Текст книги "200 дней на юг (СИ)"

Автор книги: Антон Кротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Мы спорили минут пятнадцать – не столько с суданцами, сколько друг с другом, и наконец справедливость восторжествовала. Билеты МММ нам были возвращены, а в фонд поддержки суданской экономики были выданы 16 американских долларов, которые и забрал сотрудник спецслужб. Мы просили предъявить нам самого пострадавшего, на что нам было отвечено:

– А зачем он вам? Он – суданский тракторист. Я – суданский полисмен. Я сам эти деньги ему отдам.

Когда проблема была решена, человек за столом всё же поставил сперва

в мой паспорт, а потом и во все остальные паспорта вожделенные выездные штампы, и мы пошли на границу, размышляя о том, достанутся ли все деньги трактористу, полисмену или они поделят их пополам.

* * *

Гуллабад завершался довольно капитальным (не хижинообразным) зданием суданской таможни, где люди в форме нас наскоро обыскали – больше из любопытства, чем желая найти что-либо запрещённое. А вот на эфиопской стороне границы не было никаких цивильных зданий. В круглой хижине сидели пограничники, которые поприветствовали нас, поглядели паспорта и сообщили, что въездные штампы мы сможем получить только километров через сорок, в деревне Шеди.

Пока же первая эфиопская деревня, в которую мы попали, называлась Метема. Она была несколько больше Гуллабада и представляла собой грязную улицу-дорогу, вдоль которой стояли хижины-лавки. По дороге бегали полуголые дети-эфиопы и все, как один, заметив нас, приветствовали нас криками "Ю! ю! ю! ю! ю!" Это было единственное английское слово (You – ты), которое знали тут все, даже дети. Попадались и люди, знающие английский в большем объёме. А вот арабский язык здесь почти никто не понимал!

Приезд в Эфиопию надо было отметить. Такие события мы обычно отмечали местными вкусностями, если таковые обнаруживались. Но местных денег на отмечание у нас не было. Обменных пунктов и самоходных менял тоже не наблюдалось. Один лавочник согласился обменять наши доллары на эфиопскую валюту, именуемую «быр», в соотношении 1:7. Соотношение не самое лучшее, но иных вариантов не было. Но лавочник оказался ещё и с приколом: он принимал только баксы не старше 1998 года выпуска; более старые он считал не имеющими никакой ценности. Сыскали для него новенькую 10-долларовую купюру и обзавелись целой кучей мятых, старых эфиопских быров в количестве 70. Стало быть, один быр сегодня равен примерно четырём рублям. (Через две недели, в Аддис-Абебе, за доллар нам давали 8.5 быр, подешевевших таким образом до 3 руб. 40 коп.)

Ну что, первым делом – фуль! Это важное арабское слово здесь ещё понимали. Мы набились в тесную, тёмную хижину-харчевню и попробовали первую в Эфиопии еду. Тарелки были большими, цена невелика (2 быра), и наши опасения, что в Эфиопии всё будет дорого, оказались напрасными.

Обменяли деньги, насытились фулем и пошли на выход из деревни. Весёлые деревенские дети, от двух до двенадцати лет, все сопровождали нас с криками "ю! ю! ю! ю!" Целая процессия получилась, потому как детей было не меньше пятидесяти. Они бы шли за нами и далее, но в конце деревни двое взрослых цыкнули на них, и дети испуганно разбежались по своим хижинам, а перед нами лежали просторы ЭФИОПИИ.

Эфиопия

История эфиопского народа насчитывает не менее сорока веков. Эфиопская цивилизация, ровесница индийской, шумерской и египетской, зародилась в незапамятные времена. В IV веке, одной из первых, Эфиопия приняла христианство. Она и поныне осталась второй по древности христианской страной (после Армении, принявшей христианство в 301 году).

В дни распространения ислама гордые горные эфиопы сумели отстоять свою религиозную и политическую независимость, хотя все их соседи оперативно приняли ислам. В эпоху колониализма Эфиопия осталась единственной страной на всём континенте, которая никогда никем не была колонизирована (только кратковременно оккупирована итальянцами в течение нескольких лет Второй мировой войны). Устояв перед исламом и колониализмом, Эфиопия не выдержала искушения стать страной передового социализма, в годы правления коммунистического диктатора Менгисту Хайле Мариама. В 1992 году Менгисту прогнали, а вскоре после этого началась война с Эритреей, приморской мусульманской провинцией Эфиопии, успевшей незадолго до этого отделиться. Война сия, то разгораясь, то затихая, длится и по сей день; момент нашего визита совпал по времени с очередным обострением конфликта.

Россия подружилась с Эфиопией довольно давно. Даже великий русский поэт А.С.Пушкин корнями своими был, как полагают, эфиопом ("Арап Петра Великого"). В конце прошлого века русский полковник Булатович побывал в Эфиопии и написал об этом чрезвычайно познавательную книгу ("С войсками Менелика II"), переизданную в наши дни. А российские врачи и лётчики, с которыми нам ещё предстояло познакомиться, и поныне встречаются в Эфиопии в изобилии.

В настоящий момент древняя Эфиопия входит в десятку беднейших стран на Земле, наряду с Мали, Сьера-Леоне, Чадом, ну и со своей бывшей колонией, а теперь противницей, Эритреей. В московских газетах накануне нашего отъезда то и дело описывалась критическая ситуация в стране: война, засуха и голод. Насколько это верно? Мы могли проверить это только экспериментально, посетив сию страну.

Сейчас перед нами расстилались зелёные луга, паслись коровы. Вдали, на горизонте, чувствовались горы, цвели цветы, порхали насекомые и ничто внешне не говорило о том, что мы находимся на такой древней, свободной и многострадальной земле.

Эфиопская окраина

Как и последнее суданское, так и первое эфиопское транспортное средство явилось нам в виде трактора. Он провёз нас километра три до речушки, на которой помылся и отправился обратно в Метему. Мы остались одни. Поставили под деревом палатки, развели костёр и принялись радоваться въезду на эфиопскую землю. В течение вечера нам навстречу, на границу, прошло несколько грузовиков, гружёных людьми и мешками. Впоследствии выяснилось, что в мешках была фасоль, которая и является единственным эфиопским экспортом на этом направлении. Было и два грузовика в нужную нам сторону, но мы решили не торопиться, пообщались с ними и отпустили их. Всё равно в сорока километрах – Шеди, офис иммиграционных служб, где нам надо ставить въездной штамп, а ночью он не работает, так что нам без разницы, ехать туда сейчас или наутро.

В этот момент мы могли оценить мудрость г-на О.Сенова, взявшего с собой гитару. Мы непрерывно варили чай и еду и оглашали эфиопские леса своими завываниям:

 
– А-а-а ва-акруг такая тишина!!
Что вовек не снилась на-а-ам! наам!!
И за этой тишиной, как за стеной!!
Хва-а-атит места нам с тобой!!
 

К счастью, никто нас не слышал, потому что с наступлением темноты все эфиопы, бродившие днём в поисках дров и развлечений, вернулись в деревню.

А с вышеприведёнными строчками был связан прикол, так как по-арабски слово «наам» означает «спать», и мы думали, что эту песню хорошо петь, намекая на то, что уже пора укладываться…

19 сентября, вторник. Преодоление 50 километров

…Наутро машин почему-то не было видно, вероятно все они прошли вчера вечером. Но пока готовили чай, появился первый грузовик, водитель которого, увидев такое скопление белых мистеров, сразу потребовал до Шеди по шесть быр с носа. Мы отказали, он уехал, но через часок появился второй. Пока водитель пытался увезти нас хотя бы за пять быр, мы застопили джип, идущий следом. Тут водитель грузовика неожиданно согласился, и повелел нам быстро залезать в его кузов, что мы и сделали.

В путь!

Дорога была пока относительно неплохая. Грунтовая, но не особо грязная, и почему-то с подводными мостами. Во всех нормальных странах мосты делают над водой, а в Эфиопии – и под водой: участок трассы, пересекаемый речкой, бетонируют, чтобы не размывало, и грузовики, разбрызгивая воду, проезжают их вброд. Подводный мост и безопаснее (обрушиться не может), и дешевле, чем надводный.

Деревни попадались каждые десять километров и состояли всё из тех же круглых хижин, крытых ветками и соломой. Следов электричества не было ни в одной из них. Пол у хижин был земляной, и на полу возникала грязь. Основной товар, который продавали эфиопы, был древесный уголь, который они сами и изготавливали неподалёку от своих деревень, пережигая дерево; на этих еле греющих углях эфиопы и готовили свою немудрёную пищу, у кого она имелась.

Деревенские дети, увидев в грузовике едущих белых мистеров, не чуя ног от счастья, бежали вслед (грузовик ехал небыстро) с криками "ю! ю! ю! ю!" Даже маленькие, годовалые малыши, несомые более старшими, видя нас, уже знали, что надо показать в нашу сторону пальчиком и сказать "ю!", – так делали все.

Между деревнями, на траве, паслись многочисленные коровы. Они были довольно тощими, и молока, вероятно, не давали; по крайней мере мы сегодня этого молока пока не видали. По лесам бродили, кроме коров, редкие эфиопы, выискивая сухопалки для розжига огня – вероятно, им не на что было приобрести уголь.

Прошло часа два, и мы прибыли в необозначенный на наших картах посёлок Шеди. Выгрузились из грузовика и сразу озаботили всё местное население вопросом "Где иммиграционный офис?" Дети сперва пошли толпой показывать (а может, они просто сопровождали нас куда глаза глядят), но некий человек в клетчатой синей рубашке (то есть довольно цивильно выглядящий) прогнал детей камнями и отправился показывать нам этот офис. Офис оказался далеко, километр, не меньше.

– Я гид, я единственный гид в этой деревне, – торопливо говорил мужик по-английски, – я вам сейчас всё покажу! Здесь никто не знает английского языка, кроме меня, а я, я вам покажу офис иммиграционных служб и всё, всё остальное!

Мы решили, что пускай он ведёт нас куда угодно, но денег он за это не получит. Когда мы пришли к офису, на наших часах было 12.43, но он был закрыт. Нам сказали, что чиновник появится часа через два; итак, чтобы мы подождали. Офис был единственным капитальным (не хижинным) построением в Шеди и состоял из двух одноэтажных цементных зданий, производивших впечатление неиспользуемых. Однако возле меньшего здания стояла большая бочка с водою, и мы за время ожидания чиновника успели истратить почти всю её на помывку и постирку грязной одежды, как и накануне в Гуллабаде: вычёрпывали воду из бочки в имевшуюся во дворе миску, а потом сушили постиранное на заборе. Вода тут была почти прозрачной. «Гид» бродил вокруг, ожидая непонятно чего.

Кстати, интересно, что никакой солидной вывески «офис» в Шеди не имел, не было и полицейского поста на трассе, шлагбаума и других новшеств, которые должны бы предупредить проникновение в страну граждан-нелегалов. Как выяснилось позже, в Эфиопии вообще не принято спрашивать паспорт, и можно целый месяц гулять по стране, не показывая вообще никаких документов, а потом, так же спокойно, выехать, в те часы, когда не работает офис иммиграции на выезде. Рай для желающих въехать нелегально!

Пока офис был закрыт, мы втроём (Грил, Олег Сенов и я) отправились в центр деревни с целью поесть. Нам удалось найти лавку, где нам предложили фуль за два быра, как и вчера. Мы расселись в ожидании пищи, и что-то странно долго нам пришлось ждать – оказалось, готового фуля не было, и они готовили его специально для нас! Когда же фуль поспел, оказалось, что его порции вдвое меньше вчерашних. Если так пойдёт дальше, в Аддис-Абебе порция будет величиной в одну фасолинку и созревать неделю.

Пока готовился фуль, мы обошли деревню в поисках хлеба и чая и нашли эти блага; и маленькие хлеба, и маленькие стаканы чая стоили по 25 эфиопских копеек, что соответствовало нашему одному рублю. Мы купили хлебов на всю компанию, благо, в этой деревне они ещё не были в дефиците.

Мы пришли назад, к иммиграционному офису, часа через полтора. На заборе оного гордо сушилась свежепостиранная одежда. Главный чиновник пока не пришёл, а служащие рангом поменьше молча удивлялись, как мы себя ведём в офисе иммиграционных служб (это напомнило нам Гуллабад). Наш синий клетчатый хелпер, который так никуда и не ушёл, за это время организовал нам обменщика денег – мужичка с испуганно вытаращенными глазами. Этот мужичок, таращась на меня, произнёс в страхе:

– Этот человек нехороший! Этот человек опасный! Этот человек похож на мусульманина! Я не буду ему ничего менять!

Но я уже поменял деньги в Метеме. Некоторые остальные также решили поменять десять долларов, и испуганный меняла побежал домой за деньгами, так как таких сумм наличности он при себе не носил. За доллар он предлагал по 8 быр, на один быр больше, чем на границе.

Гриша Лапшин неожиданно нашёл в своих закромах 10000-фунтовую суданскую купюру ($4), которая завалялась у него. Как раз тракторист хотел с нас по 10000 фунтов, а мы и забыли, что у нас остались суданские деньги. Гриша пытался поменять суданскую деньгу у сего менялы, но безуспешно. Впоследствии он пытался избавиться от неё до самой Аддис-Абебы, и нигде не мог; и я предложил Грилу сохранить её до Москвы, где я ему на эту сумму выдам книг по автостопу. Так оно потом и вышло.

Мы продолжили ожидание. Местные взрослые эфиопы, прознав про наше наличие, пришли нас угощать. У них была маленькая бутылочка из-под кока-колы (сама кола была разбавлена сырой водой в соотношении 1:10 до достижения почти полной прозрачности) и большой серый блин, который назывался "инжера".

Инжера, как мы позже узнали, это самое главное, традиционное эфиопское кушание. Делается оно не из пшеничной муки, а из каких-то семян, потом жарится на другом блине, но железном, и покрывается перцем или другими наполнителями. Едят инжеру руками, все вместе. Итак, нас угостили первой инжерой, а вот пришёл и иммиграционный чиновник, желающий поставить нам въездные штампы.

Ура! ура! ура! Въездные штампы получены, мы можем продолжать путь! От клетчатого помощника нам удалось избавиться, но, как потом оказалось, ненадолго. Мы пошли пешком по трассе на восток; и вот перед нами открылся зелёный пейзаж, долина реки, красота, а где-то там, вдали, мерещатся горы. Мы спустились к реке, развели костёр, сварили каркаде и суп из чечевицы, купленной в Гедарефе, а с наступлением темноты поставили четыре палатки. Опять пели песни, пили чай, но машин сегодня вечером не было, в отличие от вчерашнего дня. Измерили координаты – оказалось 12º46 с.ш., 36º25 в. д… Ночью был страшный мороз, +22ºC, такого холода мы давно не ощущали.

20 сентября, среда. Пеший день в сопровождении гида

Судя по звукам, одновременно в пять утра проникшим в наши сны, мы наутро успели прохлопать три машины, прогудевшие по дороге. Может, это был глюк? Не знаю. Мы быстро встали, собрались, но машин больше не было.

Становилось жарче. Порхали разноцветные птички, жуки-скарабеи катили свои шарики, жужжали мухи, утренние жители деревни, дивясь на нас, выгоняли из деревни стада тощих коров. В отличие от Судана, никто в гости нас не звал и продукты питания на трассу нам не тащил. Мы умылись из речки, надеясь не подцепить какую-нибудь заразу. Развели костёр и опять продолжили чаепитие, но вскоре солнце нагрело воздух до +30 и мы перешли на поле, под дерево. Здесь нас и обнаружил вчерашний гид. Вероятно, он ночевал у себя дома, а местные жители донесли, что мы ещё не уехали, и он вернулся к нам.

– Я гид, я единственный гид в этой деревне, – торопливо говорил мужик по-английски, – здесь плохое место, а я, я вам покажу сейчас большую реку, в двух километрах протекает большая река, а за ней большая деревня!

Мы решили, что действительно скучно сидеть на одном месте, а искупаться в большой реке было бы неплохо, и мы пошли вперёд по трассе. Пытались избавиться от гида, но гид сделал вид, что тоже хочет посмотреть большую реку, а денег он не просит, – ну и пошёл гид с нами. Припекало. Километра через два, действительно, шумела большая река, и единственный (вероятно) в приграничном районе Эфиопии надводный мост загромыхал под нашими ногами. Он был шириной в одну машину и вместо асфальта был покрыт деревянным настилом. Кстати, под нами текла река Атбара; она текла на север, в Судан, и в районе города Атбара присоединялась к Нилу и была его единственным притоком. Больше ни одной реки не вливалось в полноводный Нил на всём его протяжении (2500 км от Хартума до Каира), Нил лишь расходовал свою воду на испарение и орошение, но всё равно оставался полноводным.

Однако, купание в сей мутной Атбаре лично меня не прельстило. Вскоре мы уже были в обещанной хелпером большой деревне на другой стороне реки.

Мы надеялись на обед в этой большой деревне, но с продуктами там было не очень хорошо. Если в Метеме было много готовой еды, то уже в Шеди нам фуль готовили специально, а здесь на всю деревню в продаже имелось 14 хлебушков: восемь в одной хижине и шесть в другой. Несмотря на дефицит, цена их осталась прежней, примерно по 30 эфиопских копеек. Другой еды в деревне не было. Итак, уточню: вся еда, которую можно было найти и купить в деревне с населением не меньше ста человек, оказалась меньше чем на доллар.

Поскольку в эфиопской глубинке практически нет покупателей, там нет и магазинов; поэтому, желая найти, например, хлеб, нужно пройти по хижинам и спросить: даббо алле? хлеб есть? Сопровождающие нас дети озвучивают наше желание десятками голосов, и вскоре выясняется, какое продовольствие в деревне имеется: каждый рад продать сей хлеб; и, как ни странно, цену иностранцам не завышают, продают честно.

Гриша Кубатьян, как обычно, одолеваемый мечтой о молоке (столько коров, а где молоко?) озаботил гида этим вопросом. Оказалось, что молоко имеется, и стоит всего 1 быр за стандартную ёмкость (молоко переносилось во «фляжках», сделанных из выдолбленных тыкв, ёмкостью около литра). Гриша, Кактус и я решили выпить по литру молока, в то время как прочие автостопщики задержались на реке. Но когда молоко предстало перед нами, оно оказалось очень странным на вкус, как будто оно и не молоко вовсе, хотя тоже белое и жидкое. Я попробовал и не стал пить, отдал свою порцию гиду (он выпил с большим удовольствием!). Кактус и Гриша долго шпыняли меня за то, что я испугался эфиопского молока, и выпили свои порции.

Мы сидели и пили молоко в хижине, поросшей зелёным плющом, там, где купили шесть хлебов, и ожидали наших отставших на реке друзей. Хозяйка-эфиопка решили порадовать нас и оперативно испекла блин-инжеру, намазав его перцем, чтобы мы его съели не слишком быстро. Тут подошли Сенов, Грил и Лекай. Сергей Лекай был у нас самый любитель перца, так как после его путешествий по Китаю и Тибету любой самый острый красный маленький перчик был для него не острее варёной морковки. Вот он и оценил инжеру вместе с

О.Сеновым. А Гриша Лапшин, как оказалось, на дух не переносил перца, и его порция – кусочек инжеры – досталась счастливому гиду. На прощанье хозяйка угостила нас кофе, который сварила при нас, но его оказалось так мало (не более десяти грамм на человека), что я не сумел даже распробовать вкус его. Эфиопы рады были бы угостить нас и ещё чем-либо, но было нечем.

Больше в деревне не было никакой пищи. Мы решили пройти пешком в следующую деревню; гид всё ещё сопровождал нас; также, до конца деревни, бежали за нами и деревенские дети, кричащие "ю! ю! ю!" Дошли до следующей речки (маленькой, мост подводный) и осели на ней в ожидании машин. Тут погода стала меняться, собрался дождь, и гид, настроившись на капитальное ожидание, построил себе шалаш из ветвей. Мы укрыли рюкзаки под полиэтиленовую плёнку и разбрелись по трассе наслаждаться дождём.

* * *

В самом деле, после жаркого дня эфиопский дождь был очень кстати. Но, как оказалось, дождь зарядил надолго. Температура (судя по термометру в часах

С.Лекая) упала до +21. Хотелось пообедать или поужинать. Машин не было. Вероятно, те, что нам приснились в пять утра, были последними. Гид в шалаше уверял, что в 15 километрах по трассе имеется большая деревня и еда. Выделили замёрзшему гиду лишнюю для нас, северян, куртку и пошли туда пешком.

Как хорошо идти по эфиопской трассе! Машин нет, людей тоже немного, погода нежаркая, вся Африка впереди! Правда, Кактус не разделял нашего восторга и через час ходьбы, утратив самоходность, заявил, что будет ночевать в лесу. Мы не стали расстраиваться и пошли дальше без Кактуса.

В сумерках мы достигли довольно широкой и глубокой реки, которую, как и прочие, надо было тоже переходить вброд. Когда-то там был и надводный мост, судя по остаткам оного, но, вероятно, его снесло половодьем. Нашли брод (оказалось неглубоко, чуть выше колена) и пришли уже в темноте в деревню, которая хоть и была большая, но еды там не намечалось – только чай. Наверное, все утренние инжеры здесь уже съели, а еды впрок тут не пекут.

– Есть ли в этой деревне пустая хижина, чтобы в ней переночевать бесплатно? – вопросили мы гида. Сперва ничего путного он найти нам не мог, но затем нашлась какая-то дурная хижина с курами на насесте, которые булькали своё «ко-ко-ко» из-под соломенной крыши. На полу хижины чвякала грязь, так как соломенные стены и крыша протекали. Возник спор – где лучше спать: в этой грязной хижине или в чистых палатках? Палатки было лень ставить под дождём. Эфиопы притащили в хижину две шаткие кровати, суданского типа, деревянные, перетянутые ремнями из волосатых шкур, – но карликовые, каждая кровать была не более полутора метров в длину; ещё две кровати в хижине имелись, на одной из них уже устроился гид. Оставшееся свободным от кроватей пространство мы застелили полиэтиленом (положив его на грязь), и продолжили спор, что лучше, спать в такой хижине или вне оной.

– Ну что, – сказал гид, когда в хижину принесли четвёртую кровать, – неплохой ночлег всего по пять быр с носа: шестью пять – с вас тридцать быр!

– Курицы входят в стоимость? – спросил один из нас, показывая на сонных кур под крышею.

– Нет, не входят…

Мы очень обрадовались, что вопрос с ночлегом в грязной хижине так легко разрешился, и злорадно разоблачили гида (в буквальном смысле – стянули с него мою куртку, которой он до сих пор, бедняга, пользовался), и покинули хижину с «ко-ко-ко» на удивление всех деревенских эфиопов. Шёл дождь, под ногами чвякала грязь, чёрная темнота с чёрными эфиопами никак не освещалась (электричества не было). Но в конце деревни был обнаружен большой, крытый железом (о цивилизация!) сарай, и Грил пошёл туда искать хозяина и договариваться о ночлеге, а вскоре пришли и мы, чвякая по грязи.

Сарай был построен, как и все хижины, из кривых палок толщиной в детскую руку, и был щеляв, но велик, и его крыша – настоящая железная крыша! – могла защитить нас от всех погодных явлений. Этот сарай принадлежал местной мельнице. Вместо двери там было отверстие небольшого размера. Мы влезли в него и разложили (уже на сухом полу) свой полиэтилен, как вдруг вслед за нами в сарай проник Кактус. Ночевать в лесу ему не понравилось, и он догнал нас. Мы расстелили спальные принадлежности и возрадовались. Так завершался день: ни одной машины, зато хорошо прогулялись пешком.

В этот момент что-то заскрипело, и с грохотом сюда пролез наш гид, пытавшийся устроить нас и себя на платный ночлег с курами. В руках он нёс кровать для карликов, вероятно, выпрошенную в той самой куриной гостинице, и пытался втащить эту кровать в входное отверстие сарая. Это ему удалось. Всю ночь он ворочался на этой кровати, дрожа от холода, но куртку мы ему уже не дали – своим поведением с куриной гостиницей он её не заслужил.

21 сентября, четверг. Ожидание… Уезжание! Дорожное строительство

К утру гид на кровати вконец замёрз и перетянул свои штаны с зада на ступни ног, но при этом у него стал замерзать зад. Не знаю, что бы он делал дальше, если бы не настало утро. Но утро настало.

Деревня после дождя выглядела, наверное, как город после бомбардировки. Замёрзшие эфиопы, завернувшись в старые одеяла, ходили туда-сюда, чвякая босиком по грязи. Мы решили сварить рис на чужом огне, и вскоре нашли такой огонь – точнее, красные угли, на которых эфиопы уже готовили утреннее что-то. Мы поставили туда и свой котелок с рисом, но он грелся почти час и никак не мог закипеть. Вокруг собралась толпа замёрзших зевак. Вскоре котелок случайно перевернулся, и я так и не помню, поели мы тогда или нет.

В 7.45 утра появились два грузовика и остановились вдали, ближе к реке.

Гид быстро убежал и погрузился в один из них. Мы приготовились к автостопу. Проезжая мимо нас, водитель даже не притормозил. Из кабины высунулся молодой эфиоп и на ходу спросил нас:

– You have a money? – Есть ли у вас деньги?

Мы отвечали «No», и машина проехала мимо. Во всём виноват был, конечно, наш гид, который погрузился в эту машину ранее и обрисовал водителю нашу сущность в самых чёрных красках. Для нас, кстати, так и не стали ясны цель и поведение гида, куда он направлялся и зачем нас сопровождал, ведь мы неоднократно советовали ему убираться вон. Он, якобы, шёл в следующую деревню к своему дяде. Денег он с нас не поимел, только лишь чаем мы его угощали, горьким молоком, блином инжерой и хлебами. Странный человек. Мы не знали, что этот гид нам вскоре попадётся вновь.

"Едем мы, конечно, небыстро. Но у нас ведь трёхмесячная виза, которую можно будет продлить," – думали мы.

Мы долго ждали машину в этой мокрой деревне, у стен сарая, и даже положили бревно поперёк дороги, чтобы не прохлопать попутный транспорт. Но нам всё время приходилось его убирать, так как одна и та же машина ездила каждый час туда-сюда. Эфиопы были весьма добрыми, хотя и бедными людьми, и через некоторое время тётка-эфиопка принесла нам в подарок деньгу в 1 быр! Мы отказались, но тогда нам принесли инжеру с перцем, которая была тут же истреблена (только Грил не прикоснулся к ней, боясь всего острого). Так увлеклись, что чуть не прохлопали грузовик. Слава эфиопам, которые дежурили на дороге и не пропустили явления транспорта.

Грузовик содержал в кузове уже приличную тусовку эфиопов. Главным человеком в гурзовике был не водитель, а билетёр в рыжей кепке; он был даже не только билетёр, но командир экипажа, начальник рейса. Он знал по-русски несколько слов: "Один, два, три… товарищ! деньги! нет деньги?" Наконец, после некоторых уговоров, он согласился довезти нас бесплатно до следующей деревни.

– Я придумал фразу для твоей будущей книги, – сказал Гриша Кубатьян.

– Какую? – удивился я.

– "И вся деревня радовалась нашему отъезду"!

Я улыбнулся. Действительно было так. Вся деревня радовалась нашему отъезду.

* * *

После вчерашнего длительного дождя дорогу развезло. Подводные мосты стали глубже, грязи на дороге оказалось значительно больше, то и дело мы застревали. Билетёр в рыжей кепке то и дело командовал всем пассажирам: вылезай! тянем-потянем! тащите камни! и т. п… Мы, хотя и не понимали этих команд, но делали так же, как все, только с большим энтузиазмом: собирали камни для укрепления дороги, тянули грузовик за трос или толкали его сзади, закидывали лужи грязи камнями и другой, более плотной, грязью, чтобы грузовик мог продолжить путь.

В следующей деревне к нам в кузов подсел наш знакомый гид. Мы вопросили его:

– Ты же нам говорил, что едешь в эту деревне к своему дяде. Ну и что ты к нам опять пристал?

– Моего дяди нет дома, – отвечал гид, – я еду теперь в следующую деревню к своей тёте.

В одном из мест на трассе скопилось не меньше двадцати грузовиков, застрявших в грязи. Навстречу, на границу, ехали одинаковые машины с мешками, полными фасоли (странно: экспортируют, но сами почти не едят!); в нашем направлении, в Гондар, шли пустые грузовики. Но все они были пусты лишь условно, ибо не меньше тридцати пассажиров было в каждом. В каждом кузове имелся билетёр, собирающий деньги за проезд пассажиров и грузов. Кстати, в нашу сторону, на Гондар, грузы тоже были, но маленькие и неоднородные: то мешки с углём, то какие-то жерди строительного предназначения, то сонные, со связанными ногами, куры. Кур переносили вниз головой, держа их за лапы, целыми гроздями. На крыше некоторых грузовиков эти куры были вообще вязанками, болтались, привязанные к кузову, и при этом они были живые, но усталые с дороги.

Все грузовики с фулем принадлежали одному богатому эфиопскому бизнесмену, жившему в Гондаре. Торговля началась здесь всего полгода назад, до этого граница была закрыта и грузы сии не ездили. Могли ли перемещаться через границу в прошлом году простые беспаспортные люди, местные жители, установить не удалось. Нам только сказали, что жители Гуллабада и Метемы сейчас имеют право в течение дня (но не ночью) ходить из одной приграничной деревни в другую и наоборот, что-то вроде свободной экономической зоны; но проникать дальше в чужую страну они не могут. И ночевать за границей им запрещено: к 18.00 суданского времени все должны вернуться по своим домам и странам.

В одном месте на трассе влипла в грязь маленькая «Тойота». Двое мужчин суетились вокруг неё, но тщетно – грязи было выше колеса. Внутри машины сидела эфиопская дама и грустно взирала на происходящее.

Мы только что растолкали грузовик и собрались ехать, как вдруг заметили эту встречную «Тойоту». Но здесь почему-то не было принято помогать другим машинам: каждый спасал свой транспорт, как мог, и чем больше в грузовике ехало народу, тем быстрее его удавалось вытаскивать из грязи. Машины редко тащили за трос друг друга; чаще за трос брались сами пассажиры. В этом отношении мы вшестером были очень полезными, трудолюбивыми пассажирами, и начальник рейса решил не высаживать нас в следующей деревне, а оставить: кто знает, какая грязь нам ещё встретится на пути?

Так вот, вроде бы уже все полезли в кузов, как вдруг вспомнили про «Тойоту». Мы набросились на начальника рейса с громкими укорами:

– Ты что, совсем спятил, уже ехать, вон твои эфиопские друзья сидят в грязи по уши! Надо их тоже вытащить! В следующий раз ты застрянешь, все так же мимо будут проезжать!

Хотя русских слов, понимаемых "рыжей кепкой", было всего ничего, но громкость и убеждённость наших голосов сделали своё дело; отправление было отложено и пассажиры, выпрыгнув из кузова, побежали откапывать «Тойоту». Её хозяева были очень благодарны нам за помощь, но проехать машина смогла только метров пятьдесят и опять застряла – на этот раз уже намертво – наверное, до конца сезона дождей.

За оставшуюся часть дня и вечер мы проехали, вероятно, километров пятьдесят. Уже в сумерках грузовик доехал (дополз, благодаря усилиям сорока пассажиров) до некой другой деревни, где и остановился на ночлег. Мы пошли ставить палатки вдали от людей, вне деревни, но местные босоногие дети, заметив нас, все побежали за нами вслед с криками "ю! ю! ю! ю! ю! ю!" Их было человек семьдесят-восемьдесят, самого разного возраста, на вид от двух до двенадцати лет.