355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Антон Тарасов » Пару штрихов тому назад » Текст книги (страница 2)
Пару штрихов тому назад
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 01:34

Текст книги "Пару штрихов тому назад"


Автор книги: Антон Тарасов


Соавторы: Дмитрий Березин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Не дает, – признался Евгений.

Это была правда. Он с трудом мог сосредоточиться на том, что ему говорила жена. Некоторые слова он вообще не улавливал и, поняв это, пытался восстановить смысл всей фразы по ее окончанию. Ему никак не получалось успокоиться, сосредоточиться на чем-то другом. Там, в комнате, стоит на мольберте и ждет его неоконченная картина. Таких, как эта, он еще никогда не писал. Поля с цветущими подсолнухами, натюрморты с вазами и яркими рушниками, виды из окна, пыльные тропинки за деревней, куда он специально ездил за вдохновением – подо всем этим словно была подведена черта. Нет, ему нисколько не опротивело то, что он делал раньше, что восхищало его и придавало сил в работе. Просто Евгений чувствовал, что что-то внутри требует, даже строго приказывает, чтобы он шел и поскорее закончил начатую картину. Это одновременно и пугало, и затягивало его. Он принял это за происки вдохновения. Как известно, оно, то есть, то пропадает совсем, то снова возвращается, захватывает в самое неподходящее время, в самом неподходящем месте, когда и рисовать-то не на чем и нечем. И приходится отыскивать огрызок карандаша или плохо пишущую авторучку для того, чтобы на обрывке газеты или на форзаце книги нарисовать то, что пришло в голову. Не всегда у Евгения это получалось – в поисках бумаги и карандаша он вдруг терял мысль, забывал почти уже нарисованный образ, и выходило что-то совершенно нелепое, неясное, банальное, непригодное в дальнейшей работе.

«Картина, ты слышишь? – раздавался где-то в голове шепот. – Картина ждет, ты все забудешь, растеряешь, ничего не получится. Закончи, дорисуй как можно быстрее. Ты слышишь? Быстрее».

Всю ночь Евгений ворочался и вздыхал. Под утро он проснулся в поту. Ему было тяжело дышать. Он встал, подошел к окну и раскрыл шире форточку – маленькую, скрипучую, с потрескавшейся краской с наружной стороны. Мария в этот момент не спала, но делала вид, что спит, молчала и не шевелилась. Она понимала, что побеспокоить мужа, упрекнуть его в чем-то она просто не имеет права. Это были муки творчества, давление, отдышка, плата за долгое сидение у мольберта и вдыхание токсичных паров растворителя. Поток весеннего ночного воздуха освежил лицо, и Евгения, в конце концов, потянуло в сон.

«Ты не понимаешь всего, и не поймешь, пока не закончишь картину. Ты уже почти закончил, самое сложное уже позади. Ты все еще можешь исправить, если закончишь вовремя… закончишь вовремя… вовремя…»

– Я закончу, закончу вовремя, – шептал во сне Евгений и сжимал руки так, как будто в них находились кисть и палитра, его любимая, с маленькой ручкой, которую можно было держать, покачивая из стороны в сторону.

Наступило утро. Евгений, несмотря на сон, выглядел разбитым, уставшим. Под глазами проявились синеватые круги, повисли мешки. Он смотрел на Аленку, которая все время повторяла, что опаздывает в садик, и ее все давно там ждут.

– Жень, не спи! Хотя, можешь, конечно, спать, а нам с Аленкой пора, – бодро сказала Мария. – Отведу ее в садик и бегом на работу. Опаздывать-то не хочется, Семенов снова будет ворчать и больше не разрешит перенести выходные. А мне этого, сам понимаешь, не хочется. У тебя сегодня есть занятия? Кажется, по пятницам у тебя их не бывает.

– Не бывает и не будет, – пережевывая бутерброд, ответил Евгений.

– Только не говори, что ты сейчас засядешь за картину и просидишь над ней весь день! И не делай такое страдальческое лицо, как будто мы с Аленкой тебя здесь мучаем. Ну вот, глазки закатил! Не разжалобишь! Никаких картин, отдохни, погуляй. У тебя скачет давление и явные признаки переутомления. К нам пару раз таких, как ты, привозили в клинику. Правда, это были не художники, а завсегдатаи всяких ночных клубов. Так что меня не проведешь!

Евгений легонько коснулся указательным пальцем кончика носа жены, потом дочки.

– Вот что, дорогие мои, – Евгений широко улыбался, так, что даже почувствовал, как у него начали трескаться губы. – Обещаю себя беречь и быть осторожным. Сейчас вы уйдете, а я соберусь, прогуляюсь, часик подышу свежим воздухом и схожу в магазин за продуктами. Так что, составляйте список, кому чего вкусненького хочется. Пусть сладость яств нам служит утешеньем!

– Отлично, значит остаешься за старшего и моешь посуду. А список я тебе напишу.

Аленка все боялась опоздать в садик, и это в свою очередь заставляло Марию волноваться по поводу собственного опоздания на работу. Она быстро набросала список продуктов на листке из блокнота, поцеловала мужа и, схватив дочку за руку, бегом понеслась с ней по лестнице, затем и по дорожке, вымощенной бетонными плитами и ведущей прямо к детскому саду. Евгений смотрел им вслед из окна кухни, допивая чай. Затаив дыхание и ожидая чего-то, он так простоял минуту или две и, буквально швырнув чашку в мойку, направился в комнату.

У Евгения дрожали руки: он открывал тюбики с краской, долго выбирал кисти. Когда, наконец, он был готов, словно по команде появилось желание прикрыть глаза. Снова возник образ серой пустыни, мертвого леса, кладбища, ворот и стены. Ничего не изменилось. Евгений писал молча, глядя в одну точку – в самый центр холста. Все остальное возникало само собой, не требовало никаких усилий.

Что-то было там, на заднем плане, в этой самой точке у ворот. Евгений даже перестал обращать внимания на то, что где-то по краям краска легла неровно, не так, как он задумывал. Вернее, не так, как внутренние силы двигали его руками, управляли сознанием, талантом.

«Успеть, главное успеть. Все складывается как нельзя лучше, – говорил себе Евгений, хотя и понимал, что никакого очевидного смысла его слова и мысли не имеют, что все перепуталось, что он сам себе не подвластен. – Вот так, прекрасно, это твоя лучшая работа, безо всяких сомнений лучшая».

Последние штрихи дались Евгению нелегко. Его тянуло что-то изменить, подправить, добавить тень, подчеркнуть серый оттенок неба. Но, пытаясь это сделать, он снова и снова устремлял взгляд в самый центр, к воротам. Не сразу, но Евгений догадался: откуда-то из-за ворот, из-за узкой щели в них, образовавшейся вследствие того, что бревна подгнили и опустились вниз, к земле, на него кто-то смотрел. Конечно, на картине этого видно не было. Ворота были изображены вдалеке, слегка скрытые дымкой. А вот когда он закрывал глаза, сомнений у него не оставалось – там кто-то есть. Но что может сделать он? Снова и снова закрывать глаза и просто смотреть? Конечно, он так и поступал. Его уже не интересовало ни кладбище, ни сорняки, ни лишайники – даже на странные, будто бы птичьи крики, он перестал обращать внимание. В своем воображении он снова проделал этот путь – из леса, по серому песку, по нехоженому мху, мимо кладбища прямо к стене, к воротам. Он опять стоял возле них и с любопытством их разглядывал. И его молча разглядывал кто-то, притаившийся по ту сторону ворот. Его ничто не выдавало – ни дыхание, ни шаги, ни поскрипывание трухлявых досок. Евгений просто чувствовал это взгляд. Словами это передать безумно сложно. Быть может, только если написать о таком состоянии, когда знаешь, что вот-вот тебя кто-то окликнет, но этого не происходит, будут понятны ощущения Евгения. Это трудно было назвать ужасом, смятением – это было именно любопытство.

Картина дописана, но облегчения Евгению это не принесло. Он заволновался, у него заболела голова – и все, казавшееся безмолвным, вдруг заговорило. Крики птиц стали реалистичными, раздавались шорохи, вздохи, звуки шагов. И трудно было сориентироваться и понять, где именно все это происходит – там, в неведомом краю, в глубине воображения, или же наяву, прямо в комнате. Звуки раздавались со всех сторон. Они не прекращались даже тогда, когда Евгений широко открывал глаза и смотрел на дверь, на окно, на стены – все равно куда, лишь бы избавиться от образа картины.

Боль усиливалась. Евгений сидел на стуле и смотрел на картину. Болела не только голова, но и все тело, особенно руки. Боль сжимала виски, давила на грудь, будто бы примериваясь, как лучше будет уничтожить художника, только что закончившего свою лучшую картину. Ведь что он будет делать теперь, когда вершина творчества пройдена? Просто жить, не творить? Художник не решится так жить, его снова потянет доказывать себе, что он на что-то способен, быть может, даже на нечто большее. Или он будет творить, но вполсилы, не утруждая себя созданием шедевров? Просто жить, как живется, и ничего не предпринимать? Увлечься чем-то новым, добиться успеха там? Боль пришла не для этого.

Евгений не смотрел на картину. Но вся обстановка и мольберт с картиной вдруг стали кружить вокруг него, боль усиливалась. Вдруг перед глазами возникла картина – все кружилось, а она остановилась. Евгений схватился за голову, прижал ее к коленям и посмотрел на пол. Под ногами у него был серый песок, а впереди – сырые, поросшие лишайником бревна ворот. Смотреть по сторонам Евгений боялся. Галлюцинация была на редкость реалистична, как и тогда, когда он в первый раз взялся за эту картину. Даже запах – тяжелый, сырой, несмотря на близость почти что пустыни. И звуки – они не могли быть чем-то посторонним, случайным.

Страшно, очень страшно – Евгений сжался, закрыл руками голову. Усиливалась боль. Сначала он ее не замечал, но более ее терпеть не было никаких сил. По щекам покатились слезы, потом Евгений стал тихонько выть – и к своему ужасу услышал со всех сторон себя эхо, которого не могло быть в маленькой комнате маленькой квартиры с низкими потолками. Он был там, в том месте, которое нарисовал, залезая в свое воображение, в возникшие из ниоткуда видения.

Мария ни о чем не подозревала. Она спокойно отвела дочь в садик и, поняв, что у нее еще сорок минут свободного времени, отправилась на работу пешком. После нескольких дней, проведенных на даче, город казался шумным, гудящим, гремящим. Он удивлял Марию так, как будто она не просто не жила в нем как минимум пару лет, но и вообще никогда не бывала.

Утро кипело, бурлило, заставляло проснуться. Она улыбалась сама себе, засматривалась на витрины магазинов, ловила в стеклах свое отражение и радовалась ему, как ребенок.

«Вот и хорошо, что не опаздываю! Буду на работе в нормальном настроении», – решила она, неторопливо проходя очередной перекресток. Все куда-то мчались, бежали, спешили, рядом по проспекту проносились машины. Но она была выше всего этого. Она просто шла, уверенная в себе, спокойная за себя и своих близких. Наверное, у него закрадывалось подозрение в том, что именно спокойствие притупляет чувства, обезоруживает перед лицом очередных жизненных невзгод. Но ей не хотелось об этом думать – и она не думала.

Мария вообще спокойно и хладнокровно старалась относиться ко всему происходящему в ее жизни. Сказывалась, конечно, работа. Медсестра, и не просто медсестра, а очень хорошая, еще и администратор в одном лице, работающая в неплохой частной клинике, просто не имеет права быть нервной и давать волю эмоциям. Она должна быть сосредоточена и внимательна. Эти качества она умело пристраивала и в обычной жизни. Когда-то они с Евгением учились в одной художественной школе. Только для него рисование стало профессией, делом жизни, а для нее это было всего лишь очередным увлечением. Они встретились спустя несколько лет и быстро поняли, что нужны друг другу. Прямые противоположности друг другу, они вдруг, почти в одночасье, нашли у себя столько общего, что такие совпадения вряд ли могли быть простой случайностью. Мария не стала колебаться и через пару недель после их второй встречи перебралась жить к Евгению.

В Жене Мария души не чаяла и во всем ему доверяла. Конечно, она практически сразу решила, что с его мягким характером и нерешительностью командовать парадом должна именно она – и взяла весь быт, все ответственные дела в свои руки. Евгений не возражал, так как считал, что какие-то чисто мужские обязанности все равно останутся за ним. Он сам делал ремонт в квартире, чинил двери, мебель, телефоны и все, что могло сломаться. Несмотря на творческий склад ума, он неплохо разбирался в электронике, чем приводил Марию в восторг: ну надо же, и физик, и лирик в одном лице. И его сердце принадлежит только ей! Как только на свет появилась Аленка, счастья и у Марии, и у Евгения прибавилось, как и забот, к которым они относились легко и не расстраивались, когда что-то вдруг выходило не так, как они вместе задумали.

Единственное, что огорчало Марию, так это упорство мужа в работе, постоянно уставший вид, мешки под глазами. Нельзя сказать, что работал он много. Скорее, преподавание в училище и работа над картинами отнимали у него больше сил, чем отнимали бы у кого-то другого, вот и все. Непонятно, что было причиной этому. Пожалуй, Евгений относился ко всему слишком ответственно, это было свойственно ему от природы, а характер не переделаешь.

– Побереги себя, живешь только один раз, – стращала его Мария после того, как его здоровье дало сбой в первый раз, и он слег на неделю после сердечного приступа. – Скажи себе строго, внуши сам себе, что должен быть осторожней ради меня и Аленки. У тебя давление выделывает пируэты, скачет, как сумасшедшее. Думаешь, это хорошо? Нисколечко! Так что заруби себе на носу, что это был первый звоночек, и ты еще легко отделался.

Ничего себе, Мария злится и даже легонько ударила пару раз кулаком по столу, чтобы показать свою решимость. Евгений чуть не расхохотался тогда. Жена смеялась вместе с ним. Быть строгой ей было к лицу, она становилась на вид холоднее, увереннее в себе. Но это там, в клинике, по отношению к буйным или непослушным пациентам и их родственникам, по доброте душевной пытавшихся протащить в стационар что-нибудь запрещенное, чаще всего копченую колбасу. Тогда Мария рвала и метала, кричала так, что незадачливые контрабандисты затихали и только дико извинялись, стараясь как можно быстрее унести ноги и колбасу подальше из клиники. Но дома, в семье, в такие минуты Мария была похожа на пародию на саму себя: она морщила лоб, напрягала скулы, но заставить себя бояться у нее не получалось.

Евгений, конечно, прислушался к доводам, стал больше времени проводить на улице, отказался от части занятий в училище, стал брать меньше заказов на картины. Но от этого практически ничего не изменилось. Должно быть, он просто был не готов что-то менять. То, как жил Евгений, складывалось в нем годами, десятилетиями, воспитывалось с детства. Он всегда стремился к большему, но это стремление граничило в нем с каким-то фанатизмом, с желанием отдать всего себя, все свои силы и знания той или иной затее. Так и происходило. Закончив очередную картину, Евгений выглядел измученным, но довольным собой. Жена делала ему уколы глюкозы. Легче от них почему-то не становилось, но зато ей становилось спокойнее от того, что она помогла любимому всем, чем только могла. Погулять с Аленкой, особенно в выходные – это был отличный предлог отвлечь Евгения от работы, и Мария с успехом им пользовалась. Наверное, только против этого Евгений даже не пытался возражать. Но все упущенное он с лихвой компенсировал в будни, давая еще более внушительную нагрузку на организм.

Мария была уже почти на работе, оставалось завернуть за угол и пройти через детскую площадку, затем перейти дорогу и оказаться в клинике. Но ее спокойствие ни с того, ни с сего обернулось легким волнением. Она сначала было подумала, что ее часы врут, и переспросила у прохожего время. Нет, все верно. Волевым усилием Мария подавила в себе это нахлынувшее волнение, заставила себя отвлечься, дистанцироваться от него.

На пороге клиники она появилась с улыбкой, шагая той же уверенной походкой, что и по проспекту, мимо дорогих магазинов. В эти магазины Мария никогда даже не заходила. Но сама ее уверенность, слегка пренебрежительный взгляд для посторонних не оставлял сомнений в том, что перед ними женщина, которой настолько надоели все эти до безумия дорогие тряпочки, что она сделала выбор в пользу разнообразия и предпочла на этой неделе для себя что-то более простое и незамысловатое.

В холле с Марией поздоровались пациенты – за четыре выходных дня она по ним даже немного соскучилась.

– Ага, Маша, вот и ты! – главврач остановил ее в коридоре, потирал руки и грозил пальцем. – Давай, переодевайся и вперед. Пока тебя не было, здесь все совсем от рук отбились, и с графиком приема не пойми что творится, чтоб его. Говорил, просил, умолял не записывать много народу на вечер. Нет же, Маруся как назло взяла и записала так, что в первой половине дня почти никого, а к вечеру начинается полный коллапс! Вы же меня с ума сведете, родненькие! Так же нельзя!

– Александр Александрович, не кипятитесь, раз Маруся так записала, значит, других вариантов не было, – Мария тоже погрозила ему пальцем и улыбнулась.

Второго администратора тоже звали Марией. Чтобы не запутаться, в клинике одну звали Машей, другую Марусей. В отличие от Маши, у Маруси не было медицинского образования и это многое осложняло. Она была прекрасным работником, менеджером, диспетчером, но с трудом понимала суть жалоб пациентов, озвучиваемых ими по телефону. Мария же, как медсестра, сразу распределяла пациентов по врачам, оставляя Александру Александровичу лишь самые сложные случаи, действительно требующие его вмешательства. Часто она ассистировала ему и на приеме, на процедурах – словом, являлась незаменимым сотрудником, с мнением которого считался даже главврач и, несмотря на всю свою строгость, вполне соответствующую должности, перечить не рисковал.

– Разве если только так, – согласился Александр Александрович. – Что стоишь? Через десять минут ко мне на планерку.

Планерки у главврача казались Марии скучнейшими. На этот раз решали вопрос о том, куда переводить пациентов из палаты, которую будут ремонтировать летом, сколько закупать медикаментов и где их хранить, обсуждали, требуется ли к одному из пациентов с непрекращающимися желудочными коликами приглашать специалиста со стороны или можно обойтись своими силами. Изредка пощелкивала кофеварка, гордость главврача, нудно гудели и действовали на нервы лампы дневного света.

– А что ты, Маш, думаешь? – Александру Александровичу действительно было интересно ее мнение. – Ведь это ты его записывала на прием и потом приняла решение поместить к нам в стационар. Причину-то колик пока не определили. УЗИ нормальное, гастроскопия ничего не дала, только утихомиривали его час, только после этого смогли что-то сделать. Ничего не нашли, а сумма за обследования уже немаленькая складывается. Еще не хватало, чтобы эти страховщики нас снова в чем-то заподозрили и имели тут по полной программе. Он же у нас по полису, купленному на свои кровные.

– Думаю, что его нужно просто не кормить сутки, поить по норме, посмотреть, что будет, – осторожно сказала Мария. – Я на выходных была, не знаю, ходят ли к нему родственники. Если ходят, то вполне могли принести какой-нибудь дряни, от которой у него и колики. Раз ничего гастроскопия не показала, то, возможно, это аллергия какая-то.

Главврач громко причмокнул, прикусив губу.

– Не пойми что творится! Устроили тут проходной двор! Кстати, что будем делать с Ивановым, который во втором боксе? Видите ли, пребывает у нас уже неделю, а все продолжает жаловаться на головные боли, тошноту. Интересуется, почему мы ничего сделать не можем.

– Знаете, Александр Александрович, – в разговор решил вмешаться пожилой врач по фамилии Тимофеев, Мария его видела в клинике во второй или третий раз. – Можно ожидать появления и других симптомов. Этот Иванов, как оказалось, последние лет десять пил по-черному, а сейчас, видите ли, опомнился. И вы помните, в каком его состоянии привезли. Все болело, еле живой, а все равно пьяный, хоть ты лопни! Понаблюдаем его, поделаем капельницы, повесим на сутки кардиомонитор, посмотрим результаты. Поверьте моему опыту, ему не лечение нужно, а не пить. И капитальная чистка и восстановление организма, если он вообще жить хочет. Нужно так и объяснить родственникам и ему, что бесполезно искать причины головной боли, если у него дистония…

Тимофеев не договорил. Раздался нервный стук в дверь и, не дожидаясь разрешения войти, в кабинет главврача буквально вбежала Маруся. По ее лицу и дрожавшим рукам всем сидевшим стало понятно, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Все внимательно, с удивлением смотрели на Марусю, а она никак не могла отдышаться, чтобы сказать хотя бы что-нибудь.

– Так, – она взяла себя в руки и говорила медленно, как будто стараясь ничего не забыть из того, что только что узнала и еще не успела, как следует, осмыслить. – Маша, только что показали по телевизору, тут, недалеко взорвалась бензозаправка. Ну, там, где твой дом, за поворотом. Понимаешь, о чем я? Показывают магазин, в который мы с тобой заходили и всегда заходим, там стекла повыбивало все! Ой, кошмар какой! И не где-нибудь, а совсем рядом с нами.

До Марии с трудом доходило то, о чем говорила Маруся: она была еще в мыслях о сменах, пациентах, дежурстве и злоключениях Иванова и с трудом переключала внимание на какие-то личные темы. Все продолжали молчать. Тимофеев, сидевший рядом, слегка ткнул Марию пальцем в бок. Прошло еще несколько секунд, прежде чем Мария тихо произнесла: «Женя, Женя там!». В следующее мгновение она сорвалась со стула и, чуть не столкнув Марусю, выскочила в коридор.

По маленькому телевизору, спрятанному за стойкой администратора, показывали репортаж с места взрыва. Мария застала последние его секунды. Крупным планом показали разлетевшиеся от взрыва стекла того магазина, куда должен был пойти Евгений.

«Он же там сейчас! Мой Женя в этом магазине!» – Марию охватила паника. В ее глазах потемнело, даже на какое-то мгновение она почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Она вспомнила про телефон, вытащила из кармана мобильный и набрала номер мужа. Шли гудки, никто не отвечал. Мария снова набрала номер Евгения – история повторилась. Никто не ответил и по домашнему. Мария закачалась и ухватилась за край стола, чтобы не упасть.

К ней по коридору почти бежал Александр Александрович.

– Что говорят, Маша?

– Говорят, что к этой теме они еще вернутся в следующем выпуске! – Мария заплакала. – Понимаете, я сама отправила мужа в этот магазин, он как раз сейчас должен быть там. Что, если с ним что-то случилось? Что, если он пострадал при этом взрыве? Александр Александрович, умоляю, отпустите меня домой, хотя бы на пару часов. Пожалуйста! Я ведь не смогу так работать. Он не берет трубку, не отвечает на мои звонки! Да что я могу подумать еще?

Главврач одобрительно закивал головой.

– Иди, я не могу тебя держать. Тебя Маруся на пару часов подменит, так что не беспокойся. А как что-то узнаешь, обязательно мне позвони. И не в приемную, меня там может не быть, а прямо на мобильный. Номер у тебя есть. Все, возьми себя в руки и беги домой.

Мария, скидывая на ходу халат, побежала в самый конец коридора за курткой и сумкой.

– И не психуй! Может, он просто телефон дома оставил! – крикнул ей вслед Александр Александрович. – Вот увидишь, он просто оставил телефон, потому и не отвечает! Убедишься в этом и сразу возвращайся!

Перед глазами Марии вдруг возник Женя: она почувствовала, что он без сознания, что ему холодно, больно, что он ничего с этим не может поделать. Это было как видение, оно пропало столь же стремительно, как и появилось. Выбегая из клиники, Мария думала о том, как бы быстрее добраться до дома. О том, чтобы идти пешком, не могло быть и речи. Мария разглядела автобус, только-только показавшийся вдали. Она бежала быстро, каждую секунду рискуя споткнуться и рухнуть на землю, и уже ей самой понадобится помощь. На автобус Мария еле успела. Ехал он слишком медленно, предательски медленно, подолгу задерживаясь на каждой из остановок. У бензозаправки все было оцеплено. Автобус объехал оцепление по тротуару. Зеваки уже разошлись – Мария разглядела всего двух или трех любопытных. Возле магазина, в который Мария всегда ходила и куда она отправила утром мужа, все было в осколках стекла. Они лежали на асфальте и поблескивали на солнце. За исключением разбитых витрин, особо сильных повреждений у магазина Мария не заметила. Да и заправка не выглядела такой уж сильно раскуроченной. У Марии сложилось впечатление, что взорвалась не сама заправка, а что-то в оставленной рядом машине.

Сойдя на своей остановке, Мария сначала медленно, осматриваясь по сторонам, затем все быстрее и быстрее зашагала в сторону дома. Ее сердце от волнения колотилось, как сумасшедшее.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю