать, что Рут и дети просто изумительные, и иногда, когда я ухожу от вас, я чувствую себя, как бы это сказать, пустым, что ли. – Кристиан засмеялся. – Слушай, я не собираюсь утверждать, что у меня говенная жизнь и все, чего мне хочется, это устаканиться, но с моей колокольни твоя жизнь тоже не представляется такой уж дерьмовой.
Кристиан откинулся на спинку стула. Он чувствовал себя потрепанным. Как такое может быть: они с Тоби ровесники, вышли из одинаковых семей – и, тем не менее, у них такие разные взгляды на жизнь. Везде столько разных шансов, откуда вообще ты можешь знать, что сделал правильный выбор?
– Пить еще будешь?
– Нет, мне пора. – Тоби встал. – Ты и в школе таким же был, вечно волновался, что тот и этот успевают лучше, чем ты, или что вечеринка, на которую ты не пошел, была лучшей в году. Нельзя иметь все. Мы теперь взрослые, а взрослым людям достается. Ни для кого жизнь не является сплошным удовольствием, более того, большинству, считай, везет, если вообще какое-то удовольствие случается. Я бы отменил ленч с Сарой и повел Рут ужинать.
Агате хотелось, по крайней мере, заинтересовать Хэла идеей еды, прежде чем Рут в пятницу потащит его к этому идиотскому диетологу. Но они были так заняты огородом, походом в музей и плаваньем, что ей ничего не удалось сделать. Тем не менее она сильно сомневалась, что от врача будет хоть какая-нибудь польза.
Рут выглядела похудевшей и усталой, когда вышла в пятницу к завтраку. На ней были обычные джинсы и блузка, но она не очень натурально притворялась, рассказывая, как она счастлива, что у нее свободный день. Агате хотелось сказать ей, что этого не стоило говорить, и, разумеется, тут же нижняя губа Бетти задрожала над миской с рисовой кашей.
– Я тоже хочу поехать, мам.
– Но там будет скучно. Мы же с Хэлом идем к врачу.
– Я люблю врачей.
– Ничего подобного.
– Люблю.
Бетти уже ревела, набирая обороты для полномасштабной истерики.
– Нечестно, Хэл будет весь день с тобой. Я никогда не была весь день с тобой.
Рут поставила на стол свою чашку с кофе, и на мгновение Агате показалось, что она сейчас заплачет.
– Уверена, Агата приготовила для вас что-нибудь интересное.
– Не хочу Агату. Хочу тебя.
Агата сказала себе, что не надо обижаться, дети часто говорят то, чего на самом деле не имеют в виду. Она начала загружать посуду в машину – и тут даже спиной почувствовала, что атмосфера изменилась. Рут была готова сдаться. Для Агаты ситуация лишний раз подтверждала, что, заведя детей, не следует работать. Ты чувствуешь себя постоянно виноватой и поэтому не способна сказать «нет», и дети знают, что могут добиться всего, чего только захотят, если немного поноют. Если бы Рут сажала с детьми овощи в огороде и дивилась на динозавров, она смогла бы сказать «нет».
Теперь Бетти вопила непрерывно, впиваясь в мозги так, что даже Хэл закрыл ладонями уши.
– Ладно, ладно, – попыталась перекричать ее Рут, – ладно, ты победила, поедем с нами.
Бетти мгновенно перестала блажить, забралась к матери на колени и начала детально планировать их день.
Рут посмотрела поверх ее головы на Агату:
– Наверное, вам бы пригодился выходной, Эгги. А мне будет приятно провести время с ними обоими. После врача мы пойдем и пообедаем в Гайд-парке, может, уток покормим.
– Я приготовлю ужин к вашему возвращению, – пообещала Агата, хватаясь за соломинку, чтобы убедить Рут в своей полезности.
– Нет, не надо, я настаиваю. Возьмите выходной, повидайтесь с кем-нибудь из друзей. Вы с самого начала работаете без устали, наверное, решили, что мы настоящие рабовладельцы.
Агата улыбнулась, но на самом деле ей хотелось расплакаться. Она уже начала верить, что Дональдсоны не заметят, что она никогда не просит выходной, ей никто не звонит, она ни с кем не встречается. Теперь снова придется притворяться, покупать еще один мобильный телефон, чтобы можно было звонить самой себе, или идти и сидеть одной в кино.
Дело не в том, что у Агаты никогда не было друзей. У нее была парочка серьезных дружеских взаимоотношений, которые, она надеялась, были ответом на ее молитвы и никогда не закончатся. Но она постоянно ошибалась в своих подругах, они никогда не понимали ее так, как ей поначалу казалось.
Лучшей подругой за всю ее жизнь была девушка по имени Лаура. Они познакомились в агентстве по уборке, куда она поступила, когда впервые приехала в Лондон. С первого момента, как Агата увидела ее в этом современном, с иголочки офисе в Кенсингтоне, она поняла, что они станут подругами навек. Было что-то изысканное в ее подкрашенных светлых волосах, высоком воротничке и четком выговоре, и Агате захотелось обладать ею, как некой изумительной вазой, которую можно поставить на видное место и никогда не убирать.
Агате удалось избавиться от своей северной манеры растягивать слова за то время, которое понадобилось, чтобы пересечь офис фирмы, и она даже сама удивлялась звукам, слетавшим с ее губ. Она научилась казаться сверхуверенной и излагать убедительную историю насчет нужды в деньгах для поездки в Аргентину, запланированной на вторую половину года, между окончанием школы и поступлением в вуз. И вы не удивитесь, когда узнаете, что Лаура тоже собиралась заработать деньги на путешествие во время свободного года, только она собиралась в Америку. И с друзьями.
Оказалось проще простого находить поводы появляться в офисе и еще проще – заставить Лауру смеяться над этими совпадениями и удивляться им, хотя совсем не сложно разобраться в человеке, подглядев, что он читает, что ест на ленч и какой предпочитает журнал. «Гордость и предубеждение», бутерброд с тунцом и «Хит» соответственно.
Родители Агаты путешествовали по Багамам, а брат учился в Сент-Эндрюсе и никогда не приезжал домой. Агате не хотелось возвращаться в их пустой дом в Оксфорде, поэтому она спала на полу у подруги, пока зарабатывала деньги. Она бы с удовольствием пригласила Лауру в гости, но мать подруги страдает депрессией и большую часть времени проводит в постели, к тому же у нее странное отношение к грязи, так что Агата не хочет рисковать. Более того, она как-то призналась Лауре за кофе, что подруга начала ее раздражать, поскольку завела себе нового бойфренда и, похоже, напрочь забыла о существовании всех остальных людей. Что было некстати, поскольку почти все ее другие друзья разъехались.
Расскажи мне об этом, попросила Лаура и заметила, что лето оказалось таким скучным, что она подумывает, не поехать ли в Бристоль в сентябре. Бристоль, надо же, какое смешное совпадение, я сама еду в Эксетер, который совсем рядом, сказала Агата. И в тот момент она всем сердцем верила, что к следующему сентябрю поступит именно в тот университет, потому что, как выяснилось, она изначально к этому стремилась.
Лаура была знакома с интересными людьми и бывала в любопытных местах, и она стала брать с собой Агату. Агата знала, что вписаться в этот круг она сможет, только если будет забавна, свободна в нужное время и сумеет всегда говорить то, что полагается. Но говорить то, что полагается, можно, только если понимаешь, о чем вообще люди толкуют. Лаура и ее друзья, похоже, начинали каждый разговор с фразы: «А ты знаешь…» Или: «Как Конни сказала…» Или: «Когда я в последний раз была в коттедже Тома…» Эти люди-призраки начали угнетать Агату, вмешиваться в ее сны. Было утомительно никого не знать, и Агата чувствовала, что к ней начинают терять интерес, по мере того как она все больше и больше проявляет свое невежество. А ей все чудилось, что на самом деле она знает всех этих людей, но никто из них никогда не материализуется. Поэтому однажды, возможно выпив лишний бокал «Шардоне», она удивила саму себя, сообщив, что знает Вики. Вики из Хаммерсмита, которая все лето путешествовала по Европе и чьи родители живут в Хартфордшире. Длинные светлые волосы и великолепная фигура, да, надо же, как удивительно.
Вот только эта клятая Вики появилась через неделю, вся из себя бронзовая и изумительная, точно такая, какой ее описывали другие. И она понятия не имела, кто такая Агата, никогда ее не видела. Это было ужасно, потому что Агата весь вечер рассказывала всем, кто соглашался слушать, о семейном отпуске в Корнуолле и их общей любви к легкой атлетике. Лаура после этого перестала ей звонить.
Это напомнило Агате о Сандре, ее однокласснице, которая перестала с ней разговаривать, спросив у мамы Агаты, действительно ли та знакома с Билли Пайпер. Мамаша даже не знала, кто такая Билли Пайпер, что было весьма характерно для этой глупой женщины. Но после того как Агату разоблачили, ей захотелось крикнуть, что она все равно она ее знает. Она прочитала каждое слово, когда-либо написанное о Билли Пайпер, следила за ее карьерой с той поры, как та стала хоть сколько-то известной, и уж наверняка раньше, чем эта дура Сандра вообще о ней узнала. А ей пришлось выслушивать разглагольствования Сандры насчет проблем Билли с едой еще с детства, и хотелось или ее поправить, или как следует врезать. Но никто не слушал, поэтому она заявила, что ее мать и мама Билли были закадычными подругами, что мать знала Билли с детских лет и у той никогда не было анорексии. И знаете что, даже сейчас ее надо хорошо прижать, чтобы она призналась, что это вранье.
Рут начала свой день с детьми с позитивной ноты. Бетти выступила с удачной идеей, и Рут было стыдно, что она сама до этого не додумалась. Неожиданно монотонная серость, которая всегда нависала над их головами, сменилась детской голубизной и ярким солнцем. Если забыть про то, что день им придется начать с визита к диетологу за 120 фунтов в час, потому что ее сын отказывается есть, то можно вообразить, что все будет идеально. И Рут об этом позаботится. Ладно, она прозевала огород, но наверняка можно прекрасно провести время и во множестве других мест.
По дороге к метро она сочла нужным напомнить Бетти, куда они направляются.
– Ты понимаешь, что должна себя очень, очень хорошо вести у доктора, тебе ясно?
– Конечно, мамочка.
– Ты должна сидеть совершенно спокойно и позволить мне с ним поговорить. Понятно? Никаких выкрутасов. Потому что маме очень важно расслышать все, что он говорит. А затем мы сможем пойти в парк, и, если ты будешь совсем-совсем хорошей девочкой, мама купит тебе самое большое мороженое, ты такого еще и не видела.
Рут не любила ездить с детьми на метро, всегда волновалась. В голову приходили бесчисленные сценарии, в которых террорист взрывает бомбу, или оба ее ребенка одновременно пытаются спрыгнуть вниз перед подходящим поездом, или кто-нибудь хватает Бетти и, чтобы вернуть ее, приходится оставить Хэла одного. Плюс к этому обычные проблемы, вроде того, что на многих станциях нет лифтов и никто никогда не поможет с багажом. Пассажиры ненавидят матерей с детьми больше, чем террористов с бомбами. Она попробовала представить на своем месте Кристиана и рассмеялась. Удивительно, что она постоянно о нем думает, он для нее как талисман в кармане.
Поезд с ревом ворвался на станцию вместе с потоком теплого воздуха, отчего Рут захотелось закрыть глаза и представить себе, что она стоит в африканской пустыне. Платформа под ногами казалась ей старой и выношенной, а впереди лежал еще огромный кусок дня, который надо пережить, прежде чем они вернутся на эту станцию метро. Она беспокоилась, что время в обществе детей всегда будет таким – чередой событий, которые надо пережить, прежде чем появится законная возможность уложить малышей спать.
– Пошли, – крикнула она, втягивая Бетти в вагон и так сильно притиснув ее руку к дверце, что та закричала.
– Моя Брэт! – взвизгнула Бетти, когда двери захлопнулись.
Рут обернулась и увидела, что уродливая пластиковая кукла падает под поезд.
– Они убьют мою Брэт, – заныла Бетти, когда поезд тронулся.
– Не переживай, детка, я куплю тебе другую, – сказала Рут, втайне довольная, потому что эти куклы могут сами по себе выработать у женщины комплексы, хотя она была уверена, что читала, будто они – самые лучшие игрушки. В сравнении с ними Барби и Синди похожи на монашек. У них такие нелепо провокационные формы, какие мог придумать только законченный фетишист. А их физиономии – убедительная реклама пластической хирургии, не говоря уже об одежде, которая заставила бы покраснеть уличную потаскуху. В один прекрасный день она соберется с духом и объяснит Бетти, почему иметь такие игрушки не умно и не круто, что женщина – это не только ее внешний вид… Черт, под этот непрерывный истерический вой Бетти просто невозможно нормально думать.
Кристиан понимал, что Тоби прав насчет Сары, но он также знал, что элементарно не мог отказаться встретиться с ней во время ленча. В итальянский ресторан в нескольких кварталах от офиса он пришел первым и выбрал столик в глубине зала. Столик был слишком маленьким и интимным, накрытый клеенкой в красно-белую клетку и с обязательной корзинкой с хлебными палочками посредине. Рут бы посмеялась над фотографией папы Римского в рамке, висевшей над входом в туалеты; он даже представил, как бы она сказала, что это не улучшает аппетит.
Сара опоздала на позволительные десять минут, но выглядела смущенной и суетливой. Она отвернулась, усевшись напротив него, и он разглядел, что она сильно похудела и выглядела почти как одна из этих манекенщиц из журнала Рут. Сегодня на ней были черные брюки и черная водолазка, вокруг шеи шарф с леопардовым рисунком. Ее когда-то блондинистые волосы спадали до плеч. Минимум косметики, только глаза чуть подкрашены. Он понимал, что это неправильно – находить ее такой привлекательной.
– Извини, что я позвонила, – сразу же начала она. – Это было ни к чему.
– Нет, все нормально, ты правильно сделала. – Кристиан показал официанту на бутылку вина, которую выбрал, так как вряд ли ему удастся обойтись без алкоголя.
Он увидел, что Сара нервничает, то и дело поправляет свой шарф, и заметил, как от шеи к подбородку поднимается краснота, подобно буйному плющу.
– Итак, – сказала она, ломая хлебную палочку, но не поднося ее ко рту, – новая работа?
– Угу. Я там уже почти два года работаю.
– Все в порядке?
– Ну, знаешь, насколько это возможно.
– Но у тебя всегда все получалось.
Кристиан попытался услышать нотку сарказма в ее голосе, но не сумел. Он кивнул, понимая, что должен вернуть мяч, подобно некоему полупрофессиональному теннисисту.
– А как у тебя, чем ты все это время занималась?
– Ну, я в основном жила в Австралии. – Она опустила глаза и раскрошила еще кусок хлеба.
Принесли вино, и Кристиан наполнил бокалы.
– Австралия. Вау. – Ему хотелось уйти. Он всегда ненавидел людей, которые отправлялись в Австралию за чем-либо, кроме отдыха.
– Да, это было чудесно. – Он видел, что она хочет что-то сказать, и позволил молчанию затянуться. Сара то и дело заправляла волосы за уши. – После, ну, ты знаешь, выкидыша, я вернулась к маме и папе на некоторое время, а потом подумала, а пошло оно все, села в самолет и оказалась в Сиднее. Там я кой-кого встретила и задержалась на два года.