Текст книги "Профессия – первая леди"

Автор книги: Антон Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Гремислав даже из себя вышел из-за бестактных и наглых вопросов и заявил этим журналюгам, что «прокуратура и суды в Герцословакии не зависят от воли исполнительной власти», поэтому он не может «комментировать задержание рядового бизнесмена». И резко добавил, что «перед Фемидой все равны, и все обязаны платить налоги в полном объеме – или отвечать за их сокрытие в судебном порядке по всей строгости закона».

Ей-то подобных вопросов не зададут. Она – не президент, а его жена. Так же как Лоретту Гуш никто не спрашивает о войне в Ираке, которую развязала администрация Джорджа Гуша, и о том, не месть ли это ближневосточному диктатору со стороны ее супруга за то, что «багдадский Гитлер» когда-то лелеял планы по физическому устранению папы господина Гуша – тогдашнего президента США. И вопрос о том, что Ирак со своими колоссальными нефтяными запасами становится пятьдесят первым американским штатом, тоже не задавали.

Жена президента – это всего лишь жена президента! Будут спрашивать о детях, о том, как познакомилась с Гремиславом, об их жизни в ГДР. Ответы у нее уже готовы. Правду не всегда нужно знать. И не всем. И уж точно не журналистам – ни своим, и ни иностранным.

Надежда Сергиевна тщательно подготовилась к визиту гостей. Гремислав дал согласие на то, чтобы журналисты посетили президентскую дачу и засняли жилище Буничей. Советники Гремислава упорно советуют ему быть более открытым в общении с иностранцами, это поможет частично подкорректировать и очеловечить сложившийся и не самый выигрышный имидж бывшего разведчика и экс-директора КГБ.

Бунич остановила свой выбор на длинном платье бордово-серого цвета с пышным кружевным жабо и ниспадающими рукавами, которые закрывали кисти рук. Ее консультировали лучшие столичные модельеры, но она никогда не позволяла кому бы то ни было подбирать свой гардероб. Профессионалы профессионалами, но она будет носить то, что сама считает нужным.

Стилисты нанесли ей макияж в спокойных пастельных тонах. Подумав, Надежда Сергиевна надела перстень с крупным продолговатым гранатом. Ей доложили, что журналисты собрались в большой гостиной.

Она появилась как сказочная принцесса. Поздоровалась с каждым из репортеров за руку и одарила улыбкой. Десять мужчин, три женщины. По совету имиджмейкеров она отказалась от того, чтобы разместить журналистов на мягких стульях, выстроенных в несколько рядов, а самой отвечать на их вопросы, сидя в кресле.

Вместо этого в гостиной установили большой круглый стол из орехового дерева, накрыли его скатертью с вышивкой, перед каждым поставили фарфоровую чашку из мейсенского сервиза (подарок дрезденских друзей по поводу переизбрания Гремислава президентом), водрузили на стол пузатый блестящий самовар, пирожки на серебряных подносах, клубничное и черничное варенье, липовый, гречишный и вересковый мед. Можно подумать, собрались подружки на посиделки, а не зубры международной журналистики на даче президента Герцословакии в Ново-Когареве!

Надежда Сергиевна поняла, что советники были правы – круглый стол создавал атмосферу доверительности и равноправия. Рядом с ней усадили галантного пожилого француза и миловидную японку. Появились два переводчика.

– Дамы и господа, я рада приветствовать вас у себя дома, – Бунич улыбнулась и обвела глазами всех собравшихся. – Увы, мой муж на работе, поэтому не могу вам представить его…

Раздался смех, первые чопорные минуты канули в прошлое, Надежда Сергиевна почувствовала себя уверенней. В отличие от Гремислава она все еще не привыкла к общению с публикой и представителями средств массовой информации.

– Зато могу показать вам нашу Чарли!

В зал вбежала кокер-спаниельша Чарли, любимица Гремислава. В конце прошлого года она разродилась семью щенками, и со всей страны поступали просьбы: «Гремислав Гремиславович, подарите!» Одного получил канцлер Германии, еще одного – британский премьер-министр, остальные разошлись среди экарестской элиты. Бунич знала – многие прикладывали невероятные усилия и отчаянно интриговали, чтобы именно им, а не кому-то иному достался щенок из помета президентской суки.

Собака поочередно обнюхала каждого из журналистов, кокер-спаниельшу фотографировали. Надежда Сергиевна подумала, что ход с Чарли был гениальным, советники Гремислава по имиджу, как обычно, оказались на высоте.

– Мой муж очень любит животных, – сказала Надежда. – Когда в девяносто четвертом погиб его любимый алеутский маламут по кличке Джек – его сбила машина, то Гремислав сказал, что мы больше не заведем собаку. Но, как видите, мы все же завели, Чарли подарил Гремиславу на пятидесятилетие министр по чрезвычайным ситуациям…

Журналисты освоились в обществе супруги президента, интервью началось. Первой задала вопрос изящная японка, сидевшая по левую руку от Надежды. На корявом герцословацком она спросила:

– Надежда Сергиевна, расскажите, пожалуйста, о вашем детстве. Какими были ваши родители?

– Уверена, что мои родители были самыми лучшими на свете, – ответила президентша. – Мой отец, Сергий Петрович, работал на Кроловецком ремонтно-механическом заводе начальником цеха, мама, Ангелина Тихомысловна, преподавала герцословацкий язык и литературу. Я, кстати, училась у нее…

Квартира, которую супруги Шепель получили в 1954 году, располагалась на втором этаже кирпичного дома. В «прежние времена», до низвержения монархии сразу после окончания войны при прямой поддержке Советского Союза, в особняке квартировал известный гинеколог: дамский доктор, прихватив семью, гувернантку, кухарку и любовницу, сбежал в Париж, а из его виллы сделали дом для простых рабочих.

Комнат было две, и это казалось настоящей роскошью. Наде приходилось делить спальню со старшей сестрой Татианой.

Она всегда завидовала Тане. Сестра была на три года старше, учеба в школе давалась ей легко, ухаживать за ней мальчишки начали еще в пятом классе.

Надя помнила отца – молчаливого, доброго и сильного. Он до пенсии так и проработал на заводе.

Мама была строгой и требовательной. Наде иногда казалось, что она маму боится. Та приходила домой под вечер, притаскивая старую сумку с тетрадями.

Мама быстро ужинала, затем мыла посуду, надевала очки и проверяла успехи дочерей.

Таня с гордостью показывала ей свои тетрадки, в которых красивым округлым почерком были выведены домашние задания. Мама внимательно их просматривала и не находила ошибок. Она качала головой с прической, уложенной двумя седеющими косами, и говорила:

– Татиана, тебе следует работать над своим почерком.

Надя знала, что эта фраза означает похвалу. Мама никогда их не хвалила, она считала, что это непедагогично. Она вела герцословацкий язык и литературу как в классе, где училась Таня, так и в Надином. Она могла хвалить других ребят, говоря: «Молодец, очень хороший ответ!» или «Я тобой сегодня довольна, именно эти мысли Гамаюн Мудрославович Подтягич хотел выразить во второй книге «Домен революции»!»

А вот их, своих дочерей, она не хвалила ни разу. Ни на занятиях, ни дома. В школе Надя больше всего боялась маминых уроков. Она знала, что мама обязательно вызовет ее к доске, и стоит ей допустить промах, как раздастся строгий голос: «Надежда, очень плохо. Ты меня разочаровала!»

Мама была уверена, что к своим дочерям она должна относиться с особым пристрастием, чтобы никто и никогда не сказал – Ангелина Тихомысловна делает им поблажки.

Когда очередь доходила до проверки уроков младшей дочери, мама хмурила лоб, снимала очки и терла переносицу.

– Надежда, опять ошибка! Ты не обособила причастный оборот. И что это за построение предложения? Нет сил моих проверять это!

Но мама продолжала инспектировать тетради, причем проверяла все – алгебру, геометрию, химию и физику. Надя поражалась тому, как она все помнит и все знает. Сама Надя никак не могла сообразить, какую теорему надо применить, а мама нетерпеливо говорила:

– Надежда, это же так просто! И почему ты у меня такая? Вот с Таней никаких проблем нет!

С Таней никаких проблем нет! Она всегда называет сестру Таней, а ее всегда – Надеждой. И никогда Надей или Надюшей. Мама была противником необоснованных нежностей и сюсюканья с детьми.

Надя, тихонько плача (не хватало еще, чтобы увидела сестра – засмеет или, что хуже, расскажет маме), терзалась – а любит ли ее мать? Или для нее существует только одна Таня?

Однажды во время ссоры Надя так и бросила в лицо матери:

– Ты меня не любишь!

Та побледнела и пошатнулась. Надя с криком кинулась к ней. Ангелина Тихомысловна опустилась на стул и произнесла:

– Надя, как ты можешь бросать мне в лицо такие обвинения? Ты – моя дочь, и я люблю тебя! Не больше и не меньше, чем Таню. Я – твоя мать!

В тот вечер мама прижала ее к груди и назвала Надей. Потом все возобновилось – проверки уроков, мучения на уроках и безапелляционный тон. Но Надя знала – мама любит и ее тоже.

– Надежда Сергиевна! – голос подал один из американских журналистов. – Мы все знаем, что у вас была старшая сестра по имени Татиана. Она пропала без вести много лет назад. Не могли бы вы поведать нам о ней? Если вам это, конечно, несложно…

Надежда Бунич, размешивавшая ложечкой чай, едва сдержалась, чтобы не выдать свое волнение. Татиана! Никто не должен знать о том, что тело Татианы нашли. Вопрос был согласован заранее – нельзя замолчать тот факт, что ее сестра пропала без вести в восемьдесят втором.

– Нет, мне несложно, – Бунич посмотрела на американского журналиста. – Моя сестра была для меня примером. Я очень сильно… была к ней привязана, очень сильно. Мы всегда понимали друг друга с полуслова… Она была для меня старшей подругой… К сожалению, как вы верно заметили, она пропала без вести летом 1982 года. Не исключено, что Таня стала жертвой преступления…

– Танька, как же я тебя ненавижу! Чтоб ты лопнула! Не хочу тебя видеть! Не нужна мне сестра! Не нужна! Да чтоб ты померла! Прямо сейчас!

Надя, утирая слезы, повторяла одно и то же. Татиана, грызя краснобокое яблоко, сидела на стуле и делала вид, что ничего не происходит.

И почему у нее есть сестра? Она ей не нужна! В особенности такая, как Татиана. Надя не могла поверить – ее сестрица отбила у нее поклонника. Надя так радовалась тому, что у нее появился первый настоящий кавалер – ее же одноклассник.

А Танька… Стоило Санко оказаться у них дома (они решили, что будут делать уроки вместе), как Танька положила на него глаз. Он ведь на три года младше ее! Он для нее сопляк и карапуз. И надо же, она состроила ему глазки, и Санко моментально потерял голову. Еще бы, зачем ему Надя, если ее старшая и такая красивая сестра, гордость школы, станет его подругой?

– И чего ты ноешь, Надька? – Татиана говорила с набитым ртом. – Не нужен мне твой молокосос. Он сам вбил себе в голову, что любит меня. Он ведь такой щуплый!

– Неправда! – Слезы застилали глаза Нади. Родителей дома не было, они не вернулись еще с работы. – Ты специально это сделала. Намеренно! Какая же ты подлая, Танька!

Сестра положила на стол яблоко и невинно заметила:

– Предположим, намеренно. И что с того? Что это у тебя за ухажер такой – стоило мне посмотреть в его сторону, как он растаял в два счета.

У Нади перехватило дыхание. Какая подлость! Она думала, что сестра бросится ее утешать или, по крайней мере, покается. Куда там! Для Таньки это очередная забава – еще бы, влюбить в себя семиклассника. А Санко теперь в сторону Нади и не смотрит, все мнется с ноги на ногу, когда видит Татиану. И портфель за ней таскает. Старшие ребята над ним издеваются, и Танька это знает. Как она может!

– Се ля ви, – заметила Татиана. – Ну, Надь, чего ты на меня взъелась? Бери своего Санко, он мне даром не нужен. Надоел уже, ходит за мной по пятам и смотрит в глаза, как побитая собачонка. Прямо срам какой-то!

Не сдержавшись, Надежда бросилась на сестру. Как она смеет говорить такое! Издевается над Санко, а теперь строит из себя невинность! Надя повалила Татиану на пол и, завывая, пыталась добраться до ее лица. Сестра отчаянно сопротивлялась, крутилась и визжала.

– Глаза тебе выцарапаю, Танька! Убью! В море утоплю! Не нужна мне такая сестра, как ты! Какая же ты гадина!

– Что здесь происходит? – удивленный голос мамы отрезвил Надю.

Ангелина Тихомысловна стояла в дверях и в оцепенении наблюдала за дочками. Таня, воспользовавшись паузой, оттолкнула оседлавшую ее Надежду и поднялась с пола.

– Я повторяю, что здесь происходит? – спросила мама. Она поставила тяжелые сумки на пол. Ее взгляд не сулил ничего хорошего. Вместо того чтобы делать уроки, Надя проревела и нападала на сестру. Мать этого не поймет, она с осуждением относится к ухажерам Нади. А вот Татианины… Таньке все можно, а Наде – нет. Маленькая еще!

– Все в порядке, мама, – улыбнулась Таня и положила Наде на плечо руку. – Это моя вина, мы баловались…

– Вы – взрослые девицы и вышли из того возраста, когда такие забавы являются уместными, – назидательно заметила Ангелина Тихомысловна. – Уроки сделаны?

– Да, мама, – ответила, поправляя светлые волосы, Таня. Надя промолчала. Ей сейчас достанется за то, что она не выполнила домашние задания. И в квартире полы не вымыла. И все из-за Таньки. Может, придушить ее ночью подушкой?

– Ну чего ты хнычешь, Надежда, – спросила Таня. – Давай рассказывай. В чем дело?

Надя ответила:

– Верка меня доводит…

Верка была самой симпатичной девицей в их классе и предводительницей клики, в которую входили только избранные. Надя знала, что они избирают себе жертву и подвергают ее глупым шуткам, издевательствам и насмешкам.

И вот в роли этой жертвы оказалась она сама. После занятия физкультурой, когда девушки переодевались, Верка с презрением посмотрела на Надю и протянула:

– Фи, и откуда ты такое нижнее белье выискала, Шепель? У бабушки заняла?

Надя покраснела. В семье постоянно не хватало денег, поэтому ей пришлось донашивать то, что переходило от Таньки, которая, в свою очередь, получала это от мамы. Ангелина Тихомысловна внушала им, что самое страшное – это вещизм и мещанство!

У мамы имелось всего несколько платьев, все темных расцветок, с глухими воротниками, которые она носила круглый год. Она говорила, что в человеке самое важное – опрятность и чистоплотность.

Надя покраснела. В отличие от Верки, которая кичилась тем, что ее отец – капитан дальнего плавания и привозит нижнее белье из Франции и Бельгии, Надежде приходилось довольствоваться застиранными желтоватыми лифчиками и выцветшими мамиными трусиками.

– Посмотрите на это страшилище! – провозгласила Верка, указывая на Надю. Некоторые из одноклассниц поддержали ее одобрительным смехом, кто-то отвел глаза и сделал вид, что ничего не происходит. С Веркой лучше не связываться.

Та обошла одевающуюся Надю, разглядывая ее как музейный экспонат и прицокивая языком. Щеки горели, Надя чувствовала, что сейчас расплачется. Верка тоже это заметила и зудела:

– Какие изящные рейтузы! Достались нашей красотулечке по наследству от прабабки. И что за чудная расцветка! Такая в моде была до Первой мировой! Милая моя, с твоей неказистой фигурой тебе надо носить все зеленое – под цвет лица!

Надя знала, что Верка невзлюбила ее после того, как Роман, спортсмен и отличник из параллельного класса, пренебрег Веркой, а вместо этого стал оказывать знаки внимания Наде. Верка не могла снести обиды.

– Ого! – Верка брезгливо подняла в воздух лифчик. Надя попыталась его схватить, но Верка оказалась сноровистее. – Что за размер! Это его тебе мамаша ушила? Ты прямо как твоя мамочка – такая же бесцветная и страшноватая.

– Отдай! – произнесла сквозь слезы Надя. Верка хохотнула:

– А ты забери, лапуся.

Надя бросилась на Верку, та с визгом отскочила в сторону и швырнула лифчик своей подружке. Надя попыталась поймать его, но недаром Верка была лучшей волейболисткой в школе. Лифчик оказался в руках ее сообщницы. Надя повернулась к ней. Девица, ухмыляясь, бросила его еще одной дылде, которая с притворным ужасом, держа лифчик в руках как дохлую крысу, произнесла:

– Я бы таким драить туалет побоялась. А она его на теле носит!

Надя металась между несколькими хохочущими девицами, которые перебрасывали ее лифчик друг другу. В раздевалке появилась учительница физкультуры. Насмешки моментально стихли, грязный и порванный лифчик приземлился на скамейку.

– Шепель, – строго заметила учительница, – почему ты еще не переоделась? Все уже давно разошлись, а ты голой прыгаешь по раздевалке!

Верка с подружками кхекали в кулаки и нагло улыбались...

– И теперь она мне жить не дает, – проговорила Надя. – И, что хуже всего, у нас послезавтра соревнования, мне придется бежать с Веркой. И она заявила, что победит меня. Тогда мне конец!

Таня погладила сестру по голове и сказала:

– И из-за этой идиотки ты убиваешься? Запомни, Надя, ты победишь ее! Я в этом не сомневаюсь! Ты должна противостоять ее нападкам.

– Хорошо тебе говорить, – Надя продолжала плакать. – Верка – прирожденная спортсменка. Я не смогу…

– Сможешь! – тряхнула сестру за плечи Татиана. – При всех победишь ее. И если она посмеет тебе нахамить, то ты не будешь молчать!

Мама внушала им, что не стоит обращать внимание на насмешки, нужно быть выше этого. Но ведь над мамой никто не издевается, никто не говорит ей в глаза, что она – плохо одета и уродлива.

– И запомни, – Татиана прижала сестру к себе, – ты намного привлекательнее этой носатой Верки. Она завидует тебе.

Перед соревнованиями Надя плохо спала, ей все казалось, что она проигрывает, Верка приходит к финишу первой с большим отрывом и сразу же начинает смеяться, указывая на нее пальцем.

– Ты проиграешь! – твердила Верка на старте. – Проиграешь, как пить дать, Шепель, и все увидят, что ты размазня.

Раздалась трель тренерского свистка, Надя понеслась, не чуя под собой ног. Она закрыла глаза и бежала к финишу. Наверняка Верка обогнала ее. Она боялась открыть глаза. Когда же открыла их, то увидела, что давно миновала финиш, оставив далеко позади Верку.

Надя поверить не могла, что победила.

– Молодец, – похвалил ее тренер, записывая результаты. – Очень хорошее время, Шепель. Тебе стоит подумать над участием в областных соревнованиях.

В раздевалке Верка дала волю своим чувствам:

– Ну что, Шепель, думаешь, что победила меня? Это ничего не значит! Ты как была дурой, так и осталась.

Она снова попыталась схватить ее лифчик, но Надя была быстрее. Она ударила по руке нахалку, та охнула.

– Вера, а что ты так бесишься? – спокойно спросила Надя. – Не из-за того ли, что никто не хочет за тобой ухаживать. Ты никому не нужна? Прими мои соболезнования. Старая дева!!!

Верка онемела. Обычно она выбирала себе жертву, а тут самой пришлось стать объектом насмешек. Кто-то из девчонок прыснул. Верка в бешенстве посмотрела по сторонам.

– Синий чулок, вот ты кто, Вера. Как мне тебя жаль. Несчастная ты, несчастная…

Одноклассницы загоготали. В том числе и подружки самой Верки. Та подбежала к Наде и толкнула ее в грудь.

– Ты что позволяешь себе, Шепель! Да я тебя по стенке размажу!

Надя толкнула ее в ответ. Верка поскользнулась и полетела на пол. Девушки засмеялись. Наде было немного жаль Верку, но та сама виновата, первой начала.

– И кстати, Вера, Рома пригласил меня в кино. А тебя кто-нибудь в кино приглашает? Судя по всему, нет. Мне тебя искренне жаль, старая дева!

Это было жестоко, но действенно. Верка отстала от нее и начала даже заискивать. Таня помогла сестре снести оскорбления и стать сильной!

– Надежда Сергиевна, – в разговор вступил итальянский корреспондент, – расскажите о вашей первой любви?

Бунич легко улыбнулась и ответила:

– Быстротечной и неразделенной. Я была влюблена в одноклассника, который не отвечал мне взаимностью… Но ничего серьезного не было! Об этом-то и говорить не имеет смысла!

Перед выпускным вечером (Таня к тому времени уже училась в Экаресте) Надя предложила своим самым лучшим друзьям:

– Мы должны отметить это событие! Отправимся в поход!

Затея была рискованной и чреватой неприятностями. Если об этому узнают родители и учителя… Ребята решили отправиться на Куршскую гряду. Сначала на автобусе до конечной остановки, затем пешком.

Надя была несказанно рада тому, что и Слава согласился на эту авантюру. Он ей нравился, и она, судя по всему, ему тоже. Они провели два незабываемых дня на природе: рядом никого, изредка попадаются рыбаки. Ночевали в палатках.

Надя и сама не заметила, как Слава оказался рядом с ней. Она затаила дыхание.

– Надя, – запинаясь, произнес молодой человек, – ты… ты мне очень нравишься!

Она так ждала этих слов! Он нежно поцеловал ее. Его руки заскользили по ее телу. У них было не много времени – остальные разводили костер и готовили ужин. Слава стянул с себя рубашку и нырнул в спальный мешок к Наде. Она чувствовала его жаркое дыхание. Он любит ее!

Меньше чем через пять минут все было кончено. На самом деле секс оказался гораздо более прозаичным, чем Надя думала. Слава разжал объятия и сказал:

– Это было классно, малышка!

Ночью, у костра, когда над их головами взметались рыжие искры, Надя почувствовала, что счастлива. Темное небо, усыпанное небывало яркими звездами, ласково взирало на них.

Под утро Слава снова оказался в ее палатке, на этот раз все было не так быстро и гораздо более чувственно. Когда молодые люди вернулись в город, их ждал нагоняй от родителей и серьезный разговор с директором школы. Их вылазка не прошла незамеченной. Им едва не запретили участвовать в выпускном вечере.

Надя так готовилась к нему. Жаль, что Тани нет, она бы поделилась с сестрой сокровенным. Она не могла довериться маме – Ангелина Тихомысловна пришла бы в ужас, узнай, чем ее младшая дочь занималась в походе. Для нее Надя была все еще неразумной и несамостоятельной.

К своему разочарованию, Надя убедилась, что Слава больше не обращает на нее внимания. Он флиртовал с другими девушками, не удостаивая ее и взглядом. Когда же она сама подошла к нему, чтобы пригласить на белый танец, он грубовато оттолкнул ее руку и сказал:

– Ну что ты ко мне пристала? Понравилось? Да не нужна ты мне больше!

Хорошо, что из-за гремевшей музыки их никто не слышал. Слава объяснил Наде:

– Мы с парнями поспорили, что ты проведешь со мной ночь. А то строила из себя недотрогу… Господи, ну и намучился я с тобой. Ты же была девственница!

Надя убежала с выпускного вечера. Как Слава мог так поступить с ней? Он грязно использовал ее, он вовсе не любил ее, она стала предметом пари!

Родителей дома не было: отец работал в ночную смену, Ангелина Тихомысловна срочно уехала к своей маме в деревню под Иоаннградом – старушку положили в больницу с подозрением на камни в желчном пузыре.

В ушах у Нади стояли обидные и циничные слова. Наверняка Слава потешается над ней, смакуя подробности со своими приятелями! И как она могла так ошибиться!

Она любит Славу, а он ее предал! Нет больше смысла жить! Надя распахнула ящичек с красным крестом, висевший в ванной. Вытащила пузырьки с таблетками, нашла снотворное – мама часто страдала бессонницей и головными болями.

Без Славы она не может жить, но он в открытую смеется над ней! Надя набросала прощальную записку – несколько слов родителям, Тане и признание в любви Славе.

Затем, давясь, проглотила все таблетки, что были в пузырьке, – двадцать семь штук. Больно не будет, она заснет и больше никогда не проснется.

Ее замутило, желудок взбунтовался, Надя почувствовала приступ тошноты. Она бросилась в туалет, ноги заплетались, в ушах гудело. Она потеряла сознание. В себя она пришла от резкой боли. Над ней стояла Таня.

Надя снова закрыла глаза. Когда она еще раз проснулась, то увидела, что лежит в кровати. Рядом сидит Таня.

– Как ты здесь оказалась? – прошептала Надя.

Сестра положила ей руку на лоб и сказала:

– Какая же ты дурочка, Надька! Если бы я не приехала домой, ты так бы и умерла в ванной на резиновом коврике подле унитаза!

Никого не предупредив, Таня приехала в Кроловец – она хотела сделать сюрприз младшей сестре, которая окончила школу, и обнаружила Надю без сознания на полу в ванной комнате. Татиана вызвала «Скорую помощь», Наде сделали промывание желудка.

– Я уничтожила записку, – произнесла Таня. – И договорилась с врачом, чтобы это записали как несчастный случай, а не попытку самоубийства. Иначе тебя запрут в психушку, Надька! Родители не должны ничего знать, ты поняла?

Надя и сама раскаивалась в том, что сделала. Как же глупо было глотать таблетки из-за Славки. Сестра выслушала ее и заметила:

– Дурочка, Надька! Он не заслуживает того, чтобы ты о нем думала! Забудь о подлеце!

Отцу Таня сказала, что Надя заработала пищевое отравление, поэтому «Скорая» и приезжала к ним. К тому моменту, когда мама вернулась в город, Надя была на ногах. Таня сдержала свое слово – никто не узнал о неудачной попытке самоубийства.

Надя видела несколько раз после этого Славку. У нее темнело в глазах, когда она смотрела на него. Но Таня права – он не заслуживает того, чтобы она по нему тосковала.

Несмотря на протесты мамы, она, как и Таня, поехала в Экарест – поступать в театральный. Ангелина Тихомысловна хотела, чтобы младшая дочь пошла по ее стопам и стала учительницей.

– Педагогический вуз, вот что тебе надо, – внушала она Наде. – Таня рождена для сцены, а ты?

– Но я играла в школьном театре и в драмкружок ходила, – пыталась спорить с мамой Надя. Ангелина Тихомысловна была неумолима.

– У Тани талант, я знаю, а у тебя ничего не получится!

Такими словами проводила она дочь на поезд в столицу. Надя не могла понять – все твердят, что у нее получится, почему мама в нее не верит? Она поощряет начинания Тани. А вот младшая дочь для нее всегда на втором плане.

Надя помнила слова руководительницы драмкружка при районном Доме пионеров, заслуженной актрисы, которая многие годы работала в Кроловецком драматическом театре: «Деточка, ты слишком непосредственная и неусидчивая. Ты прекрасно играешь, но этого хватает для нашего кружка, но не для столичного театрального вуза».

Надя срезалась на первом же экзамене по специальности и вернулась в Кроловец…

Интервью подходило к концу. Надежда Сергиевна провела журналистов по дому, показала президентские апартаменты.

– Как видите, никакой роскоши. – Она была права. Обстановка казенная. Гремислава быт не интересовал, у него не было на это времени. Надежда пыталась обставить дачу по своему вкусу, но вскоре бросила эту затею. Для кого она старается? Они не принимают гостей. Живут в своем замкнутом мирке. У нее нет подруг. Гремислава она видит не больше пары часов в день.

– А ваши дети? – спросила немка-журналистка. – Они прекрасно говорят по-немецки, не так ли?

На этом настоял Гремислав. Сказал, что хорошо знать иностранный язык детям не помешает. Они оба окончили школу при немецком посольстве в Экаресте. Ольга – отлично, Сергий – посредственно.

– Мои дети – студенты, – сказала Бунич. Гремислав не хочет, чтобы пресса добралась и до них. Ему достаточно того шума, который периодически поднимает Сергий своими похождениями.

Наконец иностранцы убрались восвояси. Надежда Сергиевна попрощалась с каждым из них за руку. Она прилегла на кровать. Наступил вечер.

Гремислав не звонит. А он так ей нужен! Она вспомнила последний вопрос, который задал ей галантный и проницательный француз:

– Госпожа Бунич, вы счастливы?

Она растерялась. Этот вопрос не был предусмотрен регламентом. Счастлива ли она? Она, жена президента? Надя не знала, что и сказать.

– Я люблю своего мужа, а он любит меня, – произнесла она с гордостью. – У нас двое замечательных детей. Гремислав прикладывает все силы для того, чтобы улучшить жизнь в Герцословакии. Его политику поддерживает почти восемьдесят процентов населения.

Француз улыбнулся и снова спросил:

– О, это, безусловно, так, Надежда Сергиевна, но счастливы ли вы?

Она пожала плечами. Что за непонятливый субъект!

– Да, я счастлива, – сказала она чуть раздраженно. Француз снова улыбнулся, и Бунич показалось, что он ей не поверил.

Немного отдохнув, Надежда Сергиевна просмотрела прессу. Гремиславу доставляли все самые популярные журналы и газеты. Вот оно!

«Полет жены президента обошелся федеральной казне в 70 тысяч долларов», – гласил заголовок одной из статей в оппозиционном издании. Надежда Сергиевна пробежала заметку глазами. Кто-то из журналистов подсчитал, сколько стоил ее визит в Лтровье.

Бунич отшвырнула газету. И почему некоторые издания так несправедливы к Гремиславу и к ней? Они постоянно критикуют любой его поступок, во всем видят проявление диктаторских замашек и ущемление свободы слова.

Может быть, иногда Гремислав принимает слишком жесткие решения. Но он – президент и имеет на это право! Он делает это во благо стране и народу! Дай этим журналистам волю, и они изваляют в грязи самое святое. Некоторые из них вообще не заслуживают того, чтобы называться журналистами. И Гремислав прав, когда пресекает нападки в свой адрес. Они переходят на личности, подменяют реальные факты выдуманными, спекулируют слухами и сплетнями, открыто издеваются и насмешничают.

Прежний президент распустил журналистов, они дошли до того, что обсуждали состояние его здоровья, порочили его родных и близких и обвиняли Благояра Никлотовича и его ближайшее окружение в коррупции.

Гремислав положил всему этому конец. Журналисты должны уважать власть и, если на то пошло, бояться ее. Лоретта Гуш, жена американского президента, объяснила ей: ее супруг отвечает на вопросы, которые загодя согласованы с пресс-службой, и позволяет интервьюировать себя только тем журналистам, которые с пониманием относятся к его политическому курсу. Те, кто не согласны, пусть ждут за дверью.

Так должно быть и в Герцословакии! Иначе ничего святого не останется, а власть – это и есть святое! Прошли времена, когда властителей ругали, поливали грязью и вытирали об них ноги. Настали новые времена – времена уважения к власти.

Телевидение заняло правильную позицию (пришлось, конечно, вправить кое-кому мозги), пресса тоже признала свои ошибки (не все, но работа с особо упрямыми ведется). Гремислав трудится круглые сутки на благо Герцословакии, преодолеть глубокий системный кризис можно только всем сообща. Критиковать сейчас не время, надо работать!

Заметка о ее поездке в монастырь появилась в трех изданиях. Ничего страшного, пусть все видят, что никакого ущемления свободы слова в Герцословакии нет. Особенно иностранцы любят смаковать эту тему. Да пусть на себя посмотрят! Тоже мне, демократы! В Герцословакии совершенно особая ситуация, которая требует особых решений, в том числе и в отношении средств массовой информации. Хаять все могут, а вот сделать что-то во благо страны? Гремислав, в отличие от многих, взял на себя ответственность. Его надо всемерно поддерживать, а не критиковать. Но кое-кто, похоже, только и может, что с пеной у рта клеймить Гремислава и навешивать на него ярлыки. И после этого еще награды какие-то получают, о свободе слова толкуют! Тоже мне, глас народа! Была намедни свобода слова, а итоги делайте сами! Уфф!